2020-05-25
187
В течение 1921 г. параллельно с обострением политического противостояния Ленина и Троцкого шел процесс укрепления позиций «ленинского ядра» в Политбюро и ЦК РКП (б). Оно начало формироваться накануне X съезда партии в ходе «дискуссии о профсоюзах». В состав ленинского ядра или, как иногда его называли, «ленинской группы»* входили, кроме Ленина, Сталин, Каменев, Зиновьев, а также Молотов, бывший тогда секретарем ЦК и первым кандидатом в члены Политбюро. В литературе утвердилось не совсем точное, на наш взгляд, мнение о характере политических отношений внутри ленинской группы. Обычно считается, что Сталин, Каменев, Зиновьев были полностью зависимы от Ленина, а если и проявляли самостоятельность, то не иначе как в виде политической интриги. Это, конечно, не так. Сталин, Каменев и Зиновьев были сложившимися и авторитетными партийными деятелями. Считается также, что наиболее близкими людьми к Ленину были Зиновьев и Каменев[408]. Приведенная в предыдущем параграфе статистика контактов Ленина говорит о другом: наиболее тесные политические контакты у Ленина были со Сталиным, а любимец традиционной историографии — Зиновьев, оказывается, был менее других связан с Лениным постоянной политической работой. О том же говорит и список рассылки информационных сводок ОГПУ, о котором также речь шла выше. Лишь в течение короткого времени (с 26 июля по 26 сентября) Зиновьев в этом списке числится третьим, а затем исчезает из него[409]. С 27 сентября 1921 г. начало списка приобретает такой вид: 1) Ленин, 2) Сталин, 3) Троцкий и Склянский, 4) Молотов и Михайлов[410]. Каменев появляется в нем лишь 9 марта 1922 г. под номером пять[411], вскоре переместившись на четвертое место, сразу вслед за Троцким[412]. Конечно, не стоит абсолютизировать эту иерархию, но и недооценивать ее как носителя важной политической информации тоже не следует.
ЛЕНИН И ЗИНОВЬЕВ
Сказанное свидетельствует о том, что Зиновьев в составе ядра ленинской группы имел самые слабые позиции. Волкогонов фиксирует охлаждение отношений Ленина к Зиновьеву после октября 1917 г., но причин этого он не знает[413]. Действительно, причины в исторической литературе не прояснены. Даже М.И. Ульянова высказывалась на этот счет очень неопределенно: «Думаю, что по ряду личных причин... к Зиновьеву] отношение Владимира] [Ильича] было не из хороших. Но и тут он опять-таки сдерживал себя ради интересов дела»[414]. По свидетельству Молотова, «Ленин ценил его как журналиста... потому, что не было часто у него под рукой подходящего человека, который бы быстро написал, уловив его мысли... Ленин Зиновьеву не доверял... По переписке Ленина с Зиновьевым видно, что Ленин то и дело был недоволен Зиновьевым, потому, что тот качался, хотя и изображал из себя ленинца»[415]. Судя по всему, это верно. Причины прохладных отношений Ленина к Зиновьеву своими корнями уходят, видимо, еще в период эмиграции, в разочарование, связанное с позицией, занятой им в октябре 1917 г., а также в ходе гражданской войны (в ходе которой Зиновьев снова показал себя как человек, подверженный паническим настроениям). Недаром Зиновьев стал членом Политбюро только в 1921 г., на X съезде РКП (б), после того как активно поддержал Ленина против Троцкого в ходе дискуссии о профсоюзах. Возможно, что сказывалась оторванность Зиновьева от Москвы, а также большая загруженность делами Коминтерна, которые в 1921—1922 гг. по мере повышения значения вопросов внутренней политики и экономических вопросов постепенно теряли свое значение. А вместе с тем теряли прежнее значение контакты Ленина и Зиновьева по этим вопросам. Возможно, сказывались вождистские замашки честолюбивого Зиновьева, связанные с его должностью в Коминтерне.
