Часть седьмая. Древний Пянджикент

А. Ю. Якубовский, член‑корреспондент Академии наук СССР

 

 

 

Замок на горе Муг

 

В 1933 году в научном мире Москвы и Ленинграда стало известно, что в одном из древних замков Верхнего Зеравшана, в Таджикской ССР, вблизи селения Хайрабад, пастухом Джур‑Али Махмад‑Али была найдена корзина из ивовых прутьев с древними рукописями на палках, коже и хлопчатой бумаге. Никто не знал, что это за таинственные письма, но было ясно, что развалины замка на горе Муг хранят какую‑то тайну. Осенью того же года Академия наук СССР организовала археологическую экспедицию во главе с членом‑корреспондентом Академии наук СССР А. А. Фрейманом, которой было поручено произвести археологические раскопки на горе Муг. С большим трудом достигла экспедиция неприступной вершины Муг. Работа проводилась поздней осенью, в условиях весьма неблагоприятных. Тем не менее результаты раскопок были так значительны, что полностью вознаградили ученых за их трудную работу.

Замок у местного населения носит название «Кала и Муг», что значит «Замок Мугов». Однако в науке он получил наименование «Замок на горе Муг». Расколки развалин этого замка дали многочисленные находки, которые позволили значительно дополнить интереснейшие страницы истории древней Согдианы, страны, в которой жили в древности предки современных таджиков.

Ценность находок прежде всего в богатом собрании согдийских рукописей. 80 документов, найденных на развалинах «Замка Мугов», в большинстве своём написаны на согдийском языке. Они дали учёным новый словарный материал, а также помогут изучению грамматики согдийского языка, который пока еще мало изучен. Согдийские рукописи дали ценный материал и для изучения истории хозяйственной, социально‑политической и культурной жизни древних согдийцев.

Документы согдийского архива были написаны на палках, коже, на шёлковой и хлопчатой бумаге.

Один из документов на коже, написанный на арабском языке, представляет особый интерес. Прежде всего это один из наиболее ранних памятников арабской письменности. К тому же это исторический документ, рисующий состояние Согда в период напряженной борьбы согдийцев с арабами за свою независимость. Этот документ имеет также большое значение для темы «Развалины древнего Пянджикента», так как он представляет письмо пянджикентского князя Диваштича к арабскому наместнику Мавераннахра ал‑Джарраху ибн‑Абдаллаху, правившему в 717–719 годах. В этом письме Диваштич просит его принять участие в судьбе сыновей покойного самаркандского афшина и согдийского ихшида Тархуна и взять их к себе из рук Сулеймана‑ибн‑Абу‑с‑Сари. Кроме согдийских и арабских документов, были найдены три документа, написанные на бумаге, на китайском языке.

В замке на горе Муг были обнаружены разнообразные памятники материальной культуры, которые позволили нам судить о высоком мастерстве ткачей, художников, ремесленников, выделывавших кожи, гончарные, деревянные и металлические изделия. Искусство ткачей, выделывавших шелковые, шерстяные и хлопчатобумажные ткани, было очень высоко. Фрагменты шелковых тканей сохранились в таком хорошем состоянии, что можно говорить не только о характере выделки и фактуре, но также о цвете, красках и рисунке. Из девяти видов шёлковых тканей, найденных на развалинах «сЗамка Мугов», каждая замечательна своей окраской и фактурой.

Шёлковая ткань синего цвета; по густому синему фону вытканы шелковыми золотистыми нитками звезды, одни с перлами, другие с сердцами в середине.

Шёлковая ткань фисташкового цвета; по фисташковому фону светло‑золотистыми нитками выткан растительный орнамент, группирующийся у полукруглых арочек.

Шёлковая ткань пурпурного цвета; орнаментирована той же краской, несколько более сгущенного тона.

Шёлковая ткань светлосинего цвета, близкого к голубому; орнаментирована теми же нитками.

Шёлк темнофисташковый; орнаментирован золотистыми шелковыми нитками.

Золотисто‑зеленый шёлк; орнаментирован по зелёному фону кругами с перлами и розеткой посередине.

Ткань шёлковая зеленого цвета; орнаментирована теми же нитками.

Ткань шёлковая синяя; орнаментирована белыми параллельными полосами.

Ткань шёлковая белая плотной выделки.

Среди находок имеются предметы, которые указывают, на что шли эти ткани. Как можно судить по сохранившемуся небольшому куску ватного стёганого халата или кафтана, шёлковая синяя ткань с золотистыми звездами употреблялась на верхнее теплое платье, не говоря о том, что ода шла на изготовление рубах, шароваров, легких кафтанов и т. д.

