Структурно-композиционные особенности 2-19 глав

 

Итак, как мы уже установили, вопреки кажущейся несвязности главы романа объединены одними и теми же героями. Однако во второй и последующих главах действующие лица как бы конкретизируются, претерпевают определенную трансформацию.

Идея Мастера находит воплощение в образе летчика и механика Дональда Шимоды, а неперсонифицированный рассказчик притчи оказывается литературным двойником Ричарда Баха — летчиком-любителем Ричардом.

Место действия — маленькие городки штатов Иллинойс, Огайо, и поля между ними. Время действия — середина лета.

Автор не указывает год, в который могли бы происходить описываемые события. Американскому читателю, разбирающемуся в аэропланах, вероятно, могли бы помочь некоторые реалии: материал, из которого изготовлен гаечный ключ — хром-ванадий, названия дизельных тракторов, на которых ранее работал Шимода — Cats — (сокр. от caterpillar tractor, Мюллер, с.115), D-Eights, D-Nines, современный моменту легкий аэроплан E-2 Cub, с которым Ричард сравнивает старый биплан Шимоды («этажерка» Дональда была выпущена в 1928-1929 годах, и на момент повествования являлась уже только объектом ленивого любопытства для фермеров). Однако для русского читателя-неспециалиста подобная профессиональная лексика лишь придает достоверность повествованию, но не облегчает расшифровку.

Более надежным путем соотнесения событий книги с определенным временным периодом представляется сопоставление с другими книгами трилогии. Бах дает неожиданную подсказку в предисловии к «Единственной»: «ten years ago we met the saviour of the world, found out he was us.» Десять лет назад по отношению ко времени публикации «Единственной» — конец 70-х, что совпадает с годом первого издания «Иллюзий» в США и Великобритании — 1977.

Наконец, подсказка обнаруживается в тексте самого романа, где герои смотрят (Ричард — в третий раз!) фильм «Butch Cassidy and the Sundance Kid», вышедший на экраны в 1969 году /КЭС, с.548/.

Экспозиция в романе совпадает с началом 2-ой главы.

Первое же предложение определяет направление развития сюжета: It was toward the middle of the summer that I met Donald Shimoda. Читатель может предположить, что эта встреча играет значительную роль в романе и дальнейшие события каким-то образом зависят от нее. Ниже мы узнаем о том, что Ричард — летчик-одиночка, the barnstormer, «продающий» фермерам полеты на аэроплане: 1 минут — 3 доллара.

В словаре Мюллера приводятся такие значения глагола to barnstorm: 1) играть в сарае, в случайном помещении (о странствующем актере) 2) выступать с речами во время предвыборной кампании (в маленьких городах). Словарь современного английского языка Лонгмана (далее — ССАЯ) дает сходное толкование. Употребляемое же в романе значение «бродячий пилот», насколько удалось установить, в словарях не зафиксировано. Можно делать выводы, что это занятие не является общепринятой профессией, принадлежит к редким и сугубо индивидуальным.

В результате подобного анализа становится понятным, почему Ричард настолько искренне удивляется, обнаружив с высоты собрата посреди поля, который к тому же как будто ждет его к ужину. «За четыре года полетов мне ни разу не попадался пилот, зарабатывающий себе на жизнь тем же, что и я — летающий вместе с ветром от города к городу и торгующий полетами на стареньком биплане.» Подробное описание посадки, насыщенное эмоционально окрашенными эпитетами, звукоподражаниями и аллитерациями применительно к траве под крылом и самолету, дает представление о любовном отношении героя к этим составляющим своего мира: lemon-emerald hay, gentle good sound, the slow pok-pok, the soft clack-clack, green-leaf jungle, total quiet of July.

Экспозиция продолжается уже во взаимодействии героев.

Ричард описывает Шимоду крайне сдержанно, выделяя лишь самое заметное и характерное. Его возраст, одежда, голос и многие другие внешние черты так и остаются загадкой для читателя.

«I watched him, looking at the mistery of his calm.

<...> He was not a large man. Hair to his shoulders, balcker than the rubber of the tire he leaned against. Eyes dark as hawk's eyes, the kind I like in a friend and in anyone else make me uncomfortable indeed. He could have been a karate master <...>.

