2020-05-12
616
В годы ялтинской жизни А.П. Чехов по состоянию здоровья не мог уже много работать и писать. Тем не менее, и в эти последние годы им были созданы бессмертные художественные произведения.
Эти произведения проникнуты новыми настроениями писателя, отражавшими обстановку предреволюционного подъема страны в преддверии первой русской революции. В одном из писем к редактору журнала «Жизнь» В. Поссе А.М. Горький писал, что Чехов говорил ему: «Чувствую, что теперь нужно писать не так, не о том, а как-то иначе, о чем-то другом, для кого-то другого, строгого и честного». В произведениях последних лет у Чехова звучат новые по своему социально-общественному значению темы «о чем-то другом» для читателя «строгого и честного».
У Чехова были записные книжки, куда он вносил отдельные свои мысли, сюжеты для будущих рассказов и пр. В одной из книжек мы находим такую запись: «Взглянешь на фабрику, где-нибудь в захолустье. И тихо, смирно, но если взглянуть вовнутрь, какое непроходимое невежество хозяев, тупой эгоизм, какое безнадежное состояние рабочих, дрязги, водка, вши». Или здесь же другая запись на эту же тему: «Фабрика. 1000 рабочих. Ночь. Сторож бьет в доску. Масса труда, масса страданий — и все это для ничтожества, владеющего фабрикой. Глупая мать, гувернантка, дочь... Дочь заболела, звали из Москвы профессора, но он не поехал, послал ординатора. Ординатор ночью слушает стук сторожа и думает. Приходят на ум свайные постройки. «Неужели всю свою жизнь должен работать, как и эта фабрика, только для этих ничтожеств, сытых, толстых, праздных, глупых?»
— «Кто идет?» Точно тюрьма».
Эти заметки на глубоко социальную тему явились канвой сюжета рассказа «Случай из практики». В нем Чехов рассказывает, как полторы-две тысячи рабочих, живя впроголодь, день и ночь трудятся на фабрике, выделывающей ситец, «и только двое-трое, так называемые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не работают и презирают плохой ситец... Работают все эти пять корпусов, и на восточных рынках продается плохой ситец для того только, чтобы Христина Дмитриевна могла кушать стерлядь и пить мадеру». Раскрывая тему противоречий, неизбежно сопутствующих капиталистическому обществу, Чехов, правда, не указывает путей для их ликвидации, но убежден, что рано или поздно этих несправедливостей не будет, и жизнь для всех станет «светлою и радостной» Устами доктора Королева писатель утверждает:
«Хорошая будет жизнь лет через пятьдесят, жаль только, что мы не дотянем».
«Случай из практики» был написан Чеховым в Ялте. 14 ноября 1898 года рассказ был послан в журнал «Русская мысль», где и был напечатан в декабрьской книжке 1898 года.
В январском номере журнала «Семья» за 1899 год появился другой известный рассказ Чехова — «Душечка», написанный тоже в Ялте. В записной книжке Чехова также можно видеть набросок сюжета этого рассказа: «Была женой артиста — любила театр, писателей, казалось, вся ушла в дело мужа, и все удивлялись, что он так удачно женился; но вот он умер; она вышла за кондитера, и оказалось, что ничего она так не любит, как варить варенье, и уж театр презирала, так как была религиозна в подражание своему второму мужу».
Рассказ «Душечка», являющийся одним из замечательнейших чеховских произведений, был высоко оценен его современниками. Так, например, И.И. Горбунов-Посадов сообщал Чехову в письме, что Лев Николаевич Толстой «...прочел мне (и еще собравшимся людям), чудесно, с увлечением прочел два ваши новые рассказа «По делам службы» и «Душечка». Оба очень хороши, особенно даже «Душечка». Это гоголевская совершенно вещь. «Душечка» останется так же в нашей литературе, как гоголевские типы, ставшие нарицательными. Лев Н. в восторге от нее. Он все говорит, что это перл, что Чехов это большой-большой писатель. Он читал ее уже чуть ли не 4 раза вслух и каждый раз с новым увлечением».
А.М. Горький, прочитав «Даму с собачкой», напечатанную в декабрьской книжке 1899 года журнала «Русская мысль», написал Чехову в начале января 1900 года: «...После самого незначительного Вашего рассказа — все кажется грубым, написанным не пером, а поленом. И — главное, — все кажется не простым, т. е. не правдивым... Огромное Вы делаете дело Вашими маленькими рассказами — возбуждая в людях отвращение к этой сонной, полумертвой жизни — чорт бы ее побрал!.. Рассказы Ваши — изящно ограненные флаконы со всеми запахами жизни в них, и — уж поверьте! — чуткий нос всегда найдет среди них тот тонкий, едкий и здоровый запах «настоящего» действительно ценного и нужного, который всегда есть во всяком Вашем флаконе...»
В произведениях Чехова Крым отражен сравнительно немного, но в «Даме с собачкой», в первых его двух главах, Чехов больше, чем в других своих рассказах, показал Крым, курортный быт Ялты того времени, крымскую природу, величие морских просторов. Вот как писатель передает настроение героев рассказа, навеянное ночным посещением Ореанды:
«...B Ореанде сидели на скамье недалеко от церкви, смотрели вниз на море и молчали. Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства...»