Насколько разнообразны были шёлковые ткани, употреблявшиеся для своих нужд согдийской знатью, можно судить по стенным росписям, найденным нашей экспедицией на развалинах древнего Пянджикента. На них изображены как представители местной согдийской дехканской знати, так и соседних владений. Дехкане эти одеты в кафтаны из богато орнаментированной (узорчатой) шёлковой ткани весьма высокого качества. По выделке и стилю эти ткани близки к тем, которые мы видели среди находок в замке на горе Муг.

Возникает вопрос: местного происхождения эти ткани или они привезены из Китая или Ирана? Второе предположение надо исключить совершенно. Письменные первоисточники дают полное право утверждать, что Согд и согдийцы имели больше опыта в изготовлении шелковых тканей и торговле шелками, чем персы и тем более византийцы. Даже если бы был найден в Иране ряд тканей VI–VIII веков, аналогичных тем, что мы имеем в собрании из замка на горе Муг или в изображениях на стенных росписях древнего Пянджикента, то и тогда мы получили бы больше оснований сказать, что они завезены из Согда в Иран, а не наоборот.

Является также вопрос: имеются ли ткани, привезенные из Китая? На этот вопрос не трудно ответить, так как китайский орнамент легко отличить от орнамента согдийского и персидского. Несомненно, есть и ткани, привезенные из Китая, но значительная часть найденных нами тканей безусловно местного происхождения.

Среди находок тканей следует отметить шерстяную ткань пурпурного цвета с параллельными узкими полосами светлозелёного цвета.

В собрании из замка на горе Муг имеются я образцы хлопчатобумажных некрашеных тканей, так называемые карбасы. Их много сортов: от грубых в толстую нитку до самых тонких. Все они из местного хлопка. Небезынтересно, что среди находок есть небольшая горсть хлопка‑сырца, дающего нам возможность выяснить сорт хлопка, который вызревал тогда в Согде, в районе, близком к Самарканду.

Из хлопковых ниток, между прочим, имеются хорошего плетения головные сетки, по видимому, для сохранения женских причесок. Дошли до нас и разнообразные шнурки и толстые нитки – хлопчатобумажные и шерстяные. Имеются также хорошо сохранившиеся образцы войлока типа кошм.

Много образцов кожи как в отдельных кусках, так и в виде разнообразных изделий, от грубой и никак еще не обработанной кожи жеребца с сохранившимся на ней волосами до тонко обработанной, служащей материалом для рукописи или для покрытия деревянной коробочки.

Изделия из кожи представлены в виде мягкой обуви, близкой по форме к той, что бытует и ныне у торных таджиков, а также в виде нескольких сортов пергамента, употребляемого для рукописей. Характерно, что за ненадобностью той или иной рукописи на коже последняя не выбрасывалась и употреблялась на разные изделия. Такой исписанной кожей покрывались ножны для узких мечей, сделанные из тонких деревянных пластин, и другие предметы. Кожей покрыты плетёные ивовые небольшие корзины, а также деревянные боевые щиты, как видно на примере щита с изображением согдийского всадника. Вышеупомянутая деревянная коробочка, между прочим, обтянута очень тонко обработанной кожей, выкрашенной в темнозеленый цвет, с розеткой из сусального золота в центре. Все кожаные изделия сшиты кожаными нитками из сухожилий, Нет надобности особо подчеркивать, что все изделия из кожи были не привозного, а местного происхождения.

В собрании предметов из замка на горе Муг имеются и явно привозные предметы из Китая, Таковы фрагменты деревянных изящных коробочек, поверхность которых (внутренняя и наружная) покрыта толстым слоем блестящего лака – чёрного и красного. Подобные предметы в Согде и в частности в Пянджикенте не были случайными, а встречались часто, так как систематическая торговля Средней Азии с Китаем порождала обмен товарами.

Среди предметов, найденных на горе Муг, нужно выделить также и прекрасные плетения из ивовых прутьев. Это искусство у жителей Пянджйкента и, поввдимому, у согдийцев VII–VIII веков стояло очень высоко. Корзины четырехугольные, круглые, обшитые кожей и хлопчатобумажной тканью и не обшитые. Широко распространены были изделия из дерева: в собрании имеются деревянная лопата, глубокая ложка с длинной ручкой, половина деревянной неглубокой миски с ножками, прекрасные деревянные двусторонние гребня, деревянные пуговицы и др.

Наконец, имеется много мелких предметов из железа, бронзы, кости в виде пряжек, обкладок и т. д.

Совершенно особое место занимают предметы, относящиеся к вооружению древних согдийцев. Мы имеем в виду согдийские стрелы. Подавляющее большинство их сделано целиком из местного прочного камыша. Имеются экземпляры составные: передняя часть стрелы камышовая, а задняя из хорошо отточенного дерева, хотя в одном случае передняя часть деревянная, а задняя камышовая. В месте соединений части стрелы натуго затягивались тонкими нитками из сухожилий. Как правило, камышовые стрелы в своей задней части имеют оперение. Камыш с четырех сторон надрезан, в надрезы вставлены перья, концы которых собраны в заднем конце стрелы и нагуго обвязаны тонкими нитками из сухожилий. Это четырехстороннее оперение стрел и давало верность полету в нужном направлении.