Осенью 1921 г. большие тревоги и неприятности Ленину доставил конфликт, разразившийся в Петроградской партийной организации, которому способствовали политические претензии Зиновьева. Зиновьев обвинял секретариат Петрогубкома РКП (б) в несостоятельности, а секретаря Петроградского губкома РКП (б) Н.А. Угланова в нарушении сроков созыва губернской партийной конференции. Угланов и его сторонники обвиняли Зиновьева в неправильных методах работы, в нарушении принципа коллективного руководства[416]. Партийный актив поддержал Угланова[417]. 20 сентября 1921 г. Зиновьев сообщил в ЦК партии о том, что в Петрограде разразился «тяжелый партийный конфликт», попросил вызова в Москву для его улаживания[418]. Политбюро вызвало руководителей петроградской организации «для товарищеских переговоров» и создало комиссию для решения конфликта в составе Ленина, Сталина и Молотова. Как вспоминает Угланов, неофициальное обсуждение этой проблемы по настоянию Ленина было проведено без Зиновьева и втайне от него на квартире у Сталина[419]. 22 сентября Ленин написал «Постановление комиссии политбюро по вопросу о Петр[оградской] организации», Сталин и Молотов подписали его. Комиссия фактически поддержала «молодых» против Зиновьева[420]. 23 сентября Политбюро заслушало подготовленное комиссией постановление по вопросу о петроградской партийной организации и с одним дополнением утвердило его[421].
Этот конфликт имел еще одну грань, на которую указывает письмо Зиновьева, направленное 29 сентября 1921 г. из Петрограда Ленину. Пытаясь вывести конфликт, в основе которого лежали разногласия в вопросах организационно-партийной работы, на уровень принципиальных политических разногласий, Зиновьев сообщал о плохих настроениях в Петрограде, усматривая причину их в деятельности своих оппонентов. Зиновьев считал, что настроения в Питере, являющиеся «барометром», «предвещают что-то новое и крайне опасное внутри партии». Если он часто будет уезжать из Питера в Москву, то влияние этой группы в городе усилится. Читатель должен был сделать вывод, что возрастет и опасность для партии и революции. А дальше следовал еще один, может быть, главный поворот темы. «Пугнув» Ленина перспективой угрозы для революции, Зиновьев предлагает на выбор: «Либо перенести Коминтерн в Питер, либо мне оставить Петроград и переехать в Москву». Далее он привел слабые аргументы против перевода Исполкома Коминтерна в Петроград и сформулировал главный тезис письма: «Я не представляю себе, кто бы мог в Питере заменить меня сейчас в такую трудную полосу.
С заместительством выходит плохо. Не любят этого рабочие. Не знаю, как быть. Надо будет поставить вопрос на Пленуме и решить принципиально»[422].
Желание Зиновьева прочитывается достаточно легко — перевести аппарат Коминтерна из Москвы в Петроград и получить большую свободу рук в коминтерновских вопросах, укрепить свои позиции и в Коминтерне, и в Петрограде, и, следовательно, в Политбюро. 29 сентября Ленин от имени комиссии Политбюро написал письмо Зиновьеву (оно подписано также Сталиным и Молотовым), которое свидетельствует, что сокровенный замысел Зиновьева был ему ясен и тот не может рассчитывать на поддержку Политбюро: «Мы втроем (Молотов, Сталин и я) обсудили, как комиссия, выбранная ЦК, Ваше письмо.
По-прежнему не можем согласиться с Вами... В Питере нет никаких принципиальных разногласий, нет даже уклона к уклону. Нет этого ни у Комарова, ни у Угланова, кои на Х-ом съезде РКП были надежнейшими, тоже на съезде металлистов. Не могли эти товарищи так внезапно впасть в уклон. Ни тени фактов мы не видели, доказывающих это. Есть законное желание большинства быть большинством и заменить ту группу, через которую Вы "управляли", другою. Люди выросли и уже поэтому желание их законно. Не надо их толкать в уклон, говоря о "принципиальных разногласиях]". Надо осторожно осуществлять идейное руководство, вполне давая новому большинству быть большинством и управлять»[423].
