2020-06-12
70
Совершенно подавленная, я не стала выходить из машины, боясь, что если увижу Айви или Дженкса, то выложу им, что натворил Ник. Отчасти я не хотела говорить, потому что он мне нужен, чтобы закончить эту работу, а если они на него нажмут, он может соскочить. Отчасти от стыда, что я ему верила. От большей, черт побери, части. Ник меня продал на стольких уровнях и даже не понял, чем я недовольна. К такому я готова не была. О Господи, какая же я идиотка!
– Надо было его вернуть вервольфам, – шепнула я, но нет – надо, чтобы они увидели, как он погибнет вместе с Фокусом. А кто мне даст гарантию, что он перестанет выкладывать Any, в каких местах я боюсь щекотки, или как я иногда прячу от Айви пульт телевизора – просто чтобы посмотреть, как она мечется, или любую из сотен мелочей, которыми я с ним делилась, пока думала, что его люблю? Нельзя было ему верить, но так хотелось. Черт побери, я заслужила способность кому‑то верить!
– Сволочь, – бормотала я, вытирая глаза. – Гад и сволочь.
Болтовня горничных и стук их тележки на выщербленном тротуаре успокаивали. Было уже за полдень, и в мотеле никого не было, кроме нас. Поскольку была среда, такое положение вполне могло сохраниться.
Я свернулась на постели, головой на чистой и пахнущей чистотой гостиничной подушке, накрыв плечи тонким автомобильным одеялом. И я не плакала. Да, черт побери, не плакала! Слезы текли, да, пока я ожидала, чтобы схлынуло это чувство омерзения и несчастья, но не плакала я. Не плакала, и все!
Громко шмыгая носом, я уверила себя, что не плачу. Голова болела, болело в груди, и я знала, что если расцепить рук и, держащие одеяло под подбородком, они будут дрожать. Так что я лежала, постепенно проваливаясь в дрему в легком жаре дня, согревающего машину. Как сквозь вату слышала я, как вернулись в номер Дженкс и Джакс. Но долетевший из открытой двери крик заставил меня вздрогнуть и очнуться.
– Я думала, он с тобой! – кричала Айви. – Где он?
Ответ Дженкса я не расслышала, и вздрогнула от ударов в дверь машины. Я села, опустила ноги на пол, совершенно ничего не чувствуя.
– Ник! – крикнула Айви. – Вылезай, где ты есть!
Я встала, оцепенелая по‑прежнему, отодвинула дверь со скрипом металла о металл. Передо мной стояла Айви с затуманенными пустыми глазами.
Она стояла, охваченная гневом, и почти полностью почерневшими глазами. осматривала салон и меня, скорчившуюся под одеялом. Туман поднялся, холодный ветерок шевелил кончики черных блестящих волос, переливающихся на свету. У нее за спиной в дверях номера стоял Дженкс, держа на плече Джакса, в руках у него было шесть сумок с цветными логотипами, а в глазах – настойчивый вопрос.
Нет его здесь, – сказала я тихо, чтобы не было слышно, как я сиплю.
Бог мой, – шепнула Айви. – Ты плакала. Где он? Что он тебе сделал?
Ее заботливый тон меня доконал. Совершенно несчастная, я отвернулась, обняв себя руками, она вошла за мной – машина даже не качнулась под ее весом.
Ничего, все в порядке, – сказала я, сама слыша, что говорю глупость. – Он… – Я глубоко вздохнула, посмотрела на собственные руки – чистые и безупречные. Душа у меня черная, а с телом все путем. – Он давал Алу сведения обо мне в обмен на услуги.
Как?!
Вдруг рядом с ней оказался Дженкс.
Джакс, ты об этом знал? – спросил он сдавленным голосом, и его гнев очень не подходил к восемнадцатилетнему лицу.
Нет, папа, – ответил маленький пикси. – Я только один раз это видел.
Я его убью. – Айви побледнела. – Где он? Я его прямо сейчас убью.
Я перевела дыхание, чувствуя благодарность – быть может, несоразмерную, – что они готовы вот так меня защищать. Вот кому доверять надо было.
Не убьешь, – сказала я, и Дженкс переступил с ноги на ногу, рвясь протестовать. – Он ничего такого уж плохого Алу не говорил…
Рэйч! – взвыл Дженкс. – Как ты можешь его защищать? Он же тебя продал!
Я резко вздернула голову:
– Не защищаю я его! – воскликнула я. – Но он нам нужен живой, и чтобы с нами работал. Надо, чтобы вервольфы убедились, что он погиб вместе с этой вот штукой. – Я ткнула ногой сумку. – А потом я уж подумаю насчет сделать из него котлету. – Я взглянула в непроницаемое лицо Айви. – Я его использую, потом выгоню. И если он еще когда‑нибудь что‑нибудь подобное мне сделает…
Договаривать мне не надо было: Дженкс уже переступал с йоги на ногу, явно желая взять дело в свои руки.
Где он? – спросил пикси с суровой гримасой. У меня перехватило дыхание:
Не знаю. Я ему велела убираться.
– Убираться! – воскликнула Айви, и я виновато потупилась.
– Из машины. Он вернется. Статуя‑то у меня. Я опустила глаза к полу, все еще угнетенная.
Дженкс выпрыгнул из машины, стало светлее, когда он освободил проем.
– Я его найду. Притащу этого мерзавца сюда. А то что‑то мы давно не… говорили.
Я посмотрела на него:
– Дженкс!
Он отмахнулся.
– Буду вести себя прилично, – сказал он, оглядывая парковку и ближайший бар. Лицо его закаменело, и это меня даже испугало. – Я ему не скажу даже, что ты нам рассказала про его подвиги. На обратном пути я возьму какое‑нибудь кино у портье, и мы все его посмотрим, мирно и дружно.
– Спасибо, – прошептала я, отводя взгляд.
Я не слышала, как он ушел, но подняла голову на треск крыльев Джакса – они уходили вдвоем. Айви смотрела на меня, а когда я пожала плечами, она закрыла дверцу, потому что все‑таки холодно было на улице. Скрип металла по металлу снова резанул слух, и я собралась, как‑то все же взяла себя в руки. Айви постояла нерешительно, будто разрываясь между желанием меня утешить и страхом, что я не так ее пойму. Да, и еще с жаждой крови тоже. Всего день прошел, как она эту жажду утоляла, но день оказался очень напряженный. Сегодняшний пока тоже не выглядел лучше.
Я посмотрела на истрепанный коврик, думая про себя, что же я за зараза такая, что подругу свою обнять боюсь, а сплю с теми, кто меня использует.