В задней своей части камышовые стрелы, как правило, были окрашены красной, желтой, синей и, реже, черной краской. Стрела здесь окрашивалась неравными участками, причём для контура, отделявшего одну краску от другой употребляется чёрный цвет. Камышовые стрелы в задней своей части, в том месте, где стрела накладывалась на тетиву лука и где пальцы сжимали ее перед выпуском из лука, усыпаны песком, который введен в краску на клею. Сделано это для того, чтобы получалось нужное сцепление, без чего стрела могла выскользнуть из пальцев. На стрелах составных, в тех случаях, когда задняя часть деревянная, конец, который накладывался на тетиву, натуго обматывался слоем тонких ниток из сухожилий.

 

^{Фрагмент согдийских стрел из тростника и дерева. Замок на горе Myг}

 

^{Древние гребни. Замок на горе Муг}

 

^{Замок на торе Муг. Согдийская рукопись на коже. Начало VIII века}

 

^{Замок на торе Муг. Печать с изображением головы на согдийском документе. Начало VIII века (Немного увеличена)}

 

Здесь же были найдены и деревянные стрелы диаметром в поперечном сечении около одного сантиметра. Эти крупные стрелы обмотаны нитками из сухожилий. Надо думать, что стрелы эти были или от больших луков, или даже от самострелов.

 

Щит князя Диваштича

 

Среди памятников материальной культуры, найденных в замке на горе Муг, наибольшую ценность представляет деревянный щит, обтянутый кожей с изображением согдийского всадника из среды дехканской знати. К сожалению, щит не дошел до нас в целом виде. Сверху и снизу у него отбиты куски, вследствие чего у всадника не сохранилось головы, а у лошади – ног. В длину щит имеет 61, а в ширину 23 сантиметра. Изображение всадника дано на мягко‑жёлтом фоне. Лошадь породистая, крупная, хорошо обученная. Корпус лошади и фигура всадника покрыты тем же желтым, только более темного тона, цветом, слегка оранжевого оттенка. Лошадь и всадник оконтурены красными и частично черными линиями. Шея лошади красиво изогнута, черная густая грива отливает темнозелёным цветом. Голова лошади увенчана шарообразным красным украшением на стержне. Нижняя часть морды покрыта красной повязкой. На лошади видна богатая сбруя. Деревянное седло с высокой лукой покрыто чепраком, кольцеобразные ремни охватывают грудь и круп лошади. Всадник в боевом длинном кафтане, покрывающем ноги, сидит в седле в чуть изогнутой изящной позе. Кафтан, повидимому, покрыт параллельными поперечными кожаными пластинками, примитивна изображенными красными линиями. Слева у всадника висит на перевязи несколько спущенный вниз длинный меч. К нему привешен короткий боевой, нож, типа кортика, слева же подвешено большое кожаное налучье, из которого торчат концы двух луков, сзади видно оперенье стрелы, находящейся в колчане, привешенном справа. В левой, изогнутой, руке всадник держит булаву, а в правой изящным жестом уздечку лошади, которая находится в состоянии бега. Таково самое краткое описание щита с изображением согдийского всадника из замка на горе Муг. Не исключена возможность, что щит этот принадлежал князю Диваштичу или кому‑нибудь из его ближайшего окружения. Во всяком случае, как и все остальные предметы из замка на горе Муг, щит относится к началу VIII века нашей эры.

В чём же научная ценность щита? В том, во‑первых, что он представляет собой совершенно выдающийся памятник живописного искусства древних таджиков, во‑вторых, щит изображает нам не только лошадь, но и всадника в полном вооружении. Если присоединить к вооружению всадника на щите упомянутые выше стрелы из замка на горе Муг, то мы получим деревянный щит, обтянутый кожей, боевой кафтан, длинный меч, булаву, луки и налучье, стрелы, колчан и другие предметы вооружения.