Предложение Зиновьева о переносе ИККИ в Петроград было отклонено, но конфликт продолжался и был улажен не скоро[424]. Эта история говорит о том, что Ленин «не ставил» на Зиновьева и, следовательно, ценил его не так высоко, как других своих соратников.
О том, насколько Ленин был недоволен Зиновьевым в это время, говорит тот факт, что 16 ноября Ленин, готовя к изданию сборник своих статей, решил вспомнить старую историю о том, как Зиновьев и «питерцы» его «провели» с изданием его брошюры: «питерцы чрезвычайно любят показывать свою самостоятельность и независимость во что бы то ни стало, — вплоть до неисполнения обязательной для всех прочих людей, товарищей и граждан, во всех странах и во всех республиках, даже советских (за исключением независимого Питера), просьбы автора... к "независимости" прибавилась еще хитрость, и я был окончательно оставлен в дураках»[425]. Ленин готовил публичный упрек, но по какой-то причине решил не печатать это предисловие и, видимо, вскоре пожалел об этом. Во всяком случае, 22 ноября 1921 г. Сталин направил записку: «Т. Ленин Документ этот лишний раз показывает, что не надо было отказываться от печатания известного предисловия к последней брошюре Ленина "О новой экономической политике". И. Сталин»[426].
Конечно, Зиновьев занимал видное положение в руководстве партии. Об этом говорит хотя бы тот факт, что на XI съезде он делает два доклада (об укреплении партии и о Коминтерне). Вместе с тем на съезде он подвергался достаточно жесткой критике как противниками, так и сторонниками Ленина[427]. Ленин ни слова не сказал в защиту Зиновьева.
На то, что в личных и политических отношениях между Лениным и Зиновьевым существовала определенная дистанция, указывает практика посещений Ленина. В фонде секретариата Ленина есть группа дел, в которых хранятся записки Ленину с просьбами принять их авторов. С такими просьбами обращалась масса людей, среди них Луначарский, Пятаков, Ногин, Межлаук, Менжинский, В. Оболенский, Преображенский, Серебровский, Семашко и др. Нет записок только от Сталина, Троцкого и Каменева. А вот записки от Зиновьева имеются[428]. Очевидно, что Зиновьев принадлежал к группе просящих встречи, а не приходящих к Ленину, когда потребуется. Например, запиской 9 октября 1922 г. Зиновьев просит сообщить, когда Ленин сможет принять его для обсуждения вопросов о концессии Уркварта, о комиссии Сталина, о Пленуме ЦК и др.[429] Об отсутствии между ними тесных отношений говорит также то, что летом 1922 г. во время болезни Ленина и его пребывания в Горках Зиновьев был у Ленина всего два раза (1 августа и 2 сентября)**, т.е. много меньше, чем Сталин и даже Каменев[430].
