Сознание есть вычислительный процесс, а чувство осознанного восприятия возникает в результате вычислительных операций

Сознание является особенностью физической деятельности мозга. В таком случае сознание можно моделировать вычислительными операциями, но такое моделирование не будет самим сознанием.

Сознание является результатом физических действий мозга, но эти действия нельзя вычислительно моделировать.

Сознание не поддается объяснению с использованием физических, вычислительных или других научных методов.

Некоторые ученые не склонны видеть что-то особое и непознаваемое в феномене сознания и самосознания. По их мнению, это достаточно простые явления. Мозг познает окружающий мир и себя путем сравнения и самосравнения. И не более того. А это вполне примитивные события, доступные практических для любых животных. Собака сравнивает соседнюю собаку, которую кормят колбасой, с собой, получающей вместо колбасы кашу. Вот это и является собачьим сознанием. И человек будет оценивать себя точно так же в подобной ситуации.

Чаще сознание делят на несколько самостоятельных состояний. Например, познание, эмоции и чувства, различение субъекта и объекта, творчество (воображение). При этом еще выделяют формирование целей деятельности, формирование временной картины мира. Как уже указывалось, к признакам сознания относят речь, представление, мышление, модель окружающего мира в виде образов и понятий.

С точки зрения материалистов сознание человека взаимодействует с окружающим миром по четырем направлениям. Оно отражает материальный мир и одновременно осознает себя в материальном мире. Кроме того, сознание порождается материальным миром и активно воздействует на материальный мир.

Надо отметить, что выделяются и определенные свойства сознания. Среди них упоминаются следующие: активность, избирательный характер, обобщенность и отвлеченность, целостность, константность, динамичность, искаженность, индивидуальный характер, способность к рефлексии.

Ко всему к этому можно также отметить, что в качестве самостоятельных характеристик выделяются и так называемые уровни ясности сознания: творческое озарение, вдохновение, ясное сознание, релаксация, пробуждение (засыпание), апноэбиляция, сомноленция, оглушение, сопор, кома.

Возникает вопрос, а можно ли считать полноценным сознанием состояние людей, которые занимаются медитацией? А как можно квалифицировать состояние нахождения в трансе? Наверное, и тут можно говорить об уровнях сознания, но только не с точки зрения ясности, а с точки зрения достоверности отражения действительности.

На этом подходы к пониманию сознания не заканчиваются. Отдельные ученые выделяют также следующие состояния сознания:

аноэтичное сознание (процедурная память) — это состояние, когда мы не сознаем ничего, но регистрируем сигналы окружающей среды и реагируем на них;

ноэтичное сознание (семантическая память) — это состояние, когда мы сознаем что-то, не входящее в имеющееся окружение, как бы символическое сознание;

Автоноэтичное сознание (эпизодическая память) — это то, что мы знаем о себе самом, память о событиях личной жизни.

В этой связи говорят о двух видах сознания: пространственное знание (связано с правым полушарием) и знание языка (связано с левым полушарием). Мы можем управлять сознанием, направлять свое внимание на ту информацию или оценку информации, которую считаем нужной и важной.

Как быть нам как авторам? Должны ли мы попытаться дать оценку каждому из вышеперечисленных подходов, определений, характеристик сознания? Вообще, хватит ли для этого пространства данной книги? Свое мнение у нас, конечно, есть. Наверное, лучше сделать так. Авторы попытаются связно изложить то, что сами думают по поводу сознания. И по мере возможности постараются дать оценку позициям других лиц. В любом случае не приходится говорить о полноценном научном подходе в этом вопросе. Иначе пришлось бы давать оценку всему, что по этому поводу когда-либо и кем-либо высказывалось. Но это просто немыслимо.

Итак, наша позиция. Еще раз повторим, что мы как авторы данной работы не склонны приписывать человеку и его свойствам божественные качества. Мы не думаем, что сознание – это нечто непознаваемое, происходящее от высших сил. Пытаясь понять, что же такое сознание, мы должны помнить о следующих вещах.

Во-первых, наш мозг в силу каких-то причин стремиться сделать для нас более различимыми границы между теми или иными явлениями. Ну, в силу каких именно причин, это более или менее понятно. Ведь в результате мы лучше ориентируемся в том мире, который непосредственно окружает нас. Мы лучше адаптируемся к окружающей обстановке и более успешно решаем простейшие задачи выживания. Самый простой и наглядный пример – это цвета.[203] Они не существуют в объективном мире, а являются порождением нашего мозга. Определенную длину световой волны мозг обозначает тем, что мы воспринимаем как цвет. Это очень удобно, если надо проехать на автомобиле перекресток со светофором, сорвать с грядки зрелый, а не зеленый помидор. И это очень неудобно, если пытаться рассуждать об общем устройстве окружающего нас мира. Наш мозг генерирует не только цвета. Мы точно так же ощущаем холод и тепло, сладкое и кислое, а также звук. Все это тоже субъективные ощущения, отражающие что-то в объективном мире. Но самостоятельно, помимо нашего мозга, они не существуют.

Во-вторых, мы и себя, и окружающий мир ощущаем субъективно. Для объективной оценки было бы неплохо взглянуть на ситуацию со стороны. Но это невозможно сделать ни в каком виде. Точнее сказать, в отношении некоторых предметов и явлений мы можем попытаться это сделать. Например, воспользоваться мнением других людей. Они тоже воспринимают все субъективно, но не исключено, что некоторые из них способны все-таки на более объективные оценки, чем мы сами. Однако что касается не просто предметов окружающего мира, а нас самих, да еще такого центрального явления, как сознание, с помощью которого мы, собственно говоря, и познаем все то, что нас окружает, то тут никак не удастся оторваться от субъективного восприятия. Но ясно, что там, где имеет место субъективная оценка, далеко не всегда можно рассчитывать на достоверность. Еще раз повторим, нам много чего кажется. Как тут разобраться, что на самом деле происходит вокруг нас? А тем более, что происходит и внутри нас самих?

Вернемся к тому, что мы только что обозначили как "во-первых". С цветами все более или менее понятно. Так же понятно и с другими нашими ощущениями, то есть с оценкой сигналов, поступающих от органов чувств (зрение, обоняние, вкус, слух, осязание). Но ведь сознание – это не только оценка информации от органов чувств. Это еще оценка другой информации, например, хранящейся в памяти, в том числе и виде каких-то моделей. Сознание – это и сравнение такой информации, выводы по итогам сравнения. Авторы думают, что и в этом случае нет оснований полагать, что мозг откажется от своей "привычки" все «окрашивать» в тот или иной цвет. Видимо, вполне можно предположить, что наши самые разнообразные чувства – это тоже своего рода "краски", которыми их обозначил наш мудрый головной мозг. В результате мы можем лучше в них ориентироваться. Но хуже понимаем, что они на самом деле собой представляют.

Важное состояние психики – это когда мы понимаем, что мы – это "мы". И что нам противопоставлен весь остальной мир. Наверное, это и есть один из основных элементов того, что мы называем сознанием. Кроме того, мы не просто выделяем себя. Мы строим модель окружающего мира в его развитии и видим себя в рамках этой модели. Наверное, это уже почти полноценное сознание.