Остановимся сначала на щите как памятнике древнетаджикской живописи. Прежде всего бросается в глаза, что это – подлинное произведение искусства, причем искусства не завозного, а местного и самобытного. В буржуазной историографии широко распространён ложный, исторически неверный, реакционный взгляд, согласно которому народы Средней Азии в древности и средние века все свои художественные произведения в литературе, изобразительном искусстве и архитектуре творили путем подражаний образцам, взятым из Ирана и созданным раньше их персами. Уже внимательное изучение всадника на щите из замка на горе Муг говорит, что у этого произведения искусства очень мало сходного не только с памятниками живописи сасанидского Ирана, которых, кстати говоря, дошло до нас значительно меньше, чем таких же памятников Средней Азии, но и с изображениями всадников (по большей части иранских шахиншахов) на сасанидских блюдах. Отличия проявляются не только в самом стиле изображений, но и в их деталях: в манере носить оружие, в расположении его на левой или правой стороне тела и т. д. Интересно, что у «согдийского всадника» имеется немало сходства с изображениями на стенных росписях в буддийских монастырях далекого Синьцзяна (восточный Туркестан). Сходство выражается в близком характере костюмов – например, кафтан согдийского всадника сходен с кафтанами всадников, приносящих дары Будде, на стенных росписях пещерных монастырей в Синьцзяне, – а также в манере подвешивать меч и другие предметы вооружения.

Некоторые черты сходства проглядывают и в характере рисунка и в подборе красок. Чем же объясняется это сходство согдийского всадника со стенными росписями из Синьцзяна? Неужели здесь возможно было какое‑то влияние одного искусства на другое в смысле внешнего воздействия? Нам представляется, что нет надобности прибегать здесь к «теории влияний». Сходство это объясняется проще. Известно, что значительное количество согдийцев в течение V–VII веков, а в меньшем числе и раньше, в качестве переселенцев заселило немало районов по торговой дороге из Согда в Китай, вплоть до китайской стены, главным образом в Семиречье, долинах Тарима и Ак‑Су в Синьцзяне. Здесь многие из согдийцев оставили веру своих отцов и стали буддистами, а еще чаще сами переселившиеся согдийцы были уже до переселения буддистами, что облегчало им внедрение в среду местного синьцзянского населения. Не подлежит сомнению, что пришельцы – земледельцы, ремесленники и торговцы – оказались крупной культурной силой на новых местах, что не могло не сказаться и на самом искусстве, на стиле стенных росписей в буддийских монастырях. Известно, что художественные традиции у народа держатся долго, даже в условиях переселения на новые земли, в обстановке новой культурной среды. Согдийцы перенесли свои навыки, технику, художественные приёмы и вкусы в поселения в долину Тарима и Ак‑Су в Синьцзяне, что и сказалось на отмеченной выше стенной живописи в Синьцзяне. Отсюда, конечно, и та близость, которая имеется в буддийских памятниках Синьцзяна и Согда. Это скажется, как мы увидим ниже, и на пянджикентских стенных росписях.

Несколько слов ещё о научном значении деревянного щита с изображением согдийского всадника как источника для изучения согдийского вооружения. Согдийцы, как известно, были народом, любящим свободу и независимость, и отличались воинственным духом, когда это надобно было для защиты своей земли от нападения врагов. Их вооружение находилось на уровне своего времени, но отличалось чертами своеобразия. Эта особенность в научной литературе уже отмечена, правда не на согдийском, а хорезмийском материале. Особенность эта сказывается прежде всего в форме самого оружия, например мечи согдийские – длинные и узкие, а мечи персидские того же времени – короче и шире. Иная манера носить их у согдийцев и персов: согдийцы привязывают свои мечи слева, причём, если судить не только по щиту с изображением согдийского всадника, а и по стенным росписям VII–VIII веков из Пянджикента, спускают их несколько на ремнях с пояса. Разная манера у согдийцев и персов носить луки: согдийцы их складывают в особые кожаные сумки – налучья, из которых и торчат концы луков, персы налучья не носят. Имеются, конечно, и другие отличия, но и сказанного достаточно, чтобы ясно представить черты своеобразия и в этой области культуры у древних таджиков.

 

^{Рукоять из слоновой кости}

 

Находки в замке на горе Муг тесно связаны с Диваштичем – владетелем Пянджикентского княжества, Это был один из самых влиятельных владетелей в Согде. Характерно, что согдийские документы из замка на горе Муг именуют Диваштича не только «господином Панча», как звали кратко Пянджикент, но и «согдийским царем и господином Самарканда». Как это понять? Только в одном смысле, – что в какие‑то годы он выл действительно самаркандским афшииом и согдийским ихшидом, не переставая оставаться и владетелем Пянджикента. Пока еще в науке не установлены точные годы, когда это имело место, Вероятнее всего это были последние годы его жизни, когда согдийцы не захотели мириться с предательской политикой своего царя Гурека и, повидимому, отказавшись признавать его власть, передали её Диваштачу.

Пянджикентское княжество имело в длину, если считать по течению Зеравшана, немного более чем 100 километров. Во всяком случае, вверх по реке оно доходило до замка на горе Муги несколько выше, вниз по реке оно простиралось до того места, где была поставлена плотина Варагсар, что и значит «голова плотины»; теперь здесь находится селение Рабат‑и‑Ходжа. Место это в ирригационном отношении издавна было очень важное: отсюда отходил большой арык, поставлявший воду в Самарканд и его окрестности.

