Средневековой философии

Античная культура в ее позднеримском варианте очевидно погрязла в противоречиях собственного развития. Вульгарно-материалистический праг­матизм, индивидуализм, массовая, на всех этажах общества бездуховность, эгоистично-безлюбовные отношения всех со всеми, потребительски-физио­логические отношения между полами, снижение эстетики в быту и искусстве до примитивной эстезии, наслажденчества, щекотания нервов, забвение взле­тов мудрости (разума) классической Греции, пользование примитивной од­нозначной формальной логикой и многое другое  –  всё взывало к радикаль­ным, революционным переделкам и переворотам.

За эту титаническую работу принялась культура эпохи Средневековья. Средневековье берёт у поздней Античности социальный заказ на разработку категорий совести, вертикальных нравственных ориентиров («предстояние перед Абсолютом»), духовности, любви, свободы и т. п. Провидениями лучших своих умов она начинает с гордого обещания преодолеть срам Рима – этой «мировой блудницы». Будут преодолены все недостатки Античности, но все ее достижения будут сохранены, и, более того, к ним будут добавлены новые ценности, никогда ранее в культуре не присутствовавшие. Античность только искала Истину, а мы ее нашли. Не нужна нам суетная мудрость Афин, мы начинаем «от портика Иерусалима» (Тертуллиан, III в. н. э.). «Взрастут на земле франков Новые Афины, еще более блистательные, чем в древности, ибо наши Афины оплодотворены Христовым учением, а потому превзойдут в мудрости Академию» (Алкуин Йоркский, VIII в.).

Распространению христианства способствовало то, что оно было не только движением низов, к нему примыкали и становились активными его апологетами (защитниками) многие представители образованных слоев насе­ления Римской империи. Интеллигенция в лице лучших своих представите­лей искала в христианстве пути преодоления – хотя бы в мысли – того мира жестокости и насилия, индивидуализма, разврата, каким было современное ей общество. Христианство обещало человечеству принципиально новую ор­ганизацию жизни общества и каждого отдельного человека, и эта новая жизнь будет концентрацией всего лучшего, что до сих пор выработало чело­вечество. Некто Юстин Философ и мученик (II век н. э.) считал христианство новым, более высоким этапом культуры, возникшим на основе достижений культур прошлого. «Всё, – утверждал он, – кем-либо прекрасно сказанное, принадлежит и нам, христианам».

Постепенно, однако, философы-апологеты интегрировались в феодаль­ную идеологию, полностью подчинились ее догмам. Философия становится «служанкой богословия». Уже ранняя патристика (философско-богословские сочинения «отцов церкви») ставила христианство выше всякой греческой «премудрости», заявляла, что Библия «старше» по возрасту всей античной философии. Тертуллиан (рубеж II и III веков н. э.) заявлял: «Мы учились от пророков и Христа, а не у философов и Эпикура», в результате чего филосо­фия и религия вообще не имеют между собой ничего общего. «Что общего – заявлял он далее – у Афин и Иерусалима? Что – у Академии и Церкви? Что – у еретиков и христиан? Наше учение берет начало от портика Соломона, ко­торый сам сообщил, что Господа следует искать в простоте сердца. Пусть об­ратят на это внимание те, кто представляет христианство стоицизмом и пла­тонизмом и диалектическим учением» (Смотрите книгу: В. В. Бычков. Эсте­тика поздней Античности. – М., 1981. – С. 42, 95 и др.)

В результате, усилия новой цивилизации оказались достаточно   дале­кими от намерений и обещаний. По прохождении почти полутора тысяч лет христианских «реформ» обещанные (предполагавшиеся) социальное равен­ство, гуманность, любовь, духовность были вытеснены на периферию бытия общества очередным классовым расслоением, новым индивидуализмом и своекорыстием; разум, мудрость древних философов-диалектиков были за­быты практически полностью и заменены схоластикой средневековых рели­гиозных диспутов; научное познание реального мира также вытеснено почти до нуля и заменено «изучением» божественных «первосущностей» как  «пер­вопричин» эмпирического мира; эстетика, искусство (как и философия) пре­вратились в «служанок богословия» из-за редукции всего арсенала художест­венных средств к идеологизированной символике; отношения между по­лами, так же, в зеркальную противоположность античной разнузданности, превратились  в уродливо понятую духовность; античный индивидуализм, абсолютизация единичного сменились насильственным «коллективизмом», а точнее – тоталитаристским поглощением единичного общим; господство­вавший номинализм древности сменился господством средневекового реа­лизма.

Эту парадоксальность можно выразить в следующих сравнениях.