– Все будет нормально, – сказала я, глядя в пол.
– Рэйчел, мне очень жаль.
Чувствуя боль в горле, я поставила локти на колена, положила голову в ладони, закрыла глаза.
– Не знаю, наверное, моя вина, что я ему верила. Мне и во сне не снилось, что он может такое сделать. – Я громко шмыгнула носом. – Айви, что ж я за дефективная такая?
Меня переполняло отвращение к себе, отчасти переходящее в жалость к себе же, и потому я с удивлением подняла голову в ответ на шепотом сказанные слова Айви:
Нисколько ты не дефективная.
Правда? – встрепенулась я. Она отошла к миниатюрной мойке в машине и включила чайник. – Давай‑ка посмотрим на мои успехи. Я живу в церкви, с вампиршей – наследницей мастера вампиров, желающего моей смерти.
Айви, ничего не отвечая, достала пачку какао такую древнюю, что она уже задубела.
Я встречаюсь с ее бывшим бойфрендом, – продолжала я едко, – который тоже был раньше наследником того же мастера, а мой бывший бойфренд – профессиональный вор, который вызывает демонов и торгует информацией обо мне за наводку на артефакты, которые могут вызвать войну за власть во всем Внутриземелье. Какой‑то должен быть во мне дефект, что я доверяюсь тем, кто может так меня подставить?
Не так все плохо.
Айви повернулась ко мне, держа в руках выщербленную кружку, и наклонила голову, дробя комки какао древней ложкой.
Не так все плохо? – засмеялась я лающим смехом. – Эту штуку прятали пять тысяч лет. Пискари будет дымиться от ярости, а с ним – каждый мастер в каждом городе всей этой занюханной планеты! И если мы не придумаем, что делать, и не сделаем, все они будут ломиться в мою дверь.
Я не о том. Я о том, что ты доверяешься тем, кто может тебе сделать плохо.
Я покраснела – вдруг ощутила как‑то ее присутствие в конце салона в темноте.
– А!
Вода в чайнике закипела, пар размывал черты Айви.
– Тебе нужна щекотка для нервов, Рэйчел.
Господи боже мой! Я замерла, поглядывая на закрытую дверь.
Айви раздраженно пошевелилась, перешла в движение.
Не зацикливайся на этом, – сказала она, ставя кружку на узкий столик и выключая чайник. – Ничего тут нет плохого. Я на тебя смотрю еще с тех пор, как мы напарниками были в ОВ. И всякого мужика, который к тебе подбивал клинья, ты отшивала, как только выяснялось, что вся опасность только в твоем воображении.
И причем это здесь, когда я говорю, что Ник меня демону продавал? – спросила я чуть‑чуть громче, чем следовало бы.
Ты ему верила, хотя не должна была, и так находила ощущение опасности, – сказала Айви, и голос ее стал злым. – Да, тебе больно, что он обманул твое доверие, но это тебе не помешает снова искать того же. Тебе бы лучше начать выбирать поаккуратнее, обо что нервы щекотать, а то так и до настоящей смерти недалеко.
Я занервничала, оперлась спиной на стенку.
– В толк не возьму, что ты такое говоришь.
Айви повернулась ко мне лицом:
– Быть живой – этого тебе мало. Тебе нужно ощущать, что ты живая, и ты добиваешься этого чувства через опасность. Ты знала, что у Ника гешефты с демонами. Да, он переступил черту, когда продавал им о тебе информацию, но ты была готова этим рискнуть, потому что опасность тебя заводит. И когда боль пройдет, ты снова поверишь кому‑нибудь не тому – просто потому, что мысль о дурном исходе наполняет тебя радостной дрожью.
Я боялась заговорить. Айви налила в кружку кипяток, запахло какао. Боясь, что она может быть права, я быстренько пересмотрела свое прошлое. Да, это много бы объясняло. Аж до самой школы. Нет, блин, нет!
Не нужно мне ощущение опасности, чтобы завестись! – горячо возразила я.
И здесь тоже не так все плохо, – сказала она сдержанно. – Ты сама опасна, и ищешь таких же. Я знаю, потому что вся моя жизнь такова. Как у всех вампиров. Вот почему мы тусуемся среди своих, если не считать дешевых развлечений и романов на одну ночь. Никто менее опасный, чем мы сами, не удержит нас, не сдержит, не поддержит в нас жизнь – и не поймет. Только рожденные вампирами могут понять. И еще ты.
Не понравилось мне это. Совсем не понравилось.
– Мне пора, – сказала я и перенесла вес на ноги, чтобы встать.
Взлетела в воздух ее ладонь, уперлась в борт машины, перегораживая мне путь намертво.
– Посмотри правде в глаза, Рэйчел, – сказала он, когда я подняла испуганный взгляд. – Никогда ты не была тихой и милой девушкой как все, вопреки всему, что ты для этого делала. Потому‑то ты и пошла в ОВ, и даже туда не вписалась, потому что – сознательно или нет – ты была потенциальной угрозой для всех, кто тебя окружает. И это на некотором уровне ощущается. Я все время это в тебе вижу. Опасных привлекают равные им, а слабые их боятся. И они тебя избегают, или изо всех сил стараются испортить тебе жизнь, чтобы ты ушла, а они будут дальше себя обманывать, что живут безбедно. Ты доверяла Нику, зная, что он может тебя предать. Ты жила этим риском.
Я проглотила волну опровержения, вспомнив свои страдания в школе и историю отношений с неудачными бойфрендами. Не говоря уже об идиотском решении вступить в ОВ и еще более идиотской попытке соскочить оттуда, когда Денон стал мне давать отстойные задания и щекотка для нервов кончилась. Я знала, что мне нравятся опасные мужчины, но нельзя же сказать, будто это потому, что я сама опасная, – это же просто смешно… или было бы смешно, если бы не провела я весь вчерашний день в виде гибрида волка с ведьмой, и все это по милости демонского проклятья, активированного моей кровью, а сейчас я сижу в новенькой шкуре Рэйчел – без веснушек и шрамов.
– Значит, ты – угроза, – сказала Айви, садясь на ящики напротив меня и распространяя запах какао. – Значит, тебе нужно щекотать нервы смертельной опасностью, чтобы душа не заснула, чтобы тебя заводило что‑то. Это само по себе не плохо, это только говорит, что ты из сильных стерв, осознаешь ты это или нет. – Подавшись вперед, она протянула мне выщербленную кружку. – Опасный – это еще не значит ненадежный. Теперь пей какао и успокаивайся. Потом найди кого‑нибудь надежного, кому можно доверить прикрывать спину.
