Информативная насыщенность речи

Ирина Борисовна Голуб Дитмар Эльяшевич Розенталь

Книга о хорошей речи

 

 

 

 

Профессор Ирина Борисовна Голуб,

Профессор Дитмар Эльяшевич Розенталь

КНИГА О ХОРОШЕЙ РЕЧИ

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

О человеке мы судим прежде всего по его речи: кричит, грубит – злой; говорит вежливо, ласково – хочется думать, что добрый; косноязычен, «мычит», запинается – Бог обделил талантами; владеет литературным языком свободно – наверно, способный, далеко пойдет… Красноречивые, общительные люди обаятельны, а те, кто не может связать и двух слов, нам не интересны. Представьте руководителя, который вынул шпаргалку и читает по бумажке «свое выступление». Его не хотят слушать, шумят… Ему не завоевать симпатии подчиненных. А если на трибуне вдохновенный оратор, его речь не оставляет слушателей равнодушными. Они могут с ним не соглашаться, но участвовать в дискуссии хотят. А многие готовы ему не только поверить, но и пойти за ним! «Слово – дело великое, – писал Лев Толстой. – Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти». Но только в том случае, – добавим мы, – если мы владеем словом. К сожалению, в наше время это удается немногим…

Почему в наши дни правильная речь стала редкостью? Почему уровень речевой культуры сейчас постоянно снижается, как, впрочем, и уровень общей культуры? Неужели русский язык – такой великий и могучий – оскудеет, и мы будем довольствоваться жалким набором слов из лексикона Эллочки‑«Людоедки», высмеянной Ильфом и Петровым?

Все эти вопросы не могут не волновать каждого, кто думает о будущем России и хочет жить в богатой, процветающей стране. И самое время, говоря о возрождении духовности нашего общества, подумать о русском языке, постараться защитить его. «Язык колеблется от величественного шествия писателей», – утверждал Гете. Но если бы только писатели определяли в нашу эпоху развитие русского литературного языка! Когда происходит ломка общественных структур, правосознания, культуры, интеллектуальной и духовной жизни общества, язык оказывается в эпицентре всех этих потрясений. Как же ему не «колебаться», как сохранить первозданную чистоту литературных норм? Да еще при нынешней вседозволенности средств массовой информации, когда газеты, радио, телевидение обрушивают на нас все новации, ставшие модными в устах удачливых дельцов и политиков? Трудно устоять против речевых штампов! Кому удается не повторять слова, «зашлепанные многими губами»?

И все же подумаем о хорошей речи. Она всегда, во все эпохи, была и будет отражением духовной жизни народа. Родной язык открывает нам мудрость наших далеких предков и дает возможность обращаться к будущим поколениям. Наши правнуки будут судить о современной нам жизни по ее описаниям. Как же донести до них дух и реалии нашего времени? Каким должен быть язык, чтобы наши мысли, наши чувства были восприняты правильно и затронули сердца тех, кто придет в грядущую жизнь через столетия?

В русском языке достаточно красок, чтобы изобразить любую картину; его огромный словарный запас позволяет передать сложную мысль. Нам остается только сохранить это богатство, научиться пользоваться им. И, пожалуй, каждый, кто взял в руки эту книгу, может признать, что его речь была бы богаче и ярче, если бы он больше внимания обращал на стиль, выбор слов, построение фразы. Н.М. Карамзин, много сделавший для развития и обогащения русского языка, писал: «Вольтер сказал, что в шесть лет можно выучиться всем главным языкам, но всю жизнь надобно учиться своему природному. Нам, русским, еще более труда, нежели другим».

Книга адресована всем, кто стремится повысить свою речевую культуру, овладеть искусством публичного выступления, развить стилистическое чутье. Учиться правильной литературной речи, бережному отношению к языку нужно у наших любимых писателей. Их работа со словом заслуживает пристального внимания. Литературное произношение и ударение точный выбор слова и его формы, построение словосочетаний, объединение их в предложения – все это анализируется в книге и иллюстрируется классическими примерами. При этом большое внимание уделяется предупреждению распространенных речевых ошибок.

Предлагаемая книга была последней из работ по культуре речи профессора Дитмара Эльяшевича Розенталя, написанных в соавторстве с профессором Ириной Борисовной Голуб. Это своеобразное завещание ушедшего от нас замечательного ученого‑лингвиста, обращенное к грядущим поколениям, которым достается в наследие великий русский язык.

 

ИНФОРМАТИВНАЯ НАСЫЩЕННОСТЬ РЕЧИ

 

… Эта книжка небольшая томов премногих тяжелей.

А. А. Фет  

 

Всякая речь имеет определенное содержание, так как нет слов, лишенных значения. Однако информативная насыщенность нашей речи может быть разной: одни высказывания значительны, другие никакого интереса не представляют. Например, если вы спешите в магазин, чтобы купить молоко, вас не оставит равнодушным сообщение: Молоко еще не привезли. Но вряд ли кого в этой ситуации заинтересует такое высказывание: Потребление молока является хорошей традицией, молоком питаются не только дети, потребность в молоке, привычка к молоку сохраняется до глубокой старости. Плохая ли это привычка? Надо ли от нее отказываться? – Нет! Подобная тирада, естественно, может вызвать лишь раздражение, так как никакой информации не несет. Навязчивое объяснение всем известных истин лишает речь ее главного назначения – быть средством общения, передавать нужную информацию.