ЛЕНИН И КАМЕНЕВ
Политические и властные позиции Каменева были значительно прочнее, чем у Зиновьева, что определялось, прежде всего, его политической близостью к Ленину как одного из основных разработчиков НЭПа и активного участника создания нового хозяйственного механизма. Об этом говорит сравнение статистики контактов с Лениным, характер их переписки, практика рассылки сводок ОГПУ. Будучи одним из разработчиков НЭПа, Каменев вместе с Лениным противостоял Троцкому. И.П. Донков констатирует: «Спектр проблем, по которым Владимир Ильич общался с Каменевым, был исключительно разнообразным. Только в 1922 г. Ленин обстоятельно беседует с ним о работе аппарата СНК и СТО, о работе ЦК РКП (б), обсуждает проблемы учреждения прокурорского надзора, состоянии финансов и виды на урожай, работу Финансового комитета, вопросы тарифной политики, положения в Наркомате путей сообщения, денежной реформы, развитие экономических связей с деловыми кругами Америки, предоставление концессий Л. Уркварту, смету Наркомвоена, создании Союза Социалистических Республик, укрепление монополии внешней торговли»[431]. Этот перечень можно расширить, но в общем в нем верно передан спектр и характер постоянных контактов Ленина с Каменевым. Из документов ясно, что они были не только доверительными и уважительными, но и теплыми, товарищескими. По свидетельству Молотова, Ленин Каменева «больше любил», чем Зиновьева, и высоко ценил его деловые качества[432]. Об этом он сказал в своем последнем выступлении на заседании Моссовета 20 ноября 1922 г.[433] Вместе с тем обращает на себя внимание то, что Ленин отметил не политические, а именно деловые качества Каменева. Очевидно, это не случайно, во всяком случае, в их повседневных контактах хозяйственные вопросы доминируют над партийными и общеполитическими. Доступные документы говорят, что текущая хозяйственная работа все более захлестывала Каменева, все меньше оставалось времени для участия в решении других вопросов, возможно, поэтому его участие в делах управления партией едва просматривается, а участие в решении вопросов, выходящих за рамки чисто экономических (кроме тех, что обсуждались коллегиально в Политбюро), можно, не боясь ошибиться, охарактеризовать как эпизодические.
Д.А. Волкогонов считал, что «Каменев мог влиять на Ленина исподволь, незаметно»[434]. Это верное наблюдение, с ним надо согласиться. Во всяком случае, ряд его писем по вопросу о принципах объединения советских республик позволяет допустить мысль о попытке разыграть карту противоречий между Лениным и Сталиным: Ленину он писал о своей принципиальной солидарности с ним, а Сталину так, будто бы у них со Сталиным не было разногласий.
ЛЕНИН И СТАЛИН
Доступные историкам документы позволяют говорить, что Сталин не случайно занял в ленинской группе особое место. Исключая Ленина, у Сталина по сравнению с другими членами Политбюро были гораздо более прочные, надежные, устойчивые связи с партийными организациями, что было хорошим подспорьем Ленину, усиливая его позиции перед лицом атак Троцкого. Они давали Ленину в распоряжение дополнительные знания местных условий, работников, их сильных и слабых качеств, отношений между ними. Конечно, эти знания Ленин мог получить не только от Сталина, но в лице Сталина он получал и знания, и одного из виднейших членов руководства партии, чьи политические позиции всегда были близки к ленинским по всем основным вопросам, союзника, способного с успехом вести борьбу против Троцкого. Такой комбинации политических качеств в ЦК РКП(б) никто, кроме Сталина, Ленину предоставить не мог, поэтому в этой ситуации для Ленина Сталин был незаменим в деле руководства партией и в борьбе с Троцким. Опыт политической борьбы в годы гражданской войны (особенно предыстория и ход обсуждения военного вопроса на VIII съезде партии) говорил, что Сталин способен не только «держать удар» Троцкого, но и «брать» его «мертвой хваткой».
В ходе дискуссии о профсоюзах Сталин еще раз показал способность вести против Троцкого успешную борьбу. В историографии участие Сталина в профсоюзной дискуссии обычно обходится молчанием, отмечается лишь, что он поддерживал Ленина и подписал «платформу 10-ти». Это так, но, кроме того, Сталин не только активно выступал в ходе дискуссии (статья «Наши разногласия», 5 января 1921 г.)[435], но был одним из организаторов борьбы с Троцким и другими антиленинскими группами в Москве. Троцкист Р. Б. Рафаил, зная об этом не понаслышке, на X съезде партии говорил, что в Питере кампания против Троцкого (дискуссия) велась под руководством Зиновьева, а в Москве — под руководством Сталина[436].