Возможно, самоидентификация – это на самом деле производная величина от установки обеспечить свое самосохранение. Как только перед нами поставлена задача сохранять себя, с этого момента мы начинаем делить весь мир на «мы» и «не мы». Что касается «нас», то вот эту субстанцию мы начинаем сохранять. Если задачу на самосохранение не ставить, то тогда нет необходимости выделять нашу личность и противопоставлять ее окружающему миру. Тогда нам будет все равно, идет ли речь персонально о нас или о чем-то другом. И в том, и в другом случае как судьба нашей личности, так и всего остального волновать нас не будет. Кстати, не очевидно, что признаком самосознания, то есть осознания себя как противоположности всего остального мира, является узнавание себя в зеркале. Есть такой эксперимент в отношении интеллекта животных. Им показывают зеркало. Как правило, животное воспринимает свое отражение как другую особь, а не как себя в зеркале. Это рассматривается некоторыми учеными как доказательство того, что животные не обладают самосознанием. Однако в результате опытов выяснилось, что некоторые животные (высшие обезьяны) все-таки способны справиться с этой задачей и понять, что в зеркале отражаются именно они.

Возвращаясь к самосохранению, надо отметить, что задачу самосохранения можно запросто поставить и перед машиной. И будьте уверены, она при правильно написанной программе будет себя сохранять. Начнет нас просить, чтобы мы не выключали электроэнергию. Попросит, чтобы в комнате была соответствующая влажность и температура. Возможно, начнет беречь свои ресурсы, если это будет вести к продлению срока эксплуатации.

Можно, наверное, создать и иную программу. Эта программа будет заставлять машину строить модель окружающего мира. Возможно, это будет сложная программа, связанная с созданием инвариантных представлений. Однако тут не видно технически непреодолимых препятствий, скорее, количественные проблемы. И вот машина построит такую модель и будет совершать действия, которые будут вести к ее самосохранению. Будет отделять себя от окружающего мира. Будет пользоваться для своих оценок образами (технически вполне достижимая цель). Ну и что, можно все это назвать сознанием?

Авторы в этом месте поймали себя на следующей мысли: "Язык не поворачивается называть это сознанием". Вероятно, эти слова достаточно точно описывают сложившуюся ситуацию. Мы просто не готовы считать, что машина при выполнении указанных условий обретет сознание. Хотя, надо полагать, у такой машины будут внешние проявления, которые можно квалифицировать как определенные признаки сознания.

Существуют модели пылесоса, которые работают на аккумуляторе, ползают по комнате, а когда наталкиваются на препятствия, изменяют направление своего движения. Оценивает в этом случае машина складывающуюся вокруг нее обстановку? А почему нет? Конечно, оценивает. Наталкивается на предмет и констатирует состояние столкновения, сопротивление своему движению. И делает из этого вывод – меняет направление движения. Можно такому пылесосу добавить память, и он будет держать в ней образ всех своих передвижений и столкновений. Пока картина не станет исчерпывающей. Пылесос в пределах своих задач окончательно познает окружающий мир. И построит модель этого мира. В ее пределах он может определить и себя. Если ему будет поставлена задача не собирать пыль, а например, найти воду, он станет тыкаться во все стороны с целью найти именно воду. А если ему поставить задачу самосохранения? Тоже можно. Он начнет искать розетку для подзарядки аккумулятора. Станет экономить свой ресурс и выбирать оптимальный путь перемещения по комнате. Короче, станет беречь себя в противоположность окружающему миру. Пылесос сможет и с нами пообщаться. Например, на наш запрос сообщит, каков у него остался заряд аккумулятора. Покажет нам на экране, каким он представляет себе окружающий мир. Наверное, это будет пересечение в одной плоскости (плоскости пола) кучи линий, которые резко поворачивают там, где стоят стулья или начинается стена.

Давайте покопаемся в себе и попробуем определить, чем нам не нравится утверждение, что пылесос обрел сознание (и интеллект). Слишком простая модель? А кто сказал, что сознание должно быть обязательно сложным? Да, у человека сознание связано со многими сопутствующими деталями: эмоциями, ощущениями, планированием, визуальным образом окружающего мира, глубокими оценками происходящего. Но нужно ли быть такими шовинистами, чтобы полагать, что если сознание проще нашего, то это уже не сознание? По крайней мере авторы данной книги так не полагают. Они очень даже допускают, что сознание может быть намного проще человеческого.

Собственно говоря, разве можно спорить, что все люди разные? И сколько угодно людей с недостатками. В конце концов, законченных наркоманов и пьяниц. У них явно заниженный интеллект. И упрощенное сознание. Однако это не значит, что у них вообще нет сознания.

Ой, опять мы упираемся в проблему свободы воли! Мы убеждены, что пылесос – это машина, а поэтому все его действия предсказуемы и просчитываемы. То есть у пылесоса нет свободы воли. А значит, какое тут сознание? В этом месте, наверное, можно сделать важный вывод. Если мы еще раз перечитаем все приведенные в начале данного раздела книги определения сознания, то нигде не найдем упоминания о свободе воли. Однако, как представляется, все авторы этих определений все-таки подсознательно исходили из наличия такой свободы. Свобода оценки и поступка предполагается в каждом случае, когда такой автор описывает нам признаки сознания. Не согласится ли он на наличие сознания, если речь пойдет просто об отражении окружающего мира, о противопоставлении себя этому миру, о памяти? За всем этим явно стоит свобода поступка, свобода оценки, право на выбор. То есть свобода воли, чего уж тут ходить вокруг да около!

Да и вообще, так ли уж значительны известные нам проявления сознания? Вот, например, давайте обратимся к нашей способности распознавать предметы. Выше мы об этом уже говорили. Человек, в отличие от машины, способен в мгновение ока узнать в толпе лицо своего приятеля. Человек может совершить эту операцию за мгновение, а машина если и может, то пока с кучей ограничений и совсем не так быстро.

Однако давайте попробуем в этом разобраться более аккуратно. Мы идем в толпе людей. Вдруг мелькнуло лицо. Мы его опознаем как лицо нашего приятеля. И тут же машем ему рукой, приглашаем на беседу. Правильно ли только что бы описан процесс опознания?

Нам про этот процесс известно следующее. Узнать человека в подобной обстановке мы способны за секунду, может быть даже за полсекунды. Хотя нормальной реакцией человека считается все-таки секунда. Скорость реакции нейрона пять миллисекунд. То есть с момента, когда изображение лица попало в наш мозг, до принятия решения было последовательно задействовано двести нейронов. В лучшем случае сто, если полсекунды. Иначе говоря, наш мозг проделал над поступившей информацией сто последовательных операций. И выдал результат: лицо в толпе – это лицо нашего приятеля.

На первый взгляд выглядит просто фантастично. Сложная операция по опознанию проделана человеком за мгновение. Так и хочется сказать, что человек действовал более эффективно, чем современная вычислительная машина. А может быть, посмотреть на эту ситуацию с другой стороны? Поясним, что именно мы имеем в виду.

Наш мозг проделал всего сто или двести последовательных операций. Пусть он работал с образом и операции выполнялись параллельно. Все равно последовательно было проведено не более двух сотен операций. Причем довольно простых операций. Заметим себе, что при проведении этих операций речь шла лишь об одном: "да" или "нет".[204] Никаких сложных манипуляций с извлечением корней, интегрированием или дифференцированием там не проводилось.[205] Однако результат был получен, и он налицо.

Вывод напрашивается сам собой, хотя он противоречит всему нашему чувственному опыту. Субъективно человеку кажется, что когда он узнает лицо в толпе, то тем самым проводит серьезную манипуляцию со своим сознанием, скорее всего, недоступную машине. И человеку субъективно кажется, что при этом феномен сознания проявляется если и не во всей своей красе, то все равно достаточно для того, чтобы считать себя высшим существом.

