Глава1. Историография

Советские военнопленные в годы Великой Отечественной войны

 

Йошкар-Ола

2007

Содержание:

Введение 3

Глава1. Историография 4

Глава2. Плен - трагедия миллионов. 14

Глава3. Эвакуация пленных с поля боя и их доставка в лагеря 17

Глава4. Обеспечение военнопленных всеми видами довольствия 19

Глава5. Организация медицинского обслуживания 21

Заключение 24

Список литературы: 25

 

 

Введение

 

Человек как существо социальное рождается для того, чтобы выполнить свою первичную задачу создать благоприятные условия собственного существования: дольше и комфортнее прожить, произвести и вырастить потомство, обеспечить себе статус и безопасность, удовлетворить свои культурные запросы. Однако это нарушают войны, которые начинаются без их ведома. Они несут людям разлуку, страдания, муки, гибель. Таковой стала для миллионов советских людей Великая Отечественная война.

Одной из трагических страниц этой войны стал плен. Плен это не только экстремальные условия, в которые попадают воины, это трагедия человека. Оказавшись в плену, он теряет самое ценное свободу. Его жизнь и само будущее уже в полной мере зависит от пленившей стороны. К немногим в плену судьба благосклонна. Многие вернувшиеся из плена, если повезло, с болью вспоминают жизнь в лагере военнопленных. Заветная мечта любого пленного, как можно быстрее освободиться из плена.

В годы Великой Отечественной войны, в виду различных причин, миллионы бойцов и командиров Красной Армии были захвачены немецкими войсками в плен. В большинстве своем это молодая и наиболее трудоспособная часть населения в возрасте от 20 до 40 лет. Судьба для многих только начинающих сознательную жизнь оказалась беспримерно жестокой. В немецком плену им была уготовлена самая из мучительных смертей, медленное умирание от голода. Умирали они также от жары летом, от холода зимой и болезней.

Так уж случилось, что проблема советских военнопленных в годы Великой Отечественной войны до 90-х гг. XX в. практически не являлась предметом самостоятельного исследования отечественных историков, тем более в рамках исторической антропологии. Эта работа посвящена одному из важных аспектов названной проблемы - особенностям содержания советских военнопленных в немецких лагерях в годы Великой Отечественной войны.

На основе анализа источников и справочной литературы попытаемся уяснить сущность понятия содержание военнопленных как комплекс мероприятий эвакуация пленных с поля боя и доставка их в специально оборудованные лагеря, обеспечение установленными для военнопленных всеми видами довольствия (продовольственное, вещевое, банно-прачечное), организация медицинского обеспечения, - проводимых специальными органами и службой государства, ведении которого они находились.

Глава1. Историография

Ученые ФРГ о советских военнопленных в годы Великой Отечественной войны…

В ФРГ изучение истории советских военнопленных началось в 1960—1970-е годы. Во время дискус­сии немецких историков о характере войны против СССР остро встал вопрос о роли вермахта в их судьбе. Особый интерес вызвал вопрос, в какой мере последний участвовал в происхождении и реализации преступных приказов о советских военнопленных, в частности, пресловутого «при­каза о комиссарах», хотя в целом проблема военнопленных красноармейцев оставалась все еще не разработанной. На состоявшемся в 1964 г. во Франкфурте-на-Майне процессе «Аушвитц» Г.-А. Якобсен представил заключение эксперта относительно происхождения «приказа о комиссарах» и его зверских последствиях. В 1965 г. появилась его книга «Приказ о комиссарах и массовые убийства советских военнопленных». Исследование базировалось в основном на документах про­цесса против военных преступников, а частично на более ранних изысканиях Г. Улига.