То, что политически разводило Ленина с Троцким, разводило и Троцкого со Сталиным. В частности, Сталин не только понял и принял НЭП (что иногда отрицается), но и был активным проводником его. Хороший союзник в борьбе с серьезным противником никогда не помешает, а в условиях наступления болезни, сокращавшей работоспособность Ленина, Сталин превращался для Ленина из важного союзника в главную опору. Неудивительно, что политические позиции Сталина в течение 1921 г., особенно с середины — второй половины 1921 г., быстро укреплялись.
По свидетельству Молотова, «у Ленина не было друзей в Политбюро... Со Сталиным у Ленина отношения были более тесные, но больше на деловой основе. Сталина он... не просто поднял — сделал своей опорой в ЦК. И доверял ему. В последний период Ленин был очень близок со Сталиным, и на квартире Ленин бывал, пожалуй, только у него»[437]. Наиболее показательна для характеристики личных отношений Ленина к Сталину в это время является та человеческая забота, которую Ленин проявлял о нем — его здоровье, отдыхе, организации работы, о быте и семье.
В историографии подобная забота расценивается как важный показатель теплого товарищеского отношения к тому или иному человеку. Это верно. Известны многочисленные проявления заботы Ленина в отношении Бухарина, Рыкова, Цюрупы, Дзержинского и др.[438] Об этих случаях отечественная историография, за редким исключением, говорила охотно. Только о Сталине историки дружно молчали. Между тем документы свидетельствуют, что, во-первых, в последние годы жизни Ленина, пожалуй, никто[439] не удостоился такого внимательного и заботливого отношения Ленина, как Сталин, и, во-вторых, проявление этой заботы нарастает начиная с 1921 г.
В конце 1920 г. Сталин заболел, Ленин пишет: «Тов. Обух! Очень прошу послать Сталину 4 бутылки лучшего портвейна. Сталина надо подкрепить перед операцией». А вслед за тем пишет Фотиевой, чтобы она проследила за выполнением его просьбы[440]. В апреле 1921 г. во время болезни Сталина Ленин выражал желание посетить его и получил приглашение[441]. В мае 1921 г. Сталин уехал в отпуск на Кавказ. Сохранился ряд телеграмм, которыми в мае—июле 1921 г. обменивались Ленин и Г.К. Орджоникидзе, бывший тогда председателем Кавказского бюро ЦК РКП (б), по поводу отдыха и лечения Сталина. Они свидетельствуют о пристальном внимании Ленина к вопросам организации отдыха и лечения Сталина[442]. Подобную заботу Ленин проявлял и позже, интересуясь его здоровьем, беседуя с лечащим врачом. 28 декабря 1921 г., будучи уже сам тяжело больным, Ленин писал Фотиевой: «Я должен видеться со Сталиным и перед этим по телефону соедините меня с Обухом (доктором) о Сталине»[443].
Интересно сравнить проявления заботы Ленина о Сталине и о Троцком. Документальных свидетельств заботы Ленина о Троцком мало, но самое главное — они сухи, формальны, похожи на необходимые отписки[444]. 14 мая 1921 г. Ленин получает от наркома здравохранения Семашко записку об ухудшении состояния здоровья Троцкого (колит из-за переутомления и несоблюдения диеты) с просьбой принять нужные меры. Ленин в ответ на это письмо и на заявление Молотова о том, что проблемы в снабжении Троцкого продуктами возникли в виду того, что не было ответственного за его снабжение, написал Молотову: «Разве не было ответственных]? Непременно надо их всегда назначать, чтобы точно знать, кому выговор, кого арестовать. Только так можно работать»[445]. Как видно, Ленина интересуют не столько проблемы Троцкого, сколько организация снабжения вообще.
Иное отношение к Зиновьеву. 15 мая 1921 г. у того из-за переутомления произошел очередной «сердечный припадок», продлившийся около суток. Информация об этом пришла к Ленину из кремлевской больницы. Ленин отозвался запиской Молотову, предложив Политбюро предоставить Зиновьеву отдых[446].
