Взгляды романистов на фикцию

Вслед за германистами выступили другие противники теории олицетворения, отправной точкой для которых послужил тот принцип, что если в юридических лицах реального субъекта нет, то его не нужно и придумывать, ибо и фикция не может создать лицо там, где его нет на самом деле. Значение фикций было с особенной обстоятельностью рассмотрено Демелиусом*(271). По его мнению, фикция - только орудие юридической терминологии и представляет собой лишь особую форму выражения для юридического отождествления различных отношений. Сила юридической фикции состоит не в том, чтобы дать бытие тому, чего нет на самом деле, а в том, чтобы допускать последствия, как будто бы не бывшее случилось или случившееся не произошло.

Одной из интересных теорий, выдвинутых романистами, была теория "целевого имущества", автором которой был Алоис Бринц*(272). Он доказывал, что права и обязанности могут как принадлежать конкретному человеку (субъекту), так и служить лишь определенной цели (объекту). В этом втором случае субъект права вообще не требуется, так как его роль выполняет обособленное с этой целью имущество (в том числе отвечающее за долги, сделанные для достижения соответствующей цели). По традиции оно наделяется свойствами субъекта права, хотя на самом деле в этом нет необходимости, а потому не нужно и само понятие юридического лица. Во французской литературе весьма близкие, по сути, взгляды высказывались М. Планиолем*(273). Последний считал, что юридическое лицо - это коллективное имущество, которое в качестве субъекта права является юридической фикцией, созданной для упрощения его использования.

Лассон*(274), не разделявший взгляды германистов, взглянул на юридические лица с точки зрения философии права. По его мнению, право делает абстракцию и видит в человеке только лицо, которое не есть адекватное представление человеческого существа в его всецелости. Нельзя сказать, чтобы корпорация имела сознательную волю и сама ставила себе цели, но она существует как таковая воля, цель, за которой нельзя не признать объективного внешнего существования. Этой действительности бессознательная воля, цель, тенденция достигает таким образом, что приобретает для себя физическую мощь людей, которые становятся служебными в отношении к ней орудиями, и именно поэтому и делается лицом.

Оригинальную точку зрения на сущность юридических лиц занял Р. Иеринг*(275). Его мнение о юридическом лице связано с его взглядами на право вообще как в субъективном, так и в объективном смысле. Он отвергает фиктивные лица, но точно так же отвергает и бессубъектное имущество: нет права без субъекта, и субъектом этим могут быть действительные лица, а не фиктивные - таковы его юридические догмы. Юридическое лицо как таковое неспособно к пользованию, не имеет интересов и целей, не может иметь и прав. Не юридическое лицо как таковое, а отдельные его члены суть истинные юридические субъекты. Юридическое же лицо есть ничто иное, как обращенная вовне форма, в которой обнаруживаются и благодаря которой делаются возможными отношения его к внешнему миру; для внутренних отношений эта форма не имеет значения, так как тут мы имеем дело с индивидуальными правами. Лежачему наследству Иеринг отказывает в юридической личности.

Таким образом, суть фикции, как справедливо отметил Р. Иеринг, заключается "в приравнивании одного к другому для применения к новым отношениям старого права"*(276).

Подобное понимание фикции, по его мнению, допустимо только в части фикций исторических (например, фикций преторского права, которые образовывались в ходе правоприменения и изначально в право заложены не были), но неприменимо к фикциям, которые были заложены в право изначально (например, признание гражданина умершим и т.д.), так как относительно этих фикций нельзя сказать, что они имеют своей целью применение старого права к новым отношениям потому, что они сами есть право. Фикции преторского права имели своей целью обход закона, поскольку преторы не могли отменять или изменять закон. Изначальные же фикции, уже содержащиеся в правовых актах того времени, сами являли собой закон.

Против фикции высказались и другие романисты в своих трудах. Так, Зродловский*(277), определив сначала существо юридического лица отрицательно (т.е. что оно есть лицо без человеческой индивидуальности), далее развивает мысль о том, что положительное определение этого существа берется из опыта, который учит, что имеются жизненные силы, цели и явления, не включающие в себя жизненный круг определенного индивида, но, переходя за границы индивида, принадлежат к жизненному кругу, охватывающему множество индивидов. Такой союзный жизненный круг называется корпорацией. Штоббе говорил, что лица, обыкновенно называемые в противоположность физическим идеальными, мистическими или моральными, "не суть фикции, не суть создания положительного права, но право признает лишь наличность субъекта - лица, имеющего волеспособность и имущественную правоспособность подобную же, но более ограниченную по сравнению с человеком"*(278). "Такого рода не телесные, не физические лица, - продолжает Штоббе, - принадлежат как публичному, так и частному праву; без сомнения, государство, политические общины, церковные общины возникли не благодаря фикциям, не фикции обязаны своим существованием, не суть создания права, но суть действительные юридические субъекты - существа, обладающие волею и могущие приобретать права". Дернбург*(279) определяет юридические лица как имеющие самостоятельную правоспособность организации, принадлежащие человеческим обществам, или, иначе, общественные организации. О юридических лицах нельзя сказать, чтобы они были чем-то телесным, но нельзя сказать и того, чтобы они были чем-то нереальным, - они суть представления, но это еще не значит, что они - фикция*(280).

Не соглашаясь с теорией юридической фикции Савиньи, его оппоненты тем или иным образом в своих доводах признают то, что юридическое лицо не вполне реальный субъект права.

Теория Савиньи вызывала упреки в формальности и поверхностности. Но эти упреки легко отразить простым замечанием, что указанная теория к тому именно и стремится, чтобы быть чисто формальной и строго юридической. Кроме того, как отмечает Р.В. Енгибарян, "формализм имеет не негативное, а подчеркнуто позитивное значение"*(281), с чем, как представляется, следует согласиться.