Стиснув зубы, я уставилась на кружку. Это она мне? Я ее отпаивала какао в ту ночь, когда Пискари изнасиловал ей и разум, и душу, и тело. Сейчас я подняла взгляд вверх, по ее обтягивающим джинсам, по свободному длинному свитеру.
– Вот почему я жду, – прошептала она, встретившись со мной взглядом.
Я резко вздохнула, ощутив, как закололо невидимый под новой кожей шрам.
Наверное, Айви тоже почувствовала, потому что встала.
Извини, – сказала она, протягивая руку к двери.
Айви, погоди.
Ее слова меня напугали, и мне не хотелось оставаться одной. Надо было все это осмыслить. Может, она права. Боже мой, да неужто я действительно такая вывихнутая?
Длинные пальцы Айви сомкнулись на ручке, готовые отодвинуть дверь.
– В машине вонь от нас обеих, – сказала она, на меня не глядя. – Я бы должна была еще несколько дней продержаться, если бы не этот стресс… сейчас мне надо отсюда убраться. Прости… О черт. – Она резко вздохнула. – Прости, но если бы я тебя сейчас обняла в утешение, жажда крови взяла бы свое. – Она посмотрела на меня с кривой улыбкой, наполненной застарелой болью. – Видишь, какая из меня хреновая подруга?
Я, не вставая, сунула руку под занавеску и толкнула окно снизу, чтобы его открыть. Сердце прыгало. Ворвавшийся воздух донес сосновый аромат и шорох проезжающих машин.
– Ты хорошая подруга. А с окном лучше? – спросила я робко.
Айва покачала головой:
– Вернись в номер. Дженкс скоро притащит Ника, посмотрим все кино и будем делать вид, будто ничего не случилось. Неловко будет до безумия, веселья – вагон. А со мной ничего не случится, только не надо будет мне сидеть с тобой рядом.
Выражение лица ее было спокойным, но голос звучал мрачно. Я скривилась, охватив пальцами теплую кружку. Непонятно было, что и думать, но в одном я была уверена: Ник не должен знать, что я из‑за него плакала.
– Ты иди. Я приду, когда глаза не будут такими красными.
На меня навалилось чувство утраты, когда она вышла и повернулась ко мне, обхватив себя руками от холода. Она тоже понимала, что чем дольше я буду здесь, тем труднее мне будет собраться с духом, чтобы вернуться в номер.
У тебя чар для цвета лица нет? – спросила она.
На красные глаза они не действуют, – ушла я от прямого ответа. Черт побери. Что же со мной такое?
Айви прищурилась от солнца и сильного ветра, потом лицо ее прояснилось.
– Знаю… – Она вернулась и закрыла за собой дверь, чтобы оставить снаружи холод. Я видела, как она откидывает переднюю занавеску и шарит в бардачке. Глаза у нее стали опять нормальными – туги свежий воздух, и смена темы. – Наверняка у Кистена тут есть, – бормотала она себе под нос, потом обернулась с чем‑то вроде трубочки губной помады: – Та‑да!
Та‑да так та‑да.
Я выпрямилась, Айви пробралась среди коробок и села рядом.
– Помада? – удивилась я, не привычная, чтобы она была так близко.
– Нет. Эту штуку наносишь под глазами, и пары не дают зрачку расширяться. Красноту тоже снимает. Кист эту штуку использует, в числе прочего, с похмелья.
– Во как.
И вдруг мне стало вдвойне неспокойно – я не знала, что существует и такая штука. Всегда думала, что зрачки вампира выдают его настроение.
Положив ногу на ногу, Айви открыла тюбик и повернула, высунув столбик матового геля.
Закрой глаза и подними голову. Я раскрыла рот:
Вообще‑то я и сама могу.
Едва заметная досада прозвучала в ее ответе:
– Если положить слишком много или слишком близко к глазам, зрение нарушится, пока эта штука не выветрится.
Я себе сказала, что не надо быть дурой. У Айви был вполне приличный вид, да и не вернулась бы она обратно, если бы не так. Ей хочется что‑то для меня сделать, а обнять меня она не может, чтобы не проснулась жажда крови, так видит Бог, я могу дать ей намазать этой дрянью у меня под глазами.
– О'кей, – сказала я, меняя позу и поднимая голову. «Тебе нужна щекочущая нервы опасность», – мелькнула мысль, и я подавила ее.
Айви придвинулась ближе, я почувствовала легкое прикосновение под правым глазом.
– Закрой глаза, – тихо сказала она, и ее дыхание шевельнуло волосы.
У меня зачастил пульс, но я закрыла глаза, а все остальные чувства насторожились. От геля пахло чистым бельем, и я постаралась не вздрогнуть, ощутив под глазом холодок.
Вы это не часто используете? – спросила я, чуть ежась от прикосновения пальца к носу.
Кистен часто, когда работает. – Голос ее прозвучал правильно – чем‑то занята и спокойна. – А я нет. Мне кажется, так нечестно.
Ага.
Что‑то я сегодня очень красноречива.
Постель шевельнулась – Айви отодвинулась от меня. Я опустила голову и несколько раз моргнула. От паров ощущалось жжение, и я не могла себе представить, чтобы так можно было уменьшить красноту глаз.
– Получается, – сказала Айви с довольной легкой улыбкой, отвечая на вопрос раньше, чем я успела его задать. – Я так и думала, что на ведьм тоже подействует, но уверенности не было.
Она жестом велела мне смотреть на потолок, чтобы она закончила работу, и я задрала подбородок и закрыла глаза.
– Спасибо, – тихо сказала я, но мысли у меня спутались и стали еще более противоречивыми. Айви только что сказала, что вампиров интересуют только люди, которые не слабее их. Как‑то одиноко звучит, и опасно. И вполне осмысленно. Она как раз искала смесь опасности и надежности. И поэтому она мирится с моими капризами? Ищет ее во мне?
Меня пронзила тонкая ленточка страха, и я задержала дыхание, чтобы Айви не учуяла его у меня на выдохе. То, что мне опасность нужна для страсти, – смешно. И неправда. Но, а если Айви права?
Когда‑то она сказала, что делиться кровью – это способ выразить глубокую привязанность, верность, дружбу. Я все это к ней чувствовала, но то, чего она от меня хочет, настолько далеко от всего доступного моему пониманию, что мне страшно. Она хочет разделить со мной нечто столь сложное и нематериальное, что скудного эмоционального словаря человеческого языка мало, не выразить, а в культуре ведьм тоже таких слов нет. Она ждала, чтобы я сообразила сама, а я все списала на секс, потому что не понимала.