Встреча Ричарда и Дональда является одновременно и завязкой сюжета. Ричард сообщает читателю постепенно нарастающее ощущение необъяснимой приязни к Шимоде (I nodded, liking him without knowing why), которое подкрепляется позитивно коннотированной лексикой, выделяющейся на преимущественно нейтральном фоне эпизода: gentle good sound, I smiled, this feels good, the kind I like in a friend, he smiled.

Первые реплики, которыми персонажи обмениваются, достаточно нетипичны:

«You looked lonely,» I said across the distance between us.

«So did you».

«Don't mean to bother you. If I'm one too many, I'll be on my way.»

«No. I've been waiting for you.»

I smiled at that. «Sorry I'm late.»

«That's all right.»

<...> No handshake, no introduction of any kind.

Свое нынешнее занятие — the barnstorming business, т. е. «торговля полетами» для фермеров — новый знакомый Ричарда объясняет коротко: «A little mechanicking, welding, roughneck a bit <...>; I stay in one place too long, I get problems. So I made the airplane and now I'm in the barnstorming business.»

Ниже по тексту Шимода добавляет следующее: «Тhis airplane keeps me moving, and nobody knows where I came from or where I'm going next, which suits me perfectly.»

Некоторые неясности в диалоге вызывают к себе смутно-настороженное отношение Ричарда. Почему Дон говорит, что ждал его? Что значит «сделал свой аэроплан»? Почему его пребывание где-либо слишком долго чревато проблемами? «A karate master on his way to some quietly violent demonstration» — такое восприятие неизбежно сопряжено с опасением. Еще через пару минут разговора Ричард замечает, что на аэроплане Шимоды после нескольких недель полетов нет ни единого пятнышка грязи, ни царапины, на ветровом стекле — ни одной раздавленной мошки. Ричард недоумевает и даже уличает Дональда во лжи — еще бы, ведь мистике нет места в прекрасно знакомом ему мире аэропланов, стоящем на всем известных законах физики, механики, аэродинамики.

He smiled calmly at me. «There are some things you do not know.» In that moment he was a strange other-planet person to me. I believed what he said, but I had no way of explaining...

В ту же «копилку» неясностей и смутных ощущений необычности Шимоды попадают и другие необычные его черты: жесткий и проницательный взгляд, как у хищной птицы, легкое сияние вокруг головы, которое Ричард списывает на обман зрения, своеобразная манера улыбаться — спокойно и неуловимо.

Подобными настораживающими деталями создается новое поле напряжения, приковывающее к себе внимание читателя. Еще не настойчиво, но ситуация требует «разрядки»: кто же такой встретился Ричарду буквально посреди чистого поля? Разрядка происходит в третьей главе.

За один день полетов рядом с Шимодой Ричарду удается заработать столько, сколько в одиночку — за неделю. Ночью ему снится странный сон: толпы народа окружают одного человека, грозя затопить его, однако тот идет по человеческому океану, превращающемуся в океан травы, и исчезает. Проснувшись, Ричард обнаруживает бодрствующего Шимоду, который растолковывает его сон напоминанием о недавней газетной сенсации: человек исчез на глазах 25-ти тысяч очевидцев. Так Ричард узнает, что его случайным спутником стал тот, кого называли Механик-Мессия и Спаситель Америки — мессия, отказавшийся быть таковым.

 

Этот эпизод примечателен, как минимум, с двух сторон.

Во-первых, «инкогнито» Шимоды раскрывается как для Ричарда, так и для читателя: его образ и прозвище — Механик-Мессия — напрямую перекликается с образом Мастера из притчи. Закономерно меняется и восприятие Ричардом своего спутника, и из коллеги тот превращается в Учителя и Друга. Они продолжают путь уже вместе, и на протяжении нескольких недель Ричард постигает теорию и практику «профессии» Мессии. Поскольку повествование идет от первого лица, неискушенный читатель как бы проходит вместе с Ричардом по пути познания, прослеживает эволюцию его мыслей и действий вплоть до того момента, когда во всей полноте им обоим раскрывается идейное наполнение «Иллюзий»: условность, субъективность, выдуманность этого мира с точки зрения Я как части вечной, вневременной и внепространственной идеи, где жизнь и смерть, прошлое и будущее, вера и знание, «хочу иметь» и «уже имею» являются тождественными понятиями.