В пянджикентское владение входили, повидимому, частично земли по Магиан‑Дарье и Кштуту, во всяком случае, земли, находящиеся в нижнем течении этих рек. Значение самого городя Пянджикента обусловливалось несколькими важными причинами. Прежде всего Пянджикент был последним городом Согда, если двигаться вверх по Зеравшану, в горы. Выше городов не было, имелись только селения и горные замки, расположенные в излучине, при впадении горных саев в Зеравшан или другие реки – Кштут, Магиан‑Дарью, Фан‑Дарью, Ягноб‑Дарью, Искандер‑Дарью и т. д.

К Пянджикенту с гор по горным тропам сходились торговые пути от указанных выше горных селений и замков. В Пянджикент свозили с гор кожи, овечью шерсть, прекрасный сухой урюк, а из Пянджикента везли всё, что выделывали селения и города Согда: шёлковые, хлопчатобумажные ткани, вооружение, изделия из золота и серебра, керамику и т. д.

Не случайно, что в документах на согдийском языке, найденных в замке на горе Муг, часто встречается термин «бадж» в значении «торговая пошлина», а также связанный с ним термин, обозначающий «сборщик торговых налогов». Эти факты определённо указывают, что в Пянджикенте была настоящая таможня, которая и производила в пользу пянджикентского владетеля систематические взимания со всех товаров, идущих в горы и обратно. Имел большое значение Пянджикент и в качестве религиозного центра. В одном из важных[19] документов XVI века, в котором говорится о землях в районе Пянджикента, принадлежавших потомкам Ходжи‑Ахрара, Пянджикент назван Мугкеде‑и‑Пявджикент. В самом этом названии заключено представление людей XVI века о прошлом Пянджикента как места святилищ древних мугов, молившихся в храмах огня. В настоящее время, после того как раскопаны в древнем Пявджикенте уже два домусульманских храма, значение его как религиозного центра подтверждается целиком. Не был ли Пянджикент действительно религиозным центром в домусульманское время каких‑то пяти селений, что и значит самое название Пянджикент?

 

Кто такие согдийцы?

 

Развалины согдийского замка на вершине горы Муг, прекрасные памятники древней культуры и архив согдийских рукописей – всё это говорит о высокой культуре народа, жившего в древней Согдиане в VI–VIII веках нашей эры.

Кто же такие согдийцы? Какое отношение они имеют к современным таджикам?

Оседлая народность в бассейне Зеравшана, в там числе и Верхнего Зеравшана, носила имя согдийцев по имени страны Согда, которую они заселяли. По языку своему согдийцы относились к восточно‑иранской группе. Их соседями в степях, примыкающих к Согду, были кочевники‑тюрки. Согдийцы являются предками современных таджиков и отчасти узбеков, живущих в бассейне реки Зеравшана. Давно уже согдийцы потеряли свой прежний согдийский язык и стали говорить по‑таджикски. Учёные лингвисты до сих пор ещё не решили вопроса, откуда пришёл этот таджикский язык. Развиться из согдийского он не мог. Одна из наиболее обоснованных гипотез[20] происхождения таджикского языка может быть сведена к следующему. Таджикский язык существовал в древности в качестве языка населения, которое жило в южном Таджикистане и северном Афганистане. Население это, в древности именуемое бактрийцами, вместе с согдийцами и образовало единую народность, получившую имя таджиков. Кроме согдийцев и бактрийцев, в состав таджиков вошли и другие близкие км группы племён и мелких народностей, говоривших по большей части на языках, близких к согдийскому или бактрийскому. Из двух этих основных языков наиболее сильным оказался бактрийский, который и победил. Процесс слияния этих восточноиранских народностей происходил в VIII–IX веках, в период формирования и победы в Средней Азии феодальных отношений. Единый, образовавшийся из этих этнических слагаемых, народ стал именоваться таджиками, а язык, на котором они говорили, – таджикским. У нас имеются все основания утверждать, что к концу X века в основном процесс этот закончился, т. е. что «согдийцы» и «согдийский язык» доживали свои «последние дни».

В VI–VIII веках Средняя Азия, точнее Междуречье – оседлые области между двумя крупнейшими в Средней Азии реками – Аму‑Дарьей и Сыр‑Дарьей, – не были объединены в одно государство. Здесь жили небольшими владениями, представлявшими укрепленный город и подчиненную ему небольшую область. Таких мелких владений, расположенных по долинам Зеравшана, Кашка‑Дарьи, Ангрена и других рек, было немало. Однако владения эти не могли жить в состоянии политической распыленности как из‑за угрозы набегов со стороны кочевников, так и в силу опасности постоянных внутренних раздоров. Вот почему между территориальными группами этих владений были союзы, правда, не очень прочные. Такие союзы существовали в долине Зеравшана, на Кашка‑Дарье и в других областях. Так, в долине Зеравшана, от Пянджикента до Кермине, была целая федерация владений, охватывавшая земли древней Согдианы, или Согда. В эту федерацию входили Самарканд, Маймург, Пянджикент, Иштихан, Кушания, Арбинджан, Дабусия и другие более мелкие владения, например Сабаскас, Баяркас и т. д. Главным из них был Самарканд, царь которого с титулом афшина владел Самаркандом, а с титулом ихшида – всем Согдом.