Почти сразу же после окончания «Дамы с собачкой» Чехов приступил к работе над своей большой повестью «В овраге», которую он сам в письме к Россолимо назвал своей последней повестью из народной жизни. И действительно, этой повестью Чехов закончил цикл своих крестьянских рассказов и повестей.
«В овраге», так же как и «Мужики», является одним из самых сильных произведений Чехова. В этих произведениях писатель выступил против народнических иллюзий единства деревни, против народнической идеализации общины, вскрыл процесс расслоения крестьянства, распад патриархальных устоев деревенской жизни. Яркие картины крестьянского быта даны в этой повести с исключительной силой. На фоне кулацкого засилья деревни с чеховской простотой, правдивостью и убедительностью созданы обаятельные образы честной труженицы крестьянки Липы, крестьянина-бедняка Костыля и других. И «все эти люди, — как писал А.М. Горький, — хорошие и дурные, живут в рассказах Чехова именно так, как они живут в действительности».
«Это — одно из глубочайших произведений русской литературы», — сказал о повести «В овраге» современник Чехова А.Ф. Кони.
Высоко оценил повесть Горький, первый выступивший в печати с большой критической статьей: «...Я не стану излагать содержание его рассказа — это одно из тех произведений, в которых содержания гораздо больше, чем слов. Чехов, как стилист, единственный из художников нашего времени, в высокой степени усвоивший искусство писать так, «чтобы словам было тесно, мыслям просторно». И если бы я начал последовательно излагать содержание его рассказа, то мое изложение было бы больше по размерам, чем самый рассказ... Передавать содержание рассказов Чехова еще и потому нельзя, что все они, как дорогие и тонкие кружева, требуют осторожного обращения с собою и не выносят прикосновения грубых рук, которые могут только смять их... В рассказе Чехова нет ничего такого, чего не было бы в действительности. Страшная сила его таланта именно в том, что он никогда ничего не выдумывает от себя, не изображает того, «чего нет на свете»...
...Как стилист, Чехов недосягаем, и будущий историк литературы, говоря о росте русского языка, скажет, что язык этот создали Пушкин, Тургенев и Чехов...
...Каждый новый рассказ Чехова все усиливает одну глубокую ценную и нужную для нас ноту — ноту бодрости и любви к жизни...»
А в своем письме к Чехову в начале февраля 1900 года Горький написал: «...Знаете, «В овраге» — удивительно хорошо вышло. Это будет одна из лучших Ваших вещей. И Вы все лучше пишете, все сильнее, все красивее...»
Летом 1900 года Горький жил в селе Мануйловке Полтавской губернии. В августе он писал Чехову в Ялту:
«...Читал я мужикам «В овраге». Если бы Вы видели, как это хорошо вышло! Заплакали хохлы, и я заплакал с ними. Костыль понравился им — чорт знает до чего! Так что один мужик, Петро Дерид, даже выразил сожаление, что мало про того Костыля написано. Липа понравилась, старик, который говорит: «велика матушка Россия». Всех простили мужики, и старого Цибукина и Аксинью, всех! Чудесный Вы человек, Антон Павлович, и огромный Вы талантище».
Повесть была опубликована в январской книжке журнала «Жизнь» за 1900 год. Любопытно письмо Чехова из Ялты к Меньшикову от 26 декабря 1899 года: «...Последнее время я много писал. Послал повесть в «Жизнь». В этой повести я живописую фабричную жизнь и трактую о том, какая она печальная, — и только вчера случайно узнал, что «Жизнь» — орган марксистский, фабричный. Как же теперь быть?»
Писатель Б. Лазаревский пишет в своих воспоминаниях по поводу повести «В овраге», что Чехов ему тоже говорил:
— А рассказ-то совсем не в духе марксистов. Пожалуй, и не напечатают.
Чехов ошибся — повесть была напечатана именно в «Жизни», и сам Горький, принимавший деятельное участие в этом журнале, оценил повесть как глубоко нужную и ценную, усиливающую «ноту бодрости и любви к жизни».
Почти одновременно с повестью «В овраге» Чехов написал для «Петербургской газеты», по просьбе ее редактора-издателя, небольшой рассказ «На святках». В этой газете рассказ и был впервые напечатан 1 января 1900 года.
В 1900 году Чехов написал только одно произведение — пьесу «Три сестры». Как видно из писем Чехова, мысль о новой пьесе и о сюжете для нее у него зародилась еще в 1899 году, о чем он писал Вл. И. Немировичу-Данченко в ответ на его просьбы написать для Художественного театра новую пьесу, но приступил к работе лишь после ялтинской встречи с театром. 16 октября 1900 года Чехов сообщил в письме к А.М. Горькому: «...Ну-с... 21-го сего месяца уезжаю в Москву, а оттуда за границу. Можете себе представить, написал пьесу... Ужасно трудно было писать «Трех сестер». Ведь три героини, каждая должна быть на свой образец, и все три генеральские дочки! Действие происходит в провинциальном городе, вроде Перми, среда — военные, артиллерия...»
21 октября Чехов выехал из Ялты и по приезде в Москву передал новую пьесу Художественному театру.