Во-вторых, еще один немаловажный «персонаж» притчи вводится в основное действие «Иллюзий». Обобщенный образ страждущего человечества, толпа, требующая хлеба и зрелищ, будет сопровождать Ричарда и Шимоду до конца романа. Иногда это безобидная кучка зевак, иногда — терпеливая очередь желающих посмотреть с высоты на свою ферму. Но по мере развития действия герои все больше и больше привлекают к себе внимание и толпа становится все агрессивнее от непонимания механизмов происходящего.

 

В противостоянии глухой и слепой толпы и Мессии-одиночки заложен основной конфликт романа. Кульминационным моментом, в который напряжение максимализируется, становится радиопередача — ток-шоу в прямом эфире, в котором Дональд проповедует свои идеи на широкую аудиторию и телефоны раскаляются от негодующих звонков. Причина, по которой герои оказываются на этом ток-шоу, заложена в главной проблеме Шимоды: неутолимой потребности в слушателе и последователе. Однако ни Мастеру из притчи, ни Шимоде не удается убедить толпу стать собственными Мессиями.

Развязка романа представляется закономерной и неизбежной: Дональд погибает от руки безымянного «героя» из толпы.

При всей закономерности подобного конца возникает вопрос: неужели идеи Шимоды, а вместе с ним и автора, настолько не выдерживают испытания реальностью, что приводят к трагедии? Неужели на протяжении романа Бах всего лишь дурачил читателя возможностью иначе взглянуть на вещи, поверить в себя и собственные силы, и затем сознательно сталкивает его с жестокой действительностью? Этот же вопрос мучает и Ричарда:

«Is this how it ends, is everything a master says just pretty words that can't save him from the first attack of some mad dog in a farmer's field?»

Законы жанра философского романа указывают на то, что ответ следует искать в самих идеях романа. Для этого в повествование вводится эпилог, в котором Шимода является Ричарду во сне и объясняет ему смысл происшедшего. Он уверяет, что погиб лишь в этом измерении, в рамках одной из многих иллюзий, одной из многих жизней, заранее зная развязку, фактически выбрав ее для себя (вместе со страной осуществления миссии и многими другими обстоятельствами), и готовя себя к ней. Миссия найти Ричарда и передать ему свои знания была выполнена, следовательно, трагедии — нет.

 

«You are going to die a terrible death, remember. It's all good training, and you'll enjoy it <...>. Take your dying with some seriousness, however. Laughing on the way to your execution is not generally understood by less-advanced life-forms, and they'll call you crazy.»/ Illusions, p.45/

«The mark of your ignorance is the depth of your belief in injustice and tragedy.»/ Illusions, p.134/

Эти слова принадлежат еще одному «персонажу» «Иллюзий».

Маленькая книжка в переплете под замшу — «Messiah's Handbook» /»Руководство для Мессии» — впервые появляется в 4-ой главе, когда Ричард спрашивает:

«Where do you learn all this stuff, Don?

«They give you a book to read. <...> It's kind of the bible for masters», — отвечает Шимода. Как бы случайно (не следует забывать о том, что Бах не признает абсолютных случайностей) копия «Руководства» оказывается под рукой и переходит к сгорающему от любопытства Ричарду.

«A collection of maxims and short paragraphs», — так характеризует эту книжку Ричард.

E. g. «The world is your execise-book, the pages on which you do your sums. It is not reality, though you can

express reality there if you wish. You are also free to write nonsense, or lies, or to tear the pages.»

Этa и подобные максимы звучат парадоксально и вовсе не похожи по содержанию на классические примеры common knowledge или general truth, однако форма, в которой они представлены — утвердительные предложения преимущественно во 2-м лице, обращенные прямо к читателю, и такие же императивы — создает эффект не только афористичности, но и несомненности сказанного.

Страницы книги не пронумерованы. «You just open it and whatever you need most is there», — объясняет Дональд. И действительно, это «пособие» имеет странное свойство подворачиваться под руку в распахнутом виде в моменты замешательства или кризиса. В остальное время Ричард сам заглядывает в него из любопытства. Однако далеко не всегда содержащиеся там высказывания имеют непосредственную связь с моментом.

