И отметить его несговорчивый характер

 

Герцог Карл гордился Перонном и ни за что бы не променял его ни на какой другой город. Впрочем, это не совсем точно: он мог бы променять его лишь на Плесси‑ле‑Тур, и то с условием смены почетного звания сюзерена на более почетный королевский венец.

Турнир был в разгаре, когда на ристалище неторопливо въехал незнакомый рыцарь и остановился возле ворот.

– Ого! – громко сказал один из вельмож герцога. – По‑моему, к нам пожаловал сам Трусливый!

– А вы убеждены, виконт, что это трусливый рыцарь? – спросил граф де Кревкер.

– Разумеется! Я с ним встречался дважды, когда ездил к герцогу Бретонскому. Трусливый бывал почти на всех турнирах, однако ни в одном не принимал участия. Более того: он уклонялся от ссор и поединков и сбегал на своей кляче при первом удобном случае. Тогда он удрал и от меня, граф, да, да! Но сегодня он не уйдет!

Де Кревкер спрятал в бороде снисходительную улыбку и стал ритмично постукивать пальцами по рукоятке меча.

– Ваша новая поездка к эрцгерцогу Максимилиану лишила вас самых важных новостей, – сказал он. – Когда это было, что вы ездили в Бретань! С тех пор немало утекло воды, виконт, и ваш Трусливый успел уже побывать в рангах Одинокого, Дьявола, Сатаны и Велиала, потом Белого Скитальца, Жестокого и Свирепого, а теперь, я слышал, зовется Добрым. Хотя последнее имя дано скорее всего иронично. Так что стоит быть осмотрительнее, дорогой Тийе!

– Прозвища ни о чем не говорят, граф.

Кревкер мягко, но настойчиво перебил его:

– И все же, виконт, считаю необходимым сообщить, что еще в Бретани, видимо, до вашего возвращения сюда – этот Трусливый успел натворить немало бед. Однажды он дерзнул ворваться в замок сеньора де Жуанвиля. Представляете, Тийе? Он учинил такой погром, что хозяева замка помышляли уже не о том, чтобы покончить с ним, а о том, чтобы хоть как‑то выдворить его за ворота.

Тийе беззаботно засмеялся:

– Неужели вы всему этому верите, граф? Да посмотрите же на него: он и теперь пугливо жмется к стене на своей кляче!

– Эта кляча, как вы изволили выразиться дважды, дорогой виконт, не уступает лучшим арабским скакунам…

Герцог Карл уже несколько раз делал попытки оглянуться. Наконец не вытерпел и подозвал маршала де Кревкера:

– Любезный граф, перестаньте же шептаться за моей спиной! Что вы там выдумываете про этого рыцаря? Вы знаете, кто он?

– Вряд ли найдется человек, который ответит на подобный вопрос, ваша светлость, – сказал де Кревкер. – Настоящее его имя – Уайт, хотя больше он известен как Белый Скиталец. Одни говорят, будто это побочный сын герцога Бретонского, другие – что он обездоленный кузен Гийома де ла Марка…

– Ну, сплетни меня мало интересуют, граф, – нетерпеливо перебил герцог. Я слышал, он умеет отлично драться? Вот и пусть послужит у меня!

Маршал потеребил свою бороду и наморщил лоб.

– Государь, этого рыцаря зовут также и Одиноким. Пройдя путь от Бретани до Перонна, он нигде подолгу не задерживался, а это может говорить лишь о том, что он сам по себе…

– Перестань, де Корде! – Герцог Карл грозно сдвинул брови. – Клянусь святым Георгием, я не припомню ни одного храброго рыцаря, который не мечтал бы о хорошей школе. А хорошая школа – здесь. Здесь, граф, у меня!

Зная бешеный нрав герцога, Кревкер с минуту помолчал, затем, как бы между прочим, произнес:

– Не могу разглядеть, государь, какой символ на его щите?

– Меч, – буркнул Карл. – Меч с крыльями… Хм! Какой чистюля! Мои наемники красят латы в черный цвет для устрашения врагов, а этот? Доспехи сверкающие, гладкие, без единой вмятины, будто только надел их!.. Что‑то мало похож он на обездоленного родственника!.. А что, граф, если он вызовет на поединок меня?

– Насколько мне известно, ваша светлость, в последнее время он ни разу не лез в драку первым.

– Не рыцарь, а размазня. Эй, Тийе! – крикнул герцог молодому паладину. – Я слышал, ты хотел пощекотать этого белого чистюлю своим доблестным мечом?

– Сочту за честь, всемилостивейший государь! – Тийе отвесил низкий поклон и удалился.

– А если виконту не повезет? – осторожно сказал Кревкер. Герцог даже не взглянул на него.

– Думайте, что говорите, граф. Тийе не хуже Дюнуа владеет оружием! – Карл привалился к подлокотнику кресла и стал нервно покусывать ноготь.

Закончился очередной поединок. Герольд объявил имена следующей пары рыцарей.

Тийе сидел на гнедом скакуне с присущей ему уверенностью, лишь время от времени успокаивая нетерпеливого коня. Спокоен был и Скиталец, хотя его слишком опрятный вид проигрывал в глазах зрителей перед помятыми доспехами противника.

После принятых церемоний противники разъехались на двести ярдов и, пригнувшись к лукам, пришпорили коней. Они неслись, подобно вихрю. Казалось, не существовало силы, которая могла бы их остановить. Они сшиблись на всем скаку. Зрители замерли. Но в следующее мгновение по рядам пронесся вздох разочарования: всадники проскочили друг мимо друга – лишь лязг железа прокатился по площади из края в край.