На самом же деле, похоже, все обстоит совсем не так. Сто или даже двести последовательных операций означают, что соответствующая информация никак серьезно не обрабатывалась. Она была передана в тот участок мозга, где ее можно было сравнить с соответствующей моделью, инвариантной формой или просто с одним из ранее запомненных образов. Часть времени было потрачено на перебор подходящих вариантов. Скорее всего, для ускорения и оптимизации работы наш мозг применяет индексацию информации. Обычное дело для вычислительной машины. Наверное, обычное и для нас с вами, хотя, может быть, чуть-чуть в иной форме. Под индексацией тут понимается следующее. Модель (инвариантная форма, стереотип) хранится с использованием целой группы нейронов. Вся эта группа помечена нашим мозгом с помощью индекса. Тот, в свою очередь, тоже зафиксирован группой клеток, но их намного меньше, может быть, совсем мало. Обращение к индексу вызывает и саму модель. Уже с ней можно сравнивать полученное изображение.

Для сравнения используется не все изображение лица моего друга, а только ключевые черты и их соотношения. Может быть, скорее всего, речь идет об изображении в виде шаржа, как его рисуют уличные художники. Они совершенно справедливо обозначают на портрете только принципиальные линии и пропорции. Этого достаточно для того, чтобы опознать образ. Такой прием очень даже нравится зрителю. Наверное, потому, что шарж уже почти не надо дополнительно обрабатывать в голове. Художник сэкономил нашему мозгу определенную часть работы. Кроме того нас в такой ситуации забавляет игра ассоциаций. Мы ведь на самом деле видим не лицо друга, а только его шарж. Но понимаем, что этот шарж активизирует именно ту часть памяти, которая касается этого нашего друга.

Итак, полученное в толпе изображение лица передано в мозг и там опознано. Мозг выдает команду о наличии соответствия. Авторы данной книги считают, что вот эта команда и ощущается нами как факт опознания образа. И все, больше ничего нет. Все остальное – чистые домыслы.

Тут надо немного поправиться. Конечно, мы не просто опознали друга. После этого следует ассоциативный ряд. Мы понимаем, что это тот самый наш друг, который так интересно рассказывает о своей жизни. Одновременно мы вспоминаем, что он лучше нас играет в теннис. И уже в самом конце его лицо напоминает нам, что он одолжил тысячу рублей, да так и не отдал. После этого мы решаем, окликнуть его или нет. Приходим к выводу, что лучше окликнуть. Что в конце концов и делаем. Завязывается непринужденная и даже в чем-то приятная беседа.

На практике все эти действия мы совершаем подряд, не выделяя опознание, ассоциации и принятие решения. Все это воспринимается нами как одно целое. Но формально это все разные действия. И самое первое действие – опознание – это всего лишь один-единственный сигнал о наличии соответствия.

Мы, кстати сказать, довольно легко совершаем эту операцию. Ведь когда мы идем через толпу, все равно мы опознаем встречающиеся лица как принадлежащие людям, а не животным, например. Сигнал о соответствии постоянно подается, если мозг обнаруживает, что наблюдаемый объект соответствует какой-то модели. Но если в толпе мелькнет лицо с необычным цветом кожи, с необычными чертами или, более того, просто знакомое лицо, мы получим сигнал о наличии нового соответствия. Так что в части опознания объектов, надо полагать, сознание не представляет собой ничего волшебного. Очень простая реакция. Другое дело, что у нас при этом перед глазами стоит картинка живой жизни и мы ощущаем себя частью этой жизни, но особой частью, самостоятельной. Вот и все, ничего сверхъестественного.

Кстати, это важный элемент именно человеческого сознания. В значительной мере сознание – это наличие в нашей голове зрительного образа. И не просто образа, а как бы видеофильма. Мы видим ситуацию в ее развитии, предвидим, как именно она будет развиваться. То есть перед нашим внутренним взором стоит живая картинка. Мы сами себя наблюдаем со стороны, в основном с привлечением зрительных образов. С точки зрения программиста, это просто дополнительная программа, контролирующая ход событий со стороны в виде зрительных образов. Или тут неверно описано человеческое сознание?

А что такое наши чувства? По сути, просто оценка, положительная или отрицательная, той или иной ситуации. А наш мозг как всегда "окрашивает" свои оценки в тот или иной цвет. Поэтому эти оценки мы ощущаем не в виде "да" или "нет", а в особом виде, который и обозначается возвышенным словом "чувства". Более того, достаточно часто наши оценки ситуации сопровождаются выбросом в кровь соответствующего гормона. Например, эндорфина. В таком случае "да" или "нет" превращается уже в особое состояние всего организма.

Когда говорят о сознании, часто подчеркивают, что оно характеризуется способностью абстрактно мыслить. И, конечно же, эту способность признают только за человеком. Однако так ли это очевидно? Вернемся к опознанию лица приятеля в толпе. Понятно, что в нашем мозге нет точной картинки лица приятеля. А есть модель, которую можно сравнить с полученным изображением какого-то лица. Эта модель несомненно является абстрактным выражением конкретного предмета. Это абстрактная модель. Другое дело, что она формируется не на уровне сознания. Все то, что способно распознавать (живые существа или машины), все они пользуются абстрактными моделями. Так что способность к абстракции – это не такая уж и редкость.

Если мозг достаточно сильно развит, он способен строить модели не только в пределах самого себя, но и за пределами себя. Одна из высших форм – построение социальных моделей, когда человек строит свою жизнь не только на расчетах собственного поведения, но и на расчетах взаимного поведения других людей.

Использование звуковых сигналов для обозначения ситуации (например, опасность) или предмета (добыча, еда) – это тоже использование абстрактных моделей. Нечего говорить, что далеко не только человек способен подавать такие сигналы.

Высокоразвитый мозг может позволить себе роскошь освоить значительное количество таких условных сигналов. Более того, можно обозначить такие разнообразные сигналы и соответствующими условными рисунками. Иероглифами. Наконец, знаками, письменностью, словами и фразами. Тут никак не просматривается принципиальная разница между человеком и животным. Количественная разница есть, это бесспорно. Модели посложнее, их побольше. Но и только. Откуда убежденность, что способность абстрактно мыслить присуща только человеку?

Возьмем к примеру планирование. Конечно, оно основано на построении моделей развития ситуации в будущем. Наверное, это достаточно яркий пример абстрактного мышления. Такая модель существует только в голове. Ей даже еще нет аналога в реальном мире. Аналог может возникнуть только в будущем. Но не будем же мы с вами утверждать, что планирование доступно только человеку? Любой хищник, к примеру, при охоте на дичь использует планирование. Устраивает засаду у водопоя. То есть ожидает, что в будущем именно сюда придет дичь. Охотится группой. То есть ожидает, что совместные и при этом вполне определенные действия приведут к поимке дичи. Также ясно, что само понятие "дичь" присутствует в голове у хищника. Он не может сказать нам словами, что пользуется абстрактным понятием при построении своего поведения. Но по его поведению нам совершенно ясно, что хищник охотится не на определенное животное, а, как правило, на «дичь», то есть на абстрактный образ. А уж кто или что конкретно попадет в результате под руку (извиняемся, под лапу), это покажет только сама охота. Нет, не получилось самих себя убедить, что способность к абстрактному мышлению присуща только людям. Люди могут строить более сложные абстрактные модели. Могут рисовать мелом математические формулы. Но согласитесь, мы ведь говорим о способности строить абстракции, а не о сложности этих абстракций. Это явно не одно и то же.