Зачастую их значение опережает события и раскрывается Ричарду лишь спустя несколько глав (читатель же получает возможность осмыслить очередное утверждение, как ключ к разгадке детектива, и самостоятельно прийти к какому-либо выводу).

Цитаты возникают в повествовании произвольно, то как послесловие, то как предупреждение, иногда в составе более крупных глав, иногда как самостоятельные главки. Значимость «Руководства» как отдельного персонажа определяется кажущейся одушевленностью книги, самостоятельностью вмешательства в сюжет.

E. g. That was all the book had to say, <his> book fell out of the pocket <...> and I read it where it opened, the book was upside down in the grass, the handbook said to me once, etc.

Эффект олицетворения книг и идей для Баха не случаен. В предисловии к «Иллюзиям» мы читаем:

<...> all my books <...> said everything I asked them to say <...> If I can turn my back on an idea, out there in the dark, if I can avoid opening the door to it, I won't even reach for a pencil.

В данном случае, с учетом авторского уважительного отношения к книгам и идеям как к живым существам, проиллюстрированного приведенными выше примерами, мы берем на себя смелость утверждать, что «Руководство для Мессии» — своеобразный персонаж романа, несущий определенную смысловую нагрузку, оказывающий влияние на ход мыслей Ричарда, а, следовательно, и на сюжет.

 

Нумерация глав основной части романа — главы 2-19 — по сравнению с нумерацией эпизодов притчи свободна от аллюзивного подтекста. Каждая из глав — сравнительно самостоятельный, законченный эпизод, действие которого не обрывается на полуслове, не «перетекает» из главы в главу. В начале эпизода, как правило, кратко обозначается место и время действия (E.g. Wednesday morning, it's six o'clock, I'm not awake and...). Автор практически не тратит художественного пространства на нерелевантные бытовые детали, на лирические отступления, портреты персонажей и какие бы то ни было комментарии, позволившие бы проникнуть во внутренний мир героев.

Все время повествование находится в рамках восприятия Ричарда-рассказчика, ограничивается этими рамками, но и движется благодаря желанию Ричарда постичь устройство мира с точки зрения Мессии. Максимальная сдержанность изложения, максимальная концентрация на диалогах чем-то напоминают язык пьесы, где на режиссерское и актерское усмотрение оставляются интонация и психологическое решение эпизода, мизансцены, декорации и грим. Задача автора же сводится к тому, чтобы обозначить пунктиром действующие лица и дать читателю необходимые ключи к разгадке, чтобы на основе имеющейся информации и при наличии желания тот мог делать самостоятельные выводы.

Таким образом, практически в каждом эпизоде после краткого, почти сценического, обозначения условий реализации ситуации автор переходит к постановке очередной проблемы, формулировка которой содержится либо в утверждении Шимоды-учителя, либо в соответствующем вопросе Ричарда-ученика. Следовательно, каждый отдельный эпизод представляет собой развернутую иллюстрацию ответа на очередной вопрос, обусловленный темами, идеями, проблематикой романа.

 

E.g. You can walk through walls, can't you, Don? — 3 строчка 12 главы.

Или: I have hever been able to figure out why we're here — 6 строчка 8 главы.

Или: «We are all free to do whatever we want to do», — he said that night — 1 строчка 13 главы.

 

Размеры главок колеблются от нескольких листов до нескольких строк. Каждая занимает ровно столько, сколько требуется Шимоде для доказательства очередной «теоремы». Многие доказательства подразумевают их косвенную реализацию через художественный образ, через символ. Как упоминалось выше, для иллюстрации утверждения «Мы вольны делать то, что хотим» Дональд материализовал образ вампира. До встречи с ним Ричард утверждал, что свобода действий каждого ограничена непричинением вреда другому, однако его отказ накормить терзаемого голодом монстра собственной кровью с точки зрения самого вампира трактуется как сознательное причинение вреда.

Эту же мысль иллюстрирует встречающаяся в тексте цитата из «Руководства»:

«Your only obligation in any lifetime is to be true to yourself. Being true to anyone else or anything else is not only impossible, but the mark of a fake messiah.»