Содержательность речи зависит от многих условий, которые влекут за собой многообразие форм подачи материала. Так, в газете представлены жанры с минимальной информативностью. Например, хроникальная заметка содержит ответы на три вопроса: что, где, когда. Приведем такой текст:

 

20 миллиардов рублей финансовой помощи получат до конца октября от столичного правительства высшие учебные заведения Москвы. Как сообщили Интерфаксу в мэрии, средства будут предоставлены из резервного фонда, предусмотренного в городском бюджете на 1996 год. Эти деньги частично будут использованы для выплаты надбавок к зарплате, оказания материальной помощи работникам вузов.

(Интерфакс)

 

В более распространенной заметке читатель находит ответы на большее число вопросов: Кто? Что? Где? Когда? Почему? Зачем? Например:

 

Джанни Версаче: мой кумир – Женщина  

В мире моды, искусства, бизнеса феномен Джанни Версаче считается неразгаданной тайной двух последних десятилетий XX века.

– Почему «тайна»? – улыбается Джанни Версаче. – У меня нет никаких секретов. В декабре отмечу 50‑летие, только что в Нью‑Йорке отпраздновал двадцатилетие карьеры кутюрье.

Годовой оборот фирмы Джанни Версаче (работает вместе с братом Санто и сестрой Донателлой) сегодня Составляет около 3 триллионов лир.

– Какие качества вы считаете главными для кутюрье?

– Трудолюбие, фантазия, терпение, широта души.

Я родился в Калабрии, – рассказывает Версаче, – в самой бедной части Италии, неподалеку от Мессинского пролива. Всем, что сегодня имеет наша семья, мы обязаны маме. Она была портной, и я с двенадцати лет работал у нее подмастерьем. Ее первая заповедь: научись трудиться от зари до зари, не принимай никаких подарков, только справедливую плату за труд.

– Кто ваш кумир? Есть ли у вас свой образ женщины, для которой бы всегда шили платье?

– Это – Ее Величество Женщина в целом.

– Каково отношение Версаче к российскому рынку?

– Очень перспективное, – отмечает Джанни. – Я уже на этом рынке. Знаю, сколько платят новые русские за мои костюмы, сумки, очки. Интересно, сколько будут платить за те же товары китайцы?

(«Известия»)

 

Приведенные выше примеры лаконичного стиля характерны для определенных жанров, и не следует думать, что лаконичность – неотъемлемая черта любого текста. Но можно смело утверждать, что многословие – недостаток речи независимо от стиля и жанра.

Многословие, или речевая избыточность, может проявиться в употреблении лишних слов даже в короткой фразе. Например: Налицо незаконное растаскивание государственного имущества (может ли растаскивание быть законным?). Перед своей смертью он долго болел (с чужой смертью его болезнь никак не связана). Обмен имеющимся опытом (если опыта нет, то нечем и обмениваться). Было установлено, что существующие налоги занижены (несуществующие налоги не могут быть ни завышены, ни занижены).

Лишние слова в устной и письменной речи свидетельствуют не только о стилистической небрежности, они указывают также на нечеткость, неопределенность представлений автора о предмете речи, нередко снижают информированность, затемняя главную мысль высказывания.

Французский ученый философ и писатель Б. Паскаль заметил: «Я пишу длинно, потому что у меня нет времени написать коротко». В этом парадоксальном заявлении глубокий смысл, потому что небрежность и беспомощность автора обычно приводят к многословию, а краткость и ясность формулировок достигаются в результате напряженной работы со словом. Лаконизм, как и точность словоупотребления, дается нелегко: трудно найти самые точные слова и расставить их так, чтобы сказано было много. Но необходимо добиваться, чтобы «словам было тесно, а мыслям – просторно». «Краткость – сестра таланта», – утверждал А. П. Чехов. Все это следует помнить тому, кто хочет совершенствовать свой слог.

Многословие часто граничит с пустословием. Например: Наш командир еще за 25 минут до своей смерти был жив. Это фраза из песни, сочиненной солдатами французского маршала маркиза Ля Палиса, погибшего в 1525 г. От его имени образован и термин «ляпалиссиада», который определяет подобные высказывания. Они характеризуются не только комической нелепостью и выражением самоочевидной истины, но и присущим им многословием. Ср.: Он скончался в среду, проживи он еще один день, то умер бы в четверг. О творцах подобных истин Пушкин писал: «Наши критики говорят обыкновенно: это хорошо, потому что прекрасно; а это дурно, потому что скверно».

Ляпалиссиады обыгрывают писатели. Так, персонаж А. Чехова заявляет: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!»

Однако порой и мы невольно произносим подобные сакраментальные фразы. На заседании редколлегии вдруг прозвучит: Поскольку ответственный редактор сборника умер, необходимо ввести в состав редколлегии нового редактора и з ныне живущих. Или в протоколе сотрудник милиции запишет: Мертвый труп лежал без движения и не проявлял признаков жизни. А иногда и спортивный комментатор сообщит: Спортсмены прибыли на международные соревнования для того, чтобы принять участие в соревнованиях, в которых будут участвовать не только наши, но и зарубежные спортсмены.

 

РЕЧЕВАЯ ИЗБЫТОЧНОСТЬ

 

 

Плеоназм  

 

Многословие может принимать форму плеоназма. Плеоназмом (от греч. плеоназмос – излишество) называется употребление в речи близких по смыслу и потому лишних слов (главная суть, повседневная обыденность, бесполезно пропадает, предчувствовать заранее, ценные сокровища, темный мрак и т. п.). Часто плеоназмы появляются при соединении синонимов: расцеловал и облобызал, мужественный и смелый; только лишь.