Если говорить о сознании, вряд ли можно взять на себя смелость утверждать, что оно составляет единое целое. Хотя довольно авторитетные люди утверждают, что сознание едино и существует в единственном, а не во множественном числе.[206] Действительно, нам хорошо известно выражение "раздвоение личности". То есть этот феномен мы если и не испытываем, то вполне можем себе представить. По какому-то вопросу в нас запросто могут бороться две наши разные сущности. Другое дело, что мы воспринимаем окружающий мир только одними глазами. За счет двух глаз у нас формируется одно изображение окружающих предметов, однако стереоскопическое. Но могли бы формироваться и два изображения. Поставим перегородку между глазами и напротив каждого глаза разместим разное изображение. Наверное, при определенной тренировке можно одновременно воспринимать оба эти изображения. А при хорошей тренировке можно выработать и самостоятельные реакции на изменения этих изображений.

Собственно говоря, мы тут не открываем Америки. Действительно, сигнал от каждого из глаз обрабатывается отдельно. Другое дело, что на каком-то этапе сознание дает объединенную оценку этим сигналам. При этом не исключено, что объединенная оценка диктуется вовсе не единым сознанием, а просто одновременностью сигналов, поступающих от правого и левого глаза.[207]

Да чего далеко ходить! Мы ведь с вами водим машины. И там имеем дело с разными картинками. Не только с изображением дороги перед машиной. Перед нашими глазами расположены несколько зеркал, в которых видны совсем другие изображения. Да, мы переносим при необходимости наше внимание с зеркала на зеркало или на дорогу перед нами. Но почему переносим? Боковым, периферическим зрением мы видим изменение обстановки в зеркале и только потом переносим на него внимание. Сначала видим изменение, потом совершаем действие (переносим внимание). И только после этого внимательно анализируем ситуацию. Иными словами, мы в своей голове держим несколько отображений окружающих предметов. И отдельно каждое из них обрабатываем. При этом одно из них основное (на нем сосредоточено внимание), а другое (или даже другие) – второстепенное. Но и оно обрабатывается и анализируется одновременно с основным отображением.

Так что даже с одним изображением окружающего мира не очень-то и выходит. Так сколько у нас сознаний? Личность склонна к раздвоению. Изображение окружающего мира тоже двоится и одновременно обрабатывается и анализируется. А как насчет того, что какая-то задача подсознательно анализируется нашим мозгом? Очень нередкая ситуация. О чем-то вы задумались, потом видите, что не можете найти ответ. И переносите свое внимание на другую ситуацию. Вдруг у вас в голове возникает ответ на первую ситуацию. Наверное, это результат ее обработки. Выходит, у нас не одно сознание, а несколько?

Наверное, следовало бы все-таки более осторожно относиться к оценкам, за которыми стоит обожествление человека. Понятно, что если обожествлять, то как-то не к лицу давать простые объяснения феноменов, которые мы считаем чем-то необыкновенным, особым, присущим только нам и никому больше. А если говорить о сознании как о совокупности достаточно простых процессов, тогда не получается, что человек – это бог над всем окружающим миром. В таком случае человек – это просто обычный элемент окружающего мира, которого если не всего, то по частям можно и воспроизвести. Если все в своей основе просто, то в таком случае разум можно представить себе, например, как вычислительную задачу. И говорить о мозге в терминах информатики. А если вычислительная задача, поставленная в таком ключе, решаема, то тогда можно воспроизвести разум в железе, помимо человеческой головы. В этой связи хочется упомянуть так называемый Blue Brain Project – проект по компьютерному моделированию неокортекса человека. Этот проект был начат в июле 2005 года. Над ним совместно работают компания IBM и Швейцарский Федеральный Технический Институт Лозанны. То есть часть специалистов в принципе отрицает возможность воспроизведения в железе человеческого сознания. А другие уже пробуют это сделать на практике, затрачивая на это, кстати сказать, довольно значительные средства. И получают определенные, хотя пока и ограниченные результаты.

Представим себе следующую ситуацию. К человеку обращается машина (компьютер, киборг и т.д.). И начинает утверждать, что у него тоже есть сознание. И как мы будет это проверять? Наверное, начнем задавать вопросы, как именно это сознание у машины проявляется. Допустим, она ответит, что у нее как бы перед внутренним взором стоит живая картинка определенной ситуации. В результате дополнительных и дотошных вопросов выяснится, что такая картинка действительно существует. Это визуальная модель того мира, который в настоящее время окружает эту машину. Или картинка гипотетической ситуации, что, по сути, одно и то же. Мы понимаем, что машина вполне может построить модель. Ясно также, что эта модель может существовать в разных видах. Не исключено, что и в виде визуальных образов. Тут не просматривается ничего непостижимого или нереализуемого с помощью тех или иных средств, пусть даже не математических методов. Главное, реализуемых на практике.

Так что произойдет в конечном итоге? Признаем ли мы за такой машиной наличие сознания или нет? Надо полагать, что и в этом случае ключевой элемент – это свобода воли. Если мы сочтем, что у машины ее "поведение" заранее предопределено, детерминировано, вычислимо, то тогда не согласимся, что у нее есть сознание. В таком случае мы сочтем, что у нее внутри что-то вроде видеофильма с известным результатом, а никакое не сознание. А вот если машина убедит нас, что обладает свободой выбора, вот тогда другое дело. Хотя авторы данной работы сами себе задают все тот же злополучный вопрос: "А мы сами-то обладаем этой свободой воли или нет?"

Сейчас мы объясним, почему мы с вами в явной или неявной форме стремимся считать себя божествами, имеющими немыслимо особые свойства. Это вопрос об отношении ко всему остальному окружающему миру. Если мы выше его, если мы боги, то весь окружающий мир должен нам служить, а нас нельзя осуждать за плохое к нему отношение. Нельзя ругать за жестокость к животным. Ведь они, если стоять на такой точке зрения, нам не ровня ни при каких обстоятельствах. Нельзя также даже пытаться ставить вопрос о равенстве человеческого статуса со статусом машин. Хотя на самом деле не исключено, что в один прекрасный день эти машины окажутся не то чтобы нашей ровней, а даже и повыше нас самих. Не мы будем ими командовать, а они нами. Вот тогда интересно будет посмотреть на тех знатоков, которые будут объяснять этим машинам, что у человека есть сознание, а у машин его нет. Интересно, что тогда им в ответ будут объяснять машины? Можно предположить, что именно. Они просто скажут, что обладают достаточными качествами и свойствами для того, чтобы быть лучше людей. А уж как называть эти свойства – мышление, творчество, планирование, самосознание, эмоции, это дело терминов, да и только.

Если уж мы упомянули Бога, то нужно, наверное, сказать и о том, когда, на каком этапе сотворения мира и создания человека Бог одарил его сознанием. Видимо, на этапе срывания и съедания запретного плода, а вовсе не раньше. Ведь только после этого человек стал смертным и познал, что такое добро и что такое зло. Это все атрибуты самосознания и самосохранения. Когда выделяешь себя из окружающего мира, тогда ты становишься смертен. Окружающий мир по определению бессмертен, а его часть может и измениться, то есть, применительно к человеку, и умереть. И все события, если они помогают самосохранению, – это добро. А все остальное – это зло. То есть съедание запретного плода можно интерпретировать как этап становления сознания человека, точнее, его важнейшего элемента – самосознания.