Второй значительный союз владений по Зеравшану группировался вокруг Бухары; в него входили Вардана, которая была соперницей Бухары и в прежние времена играла первую роль в низовьях Зеравшана, Пейкенд, Рамтин и др. Владетеля Бухары титуловали бухар‑худат, а Варданы – вардан‑худат. Политически бухарская федерация была менее сильной, чем согдийская с центром в Самарканде. Своя федерация владений была в долине Кашка‑Дарьи во главе с городом Кешем.

Более прочная федерация была в Осрушане (Сутрушане) – области, лежащей между Джкзаком, Хавастом (ныне железнодорожная станция Урсатъевская), Ленинабадом (Ходжент) и Замином. Во главе этого союза владений стоял дом Кавуса с титулом афшина. Немало владений было и на территории древней Бактрии, большая часть которой лежала к северу от Аму‑Дарьи, в долинах Саган‑Руда (ныне Сурхан‑Дарья), Кафирнигана и Вахшской долине (между Пянджем и Вахшем). В стороне от этих владений в нижнем течении Аму‑Дарьи лежал древний Хорезм со столицей в Кяте – единственная из областей, где цари с титулом хорезмшахов держали действительную власть над всем Хорезмом. Наиболее сильными в политическом отношении и богатыми в культурном были в VI–VIII веках Согд и Хорезм.

Остановим наше внимание на Согде. Выше указывалось, что каждое из мелких владений, входивших в согдийскую федерацию, состояло из города и небольшой области, ему подвластной. Города по площади своей были тогда небольшими. Самым большим был Самарканд, площадь которого равна была примерно 2 километрам. Остальные города были значительно меньше. Так, площадь древнего города Пянджикента имеет 19 гектаров, не считая его цитадели, лежащей непосредственно за городскими стенами. В городах Согда того времени население, несмотря на значительную плотность построек, было небольшое: едва ли оно превышало, если исключить Самарканд, 3000–5000 человек. Население городов состояло из местной согдийской землевладельческой знати, к которой принадлежали также и высшие священнослужители домусульманских храмов – зороастрийских, манихейских, а также храмов, посвященных местным божествам. К городской знати должны быть отнесены и купцы, ведшие караванную торговлю с другими городами Средней Азии и с отдельными странами – Ираном, Византией, с одной стороны, Индией и Китаем – с другой. Купцы в те времена ещё не выделились из состава земледельческой знати, так как были ещё крупными земельными собственниками не только в городах, но и за его пределами. К числу городских жителей надо отнести и свободных ремесленников, которых в ту пору было немного. Для дофеодального города характерно ещё большое количество рабов, выполнявших своей рабочей силой все виды хозяйственной жизни города. Среди них были ремесленники, чернорабочие, домашние слуги и даже воины, охранявшие городские стены, дворцы правителей и даже частные богатые дома, К числу городских жителей нужно отнести и войско местных владетелей, так как военные отряды размещались как в цитадели, так и в самом городе.

Войско, конное и пешее, было малочисленное, но хорошо вооружённое. Состояло оно из наёмников и рабов. По свидетельству китайских авторов того времени, хорошо знакомых с жизнью Средней Азии, согдийские владетели имели военные отряды численностью от 500 до 1000 человек, реже в несколько тысяч воинов. Согдийские владетели с общим титулом дехкан (наиболее крупные из них титуловались, как выше сказано, ихшидами, афшинами и т. д.) были у себя не только носителями светской власти, но и духовной. В их руках была и высшая жреческая власть, что проявлялось в их участии в празднествах, связанных с культом местных божеств.

За пределами города, бывшего политическим, торговым и культурным центром, находились селения земледельцев – дехи древних согдийцев. Селения эти были окружены стенами, иногда даже имели башни. Внутри этих селений помещалось укрепленное жилище местного дехкана, а также дома простых, но свободных еще земледельцев. Последние жили в обстановке порядков сельской общины, причём укрепленное селение, называвшееся тогда дехом, и сельская община совпадали.