Еще А. Пушкин, считая краткость одним из достоинств произведения, упрекал П. Вяземского в письме к нему за то, что в его сказке «Черта местности» речь одного из героев «растянута», а фраза «Еще мучительней вдвойне» – едва ли не плеоназм.

Плеоназмы обычно возникают вследствие стилистической небрежности автора. Например: Местные работники леса не ограничиваются только охраной тайги, но и не допускают также, чтобы напрасно пропадали богатейшие дары природы. Выделенные разрядкой слова без ущерба можно исключить.

Однако следует отличать такое проявление речевой избыточности от мнимого плеоназма, к которому писатели обращаются сознательно как к средству усиления выразительности речи. Например, у Ф. Тютчева:

 

Небесный свод, горящий славой звездной.

Таинственно глядит из глубины,

И мы плывем пылающею бездной

Со всех сторон окружены!

 

В этом случае плеоназм – стилистический прием художественной речи. В устном народном творчестве традиционно использовались плеонастические сочетания: грусть‑тоска, море‑окиян, путь‑дороженька и подобные, которые здесь вполне уместны.

 

Тавтология  

 

Разновидностью плеоназма является тавтология (от греч. тауто – то же самое и логос – слово) – повторное обозначение другими словами уже названного понятия (умножить во много раз, спросить вопрос, возобновить вновь, необычный феномен, движущий лейтмотив). Тавтология может возникать при повторении однокоренных слов (рассказывать рассказ), а также при соединении иноязычного и русского слов, дублирующих друг друга (памятные сувениры, впервые дебютировал), так называемая скрытая тавтология.

Столкновение однокоренных слов, создающее тавтологию, крайне нежелательно, особенно, в таких предложениях: Он рассказал журналистам о достижениях, которых достигла его страна; Граждане пешеходы! Переходите улицу только по пешеходным переходам!

Однако употребление однокоренных слов в одном словосочетании, предложении стилистически оправдано в том случае, если они являются единственными носителями соответствующих значений и их не удается заменить синонимами. Как избежать повторения однокоренных слов, когда надо сказать: На кустах расцвели белые цветы; Книга отредактирована главным редактором; Мать варит варенье; Накрой ведро крышкой.

В языке немало тавтологических сочетаний, употребление которых неизбежно: словарь иностранных слов, постелить постель, закрыть крышкой, следственные органы расследовали и т. п.

Тавтология, возникающая при сочетании слов, которые совпадают по значению, обычно свидетельствует о том, что говорящий не понимает точного смысла заимствованного слова. Так появляются сочетания: юный вундеркинд, мизерные мелочи, внутренний интерьер, ведущий лидер, интервал перерыва и т. п.

Тавтологические сочетания иногда переходят в разряд допустимых и закрепляются в речи, что связано с изменением значений слов. Примером утраты тавтологичности может быть сочетание период времени. В прошлом лингвисты считали это выражение тавтологическим, так как греческое по происхождению слово период значит время. Однако слово период постепенно приобрело значение промежуток времени, и поэтому выражение период времени стало возможным. Закрепились в речи также сочетания монументальный памятник, реальная действительность, экспонаты выставки, букинистическая книга и некоторые другие, потому что в них определения перестали быть простым повторением основного признака, уже заключенного в определяемом слове.

Тавтология, как и плеоназм, может быть стилистическим приемом, усиливающим действенность речи. В разговорной речи используются такие выразительные тавтологические сочетания, как сослужить службу, всякая всячина, горе горькое, есть поедом, видать виды, ходить ходуном, сиднем сидеть, набит битком, пропадать пропадом.

В художественной речи, преимущественно в поэтической, встречаются тавтологические сочетания нескольких типов: сочетания с тавтологическим эпитетом (Я новь не старою была, а новой новью и победной. – Б.Слуцкий), с тавтологическим творительным падежом (Я вдруг белым‑бела березка‑ в угрюмом ельнике одна. – Вл. Солоухин) и др. Такие сочетания выделяются на фоне остальных слов, это дает возможность, прибегая к тавтологии, обратить внимание на особо важные понятия: Зеленый щит просит защиты; Итак, беззаконие было узаконено; Все меньше и меньше остается у природы неразгаданных загадок. Важную смысловую функцию несет тавтология в заголовках газетных статей: «Крайности Крайнего Севера», «Случаен ли несчастный случай?», «Устарел ли старина велосипед?».

Тавтологический повтор может придавать высказыванию особую значительность, афористичность: Победителю ученику от побежденного учителя. (В. Жуковский); По счастью, модный круг теперь совсем не в моде. (А. Пушкин); И устарела старина, и старым бредит новизна. (Он же).

Как источник выразительности речи тавтология особенно действенна, если однокоренные слова сопоставляются как с н о нимы (Точно они не виделись два года, поцелуй их был долгий, длительный. – А. Чехов), антонимы (Когда мы научились быть чужими? Когда мы разучились говорить? – Е. Евтушенко), паронимы (в заглавиях газетных статей: «Союзники и соузники», «Не должность, а долг», «О гордости и гордыне» и подобных).

Как и всякие повторы, тавтологические сочетания повышают эмоциональность речи: Седьмая симфония [Шостаковича] посвящена торжеству человеческого в человеке… На угрозу фашизма – обесчеловечить человека – композитор ответил симфонией о победном торжестве всего высокого и прекрасного (А. Н. Толстой).

Возможность каламбурного столкновения однокоренных слов позволяет использовать тавтологию как средство создания комизма. Этим приемом блестяще владели Гоголь, Салтыков‑Щедрин (Позвольте вам этого не позволить; Писатель пописывает, а читатель почитывает). Как средство комизма используют тавтологию и современные авторы юмористических рассказов, фельетонов, шуток (Деловитость: делай не делай, а всех дел не переделаешь).