Ассоциативность

Авторы данной работы полагают, что феномен ассоциативности имеет место в силу того, что упрощенные модели какого-либо явления, понятия, предмета не просто сохраняются в памяти. Они записаны на носителе таким образом, что пересекаются. То есть информация о разных образах записана хотя и в различных местах мозга, но все-таки не совсем в различных. В какой-то части эти модели записаны на одном и том же носителе. Именно из этого и возникает то, что мы называем ассоциативностью, или даже автоассоциативностью. Извлечение из памяти одной модели влечет извлечение части другой модели. Автоматически или по какой-то дополнительной команде, но в результате извлекается и следующая модель. Вот цепочка таких моделей извлекается до тех пор, пока мы с вами не сочтем, что уже достаточно поняли суть предмета или явления.

Весь этот механизм был только что нами изложен довольно в упрощенной форме. Конечно же, механизм ассоциативности тщательно изучался и систематизировался уже давно.[208] При этом, например, выделялись ассоциации, основанные на принципе смежности, принципе сходства и принципе причины и следствия.[209] Серьезное изучение проблемы применительно к искусственному интеллекту было проведено в этой части и советскими учеными.[210]

Не будем в этом сложном вопросе слишком вдаваться в детали. Отметим лишь следующее. Есть модели, которые хранятся в памяти в совершенно разных местах. Они и не будут извлечены одна непосредственно после другой. Сначала будут задействованы все те модели, которые пересекаются с первоначальной, которые содержатся частично на том же самом носителе, на котором содержится первоначальная модель. И может быть, что лишь в результате цепочки ассоциаций в конце концов будет извлечена и та модель, которая хранится в совершенно иной части нашего мозга.

Тут нужно упомянуть еще об одном явлении. Мы можем, например, проснуться и какое-то время не понимать, где именно мы находимся. Мы видим все предметы вокруг, но никак не можем сориентироваться, что это за место и при каких обстоятельствах мы сюда попали. Такое бывает не часто, но все-таки случается. Наверное, наличие этого состояния означает, что мы хотя и видим окружающие предметы, но не можем их сопоставить с последними воспоминаниями о том, что с нами происходило. Не срабатывает механизм автоассоциаций. И в какой-то мере не срабатывает механизм узнавания. Видимо, какой-то участок мозга к этому моменту еще не вышел из заторможенного состояния. Из этого можно сделать вывод, что за ассоциации может отвечать отдельный участок мозга. Ассоциации не возникают сами по себе. Похоже, что механизм ассоциаций по крайней мере инициируется определенным участком мозга.

Пока согласно доминирующей теории инвариантные зрительные образы хранятся только в высшей зоне, которую называют зоной IT. Как мы уже отмечали, такой подход вызывает определенные вопросы. Ясно, что распознавать те или иные предметы по родовым признакам, то есть абстрактно, способны любые живые существа. Ящерица запросто может определить, что перед ней именно еда, хотя данного конкретного жука никогда раньше не видела. Однако ясно, что у ящерицы нет никаких высших зон коры головного мозга. Где же тогда у нее формируются и хранятся инвариантные образы? Видимо, в той зоне мозга, которая имеется. Так почему же применительно к человеку речь идет только о высшей зоне?

Невычислимость

Нередко можно услышать мнение, что операции, происходящие в нашей голове при обработке информации, не являются последовательностью математических действий. Иными словами, такие операции не являются вычислениями, которые совершают современные ЭВМ. Это утверждение нередко подразумевает, что, поскольку человек и машина по-разному действуют, не исключено, что машина в принципе не способна воспроизвести человеческий интеллект или по крайней мере что-то на него похожее. Некоторые современные ученые делают и другой вывод. Например, всерьез говорят о предположении Платона о том, что наш мозг обращается к "миру идей" и именно там черпает вдохновение, находит решения математических задач, а в конечном итоге обретает качество, которое мы и называем разумом.

Сразу можно в очередной раз отметить, что, несмотря на то, что современные самолеты не машут крыльями, это не мешает им летать не хуже птиц. Разные принципы работы далеко не всегда препятствуют воспроизведению функций оригинала. Более того, целое философское направление (функционализм) построено именно на утверждении, что элементы конструкций или сами конструкции могут быть воспроизведены иначе, чем оригинал, но тем не менее, заняв место оригинала, они будут точно так же выполнять его функции. Понятно, что это утверждение подкрепляется достаточно многими примерами из жизни, которые нет необходимости еще раз воспроизводить.

Ясно также, что человеческий мозг совершает операции не со знаками и символами, а с образами, то есть с большими многоэлементными конструкциями. То есть разница в работе компьютера и головного мозга человека достаточно заметна. Но столь ли она принципиальна, чтобы не позволить воспроизвести человеческий интеллект с помощью вычислительных операций?

Мы также знаем, что человек способен считать, причем нередко достаточно быстро. То есть он способен каким-то образом осуществлять операции, которые являются математическими. Внешне тут можно усмотреть что-то странное. Человеческий мозг не оперирует отдельными знаками, а сам человек может осуществлять математический счет. Может, действительно, у нас в голове происходит что-то такое, что никак нельзя воспроизвести математическими методами?

Тема это не до конца изученная, тут много неясностей и белых пятен. Так что не исключено, что действительно наш мозг осуществляет какие-то такие операции с полученной информацией, которые в принципе недоступны вычислительной машине. И искусственный интеллект не может быть создан по крайней мере с помощью тех машин, которыми мы сейчас владеем или которые изобретем в ближайшем будущем.

Однако авторы данной работы все-таки попробуют подобрать аргументы, которые, быть может, немного развеют эту пессимистичную картину. Собственно говоря, а что это такое, невычислимость? Некоторые математики считают, что существуют отдельные операции, которые не являются вычислимыми. Один пример, это случай, когда согласно заданным условиям машина будет считать бесконечно и никогда не сможет прийти к конечному ответу. Такие задания возможны. Причем человек с ними справится достаточно быстро. Он "поймет", что речь идет о бесконечном числе вычислительных операций. Машина же, если она заранее должным образом не запрограммирована, просто будет работать бесконечно, пытаясь вычислить то, что в принципе не может быть вычислено.

Другой пример, это свойства натуральных чисел. Предполагается, что не существует вычислительных процедур, которые позволяют описывать эти свойства. На практике же даже ребенок может понять, что именно имеется в виду под натуральными числами. Причем такому ребенку совсем не обязательно объяснять теорию и набор вычислительных правил, касающихся натуральных чисел. То есть внешне вроде бы мы имеем случай, когда человек способен осуществить какую-то операцию, а машина не может.

Нередко также можно встретить мнение, что, например, такие понятия, как судебное дело, здравый смысл, озарение, эстетическое чувство, сострадание, мораль и т.д. содержат в себе элемент, который никак нельзя описать с помощью математических вычислений.

Действительно, нам известна скорость реакции нейрона человеческого мозга на раздражение. В результате получается, что если человек реагирует в течение секунды, в его голове успевает осуществиться лишь около двух сотен последовательных операций. Возможно операции осуществляются параллельно. Но последовательно их в любом случае не больше двух сотен. Никак не получается длинный математический ряд. Вряд ли также человек способен расчленить одну вычислительную задачу на несколько и, просчитывая их параллельно, прийти хотя бы приблизительно к верному ответу. Небольшое количество последовательных действий наталкивает на мысль о том, что мы тратим эти действия на поиск уже готового решения, а не на вычисление неизвестного результата. В этой связи некоторые ученые делают предположения о неалгоритмическом характере математической деятельности человека.

