Основные представители, характеристика их работ

Локальные исследования, которые иногда справедливо называют микрокосмическими, оказались способны выполнять роль первичных блоков в более амбициозных проектах социоистории.  Уже к началу 1980-х гг. многочисленные локальные исследования по отдельным периодам истории подготовили обновленную, гораздо более совершенную базу для обобщений на национальном уровне.  Одна из самых удачных попыток нового синтеза была предпринята известным британским историком Китом Райтсоном в обобщающем труде "Английское общество: 1580–1680 гг." (1982).

Центральное место в его теоретической конструкции, охватывающей три элемента – семью, локальную общность и систему социальной дифференциации национального масштаба, – заняла локальная община, включающая в свой "силовой контур" семьи, элементы социально-классовой структуры, другие фрагменты социального целого и представляющая собой пространственно идентифицируемое выражение общественных отношений. Показательно, что предложенная Райтсоном интегральная модель "новой социальной истории" Британии была изначально ориентирована не на выведение среднего или типичного пути развития, а на максимальный учет всех региональных вариаций в их специфической связи с национальным целым.

При этом внутри новой локальной истории сложились два различных исследовательских подхода. Первый отталкивается именно от «локальности», от раскрытия внутренней организации и функционирования социальной среды в самом широком смысле этого слова, включая исторический ландшафт («физи­ческую реальность локального мира») и социальную экологию человека, все многообразие человеческих общностей (неформальных и формальных групп, различных ассоциаций и корпораций) и выявляет их соотношение между собой, а также с социальными стратами, сословными группами, классами.

Второй под­ходит к этой проблеме со стороны индивидов, составляющих ту или иную общ­ность (при этом используется вся совокупность местных источников, фиксирую­щих различные аспекты деятельности индивидов), описывая жизненный путь человека от рождения до смерти через смену социальных ролей и стереотипов поведения в контексте занимаемого им жизненного пространства.[10]

Оба подхода и усовершенствованные методики демографического, социологического и антропологического анализа были использованы в работах ведущего британского теоретика и практика локальной истории Чарлза Фитьян-Адамса. Новая теоретическая модель учитывала социально-пространственные структуры разного уровня и различной степени интеграции: ядро общины; общину как целое (сельскую или городскую); группу соседских общин; более широкую область с общей социокультурной характеристикой; графство; провинцию, регион. В основу этой модели была положена концепция социального пространства, охватывающего различным образом ограниченные и частично перекрывающие друг друга сферы социальных контактов. Так была намечена перспектива методологической стыковки социальных макро- и микроисторий в промежуточных социально-пространственных структурах. Образцом такого исследования локальной социальной истории является работа уже названного ранее Чарлза Фитьян-Адамса «Запустение города: Ковентри и городской кризис конца средних веков» (1979). Работа посвящена истории города XV — начала XVI вв. На основе единственной городской переписи дореформенной эпохи автор воссоздает средний жизненный цикл горожанина с характерной чередой социальных ролей. В книге прослеживаются смена поколений, ритмы повседневной жизни, городской фольклор, ежегодные традиционные ритуалы и пр.[11]

Само понятие «локальное общество» делается в такой перспективе подвижным, а во главу угла ставится проблема последовательной исторической реконструкции каждого из звеньев этой цепочки с обоих ее противоположных концов, на которые расходятся интересы специалистов по локальной и национальной истории.

Микроподходы получили наиболее широкое распространение и последовательное развитие именно в рамках нового типа локальной истории, основанного на максимальной детализации и индивидуализации исследуемых объектов. Микроподходы становились все более привлекательными, по мере того как обнаруживалась неполнота и неадекватность макроисторических выводов, ненадежность среднестатистических показателей, направленность доминирующей парадигмы на свертывание широкой панорамы исторического прошлого в узкий диапазон ведущих тенденций, на сведение множества вариантов исторической динамики к псевдонормативным образцам. Уход на микроуровень в рамках антропологической версии социальной истории изначально подразумевал перспективу последующего возвращения к генерализации на новых основаниях (что ориентировало на последовательную комбинацию инструментов микро- и макроанализа), хотя и с отчетливым осознанием труднопреодолимых препятствий, которые встретятся на этом пути.