 

Повторение слов  

 

Ущерб информативной насыщенности речи наносит и повторение слов. Лексические повторы нередко сочетаются с тавтологией, плеоназмами и обычно свидетельствуют о неумении автора четко и лаконично сформулировать мысль. Например: Общежитие – дом, в котором студенты живут пять долгих лет своей студенческой жизни. Какой будет эта жизнь – зависит от самих жителей общежития. Но может стать и стилистическим приемом, усиливающим выразительность речи. Лексические повторы помогают выделить важное в тексте понятие (Век живи, век учись; За добро добром платят. – Поговорки). Этот стилистический прием мастерски использовал Л. Толстой:

 

Она [Анна] была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но было что‑то ужасное и жесткое в ее прелести.

 

К повторению слов как средству логического выделения понятий обращаются публицисты. Интересны, например, заголовки газетных статей: «Опера об опере» (о спектакле музыкального театра), «Будь человеком, человек!».

Повторение слов обычно свойственно эмоционально окрашенной речи. Поэтому лексические повторы часто встречаются в поэзии. Вспомним пушкинские строки: Роман классический, старинный, отменно длинный, длинный, длинный… В поэтической речи повторение слов обычно оправдано. Например: Вы слышите: грохочет барабан. Солдат, прощайся с ней, прощайся с ней, уходит взвод в туман, туман, туман, а прошлое ясней, ясней, ясней… (Б. Окуджава).

Ю.М. Лотман в «Лекциях по структуральной поэтике» остроумно заметил, что повторение здесь вовсе не означает приглашения попрощаться дважды; оно может означать: «солдат, торопись прощаться, взвод уже уходит», или «солдат, прощайся с ней, прощайся навсегда, ты ее больше никогда не увидишь», или «солдат, прощайся с ней, со своей единственной» и т. д. Таким образом, «удвоение» слова не означает простого повторения понятия, а становится средством создания поэтического подтекста, углубляющего содержание высказывания.

Нанизыванием одинаковых слов можно отразить характер зрительных впечатлений (Но идет, идет пехота мимо сосен, сосен, сосен без конца. – Вл. Луговской).

Лексические повторы могут использоваться и как средство юмора. В пародийном тексте нагромождение одинаковых слов и выражений отражает комизм описываемой ситуации: Очень важно уметь вести себя в обществе. Если, приглашая даму на танец, вы наступили ей на ногу, и она сделала вид, чщо не заметила этого, то вы должны сделать вид, что не заметили, как она заметила, но сделала вид, что не заметила. (Литературная газета).

Таким образом, словесные повторы в речи могут выполнять разнообразные стилистические функции. Это необходимо учитывать, давая стилистическую оценку словоупотреблению.

 

Длина предложения  

 

Важным условием информативной насыщенности является сжатость речи. Разговор о сжатой и пространной речи неизменно сводится к сопоставлению различных синтаксических конструкций. Ведь одну и ту же мысль можно уложить и в короткое, простое предложение, и в развернутое, сложное. Что предпочесть – простые конструкции или сложные, с множеством придаточных предложений?

Ответ на этот вопрос не может быть однозначным. Если бы во всех случаях лучшим способом выражения мысли были короткие простые предложения, язык бы уже давно освободился от больших, громоздких фраз. Их избегали бы художники слова. У Чехова мы не нашли бы ни одного сложноподчиненного предложения. Но это не так! В чем же дело?

Предпочтение той или иной синтаксической конструкции зависит прежде всего от формы речи (устной или письменной), от конкретных стилистических задач, которые ставит перед собой говорящий или пишущий, наконец, от его индивидуального слога.

Употребление сложных предложений – отличительная черта книжных стилей. В разговорной речи, в особенности в ее устной форме, мы используем в основном простые предложения, причем очень часто – неполные (отсутствие тех или иных слов восполняется мимикой, жестами); реже – сложные (преимущественно бессоюзные). Это объясняется тем, что содержание высказываний обычно не требует сложных синтаксических построений, которые отражали бы логико‑грамматические связи между частями предложения; отсутствие союзов компенсируется интонацией, приобретающей в устной речи решающее значение для выражения различных оттенков смысловых и синтаксических отношений.

Не останавливаясь подробно на синтаксисе устной формы разговорной речи, отметим, что при письменном ее отражении в художественных текстах, и прежде всего в пьесах, наиболее широко используются бессоюзные сложные предложения. Например, в пьесе Чехова «Вишневый сад», Варя: Я так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до меня… и внимания не обращает. Бог с ним совсем, тяжело мне его видеть… Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, все как сон.

В сценической речи богатство интонаций восполняет отсутствие союзов. Проведем простой эксперимент. Попробуем части сложных бессоюзных предложений соединить союзами: Думаю, что ничего у нас не выйдет. У него дела много, так что ему не до меня, поэтому и внимания не обращает… Все говорят о нашей свадьбе, поэтому все поздравляют, хотя на самом деле ничего нет.

Вы замечаете, что речь утратила живые интонации?

Такие конструкции кажутся неестественными в обстановке непринужденной беседы, ее характер живее передают бессоюзные предложения. К ним близки и сложносочиненные (в цитированном отрывке употреблено лишь одно – с противительным союзом а).

Давая оценку языку одной пьесы, Чехов писал: «Есть лишние слова, не идущие к пьесе, например: «Ведь ты знаешь, что курить здесь нельзя». В пьесах надо осторожнее с этим «что».