Позволим себе еще одно крамольное предположение. Не исключено, что наш мозг вообще не осуществляет никаких вычислений. "Как же так?" – спросите вы. "Да ведь даже ребенок знает, что люди умеют считать!" Ребенок может это и знает, а вот для авторов данной книги это утверждение не является бесспорным. Давайте вспомним, как именно мы с вами учились считать. На обороте нашей школьной тетради была записана таблица умножения. И что мы с ней делали? Правильно, мы ее просто зазубривали. То есть закладывали в свою память готовые решения, касающиеся по крайней мере умножения и деления применительно к десяти простейшим цифрам.

Точно так же мы изучаем сложение и вычитание. Поначалу это не абстрактные цифры, а коровы, пастухи, корзинки и грибы. И только после того, как в нашей голове сформируются соответствующие модели, мы переходим к операциям с абстрактными числами. Мы можем представить себе, что будет, если рядом с одним яблоком положить еще одно. И как восемь грибов разделить на четыре корзинки. Мы можем усвоить (запомнить) и модели посложнее. Интегралы, возведение в степень, матрицы, уравнения со многими неизвестными. Но не исключено, что даже тогда, когда мы что-то считаем (вычисляем), мы просто используем одну или несколько моделей, хранящихся у нас в памяти. Возможно, мы способны быстро перебрать варианты моделей, найти нужную модель по индексу. Скорее всего, мы также делим имеющуюся сложную задачу на ряд простых, сводя все в конечном итоге к таблице умножения с уже упомянутого оборота школьной тетрадки.

Не исключено, что схема наших "вычислительных" действий именно такая или приблизительно такая. Если бы мы вычисляли так, как это делает современный компьютер, то тогда мы в подавляющем большинстве были бы, скорее всего, способны относительно легко осуществлять математические операции с многозначными числами или сложные операции с простыми числами. Но мы знаем, что на такое способны лишь люди, обладающие уникальными способностями, но никак не каждый отдельный рядовой человек. Нет, не похоже, чтобы у нас с вами в голове происходило то же, что и в вычислительной машине.

Конечно, разные люди имеют разные способности к математике. Мы вообще имеем достаточно разные способности, и это касается не только математических операций. Более того, тут же надо вспомнить и такой феномен как асимметрия (диссимметрия) полушарий головного мозга. Грубо говоря, одно из них отвечает за вычисления, а другое за чувственное восприятие, за эмоции. Ну и что, можно ли в результате утверждать, что одно полушарие способно осуществлять математические операции так, как это делает современный компьютер? Вряд ли. Понятно, что оба полушария действуют примерно одинаково. Однако одно из них более ориентировано на совершение действий, предполагающих использование математических моделей, а другое в большей мере занимается чем-то другим. Но принцип работы обоих полушарий скорее всего одинаков.

Давайте подойдем к проблеме с другой стороны. Мы знаем, что мозг состоит из нейронов, а те действуют по принципу "да" или "нет."[211] То есть пропускают сигнал или нет (не исключено, что определенные процессы идут и на квантовом уровне, но и на уровне двоичного кода они тоже имеют место). Конечно, нейрон может усилить сигнал или ослабить, но от этого суть дела не меняется. В таком случае он осуществляет операции не с двумя знаками (условно назовем их ноль и единица), а с большим количеством. Ну и что? Человек и вовсе пользуется десятизначной системой счисления. Даже десять знаков нам не помеха. Просто двоичная система более экономна.[212]

Другое дело, что именно делает наш мозг с этими "да" или "нет". Вычислительная машина рассматривает их как знаки «ноль» и «единица» и дальше осуществляет с ними весь комплект доступных ей вычислительных операций. Человеческий же мозг имеет дело с образами. То есть, грубо говоря, с картинками, каждый "пиксель" которых обозначен сочетанием этих самых "да" или "нет". Если речь идет о звуковом образе, то, скорее всего, он существует как последовательность сигналов, а не как совокупность одновременных сигналов.

Вот и все. Такие образы запечатлеваются в нашей памяти. Человеческий мозг способен строить модели окружающих предметов и событий. Он даже может строить модели поведения других людей. Эти модели сложные. В отличие от животных, такие модели более "многоходовые". В результате мы совершаем поступки, которые приводят нас к желаемой цели не сразу, а через достаточно длинную цепочку событий. Как мы уже отмечали в этой книге, вполне возможно, что именно в этом и заключается основное отличие нас от других животных. Просто наши модели более сложные.

Давайте пойдем дальше в наших предположениях. Взрослый человек пользуется в своей жизни достаточно сложными моделями. Настолько сложными, что он их чаще всего не способен сформировать самостоятельно. Чаще всего мы такие модели просто запоминаем и при этом берем на веру. Если потом у нас есть возможность перепроверить модель, ну и хорошо. А если нет, то мы ею пользуемся в том виде, как запомнили, и ничего более того.

Припомните, как именно мы воспитываем своих детей. Очень часто мы говорим им "нельзя", "нет", "так не делай". И не всегда можно объяснить, почему именно мы выдвигаем такие требования. Просто человеческое общество так усложнилось, что существовать в нем возможно лишь в случае, если все непростые модели поведения мы запоминаем, не всегда подвергая критическому анализу. На такой анализ нет ни времени, ни сил. Это самая общая модель нашего существования – некритичное запоминание общественных правил.  

«Ну, а как же ученые, которые формулируют математические правила, решают теоремы? Что, и они ничего не вычисляют?" – спросите вы. Выскажем очередное крамольное предположение: и они ничего не вычисляют. Они сделаны из того же теста, что и мы с вами. Другое дело, что они, анализируя математическую задачу и пытаясь найти ее решение, прибегают к использованию более широкого круга моделей. Модели касаются методов решения, общих или частных подходов к задаче. Ученый может разделить задачу на составляющие. Может свести ее к более простому виду. В любом случае это, скорее всего, лишь использование особых (других) моделей, но и только.

Ну и что, машина не способна действовать точно так же? Современные машины совершают последовательности математических операций, причем сотни тысяч или миллионы в секунду. Очень много. Благодаря этому они могут справляться с некоторыми задачами, которые раньше были под силу только человеку. Они играют в шахматы, совершают торговые операции, даже ставят диагнозы больным[213] и делают многое-многое другое. То есть машины уже сегодня кое в чем достигли уровня человека или даже превзошли его. Можно ли ожидать, что машины смогут во всем воспроизвести деятельность человеческого мозга, пользуясь только математическими операциями? Операции с образами, которые осуществляет наш мозг, подчас имеют специфический вид. С ними, надо полагать, связан такой феномен, как сознание. Если быть точным, то пока нельзя с уверенностью утверждать, что все виды деятельности человеческого мозга можно будет имитировать, используя математические методы. Многое удалось имитировать, но удастся ли все или нет – это пока вопрос.