В современном мире проблемам локалистики и локальной истории занимаются такие ученые как Мурай Шузуке (региональное пространство и возникновение Японского государства), Кристиан Ламуру, Х. К. Гараваглиа (сфера их интересов - границы Франции), Гильом Карре (исследует праздники и территориальную логику в городских кварталах, Габриэла Грибауди (изучает городское пространство Неаполя в 1943 г.) Ола Нальсвик (Норвегия).

В станах Западной Европы и в США при университетах и колледжах работают многие десятки научных центров, занимающиеся проблемами локальной истории вообще, а так и конкретными направлениями локалистики, например городская и сельская истории. В Англии Лейцестерский университет издаёт журнал «Городская история («Urban History»). [12] В Стокгольме издается «Обзор городской и муниципальной истории» («Revy över stads - och kommunhistoria»), «Изучение городской и муниципальной истории» («Studier i stads - och kommunhistoria»), а также журнал «Локальная история» («Lokalhistoria») на шведском и английском языках. В Соединённых Штатах Америки уже на протяжении нескольких десятков лет выходит «Журнал городской истории» («Journal of Urban History»), а, в последнее время большой популярностью пользуются исследования в области истории города в экологическом контексте[13].

    Становление в России локальной истории тесно связано с новыми способами познания, развитием междисциплинарных связей, исследовательских моделей.

Появление интересующего нас направления в науке в России относится к 60м гг. ХХ вв., когда новая локальная история вела интенсивную колонизацию» всего сельско-городского контиуума, последовательно замещая старые модели исторического краеведения.

В период 70–80-х гг. XX в. появляется все больше локально-исторических работ, нацеленных на всестороннее изучение той или иной локальной общности как развивающегося социального организма, на создание ее полноценной коллективной биографии. Коллективная биография локальной общности стала главным методом "истории снизу", объединившим различные субдисциплины социальной истории: его реализация предполагала комбинирование демографического и локального анализа, с включением социокультурного аспекта. В многочисленных исследованиях в области локальной истории, главным образом истории отдельных деревень и приходов в средние века и в начале нового времени, анализировались не только основные демографические характеристики, структура семьи и домохозяйства, порядок и правила наследования собственности, системы родственных и соседских связей, но и социальная и географическая мобильность, социальные функции полов, локальные политические структуры и социально-культурные представления[14].

В современной российской науке интерес к локальной истории усилился, что, с одной стороны, объясняется отменой запретов на изучение и использование в отечественных исследованиях достижений западной науки. С другой стороны, это не только желание шагать в ногу со временем, но и возможность объяснить закономерности исторического развития за рамками марксистской методологии, желание изучать те явления общественной жизни, которые ранее либо не укладывались в схему марксистской теории, либо служили просто иллюстрацией к различным социальным явлениям.

В отечественной исторической науке уже целое столетие присутствует понятие «краеведение» как название местной исторической практики и появившееся позже «историческое краеведение». Сотни историков, специалистов и любителей – краеведов работали и продолжают успешно работать в рамках этого направления. Ими по крупицам воссоздается прошлое российской провинции, сохраняются памятники старины, пишутся биографии провинциальных учителей, купцов, промышленников, меценатов и т.д. Однако историческое краеведение является только одним из направлений изучения местной истории, а современная профессиональная историография предлагает разнообразие методологических подходов к изучению региональной истории. Следовательно, новая локальная история не столько спорит с краеведением, сколько идёт своим путём исследований как локального, так и более генерализированного сообщества людей.

Оформление этого нового направления в исторической науке неразрывно связано с усилением интереса к краеведению, который, по мнению Е.В. Соколова служит «базой» для локальной истории. В современной историографии понятие «локальная история» (locus, local history) является предметом научных дискуссий, которые возникают вследствие изменения методологической парадигмы и возникновением новой историографической ситуации[15].

Локальная история позволяет составить коллективную биографию локальной общности любого уровня от семьи до страны. Методы реализации таких проектов – «история снизу» и полидисциплинарность, когда сочетаются демографический, социокультурный, экономико-статистический, правовой, политический, историко-географический аспекты. При этом «история снизу» подходит к изучению локального сообщества через историю отдельных личностей его составляющих. Речь идёт о социальной роли индивидуума, стереотипов поведения в социокультурном, бытовом, природно-географическом и геополитическом контекстах обживаемого им пространства. В то же время важной стороной исследования новой локальной истории является изучение истории изменения форм, структур и функций самого локальногопространства в единстве вышеуказанных контекстов. Представляется, что при таком подходе необходимо комплексное изучение местных источников как целостного корпуса источников локальной истории.[16]