Из этого, конечно, не следует, что в художественной речи, отражающей разговорную, не встречаются сложноподчиненные предложения. Они употребляются, но не часто, к тому же это, как правило, двучленные предложения «облегченного» состава: Главное действие, Харлампий Стридоныч, чтоб дело свое не забывать; Ах, какой вы… Я уже вам сказала, что я сегодня не в голосе (А. Чехов).

В книжной речи широко используются сложные синтаксические конструкции с различными видами сочинительной и подчинительной связи. «Чистые» сложносочиненные предложения в книжных стилях сравнительно редки, так как не выражают всего многообразия причинно‑следственных, условных, временных и других связей в тексте. В то же время многочленное предложение может оказаться тяжеловесным, и это затруднит восприятие текста, сделает его стилистически громоздким. Однако было бы глубоким заблуждением считать, что всегда предпочтительнее короткие, «легкие» фразы.

Горький писал одному из начинающих авторов: «Надо отучиться от короткой фразы, она уместна только в моменты наиболее напряженного действия, быстрой смены жестов, настроения». Речь распространенная, «плавная» дает «читателю ясное представление о происходящем, о постепенности и неизбежности изображаемого процесса». В прозе самого Горького можно найти немало примеров искусного построения сложных синтаксических конструкций, в которых дается исчерпывающее описание картин окружающей жизни и состояния героев:

 

Он кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где‑то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, – за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашом, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна.

 

В то же время интересно отметить, что писатель сознательно упростил синтаксис романа «Мать», предполагая, что его будут читать вслух в рабочих кружках, а для устного восприятия длинные предложения и многочленные сложные конструкции неудобны.

Мастером короткой фразы был Чехов, стиль которого отличает блистательная краткость. Давая указания и советы писателям‑современникам, Чехов любил акцентировать внимание на одном из своих основополагающих принципов «Краткость – сестра таланта» и рекомендовал по возможности упрощать сложные синтаксические конструкции. Так, редактируя рассказ Короленко «Лес шумит», Чехов исключил при сокращении текста ряд придаточных[1]:

 

Усы у деда болтаются чуть не до пояса, глаза глядят тускло [точно дед все вспоминает что‑то и не может припомнить]; Дед наклонил голову и с минуту сидел в молчании [потом, когда он посмотрел на меня, в его глазах сквозь застилавшую их тусклую оболочку блеснула как будто искорка проснувшейся памяти]. Вот придут скоро из лесу Максим и Захар, посмотри ты на них обоих: я ничего им не говорю, а только кто знал Романа и Опанаса, тому сразу видно, который на кого похож [хотя они уже тем людям не сыны, а внуки…]. Вот же какие дела.

 

В то же время нелепо было бы утверждать, что сам Чехов избегал сложных конструкций. В его рассказах можно почерпнуть немало примеров умелого их применения. Писатель проявлял большое мастерство, объединяя в одно сложное предложение несколько предикативных частей и не жертвуя при этом ни ясностью, ни легкостью стиля:

А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чисто футлярными соображениями насчет того, что вот‑де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, – ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, – и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого – Егорова, то было бы очень хорошо.

Мастером стилистического использования больших сложных предложений был Л. Толстой. Простые и а особенности короткие предложения в его творчестве редкость. Сложносочиненные предложения встречаются у него обычно при изображении конкретных картин, например в описаниях природы:

Наутро поднявшееся яркое солнце быстро съело тонкий ледок, подернувший воды, и весь теплый воздух задрожал от наполнивших его испарений ожившей земли. Зазеленела старая и вылезающая иглами молодая трава, надулись почки калины, смородины и липкой спиртовой березы…

Рассуждения философского характера, как правило, требуют усложненного синтаксиса. Вспомним начало романа «Воскресение»:

 

Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, – весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки; галки, воробьи и голуби по‑весеннему радостно готовили уже гнезда, и мухи жужжали у стен, пригретые солнцем. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди – большие, взрослые люди не переставали обманывать и мучить себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, – красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом.

 

С одной стороны, усложненные конструкции, с другой – простые, «прозрачные», подчеркивают контрастное сопоставление трагизма человеческих отношений и гармонии в природе.

Интересно вспомнить о стилистической оценке Чеховым синтаксиса Толстого. Чехов нашел эстетическое обоснование приверженности великого писателя к усложненному синтаксису.

И.С. Щукин вспоминал о замечании Чехова: «Вы обращали внимание на язык Толстого? Громадные периоды, предложения нагромождены одно на другое. Не думайте, что это случайно, что это недостаток. Это искусство, и оно дается после труда. Эти периоды производят впечатление силы». В неоконченном произведении Чехова «Письмо» высказывается такая же положительная оценка периодов Толстого: «… какой фонтан бьет из‑под этих «которых», какая прячется под ним гибкая, стройная, глубокая мысль, какая кричащая правда!»

Художественная речь Толстого отражает сложный, глубинный анализ изображаемой жизни. Писатель стремится показать читателю не результат своих наблюдений (что легко было бы представить в виде простых, кратких предложений), а сам поиск истины.

Вот как описывается течение мыслей и смена чувств Пьера Безухова:

 

Хорошо бы было поехать к Курагину, – подумал он. Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина.

Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные веши, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет, или случится с ним что‑нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного… Он поехал к Курагину.

 

Анализируя этот отрывок, мы могли бы трансформировать его в одно короткое предложение: Несмотря на данное князю Андрею слово, Пьер поехал к Курагину. Но писателю важно показать путь героя к этому решению, борьбу в его душе, отсюда – предложения усложненного типа. Н.Г. Чернышевский подчеркнул это умение Толстого отразить «диалектику души» своих героев: в их духовном мире «одни чувства и мысли развиваются из других; ему интересно наблюдать, как чувство, непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова возвращается к прежней исходной точке и опять и опять странствует, изменяясь по всей цепи воспоминаний; как мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается дальше и дальше…».