Настоящий прорыв в исследовании темы произошел в связи с появлением в 1978 г. фундамен­тального труда К. Штрайта «Они нам не товарищи. Вермахт и советские военнопленные. 1941— 1945 гг.», написанного на большом архивном материале. Книга эта нанесла серьезный удар по тем, кто старался реабилитировать вермахт и его руководителей, скрыть чудовищные злодеяния, которым подвергались военнопленные. Недаром эта книга подверглась нападкам со стороны правой прессы и вызвала неприязнь многочисленных недругов. По словам Штрайта, когда появился его труд, судьба советских военнопленных была почти неизвестна германской общественности, и эта работа стиму­лировала дальнейшие исследования этой проблемы. В последующие годы немецкими историками были опубликованы многие содержательные работы по различным аспектам плена, истории конкрет­ных концентрационных лагерей и шталагов, об условиях жизни и труда пленных в отдельных городах, районах, землях, на заводах.

Практически немецкие историки стали заниматься судьбами советских военнопленных после их репатриации. Они обнаружили и ввели в оборот множество документов, в частности, материалы процессов против бывших гестаповских чиновников, а также дневниковые записи, воспоминания, личные архивы, фотоматериалы и т. п.

По словам Е. Остерло, судьба советских военнопленных, захваченных в годы второй мировой войны, по своим масштабам и характеру не вписывается в «общепринятое» понимание плена. В 1990-е годы в ряде германских городов были организованы выставки о преступлениях нацистов, о судьбах и советских, и немецких военнопленных в годы войны и по ее окончании. В некоторых городах Германии возникли центры по сбору документального материала и изучению истории отдельных лаге­рей. В1996 г. Гамбургский институт по социальным исследованиям опубликовал каталог соответству­ющей выставки с краткими комментариями—«Война на уничтожение. Преступления вермахта в 1941— 1944 гг.». В предисловии X. Хеер писал, что уже в 1945 г., то есть сразу же после победы над нацистской Германией, бывшие гитлеровские генералы начали сочинять легенду о якобы «чистом вермахте», который будто бы держал «дистанцию» в отношении Гитлера и нацистского режима, выполняя свой солдатский долг «с честью и достоинством» и обо всех случаях зверств гитлеровских айнзатцкоманд офицеры информировали командование. Это, подчеркивал Хеер, должно было оправдать поведение немецких и австрийских солдат и офицеров во время войны. Но реальные факты подтверждали страш­ные преступления, творимые вермахтом в 1941—1944 гг. и на Балканах, и в Советском Союзе, где велась война на уничтожение. Германская историография хотя и упоминала об этом, но всячески отказывалась признавать, что вермахт непосредственно участвовал в этих преступлениях. Вопрос об ответственности вермахта за военные преступления, в том числе и в отношении военнопленных, продолжает оставаться одним из важных и до сих пор дискуссионных в германской историографии.

Армия, СС и СД, как показывают многочисленные документы, действовали сообща. Вермахт «нерасторжимо связал себя с армией Гитлера», готовой к исполнению любых его приказов. Г.-Г. Нольте называет вермахт добровольным «пособником убийц». К. Штрайт убежден: вермахт несет прямую ответственность за подготовку и реализацию преступных приказов о военнопленных («Директива об установлении оккупационного режима на подлежащей захвату территории Советского Союза» —13.03.1941 г., «О военной подсудности в районе «Барбаросса» и об особых полномочиях войск —13.05.1941 г., директивы «О поведении войск в России» —19.05.1941 г. и «Об обращении с политическими комиссарами», чаще именуемом «приказ о комиссарах» — 6.6.1941 г., распоряжение ОКБ верховного командования вермахта об обращении с советскими военнопленными — 8.1Х.1941), нарушавших принципы международного права, являвшихся бесспорными в военной истории. Вер­махт, утверждает он, участвовал в разработке планов преступной войны и реализации нацистской политики. Комиссары, попавшие в плен, подлежали уничтожению на месте. Руководство вермахта и сухопутных войск было непосредственно причастно к разработке и реализации «приказа о комисса­рах». Штрайт убедительно показал, что и командование, и солдаты, нисколько не сопротивляясь, вы­полняли расистские приказы нацистов, особенно в первые, решающие месяцы войны на Востоке.