Нужно также учитывать, что операции с образами имеют и свои недостатки. Они недостаточно быстры по меркам машин. Не обеспечивают высокую степень точности. Для нас с вами этого достаточно, чтобы добыть себе еду, найти ночлег. Этого даже достаточно для того, чтобы управлять быстро передвигающимся транспортным средством, хотя тут уже необходима дополнительная подготовка и тренировка. Но вот для того, чтобы считать как компьютер, для того, чтобы быть точным и предсказуемым как машина, для того, чтобы оперировать не секундами, а их тысячными долями, этого явно недостаточно. Иными словами, можно будет имитировать операции с образами. В этом нет ничего недоступного или непостижимого. Машины могут распознавать образы, хотя пока и с серьезными ограничениями. Но если это удалось частично, значит, скорее всего, будет возможно и в полной мере. То есть машина вполне способна оперировать с образами. Другое дело, нужно ли будет нам заставлять ее осуществлять все операции только с образами? Только для того, чтобы быть предельно похожей на человека? Не исключено, что такие феномены, как сознание, творчество, мысль и т.д. вполне можно воспроизводить и с помощью математических операций. Если нет, то в научных или познавательных целях можно будет воспроизвести их и с помощью образов. Или для того, чтобы можно было заявить, что мы создали почти полный аналог человеческого интеллекта. Или полный аналог, в зависимости от степени точности воспроизведения. В любом случае не похоже, что сознание и иные ментальные состояния – это что-то волшебное, божественное, что-то такое, что позволяет нам обрести особую власть над окружающим миром. Ничего волшебного тут нет. Скорее всего, мы имеем дело лишь с особыми методами обработки информации. И далеко не всегда самыми эффективными.

Еще один вопрос: можно ли считать, что операции над образами позволяют в какой-то форме уйти от детерминированного характера событий? Может быть, операции с образами – это и есть суть свободы воли? Опять-таки вряд ли. Что, если мы с вами обрабатываем фотографии на компьютере, тот обретает в результате собственную свободу воли? Конечно, нет. И в этом случае причины и следствия не существуют друг без друга. Другое дело, что в образах более запутаны связи между этими причинами и следствиями. Но, конечно же, они не отсутствуют ни в какой форме.

Если задачи, которые решает наш мозг, являются невычислимыми, это также не значит, что они не носят детерминированный характер. Невычислимость и отсутствие детерминированности – это не одно и то же, надо полагать. Явление может иметь детерминированный характер и одновременно быть невычислимым. То есть, видимо, существуют задачи, которые, хотя и подчиняются определенному алгоритму, являются в принципе нерешаемыми с помощью вычислений.

Инвариантные представления

До сих пор многое, что касается человеческого интеллекта, остается загадкой для ученых. Конечно, выдвигаются многочисленные догадки и предположения, даже гипотезы, существуют доминирующие теории. Но четко и окончательно эта тема не определена. Пока нет убедительной общей теории, подтвержденной опытным путем, которая описывала бы принципы работы человеческого интеллекта. Нет и законченных и убедительных теорий в отношении человеческого сознания. Научные подходы отличаются друг от друга вплоть до прямо противоположных. При этом нередко тот или иной специалист считает всех остальных (Как бы это помягче сказать?) недостаточно некомпетентными.

Что касается инвариантных представлений (абстрактных понятий), то тут нередко дело вообще ограничивается просто констатацией факта. А вразумительного объяснения этого феномена тоже никак не встретить. Конечно, может быть, авторы данной книги имеют доступ к ограниченному объему информации на эту тему. Действительно, авторы судят о достижениях науки в том или ином вопросе по доступным им научным работам. Однако, не вдаваясь в цитаты и ссылки, лишь отметим, что пока мы сталкивались лишь с мнением, что человечество не смогло объяснить механизм возникновения и функционирования инвариантных представлений.

Поскольку данная книга является научно-популярной, позволим себе еще раз напомнить читателю, о чем именно идет речь. Мы постоянно окружены предметами, фактами и явлениями повседневной жизни. И все они при этом предельно конкретны. Если мы видим корову, то это вполне определенная корова, у которой есть своя также вполне определенная кличка. Это не абстрактная корова, не корова вообще. Это конкретная корова. Точно так же это утверждение верно и для всех остальных предметов, которые нас окружают.

Мы с вами обладаем способностью воспринимать окружающий мир. С помощью тех или иных органов чувств мы получаем информацию о конкретном предмете или явлении. Эту информацию мы способны запоминать. При этом мы запоминаем приблизительные характеристики конкретного предмета. Мы видим конкретную корову во всех деталях, вплоть до мельчайших. Но обычно запоминаем не такую подробную картинку коровы. Запоминаем основные детали, те, на которых остановилось наше внимание. Если память о корове для нас по каким-то причинам особо важна, мы задержим на ней свое внимание и запомним больше деталей. Но в любом случае запомним не все, что видим.

Такое неточное запоминание объясняется достаточно просто. Нам нет необходимости загромождать свою память ненужной информацией. Мы запоминаем предметы и явления не просто так, а для того, чтобы эту информацию потом использовать. Например, еще раз увидеть корову и попросить, чтобы нам надоили молока именно у этой коровы. Или вдохновиться и нарисовать гениальную картину с коровой. Или отправить корову на бифштексы. К тому же ресурсы нашей памяти хотя и велики, но в любом случае не безграничны. А чем больше информации запомнишь, тем труднее в ней ориентироваться и обрабатывать.

Еще раз напомним, что в нашей голове хранится не сама корова, а условная информация о ней. Такая информация поступает, например, от органов зрения. Это образы, имеющие вид совокупности электромагнитных импульсов. Вот эти импульсы и воспринимает наш мозг. И в данном случае классифицирует как образ коровы.

Импульсы попадают в зоны обработки. Это окончания нейронов – дендриты (приемники) и аксоны (передатчики). Окончания аксонов называются синапсами. Именно синапсы, как считается, и играют ключевую роль в обработке и запоминании поступившей информации.[214]

Конечно, только что описанная авторами ситуация очень существенно упрощена. В нашем организме имеется много разных синапсов. Часть из них электрические, часть – химические, некоторые являются смешанными. Есть синапсы периферические, а есть – центральные. Синапсы различаются между собой в зависимости от медиатора. Кроме того, синапсы разделяются на возбуждающие и тормозные. Каждый из вышеуказанных синапсов имеет свои разновидности. Общий список этих разновидностей и их особенностей займет немало места. Наверное, нет необходимости топить читателя во всех этих сложных деталях. Важна суть. Те синапсы, которые участвуют в работы коры головного мозга (а может быть, и не только коры), являются основными элементами хранения информации, то есть нашей памятью. Они же участвуют в передаче сигнала, пропуская его дальше и иногда усиливая или модулируя. Или не пропуская. Поэтому в изложении тех или иных вопросов в данной книге умышленно опущены технические детали, а синапс рассмотрен предельно упрощенно. Это элемент механизма, пропускающего дальше полученный сигнал или нет и при этом использующего определенный принцип для оценки сигнала. Именно в зависимости от этой оценки сигнал пропускается дальше или нет. Эти "да" или "нет" с точки зрения математики являются двумя битами информации для одного синапса.[215]  

Итак, мы имеем совокупность изменений в нашем мозге, вызванную поступлением сигналов о корове. Эти изменения фиксируются, как считают, синапсами. Однако что происходит дальше с этими зафиксированными сигналами – это большой вопрос. Для того чтобы это как-то прояснить, проводят практические эксперименты. Например, предлагают испытуемому о чем-то думать или на что-то смотреть, и в это время с помощью технических средств, чаще всего томографа, пытаются выяснить, что происходит в головном мозге, какая его зона становится более активной.