В то же время показательно, что в поздний период творчества Лев Толстой выдвигает требование краткости. Уже с 90‑х годов он настойчиво советует внимательно изучать прозу А. С. Пушкина, особенно «Повести Белкина». «От сокращения изложение всегда выигрывает», – говорит он своему личному секретарю Н. Н. Гусеву. «Короткие мысли тем. хороши, что они заставляют думать. Мне этим некоторые мои длинные не нравятся, слишком в них все разжевано», – так записывает слова Толстого его секретарь.

Таким образом, в художественной речи стилистическое использование сложных синтаксических конструкций в значительной мере обусловлено особенностями индивидуальноавторской манеры письма, хотя «идеальный» стиль представляется немногословным, «легким» и не должен быть перегружен тяжеловесными сложными конструкциями.

 

ЛОГИЧНОСТЬ РЕЧИ

 

Речь должна отвечать законам логики.

Аристотель

 

Дважды два – стеариновая свеча.

И. С. Тургенев

 

 

Помните о законах логики  

 

Важнейшее условие хорошей речи – логичность. Мы должны заботиться о том, чтобы наша речь не нарушала логических законов. Напомним основные из них.

1. Закон тождества. Предмет мысли в пределах одного рассуждения должен оставаться неизменным. Закон тождества требует, чтобы в процессе рассуждения одно знание о предмете не подменялось другим. Этот закон направлен против такого недостатка в речи, как неопределенность, неконкретность рассуждений. Нередко эти недочеты становятся причиной такой логической ошибки, как «подмена тезиса»: начав рассуждать об одном, говорящий в процессе рассуждения незаметно для себя начинает говорить уже о чем‑то другом, о чем‑то новом. Приведем пример подобной подмены предмета мысли:

 

В горах Памира продолжаются подземные толчки. Сегодня в 2 часа 25 минут по московскому времени жителей Горно‑Бадахшанской автономной области разбудило новое землетрясение. Памир – горная страна в Средней Азии. Высшая точка Памира 7495 м (Из газет).

 

Первые фразы этого сообщения говорят о факте землетрясения, естественно было продолжить указанием на эпицентр землетрясения, на разрушения и жертвы (если они были), но автор рассказывает о Памире, предмет разговора стал иным, тем самым нарушен закон тождества.

2. Закон противоречия. Не могут быть одновременно истинными два высказывания, одно из которых что‑либо утверждает о предмете, а другое отрицает то же самое в то же самое время. Приведем пример:

 

По результатам соревнования в прыжках с шестом в высоту самых высоких показателей добился С. Бубка. Не менее высокие результаты оказались у легкоатлетов из другого спортивного общества.

 

Утверждения, содержащиеся в этом сообщении, противоречивы: в первом из них говорится, что самых высоких результатов добился один конкретно названный спортсмен, во втором отмечается, что таких же результатов добились и другие спортсмены. В этом и состоит противоречие: наилучших результатов может добиться только один из участников соревнований. Из двух приведенных утверждений лишь одно истинное.

3. Закон исключенного третьего. Основной смысл его заключается в следующем: если имеются два противоречащих одно другому суждения о предмете, то одно из них истинно, а другое ложно, между ними не может быть ничего среднего, то есть такого суждения, которое было бы истинным в том же отношении. Не могут быть, например, одновременно истинными два таких суждения:

 

Вся студенческая группа занимается хорошо и Один из студентов этой группы отстает по ряду предметов.

 

4. Закон достаточного основания. Чтобы признать суждение истинным, нужно обосновывать свою точку зрения, нужно доказывать истинность выдвигаемых положений, последовательность и аргументированность высказываний. Это положение существует и в логике, и в юриспруденции: бремя доказательства ложится на того, кто утверждает. Так, человек не может доказать, что он в течение жизни не был убийцей или грабителем; тот, кто выдвинул такое обвинение, должен доказать его. В доказательстве можно выделить тезис, то есть положение, которое доказывается, и аргументы, то есть суждения, которые обосновывают выдвигаемое положение.

В логически построенном высказывании нередко встречаются определения – точное раскрытие содержания понятия, указание его существенных признаков. Определение не должно быть ни слишком узким, ни слишком широким: в нем должны указываться только существенные признаки предмета, явления, причем перечень должен быть исчерпывающим. Определение Лошадь – домашнее животное не противоречит истине, но ведь к домашним относятся и другие животные. Определение Книга – произведение печати в виде сброшюрованных, переплетенных вместе листов с каким‑либо текстом не отграничивает ее от брошюры. Точнее: Книга – непериодическое издание в виде сброшюрованных листов печатного материала объемом более 48 страниц.

В логическом определении выделяются: а) указание на ближайший род, к которому относятся предметы данного вида; б) указание на отличительные признаки, которыми данный вид выделяется среди других видов предметов, относящихся к данному роду. Например: Синтаксис (определяемое понятие) – это раздел грамматики (родовой признак), изучающий словосочетание, и предложение (видовое различие).