– Какой позор! – пробормотал герцог Бургундский. Лицо его налилось кровью: он заметил, что странный рыцарь пощадил молодого вельможу и в последний миг отвел направленное в шею противника копье. Это же заметил и де Кревкер, но промолчал.

Между тем Уайт доскакал до каменной стены и остановился, ожидая, что предпримет Тийе. А тот, круто развернув коня, вонзил ему в бока шпоры и снова понесся навстречу. Незнакомец был вынужден дать с места в карьер. Сблизившись, он с такой неуловимой легкостью ударил противника острием копья в грудь, что тот не удержался в седле и свалился на землю. Над площадью повисло тягостное молчание. Поймав бешеный взгляд Карла, герольд объявил поединок законченным и в растерянности озирался по сторонам.

– Я сам вызову его! – прорычал герцог, вскакивая с места, и де Кревкеру и д’Эмерли с трудом удалось удержать безрассудно храброго государя Бургундии от рискованного шага.

Карл остывал медленно. Он сидел, опасаясь поднять глаза, чтобы не выдать бушевавших в нем чувств неловкости и досады.

– Что с Тийе? – тихо спросил он.

Д’Эмерли с готовностью отозвался:

– Ранен, однако не опасно.

– Ранен… А этот чистюля начинает мне нравиться. – Герцог взглянул исподлобья в ту сторону, где находился Скиталец, и мрачно усмехнулся: Какой он, к черту, Свирепый! Клянусь святым Георгием, в нем свирепости не больше, чем у моего шута болтливости!

– Он был таковым, ваша светлость, – посмел возразить д’Эмерли. – До сей поры он не простил ни одному задире и расправлялся с противниками весьма жестоко.

– И все же он не свиреп. И не добр. Просто Белый Чудак. Впрочем, как ни зови его, но, клянусь святым Георгием, это великолепный рыцарь!.. Вот что, Эмерли… Впрочем, лучше ты, Кревкер: предложите ему остаться.

– Государь…

– Экий ты щепетильный, Корде! Ну, отправь к нему д’Эмберкура…

Начался общий турнир. Со стороны ворот наступали бургундцы, навстречу им скакали наемники и несколько странствующих рыцарей. Белый Скиталец участия не принимал. Он смотрел, как сошлись противники, как упали на землю первые неудачники.

В разгар сражения к нему приблизился посланец герцога Карла.

– Прошу господина рыцаря оставить седло и снять шлем, – несколько суховато сказал д’Эмберкур.

Белый Скиталец спешился, но шлема не снял.

– Мое имя Уайт, – представился он. – Я никогда не поднимаю даже забрала, почтенный сеньор, это мое правило.

Д’Эмберкур смутился, не зная, на что решиться. С минуту он рассеянно разглядывал прозрачные камни на шлеме незнакомца, затем, словно позабыв о своей просьбе, сказал:

– Сьер Уайт, герцог Бургундии и Лотарингии, Брабанта и Лимбурга, Люксембурга и Гельдерна…

– Княжества Эно, – нетерпеливо перебил незнакомец, – Голландии, Зеландии, Намюра, Зутфена и так далее, и так далее…

Наслышавшись разного рода небылиц о странном рыцаре, д’Эмберкур вконец смутился и не знал, то ли возмутиться на явную дерзость, то ли пропустить ее мимо ушей и добиваться главного – того, о чем говорил рыцарь почетного ордена Золотого Руна маршал Бургундии Филипп Кревкер де Корде… Он взял себя в руки, басовито покашлял в перчатку и окрепшим голосом продолжил:

– Сьер Уайт, мой государь предлагает вам поступить на службу в доблестное бургундское войско.

Белый Скиталец с минуту молчал.

– Недавно я слышал спор двух людей, – наконец сказал он. – Один утверждал, что человек рождается жестоким и всю жизнь затем дерется, чтобы отвоевать для себя место под солнцем. Другой же говорил обратное: человек рождается добрым для созидания, совершенствования мира. Как полагаете: кто из них прав?

– Несомненно первый. Но…

– Меня этот спор заставил задуматься, почтенный сеньор. В самом деле: что пользы в раздорах, в войне, на которые тратится много времени и денег, которые можно было бы употребить на полезные для людей дела? Я уверен: зло – это тяжелая болезнь человека…

– О чем вы, сьер?

– А вы так и не поняли?

– Погодите. – Д’Эмберкур пристально вглядывался в черную щель над забралом, словно хотел рассмотреть лицо незнакомца, но, так и не поняв, что так вдруг обеспокоило его, спросил: – Что вы такое… говорили?

Тот не ответил. Вскочил в седло и направился к арке ворот.

– Ну что? – спросил ожидавший посланника де Кревкер.

Д’Эмберкур с усилием оторвался от одолевавших мыслей.

– Что‑то в нем… не пойму…

– Он покинул Перонн?

– Да, граф. Он отказался и, кажется, поехал в Плесси‑ле‑Тур.

– К королю Людовику? Этого его светлость нам не простит.

Кревкер досадливо потеребил седую бороду и направился к герцогу. Д’Эмберкур же, поняв по‑своему смысл последних слов графа, разыскал начальника отряда наемников и сказал ему, что Белый Скиталец должен умереть по дороге на Плесси‑ле‑Тур – таков якобы приказ его светлости государя Бургундии.

 

Сообщение пятое