Подобный прием характерен для Баха в «Иллюзиях»: одна и та же идея получает выражение как в диалогах героев, так и в самостоятельном афоризме, представленной такого рода цитатой. При этом другой характерной чертой является преобладающая несогласованность цитат с действием. Например, с вышеуказанным утверждением мы встречаемся в 4 главе, а эпизод с вампиром составляет 13 главу. Автор делает это сознательно, вероятно, усиливая эффект воздействия тем, что одну и ту же мысль читателю приходится «думать», осознавать дважды, а то и чаще.

Например, в ответ на вопрос Ричарда: «Почему мы все-таки здесь?», где «здесь» обозначает эту жизнь, этот мир, Дональд приводит его на киносеанс. По его теории, наше пребывание на Земле подобно процессу восприятия кинофильма: мы знаем, что это лишь иллюзия, игра света и тени на плоском экране, мастерство сценариста, оператора, режиссера и актеров, однако плачем и смеемся вместе с героями фильма. Эта мысль развернутой метафорой пронизывает всю 8 главу, получает последовательное выражение в диалогах героев. Читатель может наблюдать, как постепенно Ричард движется к пониманию этой идеи, по своеобразному ритму диалога, сопряженному с процессом мышления. Шимода терпеливо учит Ричарда искать ответ на вопрос в самом вопросе, радуется его успехам и огорчается его непонятливости.

E.g. '«Why the movie?..»

«You asked a question».

«Yes. Do you have an answer?»

«That is my answer. We went to the movie because you asked a question. The movie was the answer to your question.»

«What was my question?»

There was a long pained silence.'

В этом диалоге ключевым является слово «question». Настойчивым повторением его Дональд подталкивает Ричарда к самостоятельному поиску ответа, поиску аналогии между жизнью и кинематографом. Ричард шаг за шагом движется к разгадке.

'I remembered. «And the movie was my answer.»

«Yes.»

«Oh.»

«You don't understand,' he said.

«No.»'

И несколькими строчками ниже:

'«Well, yes.» I was beginning to understand.'

Мы видим, что в процессе «обучения» Ричард не только «усваивает» идеи Шимоды, но и перенимает его лаконичную манеру мыслить и говорить, максимально точно и самостоятельно строить фразы. На глазах у читателя ученик постепенно превращается в равного учителю. В этом превращении заложен один из основных механизмов развития сюжета «Иллюзий». В 15 главе мы наблюдаем, как Дональд тестирует Ричарда, задавая ему типичные, на его взгляд, вопросы от имени толпы, и добивается от него ответов настоящего Мессии — «simple, direct, quotable, and it doesn't answer the question unless somebody takes time to think carefully about it». А в 18 главе Дональд формулирует свою жизненную задачу так:

«That's what I came here to learn: it doesn't matter whether I communicate or not. I chose this whole lifetime to share with anybody the way the world is put together and I might as well have chosen it to say nothing at all.»

«That's obvious, Don. I could have told you that,» — отвечает Ричард, самостоятельно пришедший к тому же выводу, и мы видим, как печален становится Шимода, закончивший этот жизненный путь, закончивший свой труд, чтобы услышать от бывшего ученика — «Но это же очевидно!».

 

Итак, мы можем утверждать, что одним из принципом разделения основной части романа на главы лежит деление его содержания на самостоятельные идеи и проблемы, последовательно формулируемые и раскрываемые в диалогах героев. В композиции «Иллюзий» выделяются такие традиционные элементы, как экспозиция, завязка, развитие сюжета, кульминация, развязка и эпилог, а также самостоятельная композиционная субструктура первой главы, также содержащая экспозицию, завязку, развитие, кульминацию и развязку. Эта субструктура, представленная в форме притчи, предшествует основной части романа и отличается от нее составом главных героев (в романе их два, в притче — всего один), формой изложения, лицом, от которого ведется повествование, авторской модальностью (в силу законов притчевого жанра действие 1-ой главы условно и не привязано к конкретному месту или времени).

Еще один принцип структурной организации «Иллюзий» можно выделить при анализе отражения художественного времени в романе, поскольку членение текста и его композиционное решение зачастую сопряжены с функцией изображения времени, с определенными временными промежутками, в которые происходят законченные отрезки действия.