Штрайт привел многочисленные факты и примеры такого сотрудничества вермахта и РСХА, сухопутных войск и айнзатцкоманд, причём вермахт брал на себя часть функций последних. С упо­мянутым приказом связаны многие акции руководства вермахта и РСХА — приказ РСХА № 8 от 17 июля, шефа гестапо Мюллера № 9 от 21 июля 1941 г. и другие. По мнению Штрайта, тесное сотрудничество армии с айнзатцкомандами способствовало разложению войск".

В новейших исследованиях выводы Штрайта подтверждаются, а точка зрения тех, кто «доказы­вал» невиновность и непричастность германского генералитета к зверствам и даже, что Германия будто бы не нарушала Женевской конвенции об обращении с военнопленными, опровергаются. X. Хеер и К. Науман пишут, что Гитлер с первых же дней готовился к «настоящей» войне на уничто­жение. В преступных приказах четко определялись жертвы вермахта: расстрел комиссаров, лише­ние военнопленных всех прав, смертная казнь гражданских лиц, оказывающих помощь партизанам, передача евреев айнтзатцгруппам. Менталитет рядовых вермахта не отличался от прислужников Гитлера. 0 вполне сознательной политике верхушки вермахта, поддерживающей войну на унич­тожение, пишут Е. Остерло, П. Лонгерих, Р. Келлер, Г.Р. Обершер.

Еще 16 июня 1941 г., то есть за несколько дней до нападения на СССР, ОКБ издало распоряжение «Суть военного плена согласно плана Барбаросса», в котором командование вермахта требовало от солдат беспощадно подавлять любое сопротивление военнопленных, принимать решительные меры против «большевистских подстрекателей», «саботажников» и евреев. Любое общение военноплен­ных с гражданским населением или контакт с их охраной строго запрещались ".

Проблема сотрудничества ОКБ и командования сухопутных войск с СС и СД в вопросе об унич­тожении советских военнопленных, поставленная в свое время Штрайтом, получила дальнейшее развитие в трудах ряда немецких историков. В их работах детально рассматривался механизм истребления советских пленных в лагерях и концлагерях, тесное взаимодействие комендантов шта-лагов и офицеров абвера с айнтзатцкомандами и гестапо в «отборах» военнопленных по расовому и политическому принципу, выявлению в первую очередь партийных функционеров, «профессио­нальных революционеров», политкомиссаров, офицеров, интеллигентов, евреев, азиатов, «фана­тичных» приверженцев большевизма и всех враждебных идеологии национал-социализма.

Экзекуции, допросы и «отборы» подробно описаны в работах Р. Отто, который подвергает крити­ке утверждения многих гитлеровских офицеров и чинов политической полиции о том, что они будто бы не располагали никакими сведениями об уничтожении советских военнопленных. Айнзатцкоманды (4—6 человек, позднее—3—4 человека) выискивали в шталагах с помощью их персонала (офи­церов абвера) «подозрительных», которых либо убивали, либо отправляли в концлагеря. В «отбо­рах» были заняты многие военные и чины СС. В ряды военнопленных внедрялись «информаторы». По свидетельству Отто чиновник, ведший допрос, в среднем ежедневно допрашивал до 50 человек. «Отобранные» военнопленные переправлялись в концлагеря, где подвергались пыткам, унизитель­ным экспериментам, а затем уничтожались. В Заксенхаузене и Бухенвальде пленных убивали выс­трелами в затылок, а трупы сжигали в крематориях. Этот «метод» стали использовать в Дахау, Флоссенбюрге, Гросс-Розене, Нойенгамме, Маутхаузене.

Каждый концлагерь предназначался для ликвидации военнопленных, «отобранных» в том или ином военном округе. По данным Отто, в Заксенхаузене к 31 июля 1942 г. число убитых достигло 12 000 пленных, в Бухенвальде за тот же период по меньшей мере — 7000, в Дахау—около 4000 красноармейцев, в Гросс-Розене и Аушвице СС уничтожили около 5000 человек.

Как полагает Отто, большинство старых офицеров вермахта безоговорочно поддерживали гит­леровцев. Советских военнопленных они рассматривали как носителей враждебной идеологии, вообще лишенных солдатского статуса. Комиссары же — вообще не русские солдаты, это только «политические люди», а вовсе не военнопленные.