Сказанное выше относится к так называемой формальной логике. Не всегда мы пользуемся ее положениями, иногда их приходится нарушать в интересах общения. Покажем это на примере одного из законов логики – закона исключенного третьего. Согласно этому закону, из двух противоречащих одно другому суждений одно является истинным, а другое ложным, поэтому в отношении каждого ответ может быть либо «да», либо «нет». Представим себе такую ситуацию. Один человек спрашивает у другого: Не знаете, который теперь час? Формальный ответ на этот вопрос: «знаю» или «не знаю». Другой пример. Спрашивающий: Не можете сказать, как пройти на Мясницкую? Ответ: «могу» или «не могу». Формально все правильно, но в повседневном общении подобные ответы звучат издевательски по отношению к спрашивающему: ведь его интересует не степень осведомленности или возможности собеседника, а ответ по существу. И мы в ответ на такие вопросы уточняем время или объясняем маршрут.

Однако это не значит, что в речи можно пренебрегать законами логики всегда. Порой это приводит к серьезным речевым ошибкам.

 

Не допускайте алогизмов  

 

Неправильное словоупотребление может стать причиной алогизма[2] – сопоставления несопоставимых понятий, например: Синтаксис энциклопедических статей отличен от других научных статей. Получается, что синтаксис сравнивается с научными статьями. Устранить алогизм можно так: Синтаксис энциклопедических статей отличается от синтаксиса других научных статей или Синтаксис энциклопедических статей имеет ряд особенностей, не свойственных синтаксису других научных статей.

Приведем еще примеры таких логических ошибок. В статье по сельскому хозяйству находим фразу: Если правильно вырастить и посадить рассаду картофеля, можно получить не уступающий нормальному способу посева урожай картофеля, что доказали наши опытные станции. Получается, что урожай «не уступает способу посева», то есть сопоставляются несопоставимые понятия. Очевидно, автор хотел сказать, что из рассады картофеля можно вырастить урожай, не уступающий урожаю при обычном способе посадки клубнями.

В статье, посвященной творчеству драматурга А. Н. Островского, есть такие фразы: Сложный и оригинальный внутренний облик Катерины нашел свое отражение в ее языке, самом ярком среди всех действующих лиц «Грозы» (язык оказался действующим лицом); Самым бедным из этой группы действующих лиц является язык Варвары (та же ошибка).

Несопоставимые понятия находим также в предложениях: Подобно многим другим его произведениям идея этой картины вынашивалась художником в течение ряда лет; Композиция туркменских сказок имеет много общего со сказками европейскими (надо:… с композицией европейских сказок). Поломку в машине можно сравнить с нездоровым человеком (… можно сравнить с заболеванием человека).

Чтобы устранить алогизмы в речи, иногда приходится значительно переделывать предложения. Например: Наши знания о богатствах недр земли являются лишь незначительной частью скрытых, еще больших богатств. Можно предложить такие варианты стилистической правки этой фразы: Мы еще так мало знаем о богатейших залежах полезных ископаемых, тайну которых хранят недра земли; В недрах земли скрыты огромные богатства, о которых мы еще так мало знаем; Наши знания о полезных ископаемых еще так неполны; Мы знаем лишь о незначительной части богатств, скрытых в недрах земли.

 

Опасайтесь подмены понятия  

 

Причиной нелогичности высказывания может стать подмена понятия, которая часто возникает в результате неправильного словоупотребления: Плохо, когда во всех кинотеатрах города демонстрируется одно и то же название фильма. Конечно, демонстрируется фильм, а не его название. Можно было написать: Плохо, когда во всех кинотеатрах города демонстрируется один и тот же фильм. Подобные ошибки в речи возникают и вследствие недостаточно четкой дифференциации понятий, например: Приближения премьеры коллектив театра ждет с особым волнением (ждут не приближения премьеры, а когда состоится премьера).

Нелогичной нашу речь делает и неоправданное расширение или сужение понятия. Нам рассказали о великом писателе и прочитали отрывки из его творчества (надо было написать: из его. произведений). Дети любят больше смотреть телевизор, чем читать книги (не только книги, но и журналы, поэтому следовало бы написать короче: чем читать). Еще пример сужения понятия: Край богат памятниками архитектуры, интересными для иностранных туристов (почему только иностранных!).

Особенно часто используют родовое наименование вместо видового, и это не только лишает речь точности, приводит к утрате тех конкретных сведений, которые составляют живую ткань повествования, но и придает стилю официальную, подчас канцелярскую окраску. Родовые наименования нередко представляются говорящим более значительными, создают впечатление «важности» высказывания. Поэтому, как заметил писатель П. Нилин, «человек, желающий высказаться «покультурнее», не решается порой назвать шапку шапкой, а пиджак пиджаком. И произносит вместо этого строгие слова: головной убор или верхняя одежда». К. И. Чуковский в книге «Живой как жизнь» вспоминал, как при подготовке радиопередачи «отредактировали» выступление молодого литератора, который собирался сказать: «Прошли сильные дожди»:

– Так не годится. Надо бы политературнее. Напишите‑ка лучше вот этак: „Выпали обильные осадки"».

К сожалению, это необоснованное пристрастие к родовым наименованиям становится своеобразным трафаретом: некоторые авторы не задумываясь отдают предпочтение атмосферным осадкам, а не дождям, ливням, изморози, снегу, метели, зеленым насаждениям, а не сирени, жасмину, рябине, черемухе, водоемам, а не озерам, прудам, рекам, ручьям… Замена видовых категорий родовыми делает нашу речь бесцветной, казенной. Не случайно большой художник слова С. Я. Маршак обращался к своим современникам с горьким упреком: «… обеды, ужины мы называли пищей, а комната для нас жилплощадью была».

Причина нелогичности высказывания, искажения его смысла иногда кроется и в нечетком разграничении конкретных и отвлеченных понятий, например: Нужно подумать о кормах на зиму для животноводства (имеются в виду, конечно, корма для животных, скота).