Местный дехкан (в VIII–IX веках его называли также михтар) и был главой сельской общины. Земледельцы подчинялись распоряжениям своего михтар а, который был вместе с тем посредником между местным царьком и земледельческим населением в отношении налогов и повинностей, которые лежали на сельской общине. Жили земледельцы большими патриархальными семьями, в состав которых входили не только свободные члены, но и рабы. Уже с V века Согд, как и другие области Средней Азии, начал переходить к новым производственным отношениям – феодальным. Особенно интенсивно процесс этот происходил в VI–VIII веках.

Процесс этот выражался в том, что наиболее бедные члены сельской общины подпадали под экономическую зависимость крупных землевладельцев; не имея возможности прокормиться на своём небольшом участке земли, они в качестве издольщиков обрабатывали на тяжёлых для себя условиях земли дехкан, получая 1/4, а то и 1/6 часть урожая в свою пользу, остальное отдавая крупному землевладельцу. Постепенно эти беднеющие земледельцы становились зависимыми от крупных землевладельцев и назывались в Согде и других областях среднеазиатского Междуречья (между Аму‑Дарьей и Сыр‑Дарьей) кедиверами.

Через эксплуатацию кедиверов и проходило развитие феодальных отношений в Согде. С каждым десятилетием число кедиверов увеличивалось, и ещё недавно свободное земледельческое население Согда теряло былую свою свободу, Согд, как и другие области Средней Азии, был богатой в сельскохозяйственном отношении страной, В те времена он имел развитую оросительную систему каналов, выведенных из Зеравшана; большая часть тех арыков, которая действует в окрестностях Самарканда в XIX и начале XX века, была уже в действии в конце VII, во всяком случае, в начале VIII века. Обилие воды, которая росходилась по множеству арыков в долине Среднего и Нижнего Зеравшана, давало жизнь полям, огородам, бахчам и садам.

По свидетельству современников, Согд был цветущим краем. Там: вызревали люцерна, пшеница, ячмень, рис, хлопок, виноград, урюк, слива, персики, яблоки, груши, инжир и другие плоды. Большое место в сельском хозяйстве занимало тутовое дерево, листья которого питали шелковичного червя. В городах и селениях были развиты ремесла, производство хлопчатобумажных, шелковых и шерстяных тканей, выделка посуды из обожженной глины, изделия из кожи, металла и т. д., о чём ниже нам еще придется сказать более подробно.

В VI–VIII веках оседлая Средняя Азия на всей своей территории находилась в состоянии перехода от рабовладельческого общества к феодальному. Это значит, что рабовладельческие отношения перестала играть в общественной жизни прежнюю господствующую роль. Рабский труд перестал в сельскохозяйственном и ремесленном производстве занимать господствующее место. Наряду с этим, прежде свободное земледельческое население, жившее в обстановке порядков сельской общины, начинало терять свободу и выделяло из рядов своих беднейших членов значительные группы зависимых людей. Иначе говоря, наряду с ослабевающим рабовладельческим способом производства развивался феодальный способ производства. Период этот в советской историографии принято называть дофеодальным. От феодализма в полном смысле этого слова дофеодальный период отличается тем, что земледельцы, т. е. крестьяне, не были ещё закрепощены, а только находились на пути к этому состоянию.

Издревле Средняя Азия была страной, где рядом с культурными оседлыми районами, которые лежали оазисами по долинам рек, находились степи, где жили племена и союзы племен кочевников‑скотоводов. Отношения между кочевой степью я культурными оседлыми оазисами были то мирными, а то и очень враждебными. Обе стороны экономически нуждались друг в друге. Кочевники поставляли на рынки городов и селений скот, мясо, кожи, шерсть, ковры, молочные продукты, а оседлые продавали глиняную посуду, грубые и тонкосортные ткани – шёлковые, хлопчатобумажные, шерстяные, хлеб, изделия из железа и многое другое.

Однако в Средней Азии, так же как и в других странах, где кочевники и оседлые были непосредственными соседями, в древности и раннее средневековье мирные отношения часто сменялись войнами между ними. По большей части инициатива враждебных действий исходила из среды кочевников. Став уже классовым обществом, кочевники в лице своей знати искали всякого удобного случая для набега на соседние культурные оазисы, где можно было захватить богатую добычу – скот, ткани, оружие, золото, серебро, хлеб, просо, рабов, рабынь. Грабительские набеги иногда перерастали в длительные завоевания, когда кочевники в лице своей правящей династии и поддерживавшей ее военно‑кочевой знати захватывали верховную власть над определенной группой богатых оседлых оазисов.

