Рассказывают про Гиллеля, что он нанимался на поденную работу и, получая полдинарий в день, половину отдавал привратнику академии, а другую половину тратил на пропитание своей семьи.
Однажды случилось так, что он остался без заработка, и привратник не впустил его в академию. Тогда он взобрался на кровлю и, держась в полувисячем положении, припал лицом к решетчатому просвету, чтобы услышать слово Бога Живого из уст законоучителей Шемайи и Авталиона.
Случилось это, рассказывают, в канун субботы, в зимнюю пору. Выпал снег и засыпал его. Когда стало рассветать, Шемайя сказал Авталиону:
– Брат Авталион! Всегда в это время светло, а сегодня темно. На столько ли облачно сегодня?
Взглянули на верх и видят человеческий облик в просвете. Взошли на кровлю и нашли Гиллеля покрытым слоем снега в три локтя толщиною. Очистив его от снега, умыли, умастили елеем и усадили у очага.
«Этот, – сказали Шемайя и Авталион, – заслуживает, чтобы ради него и субботний покой нарушить». (Иома, 35)
|
|
Долготерпение Гиллеля
Был такой случай:
Двое заспорили о том, возможно ли рассердить Гиллеля.
– Уж я‑то выведу его из терпения! – говорил один.
Побились об доклад в четыреста зуз[125].
Было это в канун субботы. Гиллель в то время собирался купаться. Пошел тот человек и, проходя мимо дверей Гиллеля, стал выкрикивать:
– Кто здесь Шиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и вышел к нему:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос.
– Спрашивай, сын мой, спрашивай.
– Отчего у вавилонян головы неправильной формы?
– Сын мой, – сказал Гиллель, – важный вопрос ты задал мне, – оттого, что у вавилонян нет хороших повивальных бабок.
Ушел тот человек. Но через некоторое время вернулся и вновь принялся выкрикивать:
– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и, выйдя к нему, спросил:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос.
– Спрашивай, сын мой, спрашивай.
– Отчего у тармудян глаза больные?
– Важный вопрос, сын мой, задал мы мне, – должно быть оттого, что они в песчаных местностях живут.
Ушел тот человек, но вскоре вернулся и вновь давай кричать:
– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Отделся Гиллель и вышел к нему:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос.
– Спрашивай, сын мой, спрашивай.
– Отчего у апракийцев ступни широкие?
– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне, – оттого, что они живут среди болот.
– Много еще вопросов я имею, но боюсь рассердить тебя.
Облачился в одежды Гиллель, сел и говорит:
– Спрашивай обо всем, что желаешь.
– Тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским?
|
|
– Да.
– Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!
– Почему, сын мой?
– Потому, что из‑за тебя я потерял четыреста зуз.
– Будь же впредь осмотрительней. Ты не один раз четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся. (Шаб., 30–31)
«Вся суть Торы»
Был такой случай:
Приходит некий иноверец к Шаммаю и говорит:
– Я приму вашу веру, если ты научишь меня всей Торе, пока я в силах буду стоять на одной ноге.
Рассердился Шаммай и, замахнувшись бывшим у него в руке локтемером, прогнал иноверца.
Пошел тот к Гиллелю. И Гиллель обратил его, сказав:
– Не делай ближнему того, что себе не желаешь. В этом заключается вся суть Торы. Все остальное есть толкование. Иди и учись. (Там же)
«Хочу быть первосвященником!»
Еще был случай:
Некий иноверец, проходя по задворку школы, услышал голос читавшего из Писания:
«И вот одежды, которые должны они сделать: наперсник и ефод, и верхняя риза, и хитон тонкий, кидар и пояс».
– Для кого это? – спросил иноверец.
– Для первосвященника, – ответили ему.
«Пойду, – подумал тот человек, – приму иудейскую веру и сделаюсь первосвященником!»
Пришел он к Шаммаю и говорит:
– Обрати меня с тем, чтобы я стал первосвященником.
Шаммай прогнал его.
Пришел он к Гиллелю. Обратил его Гиллель и сказал:
– Не венчают человека на царство прежде, чем он не усвоит весь обиход царский.
Начал новообращенный читать Писание. Дочитав до стиха: «А если приблизится[126] посторонний, смерти предан будет», – спросил:
– О ком в этих словах говорится?
– О всяком человеке, несвященнического рода, будь это сам Давид, царь израильский, – ответил Гиллель.
И рассудил тот человек так:
«Если и про израильтян, прозванных детьми Божьими и Самим Господом любовно именуемых: «сын мой, первенец мой Израиль», если и про них сказано: «посторонний смерти предан будет», то тем более пришедший с посохом и котомкою, человек чужой и ничтожный».