Мне так жалко стало Айви с ее одиночеством, ее жаждой эмоциональной поддержки, ее отчаянием, так стало жаль, что я не могу понять ее желаний, что слеза скатилась у меня из‑под века; я боялась броситься ей навстречу, поверить ей. И у меня перехватило дыхание, когда она осторожно вытерла эту слезинку пальцем, не зная, что слеза – о ней.
Сердце стучало. Под глазом кожа похолодела, Айви отодвинулась. Стараясь не дышать глубоко от звенящих во мне мыслей, я посмотрела вниз, энергично моргая. Айви со щелчком надела на тюбик наконечник и улыбнулась мне осторожно и настороженно. Я пошутила, что передо мной шанс сделать так, чтобы завтра было совсем не похоже на сегодня, и всплеск эмоций всколыхнул меня, неожиданный и пьянящий. Может, стоит слушать тех, кто мне роднее всего душевно; – подумала я. – Может, надо начать верить тем, кто сам мне доверяет.
– Вот и готово, – сказала Айви, не зная, что у меня в мыслях бушует гроза, расставляя их по‑новому и освобождая место для новой мысли.
Я посмотрела на нее – нога на ногу, она приподняла занавеску бросить гель на переднее сиденье. Машинальным движением она протянула руку и размазала гель на пропущенное розовое пятнышко у меня под глазом. Снова запахло чистым бельем.
– Бог ты мой, – шепнула она, разглядывая карими глазами свою работу. – Какая у тебя идеальная кожа, Рэйчел. По‑настоящему красивая.
Она уронила руку, и у меня в груди стеснило дыхание. Она собралась и встала, и я услышала свои слова:
– Не уходи.
Айви резко остановилась. Повернулась ко мне подчеркнуто медленно, напряженная, как натянутая проволока.
– Прошу прощения, – сказала она голосом таким же оцепенелым, каким было ее лицо. – Я не должна была этого говорить.
Я облизнула губы, чтобы их смочить. Сердце колотилось.
– Я больше не хочу бояться.
У нее глаза вспыхнули черным.
Выброс адреналина пронизал меня, сердце понеслось вскачь. Айви нашаривала за собой ручку двери, лицо ее побледнело – она оказалась на незнакомой территории.
– Мне нужно уйти, – сказала она, будто убеждая себя. Будто во сне, я протянула руку, закрыла окно, задернула занавеску.
– Я не хочу, чтобы ты уходила.
Сама не могла поверить, что я это делаю, но я хотела знать. Я жизнь прожила, не зная, почему никак в нее не встраиваюсь, а с простым объяснением Айви нашелся и ответ, и средство. Я заблудилась, а Айви хотела убрать камни, мешающие мне идти. Я не могла прочесть слов, и Айви хотела провести моими пальцами по буквам, чтобы я заново определила свой мир. Если она права, то таящаяся во мне угроза превращает меня в парию среди тех, кого я люблю, но я могу найти понимание среди таких же изуродованных силой, как я. Если это значит, что я должна найти новый способ показать дорогому мне человеку, что он мне дорог, то надо бы мне затаить свои страхи, пока Айви не заставит их молчать. Она мне верит – может быть, настало время мне поверить ей.
Она увидела мое решение, и заставила себя ничего не выразить на лице, когда ее инстинкты налетели на нее бурей.
Это неправильно, – сказала она. – Не заставляй меня говорить «нет». Потому что я не смогу.
Так и не надо.
Ниточка страха заструилась во мне, превращаясь в ленту восхитительного напряжения в паху, в покалывание кожи. Господи, что же я творю?
Я чувствовала, как она бьется со своими желаниями, я смотрела ей в глаза и не видела страха в этой абсолютной черноте. Я была покрыта ее ароматом, а мой собственный шелковыми кружевами расходился по салону, смешиваясь с запахом Айви, дразня, маня, обещая. Пискари был слишком далеко и вмешаться не мог, такой шанс может никогда и не повториться.
– Ты в смятении, – сказала она, тщательно сдерживаясь, недвижная, застывшая.
Я облизнула губы и ощутила в них покалывание.
Я в смятении. Но не в страхе.
А я в страхе, – выдохнула она, и черные ресницы упали на бледные щеки. – Я знаю, чем это кончается, слишком много раз видела. Рэйчел, ты в обиде, ты не можешь ясно мыслить. Когда это случится, ты увидишь, что ошиблась. – Она открыла глаза. – Меня все устраивает и так. Я почти весь год убеждала себя, что, лучше ты мне будешь подругой, которая не разрешает до себя дотронуться, чем разрешишь – и убежишь от страха. Прошу тебя, скажи, чтобы я ушла.
Адреналин волнами уходил все глубже, я стояла, не в силах дышать. Мысли вернулись к руководству для свиданий, которое она мне давала, к ощущениям, невероятно манящим и пугающим темным ужасом одновременно – тем, что она внушала мне, пока я не запомнила, чего не надо делать. Мелькнула мысль, что я прямо сейчас ею манипулирую, зная, что она не в силах подавить свои инстинкты, когда есть доброволец. Я могу ее повернуть сейчас в любую сторону, и от этой мысли предвкушение ужаса плеснуло в меня волной.
Стоя перед ней, я покачала головой.
Скажи, почему, – прошептала она, и лицо ее прорезали морщины глубокого страдания, будто она почувствовала, как сползает куда‑то, куда ее влечет и отпугивает одновременно.
Потому что ты мой друг, – сказала я дрогнувшим голосом. – И потому что тебе это нужно, – добавила я.
В глубине ее глаз, черных в тусклом свете, мелькнуло облегчение.
– Этого мало. Я так хочу тебе показать, что это такое… До боли хочу. – Голос ее вился серой лентой. – Но не стану, если ты не признаешь, что тебе это нужно не меньше, чем мне. Если нет, то оно того не стоит.
Почти в панике я попыталась понять: что она хочет, чтобы я признала? Я даже не знала, как назвать те эмоции, от которых у меня глаза увлажнились непролитыми слезами, а тело жаждет чего‑то, мне непонятного.
Увидев мое испуганное молчание, она отвернулась. Длинные пальцы взялись за ручку двери, я застыла, увидев, как все это превращается в неприятный инцидент, который навеки раскроет между нами пропасть. В панике я быстро выговорила:
– Потому что я хочу тебе, верить. Потому что я уже тебе верю. Потому что я этого хочу.
