Соотношение «вины» и «греха»

Через понятие «вины» в церковно-приходской системе прочитывается фундаментальное для церковной системы понятие «греха». Догматически грех определяется, прежде всего, как «преслушание, т. е. рассогласование воли человеческой и воли Божией, бунт человека против Бога» [32]. То есть грех в церкви понимается не безличностно, а в контексте субъектно-объектных отношений с Творцом. «Грешить» - на языке церковных образов означает «вновь распинать Христа».

Заметим на основе личного опыта, что в церковно-приходской практике под понятие греха подпадают очень многие вещи в жизни. Это и любые конфликты с людьми – с родителями, родственниками, близкими, сослуживцами на работе, разлад в семье между супругами, неудачи в учебе, болезни алкоголизма, наркомании или пристрастие к курению. Недостаточное ответственное отношение к работе – грех, но и увлечение работой, чрезмерная загруженность – тоже грех, особенно если она оказывается причиной непосещения храма в воскресный день… Любые жизненные ситуации, нарушающие душевное равновесие людей, рассматриваются в качестве «греха», собственно грехом является и само нарушение душевного равновесия(потеря «мирного душевного состояния»)[33]. То есть речь идет о реальных жизненных проблемах, иногда локальных, а иногда глобальных, травмирующих человеческую жизнь и психику. Однако, обозначая их как «грех», в церкви сегодня предлагается рассматривать их, прежде всего, в качестве «вины», а не как проблемы, требующей решения.

Прихожанка, окормлявшаяся у прот. Артемия Владимирова (храм Всех Святых в Красном Селе) и у прот. Максима Козлова (храм мц. Татианы при МГУ), Наталья Холмогорова отмечает, что во время церковно-приходской жизни столкнулась с универсальной ситуацией, когда вместо «давай разберемся и подумаем, что с этим делать» предлагается «да, это очень плохо, ты виноват, кайся» [34]. «Вместо того, чтобы определить проблему и найти решение (или хотя бы намекнуть, что вообще-то проблемы нужно решать) - предлагается "терпеть"... В результате обычная житейская неприятность, в которой изначально ничего ужасного не было, консервируется, нагружается чувством вины и превращается в какую-то гнойную душевную рану...» [35].

Она вспоминает также еще и такой рецепт «терпения», данный ей прот. Максимом Козловым в ответ на признание собственной деградации за время церковной жизни и последовательного выполнения предписаний священника («Я превратилась в злобную и зашуганную истеричку. Никакой любви ни к Богу, ни к ближним больше не чувствую…» [36]).

«- Видите ли, Наташа, - сказал отец Максим. - Пока вы были неверующей, дьявол о вас не беспокоился. Вы были полностью у него в когтях, он знал, что вы никуда от него не денетесь, и позволял вам жить и развиваться естественным путем. А теперь он забеспокоился - и искушает вас, пытаясь сбить с пути спасения. Смотрите на это как на испытание, молитесь и терпите.

- И надолго оно, это испытание? - поинтересовалась я.

- На всю жизнь, - ответил он» [37].

Заметим, что апелляция к «бесовским силам» при объяснении проблем является хрестоматийным элементом церковно-приходской дидактики. Фактор открытости человека для действия «диавола» является в свою очередь дополнительным аргументом в пользу признания собственной неприглядности и необходимости смирения. Так, прихожанин А рассказал о личной беседе с диаконом из Высоко-Петровского монастыря (он служит там примерно с начала 2000-х), который делал следующие наставления:

«…у тебя взгляд какой-то странный, глаза как то странно блестят, не одержимость ли это? Ты бы попросил у духовника благословение на отчитку… а то похоже, что в тебе бес…»… [38].

Но при этом диакон рекомендовал молодому человеку монастырь как «средство спасения» и как средство решения социальных проблем, давая совет в духе инвективы:

«И может тебе стоит в монастырь пойти…  а то сидишь на шее у родителей, паразит… да, ты – паразит… ты - потребитель, всегда был и есть! Хоть бы признал себя таким! А институт, зачем он тебе?..» [39].

Введение в действие «потустороннего фактора», оказывается средством закрыть проблему вместо её решения. Эта отсылка имеет также специфический термин-концепт, на церковном языке – «искушение», то есть попущенное Богом воздействие «бесов» для испытания человека. Он используется и для сглаживания конфликтов путем переноса вины с обидчика на «диавола». Показательный пример «искушения» приводит из своей жизни миссионер протодиакон Андрей Кураев, вспоминая разговор проректором Московской духовной семинарии, состоявшийся в 1988 году в связи с несправедливым занесением ему выговора в личное дело:

«— Чем я согрешил? Какая самоволка? Я ехал по приглашению митрополита, члена Синода. Моя поездка была согласована с ректором Академии.

В ответ мне говорят, что моя в вина в том, что я не написал прошение на имя этого проректора… Опять не соглашаюсь:

— Какое прошение? Я же не прошусь, а исполняю уже данное мне послушание!

Видя, что его доводы меня не убедили, проректор добавил:

— Ну, понимаешь, Андрей, ведь идет Великий пост. Это время не может обходиться без искушений…

Вот с той поры меня тошнит от преизобилия нашего церковного словесного “елея”. Ему ведь КГБ велел меня приструнить, а он начал благочестивые турусы на колесах громоздить…» ^[40] .