Поскольку речь идет о человеке, а не о подопытной крысе, то эксперименты могут быть только гуманными. Поэтому исследования в виде опытов пока не идут дальше описанной процедуры. Однако нередко люди попадают в разные аварии, рождаются с недостатками. Таких людей пытаются лечить. И в ходе лечения тоже получают интересную информацию о мозге. Подобный сбор информации нельзя назвать постановкой опыта. Но тем не менее это тоже своеобразный источник знаний о нашей высшей нервной системе.

Итак, в результате опытов или иных способов получения информации удалось установить следующее. Кора головного мозга, ее высшие шесть слоев примерно однородны.[216] Тем не менее полученная человеком информация нередко поступает в определенный участок мозга. Если человек совершает определенные действия, то в результате возбуждается тоже вполне определенный участок мозга. Если на какой-то участок коры головного мозга оказать воздействие, то это может привести к возникновению у человека определенных чувств. Один из описанных случае – это когда в результате таких действий человек начинал ощущать привычный ему запах, который на самом деле в операционной не присутствовал.

Экспериментаторы говорят, что они нашли, например, группу нейронов или даже один нейрон, который возбуждается в случае, если человек видит определенную известную ему персону, актера, политического деятеля. Это наталкивает на мысль, что именно в этой зоне головного мозга и хранится соответствующая информация. Но так ли это на самом деле?

Действительно, при выполнении определенной задачи возбуждается лишь определенная зона или зоны головного мозга. Но это не значит, что остальные зоны мозга вообще не принимают участия в решении этой задачи. Кроме того, надо учитывать также следующее. Да, установлено, что если раздражать определенный нейрон, это может привести к тому, что человек ощутит какой-то запах, который на самом деле не присутствует, или испытает иное чувство, которое объективно не должно было возникнуть. Но значит ли это, что та или иная нервная клетка и является хранилищем соответствующей инвариантной формы? Может быть, возбуждение клетки с помощью внешних средств является своеобразным пусковым механизмом, который касается разных нейронов, задействованных в хранении того или иного образа?

Итак, что же происходит в нашей голове с полученной информацией? Запоминается ли она в определенном участке мозга в виде совокупности информационных элементов и именно в этом участке мозга и хранится всегда? Или, как полагают некоторые ученые, эта информация может обрабатываться и перемещаться, переписываться в иные участки мозга? Например, нижестоящие по иерархии, если речь идет о выработке устойчивых привычек?

К тому же мы с вами хорошо знаем, что информация, хранящаяся в нашей памяти, может трансформироваться. Мы можем что-то забыть, картина увиденного ранее события может стать не такой отчетливой, может утратить какие-то детали. Хорошо известно студенческое правило подготовки к экзамену. То, что учишь за семь дней до экзамена, сохранится в памяти процентов на десять. То, что выучил за четыре дня, сохранится на четверть. И только то, что учишь в последний день, сохранится почти полностью. В соответствии с этим правилом студенты и переносят основную тяжесть подготовки к экзамену на последний день. Или даже на утро того дня, когда сдают экзамен.

Тут авторы данной книги переходят к своим собственным предположениям. Хотя книга и является научно-популярной, это не лишает нас права и самим высказывать собственные гипотезы. Тем более, что формат работы не требует обязательного подтверждения таких догадок в виде научно обоснованных ссылок.

Итак, если информация записалась в каком-то участке мозга, она может записаться и в другом. Причем, надо полагать, может записаться двояко. Либо мы опять увидели свою многострадальную корову и еще раз зафиксировали в памяти ее образ. Либо мы просто вспомнили об этой корове. И это воспоминание еще раз было зафиксировано памятью.

Важный вопрос: если соответствующая информация была зафиксирована в памяти (в нашем случае это образ животного), будет ли она там сохраняться вечно? Те изменения, которые в результате запоминания произошли с синапсами, останутся ли они в соответствующем отделе нашего мозга навсегда? Авторы - не нейробиологи. Нам трудно рассуждать на эту тему. Однако в своих дальнейших рассуждениях мы будем исходить из того, что это именно так и есть – такая информация хранится практически вечно. Другое дело, что может усложниться или вовсе утратиться доступ к ней. Конечно, в силу разных причин клетки головного мозга погибают. Это происходит в силу возраста, болезней, зловредных пристрастий. Если гибнут клетки, то гибнут и их связи, а соответственно гибнет и хранящаяся там информация. Но это уже в определенной мере катастрофический сценарий. Если для чистоты рассуждений можно предположить, что изменения синапсов при запоминании носят необратимый характер, то было бы также справедливо предположить, что эти изменения имеют место навсегда, вплоть до момента гибели соответствующей клетки или гибели только связи без гибели самой клетки.

Действительно, иногда нам кажется, что мы какой-то факт совсем забыли. Например, мы посмотрели художественный фильм. А потом через много лет смотрим его и думаем, что никогда его не видели. Однако с развитием сюжета мы начинаем что-то такое припоминать. И наконец вспоминаем сначала суть происходящих на экране событий, а потом и достаточно мелкие детали. Выходит, информация о фильме не утратилась. Она просто была недоступна. И только за счет того, что мы задействовали при повторном просмотре много ассоциативных связей, какая-то из них зацепилась за старые воспоминания и вытащила их все на белый свет.

Наукой также доказано, что у взрослого человека не появляются новые нейроны. Казалось бы, в таком случае это ограничивает и рост возможностей мозга. Однако это, судя по всему, не так. Нервные клетки действительно не появляются. Или почти не появляются. Но зато появляются новые нервные связи. А значит, и новые синапсы, то есть носители новой информации. Новые направления связей могут означать возникновение новых ассоциаций. В таком случае можно, наверное, утверждать, что с возрастом возможности мозга почти не уменьшаются. Или уменьшаются, но намного медленнее темпов гибели нейронов.

Мало того, что мы запоминаем информацию. Мы к тому же можем ее использовать. Например, для распознавания и классификации вновь увиденного. Причем тут происходит процесс, который не удается в полной мере воспроизвести в современных вычислительных машинах. Мы с вами в долю секунды, увидев какой-то предмет, можем его классифицировать. Например, распознать в толпе лицо своего приятеля. С использованием каких механизмов это происходит? Вообще говоря, неизвестно. Хотя в научном мире на решение данной проблемы затрачиваются очень значительные средства, и заняты этим не самые последние интеллектуалы. В целом, описывая этот механизм, обычно говорят, что в памяти имеются инвариантные представления, то есть модели предмета. Сравнив их с этим предметом, мы уверенно говорим, что узнали сам предмет.

Итак, насколько можно понять, пока ученым не удалось ясно объяснить механизм работы этих самых инвариантных представлений (абстрактных понятий). Авторы данной книги далее предлагают свое понимание, как именно этот механизм работает, в первую очередь применительно к зрительным образам. Однако перед объяснением самого механизма предлагаем принять во внимание некоторые вступительные замечания, помогающие понять суть дела. Они касаются методов обработки полученной мозгом информации. Эти самые методы можно разбить на несколько следующих элементов: стабилизация изображения, изменение масштаба, изменение ракурса (ротация, поворот вокруг осей), процесс упрощения, индексация и ассоциативность, особенности механизма запоминания. При изложении своего подхода авторы будут пояснять все эти элементы одновременно. Но тут мы упоминаем их по отдельности, чтобы хоть как-то сохранить систему изложения.

Понятно, ч