Придя затем к Шаммаю, он сказал:
– Разве не вполне понятно[127], почему недостоин я быть первосвященником? Ведь сказано в Торе: «Если приблизится посторонний, смерти предан будет».
А к Гиллелю придя, сказал:
– Кроткий Гиллель! Будь благословен за то, что помог мне приблизиться к благодати Господней.
Случай этот законоучители приводили в пример, поучая:
«Будь всегда кроток как Гиллель, а не вспыльчив как Шаммай». (Там же)
Чистота телесная
Каждый раз, когда Гиллель уходил из академии, сопровождавшие его ученики спрашивали:
– Куда идешь ты, учитель?
– Иду совершить угодное Богу дело, – отвечал Гиллель.
– Какое именно?
– Купаться.
– Разве это такое богоугодное дело?
– Бесспорно. Статуи царей в театрах и цирках – и для тех имеется особое лицо, которое обмывает и чистит их, и не только получает за это плату, но и почетом пользуется. Тем более должен соблюдать чистоту свою человек, созданный по образу и подобию Божию. (Ваик. Р., 34)
«Гость в доме»
На тот же вопрос: «Куда идешь ты учитель?» Гиллель иногда отвечал:
– Иду подкрепить себя пищей и этим оказать радушный прием моему гостю.
– Какой же это у тебя ежедневно гость в доме?
– А бедная душа разве не тот же гость в нашем теле? Сегодня она здесь, а завтра, глядишь, и нет ее. (Там же)
Патриарх‑слуга
Про Гиллеля рассказывают, что одному впавшему в бедность, высокодостойному человеку он на свои средства нанимал лошадь для верховой езды и слугу для сопровождения его в пути. А однажды, не найдя подходящего провожатого, сам целых три мили сопровождал того человека, исполняя обязанности слуги. (Кес., 67)
Бедный жених
Был с Гиллелем такой случай:
Приготовили у него обед для гостя. А в это время приходит к нему один бедный человек, останавливается у порога и говорит:
|
|
– Я сегодня справляю свою свадьбу, но у меня ничего не приготовлено для свадебного обеда.
Услыша это, взяла жена Гиллеля все приготовленное для гостя и отдала бедному жениху, а сама замесила другое тесто, поставила варить другое кушанье и, когда наконец все было готово, подала мужу и гостю.
– Дочь моя, – обратился к жене Гиллель, – отчего ты так долго не подавала обеда?
Она рассказала ему о случае с бедным женихом.
– Дочь моя, – сказал Гиллель, – я всегда судил о тебе не с худшей, но с лучшей стороны, зная, что ты всегда стараешься делать только угодное Богу. (Д. – Эр., гл. 6)
По стопам Эзры
Когда забыта была Тора в народе, явился Эзра и возродил ее. Когда Тора снова была забыта, явился Гиллель Вавилонский и снова дал крепкие устои ее.
Из Вавилона Гиллель вышел в возрасте сорока лет, сорок лет слушал учение мудрецов и сорок лет был пастырем добрым своего века.
Рассказывают про Гиллеля, что ни одной науки и ни одного наречия он не оставлял без изучения. Изучал он также голоса гор, равнин и долин[128], шелест деревьев и трав[129], язык зверей и животных[130], голоса демонов[131], притчи, басни и сказки народные. (Сук., 20; Сиф.; Софр., 16)
Ученики Гиллеля
Восемьдесят учеников имел Гиллель. Тридцать из них достойны были восприять благодать наравне с Моисеем; тридцать заслуживали, чтобы солнце остановилось для них, как для Иошуи бен Нун; двадцать остальных были людьми средних дарований. Старшим средь учеников был Ионатан бен Узиэль, младшим р. Иоханан без Заккай. (Сук., 28)
«Праведный и кроткий»
Со смертью последних из пророков – Хагги, Захарии и Малахии – Дух Святой покинул народ Израильский, только Бат‑Кол[132] еще продолжал вещать ему.
Однажды, когда ученые сидели под кровом Бет‑Гурия, в Иерихоне, раздался Бат‑Кол:
– Здесь находится человек, достойный, чтобы благодать почила на нем наравне с Моисеем, только современники его этого не заслуживают.
При этих словах взоры всех обратились на Гиллеля.
Оплакивая смерть его, ученые восклицали:
|
|
– Горе нам, о, праведный! Горе нас, о, кроткий! Эзры достойный ученик! (Сан., 11)