Она уронила руку с дверцы, у меня пульс забился громом, а у нее задрожали пальцы. Я знала: она услышала в моем голосе правду в тот же миг, как я ее осознала. Она почувствовала. Она почуяла ее в воздухе своими неимоверно изощренными чувствами и еще более изощренным мозгом, который умел их понимать.
– Зачем ты со мной это делаешь? – спросила она, не оборачиваясь. – И почему сейчас?
Она обернулась – и ее страдающие глаза меня потрясли. Едва дыша, я шагнула ближе, протянула руки – но остановилась нерешительно.
– Я не знаю, что надо делать, – сказала я. – Терпеть не могу чувствовать себя дурой. Делай что‑нибудь, прошу тебя.
Она не шелохнулась. Слеза выкатилась из ее глаза, и я потянулась ее стереть. Айви дернулась, поймав меня за кисть. Ее пальцы сияли белизной рядом с черным золотом Кистенова браслета, их бледная удлиненность закрыла метку демона. Я подавила инстинктивное желание выдернуть руку, подчинилась, когда она подтянула меня ближе, положила мою руку себе на поясницу.
Так неправильно, – прошептала она. Наши тела не касались друг друга, но ее волосы переплелись с моими, и моя рука обнимала ее за талию, а она держала меня за запястье.
Так сделай правильно, – сказала я, и карее кольцо вокруг ее зрачка сузилось.
Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза, на запах определяя, на что я пойду и на что нет. Когда ее глаза открылись, карего там не было – сплошь чернота.
– Ты боишься, – сказала она.
– Я не тебя боюсь. Я боюсь, что не смогу забыть. Боюсь, что это меня изменит.
Она приоткрыла губы:
Изменит, – выдохнула она в дюйме от меня.
Я задрожала и закрыла глаза:
Тогда помоги мне не бояться, пока я не пойму.
Она легонько тронула меня за плечо – и я вздрогнула, широко распахнула глаза. Что‑то во мне сместилось. Я глубоко вздохнула и ахнула, когда Айви скользнула ко мне. Я невольно попятилась, а она одной рукой придержала меня за плечо – другая все еще держала мое запястье у нее за спиной – и подалась за мной, пока я не уперлась спиной в стену. Не сводя с нее пристальных глаз, я задержала дыхание, не собираясь сопротивляться. Пробовала уже как‑то раз. Живой осталась, слава Богу.
Глаза у Айви горели; выпущенная на волю жажда крови задела во мне струну, от которой забился пульс. Пальцы Айви вдавились тверже, она задышала быстрее. Я сказала себе, что это то, чего я хочу. Я верила в это. Принимала.
– Не бойся, – шепнула она, нацеливаясь.
Я не боюсь, – соврала я, подавляя мелкую дрожь. О Боже, сейчас это случится…
Если будешь бояться, включишь парализацию. Мне это не подконтрольно, реакция запускается от твоего страха.
Она отвела от меня взгляд, и восхитительное чувство падения пронизало меня, когда она посмотрела мне на шею. Я закрыла глаза, а во мне боролись, бушуя и переплетаясь, блаженство и страх. Я ощутила чувство ее близости, приняла его в себя. Мне и правда нужно ощущение опасности, чтобы помнить, что я жива? А это плохо? И какая разница, если никому, кроме меня, дела нет?
Айви придвинулась, наклонив голову.
– Пожалуйста, не бойся. – Ее слова покалывали кожу, проникали глубже. – Я хочу, чтобы ты могла обнять меня в ответ… если хочешь.
Последние ее слова прозвучали потерянно и одиноко – она боялась снова сделать мне больно. У меня распахнулись веки:
– Айви, – сказала я с оттенком мольбы в голосе. – Я же тебе говорила: это все, что я могу тебе…
Она подняла руку, и слова замерли у меня на губах, когда она приложила к ним палец.
– Этого достаточно.
Ее легкое, как пух, прикосновение послало через меня искру адреналина. Айви убрала палец, и я с наслаждением вдохнула воздух, выдохнула, и свободная рука Айви скользнула в узкий просвет между моей поясницей и стенкой микрика. Пальцы Айви вдавились в меня, потянули вперед, и я закрыла глаза, дыша прерывисто, стиснула колени, сообразив, что от неожиданного рывка могу рухнуть. Эмоции поднимались во мне, и я знала, что Айви испытывает то же самое.
– Айви?
Мой голос прозвучал испуганно, а Айви отвела мне волосы с шеи, шепча:
– Как же я этого ждала!
Губы ее ласкали гладкую кожу у меня под ухом, теплая влага ее дыхания заставляла дрожать от смеси знакомого чувства и незнакомого. Тихонько вздохнув, она сдвинула голову, губы попали на ключицу, в дразнящей близости от старого шрама. Ниточки возбуждения затрепетали в такт с сердцем, побежали, навиваясь друг на друга до необозримой высоты…
Боже, спаси меня от себя самой.
От напряжения я раскрыла глаза, когда ее пальцы побежали по моей шее вниз, ощущение захватывало меня, я запрокинула голову, втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Рука Айви подхватила меня сзади за талию, не давая упасть.
– Рэйчел, я… Господи, как хорошо ты пахнешь! – сказала она, и поток тепла хлынул в меня от ее губ, говоривших эти слова прямо мне в шею. Гладкость зубов на коже заставила пульс забиться так, будто я задыхалась. – Ты не уйдешь? Обещай, что не уйдёшь!
Она не просила меня быть ее наследницей, она только просила меня не уходить.
Я не уйду,
Ты мне позволяешь?
Вся внутренне дрожа, я прошептала:
– Да.
Айвы вздохнула – вздохнула так, будто ее освободили. У меня кровь прилила к коже, смешиваясь со страхом неизвестности и доводя Айви до лихорадки. Губы ее коснулись моей шеи у основания, и все утонуло в головокружении, желание прожигало в теле дорожки – глубоко‑глубоко вниз. Я вздохнула навстречу обещанию большего, призывая это большее к себе. Дышала этим обещанием как дымом, и растущая страсть взывала к давнему внутреннему чувству одиночества, и мне уже было все равно, хорошо это или плохо. Это есть – и все.
Она сильнее сжала мне плечо, на коже почувствовалось нежное давление, и без предисловий ее зубы вошли в меня.
Я застонала от прилива страха и желания, колени подкосились, Айви перехватила меня по‑другому. Она касалась меня едва‑едва, только держа на ногах, не давая упасть моему расшибленному телу, оглушенному перегрузкой, но рот ее у меня на шее сводило судорогой бешеной страсти. И она присосалась ко мне.