Поданным Штрайта, жертвами айнзатцкоманд на фронте и в районе, охваченном оберкомандованием вермахта, было убито по меньшей мере 580—600 тыс. человек. А. Штрайм называл «как минимум» 140 000 жертв «отбора», но замечал, что это число должно быть значительно большим, особенно в районе боевых действий, поскольку во многих случаях не учитывались конкретные дан­ные о результатах прямых акций по уничтожению военнопленных ".

Остерло выделяет два периода в практике «отбора». Первый — июль 1941 г. — лето 1942 г., когда «отбор» и расстрелы производились в концлагере весьма интенсивно. Второй — с лета 1942 г. и до конца войны, когда проверка пленных носила достаточно поверхностный характер. Главным был тогда вопрос об использовании военнопленных на работе, гестапо же обычно вмеши­валось в «отборы» уже тогда, когда они были заняты на рабочих местах. В недавно опубликован­ной книге «Преступления вермахта....» говорится, что в лагере Хаммельбург до 24 января 1942 г. было «отобрано», а затем убито 652 советских офицера, а в концлагере Гросс-Розен до лета 1942 г. уничтожено более 2500 человек. Описания немецких историков потрясают масштабами уничто­жения советских военнопленных. В огромных лагерях военнопленных вплоть до февраля 1942 г. ежедневно погибало в среднем по 6000 пленных.

Германские историки прямо указывают на голод как на одну их главных причин массовой смер­тности советских пленных. Они страдали от голода вплоть до конца войны, но пик их смертности по этой причине приходится на 1941—1942 гг., а также на весну 1945 года. Голод порождал взаимную враждебность, делал людей подозрительными и жадными, лишенными элементарной человечнос­ти, массовый характер носило воровство. Обычным явлением стало людоедство.

Особенно ужасающих масштабов достигла массовая смертность пленных в этой зоне в конце сен­тября — начале октября 1941 года.

Некоторые немецкие историки отмечают, что советское руководство не поддержало инициативу Международного Красного Креста об оказании гуманитарной помощи военнопленным и не добива­лось улучшения положения солдат в плену, отказавшись от участия в организации связи с ними через нейтральные страны. Это послужило поводом ужесточить обращение с советскими военноп­ленными. Кремлевское руководство, пишет Б. Бонвеч, сообщало только о плохом обращении нем­цев с пленными. При всей драматичности судьбы пленных советская сторона не подняла голос протеста. А вскоре мир узнал, что в своей стране советские пленные рассматриваются как предате­ли и трусы. Немцы не скрывали этого от пленных. В немецкой историографии обсуждается вопрос о вкладе советских военнопленных в германс­кую экономику. После поражения германской армии под Москвой в декабре 1941 г., провала «блицкри­га» на Востоке и изменения военною положения на Восточном фронте нацистское руководство приня­ло решение о массовом привлечении советских пленных к труду в немецкой экономике. Выявилась колоссальная потребность в рабочей силе, особенно в военной промышленности. Только в октябре 1941 г. она составляла 800 000 человек. Шталаги поставляли работающих военнопленных.

Все исследователи данной проблемы пишут о каторжных условиях труда советских пленных. Беспощадно наказывались малейшая провинность или небрежность. Жестко изолированные от других иностранных и немецких рабочих они работали по 10—12 часов в сутки. Платили им мизер­ную зарплату. Немецких рабочих ставили в положение господ по отношению к русским. О солидар­ности рабочих не могло быть и речи.

В книге К. Зигфрида о принудительном труде пленных на заводах «Фольксваген» рассказыва­лось, как представители предприятия приехали в шталаг XI Б Фаллингбостель «отбирать» пленных. Здесь они увидели ужасную картину: русские пленные напоминали диких зверей — грязные, боль­ные, голодные и истощавшие. Управляющим пришлось срочно заняться улучшением питания плен­ных, лечить, одевать, восстанавливать силы и здоровье пленных, а затем посылать на работу. По мнению Херберта, из-за болезней и истощения русские военнопленные зимой 1941 г. фактически не могли трудиться. В ноябре 1941 г. в лагерях рейха из 390 000 советских пленных трудоспособных было самое большее 70 000.