Заботясь об улучшении жилищных условий Сталина, Ленин как минимум дважды (в ноябре 1921 г. и в феврале 1922 г.) пишет письма в соответствующие органы с просьбой подыскать для семьи Сталина более подходящее (потеплее и потише имеющегося) жилище[447]. Заведующая Кремлевскими музеями Н. Седова-Троцкая (жена Троцкого) по поводу этой просьбы направила Ленину письмо: «Дорогой Владимир Ильич, я не гневаюсь, а Вы проявляете, простите меня, ничем не оправданную мягкость. Конечно, тов. Сталину надо предоставить спокойную квартиру и мы обязаны это сделать. Но т. Сталин живой человек, не музейная редкость и не хочет сам жить в музее, отказывается от помещения, которое ему навязывают, как в прошлом году отказался т. Зиновьев от этого же помещения.
Тов. Сталин хотел бы занять квартиру, в к[ото]рой сейчас помещаются Флаксерман и Мальков: Флаксермана (молодежь) можно было бы перевести в квартиру т. Сталина, а т. Малькова во 2-ой дом Советов, где освобождается 60 комнат...
Если Вы, Владимир Ильич, со всем этим не согласны и даже с протестом самого т. Сталина, то прошу Вас дать распоряжение о сдаче 4-х (четыре) комнат с оставлением за Главмузеем других четырех комнат, куда мы все перенесем...»[448]. Подчеркивание в тексте, принадлежащее Ленину, говорит о том, что он не согласился с ее аргументами и продолжал настаивать на своем. Поскольку выполнение его просьбы затягивалось, Ленин снова пишет, напоминает, сердится, требует срочно решить жилищный вопрос[449]. В конце концов, Сталин получил новую квартиру***.
И еще одно маленькое, но показательное проявление ленинской заботы о семье Сталина, а возможно, и о его политическом престиже, который мог пострадать из-за исключения его жены Н.С. Аллилуевой из партии во время чистки по причине недостаточно активного участия ее в партийной работе. При этом был проигнорирован тот факт, что в это время у нее родился первенец — Василий. Ленин посчитал это обстоятельство уважительной причиной и ходатайствовал о восстановлении ее в партии[450].
Если это и не единственный, то, во всяком случае, крайне редкий случай подобного ходатайства.
Конечно, в отношениях Ленина и Сталина не было какой-то идиллии. Сталин не утрачивал собственного политического лица, а его политический темперамент, почерк во многом отличался от ленинских. У Сталина была самостоятельная политическая позиция, собственный взгляд на все проблемы. Отсюда и разногласия с Лениным, которые возникали от случая к случаю, но не касались принципиальных вопросов. Сохранились документы, говорящие о том, что в ряде вопросов они занимали несколько различные позиции и не скрывая указывали друг другу на свое несогласие.