Я резко втянула воздух, ахнула, взметнула руки схватиться за нее, вцепилась пальцами, когда мне показалось, что сейчас она отодвинется, испуганная тем, что сделала мне больно.
– Нет! – простонала я, чувствуя, как бежит огонь по жилам. – Нет, не прекращай! О Господи…
Мои слова дошли, и она сильнее всадила в меня зубы – дыхание вырвалось из меня взрывом. На миг я повисла на ней, не в силах даже думать, все тело жило и жаждало. Сексуальная эйфория подхватила меня и понесла в потоке обещания.
Как‑то мне удалось сделать вдох, потом еще один. Быстро‑быстро, они мешали друг другу. Я ухватилась за Айви, желая, чтобы она не переставала, но не зная, как это сказать. Она оторвала от меня губы, и в вихре ощущений мир завертелся обратно, свился во что‑то узнаваемое.
Мы отодвинулись от стенки машины и стояли сейчас у закрытой дверцы. Айви держала меня и прижимала к себе с дикой яростью обладания. Хотя губы она от меня оторвала, дыхание ее обдавало проколотую кожу почти изысканной пыткой. А страха не было.
– Айви, – сказала я, почти всхлипнула.
Получив это слабое одобрение, что, дескать, все в порядке, она снова наклонила ко мне голову, и губы ее, найдя меня, стали высасывать из меня и кровь, и волю.
Я попыталась дышать – не получилось. Прижала к себе Айви, роняя слезы из‑под закрытых век. Как будто ее душа была жидким огнем, я ощущала ее ауру, клубящуюся вокруг моей. Она не только мою кровь брала, а еще и ауру, но мне не жалко было, и я хотела ей отдать, укрыть ее какой‑то долей самой себя, защитить. От этой неутоленной своей жажды она казалась такой уязвимой.
Вампирские феромоны действовали как наркотик, превращая ее зубы в пики возбуждения. У меня пальцы свело судорогой, мое грубое прикосновение пролетело через нее искрой, она снова вонзилась в меня, и от ее зубов я выгнулась в судороге. Мысли исчезли, я только прижимала к себе Айви, в страхе, что она уйдет.
Сквозь смешение наших аур я ощущала отчаянность ее голода, голода по защищенности, желание удовлетворения, неземную жажду моей крови, и знала, что если даже я дам ее свободно, она будет сгорать от вины и стыда.
Посреди эйфории, где я затерялась, вдруг возникло сочувствие. Я нужна ей, ей нужно, чтобы я принимала ее такую, как она есть, и когда я поняла, что могу, что мне легко хотя бы эту малость от себя ей отдать, рассеялся последний мой страх. У меня открылись глаза, не видя, посмотрели в стенку машины. Я верю ей, подумала я, и края наших аур слились в одну, и последние из моих барьеров стали рушиться. И Айви узнала об этом в ту же секунду. Она тихо застонала от восторга и удивления. Держа мою голову неподвижно и теребя губами мне шею, она сместила руку ниже, мне Наталию. Длинные пальцы замерли на миг, а потом она притянула меня чуть ближе, отчего меня пронзило серебряной иглой, прохладная ладонь скользнула мне под футболку, ищущие пальцы побежали по животу… Я отдернулась – она за мной.
Айви! – выдохнула я, и новый страх прорезал мой восторг. – Погоди…
Но я думала… – шепнула она, и голос ее был темным жаром, но рука остановилась.
Ты говорила, что крови будет достаточно, – сказала я, близкая к панике, стараясь сосредоточиться – но трудно было открыть глаза. Сердце стучало, не хватало воздуха, и я не могла найти в себе желание ее оттолкнуть. Я заморгала, покачнулась, когда поняла, что она фактически держит меня на весу. – Я… я не могу…
Я не так тебя поняла, – сказала она, прижимая мою голову между плечом и шеей. И прикосновение ее руки к моей шее стало тверже, доминантнее. – Прости. Мне совсем перестать?
Тысячи мыслей пронеслись вихрем – какая же я дура, какой уязвимой себя сделала, на какой риск пошла, какое будущее себе готовлю, и какой восхитительный прилив адреналина она мне устроила.
– Нет, – выдохнула я, потерявшись в мысли о том, как оно было бы – ткнуться лицом между ухом и шеей и вернуть ей услугу.
Тихий вздох облегчения, почти не слышный – и рука Айви скользнула с моего плеча на спину. Прижав меня к себе теснее, она снова присосалась. Я ахнула, руки цеплялись за Айви, я представляла себе, как заполняет ее моя теплая кровь, я знала ее вкус, знала, как заливает она страшную яму уготованного ей будущего вампира‑нежити.
Зубы снова вошли в меня, я напряглась, как резко натянутая проволока. Желание ответить тем же и необходимость сдержаться жгли огнем каждую клеточку тела. О Господи, эти близнецы‑эмоции, желание и отказ убивали меня, пылали так, что непонятно было, мука они или радость.
Дыхание Айви у меня на коже стало прерывистым, мышцы мои ослабели, когда меня покинул последний страх, рассеялся, как теряется в воздухе удар прозвеневшего колокола. Айви держала меня на ногах, в ее хватке уже никакой нежности не было, зубы вошли глубже и голод разливался в ней, заполняя старые пропасти, требуя у меня крови, и я с готовностью ее отдавала.
Я сделала прерывистый вдох, ощущая, как впитываются в меня вампирские феромоны, успокаивая, заманивая, обещая такой восторг, какого я в жизни не знала. Они вызывали зависимость, ноя была вне беспокойства. Это я могу Айви дать. Я могу принять то, что дает она взамен. И пока она держала меня и наполняла свое тело моей кровью, свою душу – моей аурой, у меня полились слезы.
– Айви! – позвала я шепотом, потому что все вокруг вертелось колесом. – Прости, что я так долго не слушала.
Она не ответила, и я застонала, когда она дернула меня к себе, рот ее стал восхитительно диким, искры наслаждения исходили от него, когда она впивалась все глубже, и обе мы плыли в тумане исполненных желаний… но где‑то в глубине мозга у меня брезжило предупреждение: что‑то переменилось. Ее прикосновение перестало быть бережным, стало… суровым.
Глаза у меня открылись и уставились, не видя, на стенку машины. Пульс сделался нитевидным, трудно было думать – мысли туманил опьяняющий восторг. Дыхание стало прерывистым уже не от страсти – от тяжелого забытья. Айви взяла слишком много, и я шевельнула рукой, ласково держащей ее за плечо – бережно ее отодвинуть и посмотреть в глаза.