В историографии ФРГ приводятся разные данные о советских военнопленных и числе погиб­ших. Отмечается, что статистика смертности занижалась. По данным Штрайта, из 5 734 528 плен­ных до конца войны погибло 3,3 млн человек, то есть 57,8%. По годам общее число пленных выгля­дит, по его подсчетам, следующим образом: в декабре 1941 г. — 3 350 000, в середине июля 1942 г. — 4 716 903, в январе 1943 г. — 5 003 697, в феврале 1944 г. — 5 637 492, на 1 февраля 1945 г. — 5 734 528 человек. Действительное количество пленных в введении армейского высшего командо­вания (ОКХ и ОКВ) после огромной смертности зимой 1941—1942 гг. составило в марте 1942 г. 976 458 чел., к сентябрю 1942 г., за счет нового притока пленных, их стало 1 675 626. После этого число пленных стало сокращаться: 1 501145 на 1 января 1943 г., 1 054 820 на 1 мая 1944 г., 930 287 на 1 января 1945 года. 500 тысяч, согласно сведениям ОКХ, бежали из плена, 1 млн пленных осво­бодили. Остальные же 3 300 000 погибли или были расстреляны. Большая часть погибших—около 2 млн чел. — умерла до весны 1942 года.

И. Хоффман полагает, что «точное число советских пленных составило 5 245 882 чел.». Примерно 2 млн погибло в результате голода и эпидемий. Десятки тысяч стали жертвами «отбора». Р. Лоренц считает, что в плену погибло 4 млн красноармейцев. Приводимые немецкими историками цифры о числе советских военнопленных и погибших существенно расходятся с данными Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации, который считает, что было захвачено или сдалось в плен, пропало без вести 4 млн 559 тыс., а число погибших пленных было 1 млн 400 тысяч.

Среди немецких историков идет спор о числе погибших советских военнопленных в отдельных лагерях. Например, на кладбище советских военнопленных в Штукенброке похоронено 65 тыс. че­ловек. В последние годы эта цифра оспаривается и ее стараются приуменьшить в 2—3 раза. В мае 1997 г. в газете «Westfalen Blatt» появилась статья В. Люке «Освобождение закончилось в Сибири», который утверждал, что в шталаге 326 погибло не 65 000, а всего—около 20 000 советских пленных. Через два месяца журналист Д. Кемпер в той же самой газете опубликовал статьи, озаглавленные «Русские архивы сообщают сведения о жертвах шталага» и «Русский военный архив дает ключ к раскрытию вопроса о жертвах в лагерях». В предисловии к этим статьям приводятся высказывания историка Р. Келлера, который, познакомившись с некоторыми документами о военнопленных в во­енном архиве в Подольске, пришел к выводу, что «число жертв среди пленных явно устарело. Пер­вые обобщения документов показали, что количество погибших в лагерях значительно ниже». Кем­пер приводит оценки многих историков, включая и упоминаемых выше, которые пересматривают свои взгляды. Так, если К. Хюзер в книге, написанной в соавторстве с Р. Отто, считал, что цифра 65 тыс. погибших в лагере 326 — «примерная величина», то ныне он утверждает, что в нее нужно внести основательные поправки «на понижение» с учетом новых источников. К тому же в 1992 г. не осуще­ствлялась идентификация могил. Не желая связывать себя какой-либо величиной, он предлагает принимать за число погибших в лагере 326 как «верхнюю границу» — 30 000—35 000 человек, то есть в два раза меньше по сравнению с прежней цифрой. Рабочий кружок «Цветы для Штукенбрска», отстаивает цифру 65 тыс. человек. Его председатель В. Хенер утверждает: «Число 65 тыс. пока является действительным. Опровержения пока бездоказательны». Он убежден, что число погиб­ших значительно больше. Возможно, когда называют цифру 65 000 человек, идет речь об общем количестве погибших в шталаге 326 и двух лазаретах военнопленных — Штауиюле и Хаустенбек.