Так, осенью 1921 г. возникли разногласия по вопросам политики, которую вел в Туркестане Г.И. Сафаров. Ленин считал: «по-моему, Сафаров вполне прав», а Сталин возражал: «по-моему, Сафаров не прав, а его политика вредна»[451]. В ноябре 1921 г. возник один конфликт, чреватый осложнениями, но, судя по всему, благополучно улаженный. Он был связан с Крупской, которая политическую проблему чуть было не превратила в проблему личных отношений. Сталин, возглавляя с августа 1921 г. Агитпропотдел ЦК РКП (б), начал реорганизацию и сокращение его аппарата за счет совмещения обязанностей его работников[452]. Предполагалось, что Агитпроп поставит Главполитпросвет (структура наркомата просвещения, которую возглавляла Крупская как заместитель наркома) под свой контроль. Руководство наркомпроса соглашалось только на посылку в их ведомство члена ЦК и усмотрело в действиях Сталина угрозу для прежней самостоятельности Главполитпросвета. Крупская резко выступила против, прибегнув при этом к доступному для неё средству — прямому воздействию на Ленина, представив ему предстоящую реорганизацию как создание нового наркомата. Ленин, судя по всему, поверил ей и хотел поставить этот вопрос на Оргбюро, не объяснившись предварительно со Сталиным. Сталин, узнав об этом, направил Ленину письмо (ноябрь 1921 г.), которое является весьма показательным и важным для выявления существовавших между ними политических и личных отношений. «Т. Ленин, — писал Сталин. — Мы имеем дело либо с недоразумением, либо с легкомыслием. Тов. Крупская читала проект т. Соловьева, мною не просмотренный и Оргбюро не утвержденный, и решила, что создают новый комиссариат Тов. Крупская поторопилась Она опять (курсив наш. — B.C.) поторопилась». Сталин писал, что Агитпроп собираются сокращать, а не расширять, доказывал это на конкретном материале и пояснил функции реорганизованного Агитпропа. И главное: «Сегодняшнюю записку Вашу на мое имя (она пока исследователям не доступна. — B.C.) я понял так, что Вы ставите вопрос о моем уходе из агитпропа. Вы помните, что работу в агитпропе мне навязали (я сам не стремился к ней). Из этого следует, что я не должен возражать против ухода. Но если Вы поставите вопрос именно теперь, в связи с очерченными выше недоразумениями, то Вы поставите в неловкое положение и себя, и меня (Троцкий и др. подумают, что Вы делаете это "из-за Крупской", что я согласен быть "жертвой" и пр.), что нежелательно». Сталин предложил создать комиссию (Сталин, Крупская, Луначарский) и в ней в рабочем порядке снять возникшее недоразумение, а не выносить без этого вопрос в Оргбюро[453].
Для нашей темы важно отметить определенный характер взаимоотношений между Лениным и Сталиным, между ними и Троцким, между Сталиным и Крупской. Непростые отношения между Сталиным и Крупской имели, видимо, уже свою историю, в которой «торопливость» Крупской уже приводила к возникновению проблем между ними. Ленин прекрасно знал об этом, и поэтому Сталин не считает нужным раскрыть свое замечание («опять»). Судя по письму, Сталин знал, что к отношениям между ним и Крупской присматривался Троцкий, который был не прочь использовать их для обострения личных отношений между Лениным и Сталиным. Знал об этом и Ленин.
Так или иначе, но эта история не имела видимых для отношений Ленина и Сталина последствий. Сталин остался до XI съезда РКП(б) руководителем Агитпропа и провел начатую им реформу, а на самом съезде он стал генеральным секретарем ЦК партии при активном участии Ленина.
* Здесь и далее, употребляя выражения «ленинское ядро» или «ленинская группа», автор не имеет в виду фракционную группу, поскольку сторонники Ленина составляли абсолютное большинство, определяли политический курс и поэтому в соответствии с принципами демократического централизма имели полное право выступать от имени целого — Политбюро и ЦК. Фракция же, как известно, — противостоящая целому часть его.
** В это время он был в Москве и участвовал в работе XII конференции РКП(б).
*** Позднее Троцкий утверждал, что Сталин покушался на часть царского дворца в Кремле, желая устроиться в нем на жительство и только благодаря бдительности и принципиальности Н. Седовой-Троцкой эти намерения были сорваны (Троцкий Л.Д. Иосиф Сталин. Опыт характеристики // Портреты революционеров. С. 54—55). В 1935 г. А. Барбюс описал квартиру Сталина: «Тут, в Кремле... стоит маленький трехэтажный домик. Домик этот... был раньше служебным помещением при дворце; в нем жил какой-нибудь царский слуга.
Поднимаемся по лестнице. На окнах белые полотняные занавески. Это три окна квартиры Сталина. В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка. Три комнаты и столовая. Обставлены просто, — как в приличной, но скромной гостинице. Столовая имеет овальную форму... В капиталистической стране ни такой квартирой, ни такой мебелью не удовлетворился бы средний служащий...» (Барбюс А. Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир. М., 1936. С. 5—6).