Едва‑едва шевельнула, но Айви ощутила движение.
Она стиснула пальцы, ее хватка стала болезненной даже на фоне вампирских феромонов. У меня мысли метнулись к воспоминанию о ее нежности до той минуты, как я сказала, что мы делимся только кровью – и ужас поразил меня как молния.
Боже ты мой! Я попросила ее убрать нежные эмоции любви. Я попросила ее отделить себя от заботы и любви, которые она – по словам Кистена – примешала к жажде крови. И остался один только голод. Теперь она не остановится. Она себя не помнит.
Меня обожгло страхом, она учуяла его в воздухе и без единого звука дернула меня, сбив с ног. Я вскрикнула, упала, Айви на меня, и мы рухнули на маленький столик.
– Айви, пусти! – крикнула я, но она только впилась глубже, и я застонала от боли.
Хлынул адреналин, я стала вырываться, разорвала хватку Айви. Она отвалилась, и я, тяжело дыша, уставилась на нее, зажав рукой пульсирующую кровью шею.
Она смотрела знающим взглядом хищника, и экстаз пульсировал во мне с каждым ударом сердца, ноги подкосились, и я беспомощно сползла на пол.
Айви встала надо мной, и у нее во рту краснела моя кровь, и она казалась богиней, стоящей над всеми законами ума и души. Глаза ее почернели, она улыбалась бездумно, зная, что я принадлежу ей, и она что хочет, то и может со мной сделать, ибо нет понятий добра и зла. Айви исчезла, поглощенная голодом, который я заставила ее ощутить без буфера любви. Боже мой, я сама себя убила.
Ее решение закончить дело я увидела на миг раньше, чем она шевельнулась.
– Айви, нет! – крикнула я, выставляя руку, чтобы оттолкнуть ее.
Бесполезно.
Она рухнула на меня, я взвизгнула. Все кошмары вдруг стали явью: я лежала, беспомощная, припечатанная к полу машины, пыталась вскрикнуть – но Айви нашла мою шею, и крик сменился стоном страсти. Ощущение ледяного серебра раскололо меня пополам, экстаз всколыхнул, заставил выгнуться дугою, и тут же я свалилась, ловя ртом воздух.
Мы вместе свалились снова на пол, ее волосы упали вокруг моего горла шелковой лаской, а она еще раз погрузила зубы, еще раз потянула в себя мою кровь, я стонала, подвешенная в тумане боли, страха и восторга, и зубы ее во мне были огнем и льдом одновременно.
Я смотрела на потолок невидящими глазами в тяжелой летаргии паралича, заполнившей жилы, и одновременно в иступленном экстазе; охватившем меня, пусть даже я утратила волю к движению.
Айви сделала то, что я просила. Она отбросила чувство любви – и уже не владела собой. И когда она отпустила мои руки, чтобы притянуть за шею к своему рту, пришло позднее прозрение. Я просила ее измениться ради меня – и теперь умираю из‑за собственной опрометчивости и глупости.
Меня охватывало сонное онемение, пульс исчезал, конечности холодели. Я умирала. Умирала, потому что испугалась признать, что могу любить Айви.
Рука, держащая Айви, с глухим стуком упала на затоптанный половик, и эхо отдалось во мне, снова и снова, нарастая силе, будто это и было биение моего отказывающего сердца. Кто‑то кричал что‑то где‑то далеко, но это была ерунда, авот вспышки света на краю поля зрения были заметны, они вторили искрам наслаждения в уме и в теле. Я вздохнула, когда Айви взяла все, задрожала, когда аура ускользнула от меня вместе с кровью. Единственным источником тепла в мире осталась Айви, и я хотела бы, чтобы она прижалась теснее, и я не умерла в холоде.
Стук сердца будто замер нерешительно в ответ на скрежет раздираемого металла. Нас залило холодом и светом, я застонала, когда Айви от меня отстранилась.
Айви! – вскрикнул Дженкс, и я поняла, что это не сердце у меня стучало, а Дженкс барабанил в заднюю дверь. – Ты что делаешь?!
Она моя! – зарычала Айви, нездешняя и дикая.
Я не могла шевельнуться. Машина наполнилась грохотом, закачалась, воздух обжег холодом, я захныкала, скорчилась, подтянув колени к животу. Пальцы согрелись, когда я нащупала вытекающую кровь на шее, потом стали мерзнуть. Я была одна, Айви не было. И кто‑то кричал.
– Идиотка вампирская, сука такая! – кричал он. – Ты же обещала, ты обещала мне!
Я сжалась в комочек, меня терзал холод, трясло как в лихорадке. Что‑то случилось. Холодно. И светло. И Айви нет.
Щелчок стрекозиных крыльев.
– Дженкс, – выдохнул а я, не в силах держать глаза открытыми.
– Это я, миз Морган, – ответил высокий голос Джакса, и пальцы, держащие шею, омыло теплой волной пыльцы пикси. – Тинкины подштанники, вы же кровью истекаете!
Но донесся плач Айви, вернувший мои мысли из темноты к свету.
– Рэйчел! – кричала она, и голос был полон панического страха. – Боже мой, Рэйчел!
Звон скрежещущего металла, шарканье ног.
Отойди! – потребовал Дженкс, и я услышала от Айви крик боли. – Ты ее не получишь. Я тебе говорил, что убью тебя, если ты ее тронешь!
Она истекает кровью! – молила Айви. – Дай мне помочь ей!
Мне удалось приоткрыть глаза. Я лежала на полу микрика, от измятого зеленого половика остро воняло плесенью. Еще пахло кровью и какао. Вся трясясь, я попыталась разглядеть что‑нибудь против солнца.
– Миз Морган, не шевелитесь, – сказал Джакс настойчиво, и я пожала плечами в знак понимания. Пальцы от крови были и холодны, и теплы. Еще раз послышался скрежет металла о камень, и я посмотрела туда, стараясь навести глаза на фокус.
Задняя дверь кузова была распахнута, Дженкс стоял между мной и Айви, держа в руке длинный меч. Айви стояла, сгорбившись, прижимая к груди окровавленную руку, и слезы отчаянной скорби текли по ее щекам. Я увидела ее исполненные паники глаза – и она бросилась ко мне.
Дженкс мелькнул как вспышка, блеснула катана Айви. Она свалилась, покатилась по мостовой, стараясь держаться там, где Дженкс не достанет. У меня пульс зачастил от страха, когда он бросился за ней, и меч три раза звякнул о мостовую – каждый раз через миг после того, как Айви шевелилась. Боже ты мой, он был быстр – и я думаю, только желание оставаться между нею и мной удерживало его от того, чтобы броситься следом и добить.