Нередко требования логичности речи нарушаются в предложениях с однородными членами и обобщающим словом (сочетание родового понятия с видовыми), например: В комнате стояли столы, стулья, мебель красного дерева (очевидно, автор имел в виду, что первые предметы не были сделаны из красного дерева, но все равно такое сочетание недопустимо); Вскоре после окончания военных действий здесь уже действовали транспорт и связь, были приведены в порядок многие школы, учебные заведения, больницы и другие культурные учреждения (понятие «школы» входит в понятие «учебные заведения»; кроме того, сочетание «другие культурные учреждения» не подходит к последнему слову в перечне).

Сравним также предложения, в которых однородные члены могут быть объединены по‑разному: Жильцы требовали ликвидации неполадок и ремонта (ясно, что речь идет о проведении ремонта, а не его «ликвидации», но сохраняется некоторая неловкость при чтении фразы, так как возможно объединение слов «неполадок и ремонта» как однородных членов); Он добивался отпуска без сохранения содержания и путевки (добивался отпуска и путевки, а не отпуска без путевки); Подготовка охотников для истребления волков и лиц, ответственных за проведение этого мероприятия (речь, конечно, идет о подготовке охотников и подготовке других лиц, но неудачно Соседство слов «для истребления волков и лиц»).

В перечисление не должны входить скрещивающиеся понятия. Пародийный пример такого перечисления однородных членов предложения находим у Ильфа и Петрова: Его [Остапа Бендера] любили домашние хозяйки, домашние работницы, вдовы и даже одна женщина – зубной техник.

Писатели нередко пародируют нелогичную речь и тогда подобные нарушения логики высказывания используются как стилистический прием создания комического эффекта.

Например, у Гоголя читаем: Агафия Федосеевна носила на голове чепец, три бородавки на носу и кофейный капот с желтенькими цветами; Не только кто имеет двадцать шесть лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке вскакивают белые волосы и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта, у Чехова: Лев Саввич Турманов, дюжинный обыватель, имеющий капиталец, молодую жену и солидную плешь, как‑то играл на именинах у приятеля в винт; Как только я выдержала экзамены, то сейчас же поехала с мамой, мебелью и братом… на дачу; Рекомендую дамам не выходить без мужа или без дубины (это не всегда одно и то же); Человек… существо, знакомое с употреблением брюк и дара слова…; у А.Н. Толстого: Хозяйственно прочищенные, полные керосина и скрытой ярости, шипели примусы.

На этом же приеме строятся каламбуры типа пить чай с лимоном и удовольствием. Иногда при этом используется многозначность слова: Шел дождь и два студента, один в университет, другой в калошах.

Выше в качестве иллюстративного материала приводились отдельные предложения и внутри их рассматривалась связь между словами. Но отдельно взятое предложение обычно обладает только относительной смысловой законченностью, группа же предложений передает содержание высказывания значительно полнее. Такая группа тесно взаимосвязанных самостоятельных предложений образует особую синтаксическую единицу более высокого порядка, чем отдельное предложение, и называется сложным синтаксическим целым.

Смысловые отношения, объединяющие отдельные предложения в сложное синтаксическое целое, подкрепляются различными средствами: повторением слов из предшествующего предложения, употреблением личных и указательных местоимений, наречий (затем, потом, тогда, там, так и др.), союзов (зато, однако, так что и др.), вводных слов, указывающих на связь мыслей (итак, следовательно, во‑первых, во‑вторых, напротив, наконец и др.), порядком слов в предложениях, интонацией частей и целого и т. д.

Примером сложного синтаксического целого, в котором использованы разные средства объединения самостоятельных предложений, может служить следующий отрывок из «Хаджи‑Мурата» Льва Толстого:

Когда на следующий день Хаджи‑Мурат явился к Воронцову, приемная князя была полна народу. Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в полной форме и в орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой командир, которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствию полка. Тут был армянин‑богач, покровительствуемый доктором Андреевским, который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении контракта. Тут была, вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая хлопотать о пенсии или о помещении детей на казенный счет. Тут был и разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье. Тут был пристав с большим свертком, в котором был проект о новом способе покорения Кавказа. Тут был один хан, явившийся только затем, чтобы рассказать дома, что он был у князя. Все дожидались очереди и один за другим были вводимы красивым белокурым юношей‑адъютантом в кабинет князя.

В этом отрывке первое предложение образует так называемый зачин, последнее – концовку. Оба они скрепляют заключенные между ними предложения в сложное синтаксическое целое. Сами предложения связаны параллелизмом структуры и повторяющимися в начале каждого из них словами тут был. Такая связь внутри сложного синтаксического целого оказывается параллельной.

По‑другому построено следующее сложное синтаксическое целое:

Неведомая сила толкнула его [Григория] в грудь, и он попятился, упал навзничь, но тотчас же испуганно вскочил на ноги. И еще раз упал, больно ударившись обнаженной головой о камень. И потом, не поднимаясь с колен, вынул из ножен шашку, начал рыть могилу. (М. Шолохов).

Связь между отдельными предложениями этого отрывка достигается общим для них субъектом: все происходит с одним человеком, Григорием, причем каждое последующее предложение развивает, «подхватывает» содержание предыдущего. Такая связь между ними называется цепной.

Соединение отдельных предложений в сложное синтаксическое целое должно правильно отражать ход мысли. Связь ряда предложений и сложных синтаксических целых, их последовательность должны быть логически обоснованы, только в этом случае наша речь будет логичной и правильной.