По мнению немецких историков, движение Сопротивления в лагерях принимало различные фор­мы: побеги пленных—наиболее распространенная форма протеста, саботаж военного производства, слушание радиопередач, сбор и распространение информации среди военнопленных, выпуск листо­вок, газет, чтение иностранных газет, поддержка пленных при распределении на работу, помощь им в лазаретах, диверсионные акции на рабочих местах, подготовка к восстанию — высшей форме Со­противления, захват лагеря, агитация против вербовки военнопленных в армию Власова. Для плен­ных, занятых в работах в сельской местности, характерны были небрежность, отказ от труда в поле.

Немецкие историки подчеркивают, что вермахт и гестапо прилагали массу усилий, чтобы выя­вить признаки нараставшего Сопротивления, но подавить его полностью так и не смогли. В первые месяцы плена о боевом Сопротивлении не могло быть и речи. Голод, болезни, расстрелы, неудачи на фронте вызывали уныние, развивались настроения депрессии. Плен порождал чувство расте­рянности и неуверенности в своих силах. Остерло считает, что до осени 1942 г. в шталаге Цейтхайн не было организованного Сопротивления советских пленных, но отмечались лишь отдельные выс­тупления. Только в начале 1943 г. были предприняты первые попытки организоваться. Центральной фигурой в этом шталаге стал советский писатель Степан Злобин. Он и его товарищи стали издавать газету «Правда о пленных». Благодаря усилиям Злобина в апреле 1943 г. возникла группа Сопро­тивления, куда входил 21 человек.

По мнению Боргзена и Волланда, широкое, многостороннее движение Сопротивления среди советских военнопленных началось в 1944 г., когда возникла уверенность в неизбежной гибели на­цистского государства. Но даже тогда операции были по большей части тайными, очень осторожны­ми и местными, во всяком случае, региональными. Авторы называют причины, почему среди совет­ских военнопленных в Германии отсутствовали единое и массовое движение Сопротивления. К этим причинам они относят: эффективную работу вездесущей службы безопасности, постоянный голод, раскольническую практику нацистов, ставивших советских пленных на более низкую ступень в иерар­хии пленных по сравнению, например, с английскими, американскими и французскими. Сказыва­лось и то, что Сталин называл советских пленных «предателями», а нацистская пропаганда, осо­бенно после Сталинграда, призывала советских пленных к «антибольшевистскому освобождению Европы». Кроме того, пленные уповали на скорое освобождение, что склоняло их в 1944—1945 гг. к мысли не надо рисковать своей жизнью.

В 1942—1943 гг. оформились интернациональные подпольные комитеты Сопротивления и в концлагерях: в Заксенхаузене, Бухенвальде. Подпольная борьба приняла более целенаправлен­ный, систематический и организованный характер. Советские пленные вели терпеливую и упорную борьбу за свое выживание и, как могли, боролись против нацизма. В этой, на первый взгляд неза­метной, борьбе погибли тысячи патриотов. В работах немецких историков отмечается, что наиболее благоприятные условия для этой борьбы давали лазареты, больничные бараки, а также рабочие команды. Именно там создавались группы Сопротивления, центры информации и очаги волне­ний. Все попытки абвера подавить эти очаги, закончились неудачей. В шталаге XI С Берген-Бельзен члены медперсонала организовали «Ганноверский комитет», который распространял лис­товки, помогал беглецам, вел пропаганду против вступления в немецкие добровольческие отряды и рабочие группы.

В статьях У. Гёкена, Б. Бонвеча, К. Гества исследуется судьба бывших советских военноплен­ных в момент и после их репатриации на родину. История советских военнопленных не закончилась после их репатриации, на родине против них использовался широкий спектр наказаний, преследо­ваний и репрессий: фильтрационные лагеря, бесконечные допросы, ссылки, бесправие, долголет­ний надзор органов безопасности и милиции, рабочие батальоны, штрафные лагеря, тяжелый при­нудительный труд, смертельный исход. Слово «плен» стало позорным пятном в биографии бывших военнопленных.