Дженкс, уйди с дороги! – крикнула она, перекатываясь на ноги и успокаивающе подняв руки. – Я ей нужна!
Обойдется она без тебя, – буркнул он. – Ты ее чуть не убила, дура вампирская! Не могла подождать, пока избавишься от влияния Пискари, да? Ты ее соблазнила и чуть не убила. И убила бы, если бы не я!
– Все было не так! – взмолилась плачущая Айви. – Пусти меня к ней, я могу помочь!
– А чего ты теперь заботишься?
Снова лязг металла о камень, и я заставила себя дышать, хотя у меня стало темнеть в глазах.
– Рэйчел, прости меня! – крикнула Айви, привлекая мой взгляд. – Прости, я не знала, что так будет! Я думала, лучше собой владею, честно. Прости меня. Мне жаль, мне очень жаль!
Дженкс яростно вскрикнул, сделал выпад, и Айви отпрянула, отчаянно размахивая руками. Он бросился за ней, оба застыли, когда она рухнула на мостовую. Кровь сочилась у нее между пальцев, схватившихся за плечо, и у меня сердце замерло, когда Дженкс остановил взмах меча в дюйме от ее горла. Борясь с оцепенением, я подтащила себя к двери. Он ее убьет. Ему случалось убивать, чтобы спасти меня. Он убьет Айви.
Дженкс стоял, широко расставив ноги, в угрожающей стойке.
Дура себялюбивая, шлюха вампирская! – говорил он сурово. – Ты сказала, что не будешь. Ты обещала. Ты все испортила. Не могла принять то, что она давала, и решила взять все!
Все было не так. – Айви распласталась на солнце, острие меча повисло у ее горла, солнце играло на клинке и на ее слезах. – Я говорила «нет». Я говорила ей прекратить, – рыдала она. – А она просила продолжать.
– Этого она не стала бы просить, – будто выплюнул он, дергая меч так, что он оставил на белой коже розовую риску. – Ты уничтожаешь все, что любишь. Все, сука ты психованная. Но черт меня побери, если я дам тебе уничтожить Рэйчел.
Глаза Айви метнулись к моим, на заплаканном лице читался ужас. Губы ее шевелились, но слов слышно не было. У меня свело судорогой живот, когда я увидела, что она согласна с его словами. Дженкс поднес меч к ее горлу. Он сейчас пустит его в ход, и Айви ничего не сделает, чтобы ему помешать.
Он перехватил рукоятку, отвел клинок назад. Айви смотрела на меня, слишком подавленная своей виной, чтобы что‑нибудь сделать.
Нет, – шепнула я в панике. Скрюченные пальцы добралась до борта машины, еле шевеля ногами, я проталкивала себя вперед. Передо мной маячил Джакс, что‑то вереща, и стрекозиные крылья сверкали перед моим темнеющим зрением.
Дженкс, стой! – крикнула я, выпадая из машины. Холодная и твердая как лед мостовая ударила меня в плечо и бедро, оцарапала щеку. Я коротко вздохнула, скорее всхлипнула, и уставилась на серую мостовую, будто это смерть приближалась ко мне. Бог мой, Айви не станет мешать Дженксу ее убить!
– Рэйчел!
Раздался лязг упавшего меча, и вдруг Дженкс оказался рядом, его руки обняли меня, отделили от твердой мостовой. Я изо всех сил смотрела на него, потрясенная, что он так близко. Очень он не любил, чтобы его трогали.
Она не виновата, – выдохнула я, стараясь глядеть ему в глаза. Они были такие зеленые, что я забыла, что хотела сказать. Дыхание у меня звучало хрипло, горло болело. – Она не виновата.
Тс‑с, – шепнул он. Нахмурился, услышав мой стон, взял меня на руки и поднялся во весь рост. – Все будет хорошо. И ты поправишься. Она уедет. Ты больше о ней не волнуйся. Ни один вампир тебя не тронет. Я им не позволю, я это могу. Останусь большим и прослежу, чтобы никто больше тебя не обидел. Все будет хорошо. Я тебя никому больше в обиду не дам.
Вампирская слюна быстро выдыхалась. Пока Дженкс меня нес, я чувствовала, как начинается тяжелая боль, как подкрадывается беспамятство. Мне было холодно, меня трясло.
Дженкс остановился, прижал меня ближе к груди и встал над Айви. Руки его налились твердостью.
– Уезжай, – велел Дженкс. – Собирай веши и уезжай. Когда мы вернемся, тебя не должно быть в церкви. Если ты останешься, ты ее убьешь – как любого, у кого хватает глупости тебя любить.
Она издала какой‑то звук и быстро пошла прочь, в теплую темноту номера.
Мне не хватало воздуху, чтобы заговорить. Тяжелые рыдания Айви слышались одно за другим, и я не хотела, чтобы она уезжала. Боже мой, я только хотела показать, что верю ей. Хотела только понять ее – и себя.
На меня упала тень Дженкса, я задрожала, у меня потекли слезы, и я увидела, как все рушится в прах. Она там плакала, одинокая и потерянная, потом она уедет. Она уедет, потому что я просила ее сделать то, что она сделала. Когда я слушала рыдания Айви, одинокой и пораженной виной, распластанной на дороге, что‑то во мне сломалось, и я не могла больше себе лгать. Это меня убьет.
– Я просила ее меня укусить, – шепнула я. – Дженкс, не бросай ее здесь. Я нужна ей. Я ее просила. – У меня тоже вырвался всхлип, и это было больно. – Я только хотела знать. Я не хотела, чтобы она вот так теряла самообладание.
Дженкс резко остановился под навесом мотеля.
– Рэйчел? – переспросил он, ошеломленный. Щелкнули стрекозиные крылья, и я подумала, какой меня нес, если он пикси.
Айви не было видно, но рыдания прекратились, и я подумала, слышит ли она меня. Самая задыхалась, воздух жег горло. Потрясенные глаза Дженкса были в дюймах от моих. Я обещала, что не уеду, и ей тоже не позволю сбежать с чувством вины. Они мне оба нужны. Айви мне нужна.
– Я должна была знать, – шепнула я, и лицо Дженкса исказилось паникой. – Прошу тебя, – выдохнула я, и милосердная тьма стала заволакивать мне зрение. – Пожалуйста, позови ее. Не бросай ее одну. – У меня закрылись глаза. – Я так больно ей сделала, не оставляй ее.
Не знаю только, успела ли я сказать эту мысль словами до того, как потеряла сознание.
