2020-01-14
122
Или, например, очень много софийных образов. «Пир Софии», образ Софии крылатой и т.д. Или литургические образы. Вообще то, что задумываются над литургией – это тоже очень интересный момент.
Например, появляется икона, которую раньше невозможно было себе представить, иллюстрирующая догматическое, повторяю, песнопение, которое есть в литургии, «Единородный Сыне». Икона, конечно, и прежде участвовала в литургии, всегда была частью литургии, но это всегда был образ Христа, образ Богородицы, образ святых, которые вместе с нами молятся на литургии, образ праздника, т.е. того дня, в который служится литургия. Но так, чтобы литургию иллюстрировали, еще не было. Хотя, конечно, уже появляются в конце XV в., например, акафистные иконы – мы смотрели «О Тебе радуется». Но это еще самое начало. А в середине XVI в., во второй его половине, этих икон становится невероятно много.
Более того, появляются иконы, вокруг которых идут ожесточенные споры. Это иконы так называемой «Новозаветной Троицы». Вообще была очень интересная история. В 1547 году Ивана Грозного короновали на царство. Как мы сказали, это такой переломный момент, это вершина, обретение нового статуса государством. И в то же время именно в этот год случился большой московский пожар. Т.е. вот такое огненное крещение, огненное знамение. В этом пожаре выгорели многие церкви, в том числе кремлевские. И митрополит и царь приказывают собирать по многим городам, особенно в Новгороде, присоединенных землях, новые иконы, лучшие иконы, чтобы поставить взамен вот этих выгоревших. И именно в это время в Москве появляются иконы, которых в Москве просто никогда не было. В том числе они, конечно, прибыли из Новгорода.
И при виде этих новых икон поднимается спор. Спор этот поднял один очень интересный человек, Иван Михайлович Висковатый. Он был дьяком посольского приказа, как мы бы сказали – чиновником Министерства иностранных дел, потому что Посольский приказ – это был приказ, где сидели толмачи, переписка велась с другими иностранными государствами, где все очень важные государственные дела совершались. И этот очень образованный человек, наверняка знавший языки, раз его туда приняли, богословски образованный, вдруг начинает у всех спрашивать: «а откуда эти иконы? А что они обозначают? А разве можно, например, изображать Бога-отца?»
Вот, например, «Отечество» XVI в. мы имеем. Сидит на престоле старец, у него на коленях восседает отрок, и этот отрок держит в руке сферу, из которой вылетает голубь. Конечно, такого никогда не было. Или, например, «Единородный Сыне»…, где Христос представлен в латах, как рыцарь, где Христос представлен в виде распятого херувима. Это все западные образы, которые были, конечно, уже в период Возрождения, которого не знало восточно-христианское искусство. И вот, оказывается, через Новгород они приходят к нам. И Иван Висковатый, конечно, требует ответа.
Он добивается даже, чтобы этот вопрос поднимался на Стоглавом соборе. А я сказала, что период Макария – это период соборов, период, когда Русская церковь пытается все регламентировать, пытается все привести к единому чину, и литургию пытается унифицировать, и святцы унифицировать, и богословие чтобы не было в каждом княжестве свое, и т.д. Т.е. попытка очень важная. Стоглавый собор – это сто глав о жизни церкви: о жизни монашества, о том, как вести литургию, как богословствовать, как к этому относиться, к тому, к сему… Т.е. сто вопросов было поднято. И среди них, что очень важно, был поднят вопрос об этих новых иконах, вообще о том, как относиться к иконам.
И надо сказать, что хотя митрополит очень уклончиво на это отвечал и говорил, что «это по видению», а вот пророк Даниил видел ветхого днями, и вообще, так сказать, мистическая часть иконы важна, а не только догматическая, и.т.д. Но все-таки Стоглавый собор вынужден был принять такое решение, что единственным таким богословски более-менее оправданным образом является, конечно, «Троица» Андрея Рублева, где все три ангела прикровенно показывают образ даже не троицы, а троического божества. Т.е. это образ троицы не как ипостасный, а образ той тайной Троицы, которая была явлена еще праотцу Аврааму. А все вот эти образы не соответствуют учению православной церкви.
Ну, тем не менее, как мы знаем, еще Салтыков-Щедрин сказал, что строгость российских законов окупается необязательностью их исполнения. Так, собственно говоря, получилось и с соборами. Еще через сто лет после этого Большой Московский собор в середине XVII в. подтвердил решение Стоглавого собора в этом пункте, тем не менее до сих пор мы видим эти изображения. Я сказала, что в основном они прибыли из Новгорода. И есть такая версия, почему они в Новгороде-то появились. Их не было в византийском искусстве. В поствизантийское они вошли скорее всего под влиянием России, хотя тоже здесь нужно смотреть. И даже греческая церковь принимала такие постановления, что они неканоничны, но они и там задержались. Вот откуда это, откуда?
Дело в том, что действительно в Новгороде… А самая ранняя икона такого извода сейчас находится в Третьяковской галерее, она датируется аж концом XIV в., ну, рубежом XIV–XV вв. В Новгороде в это время, на рубеже XIV – XV вв. была такая ересь – стригольников. И они, по всей видимости, хотя, конечно, все их книги уничтожены, мы знаем о них со слов победителей, а победители, как говорится, излагают свою версию событий. Но, скорее всего, это было протопротестантское какое-то движение. Они часто бывали антитринитариями. И вот для борьбы против антитринитарного учения стригольников новгородцы, видимо, и выдвинули этот образ, как такое наглядное подтверджение того, что христиане верят в Троицу. Вот вам Отец, вот вам Сын, вот вам Дух Святой!
Но тут очень хорошо видно и западное происхождение этого. Потому что образ Духа Святого, конечно, здесь соответствует формуле, символу веры католическому, от которого всегда восточная церковь открещивалась и говорила, что Дух Святой исходит только от Отца. А принятая формула с филиокве, «…и от Сына…», удержалась только на Западе. Здесь мы как раз видим, что Дух Святой исходит от Сына. И от Отца, и от Сына. Это тоже было замечено, конечно, русскими богословами, и последующие, особенно в XVII в., такие образы были исправлены, Дух Святой был перенесен, выше его стали изображать, на груди Отца, над Сыном.
Но это не исправило самого главного. Это не исправило того, о чем говорил дьяк Иван Михайлович Висковатый: того, что мы нарушаем тем самым заповедь, о которой еще VII Вселенский собор говорил, что мы не изображаем Отца, потому что он не был воплощен, а изображаем Сына, потому что он имел воплощение, и видевший Сына видел Отца. Т.е. впервые вообще на Руси задумались о том, а что такое икона? а что она изображает? А можно ли это изображать?
Но уже процесс был запущен, и многие вещи, которые, конечно, входят в этот момент неканоничности… Где граница канона? Иван Висковатый очень хорошо это понимал. Более того, он опросил многих, в том числе и Максима Грека, который подтвердил, что греки не знают этого образа. Зиновий Отенский – тоже такой старец, очень богословский авторитет того времени, тоже подтвердил, что это невозможно.
Тем не менее эти образы утвердились, в том числе, например, образ Софии, тоже пришедший из Новгорода, Софии как крылатого ангела, о котором тоже Стоглавый собор говорил, что это образы, не очень понятные простому человеку. Иконы тем самым лишаются своей научительной функции. Она не столько учит вере, сколько показывает какие-то вещи, которые человеку простому даже, может быть, и невозможно узнать.