 

Кочевники‑тюрки

 

В VI–VIII веках соседями оседлых согдийцев были кочевые тюрки, которые уже тогда переходили на оседлый труд не только в долинах Чирчика, Ангрена, но и Зеравшана. Тюрки‑кочевники почти со всех сторон окружали оазисы Средней Азии, Их было много в Семиречье и Кашгаре, где были сосредоточены главные силы западнотюркского каганата, в Фергане, на юге современного Таджикистана, в Вахшской долине, долине Кафиркигина, Саган‑Руда (Сурхан‑Дарья), по правому берегу Зеравшана, долине Кашка‑Дарьи и других местах. Отдельные племена тюрков и тюркский язык существовали задолго до возникновения самого термина тюрк, который появился лишь в VI веке. Первоначальное значение этого термина не носило этнического характера. Термином этим обозначали политическое объединение племен. Как сильный союз племен тюрки появились только в середине VI века.

С тех пор этот термин прочно установился и им стали обозначать племена и народности, говорящие на языке тюркской системы. В 563–567 годы тюрки из Семиречья проникли на юг, в среднеазиатское Междуречье, и разгромили эфталитов[21] и их державу. С этих пор тюрки захватили верховную власть над оседлыми оазисами Междуречья, за исключением Хорезма.

В чём же выражалась власть тюрков над Согдом, Усрушаной, бухарской федерацией владений и другими частями Средней Азии? В том, что они собирали в лице хана западнотюркского каганата систематические дани. Своих военных отрядов во владениях согдийцев тюркские ханы не держали, гражданских правителей не посылали. Вместе с тем влияние на политическую жизнь они, несомненно, имели, старались подчинить местные согдийские династии своей политике, особенно в отношениях с Ираном и Китаем.

Характерно, что к началу VIII века, за полтора столетия, прошедшие со времени разгрома эфталитской державы, канская династия, члены которой были царями всех владений Зеравшанской долины, в значительной степени была отюрчена браками с женщинами, являвшимися близкими и дальними родственницами ханов западнотюркского каганата.

Тюркизация в языковом смысле настолько проникла в придворную среду в Бухаре и Самарканде, что мать малолетнего бухар‑худата Taxшады в конце VII века, не сохранившая потомкам своего имени, известна в источниках под тюркским титулом «хатун», что значит «госпожа». Имя самаркандского афшина в начале VIII века было Тархун, что явно указывает на происхождение от тюркского титула «тархан». Тюркизация правящей династии сказалась и в Осрушане. Осрушанские афшины в VIII веке, в период арабского завоевания, происходили из династии, частично отюрченной, хотя подавляющее количество населения этой области было ираноязычным, по языку близким к согдийцам.

Тюрки‑кочевники в VI–VIII веках представляли собой уже классовое общество. Основная масса рядовых кочевников‑скотоводов, носившая названия «будун» или «кара‑будун», была свободной. Наряду со свободными людьми были и рабы. Последние добывались войной с соседями – кочевниками и оседлыми. Господствующим классом в кочевом тюркском обществе была военная кочевая знать, обладавшая большим количеством скота и рабов. Среди этой знати выделялись главы отдельных племён и родов, носившие титул «бег» («бег‑беги»).

В VII–VIII веках, в обстановке усиления военной и хозяйственной мощи кочевой родоплеменной знати, ухудшилось положение рядовых кочевников. Попадая в экономическую зависимость, они частично теряли и личную свободу, что сказывалось в зарождении особых отношений, которые лучше всего формулировать, как отношения «полупатриархальные, полуфеодальные». Что это значит? А значит то, что родо‑племенные порядки ещё сохранились, однако они целиком превратились в руках кочевой знати в орудие эксплуатации рядовых кочевников и установления феодальных повинностей. Однако процесс феодализации был ещё только в самом зачаточном состоянии.

Согдийские владения в VI–VIII веках вели оживлённую торговлю между собой и с иноземными странами: Ираном и Китаем. Так, из одного Самарканда в течение 20 лет, т. е. в период между 627 и 647 годами, направлено было в Китай десять торговых посольств. Вместе с купцами в состав посольства входили люди, которым давались дипломатические поручения. Часто последние выполнялись теми же купцами. Большую роль в торговле с Китаем в качестве товара играли среднеазиатские лошади из Ферганы, Саганиан (по Саган‑Руду) и Вахшской долины, а также стекло. Из Китая шли главным образом шёлковые ткани. К самаркандским караванам присоединялись и купцы из более мелких владений, лежащих в долине Зеравшана. Особое место занимал Пейкенд, богатый город, купцы которого были известны своими товарами далеко за пределами Средней Азии. В согдийской торговле с Китаем большое участие принимали и купцы‑тюрки, торговавшие главным образом ханскими товарами.

Успехи согдийских купцов в торговле шелком во второй половине VI века вызвали большую тревогу в сасанидском Иране. Персидские власти, учитывая, что шелководство в самом Иране широко развилось, решили запретить согдийцам торговлю с Византией через территорию Ирана. Когда при Хосрове Ануширване в конце 60‑х годов VI века в Иране появился торговый караван из Согда во главе с Маниахом[22], согдийским купцом, сасанидский царь долго не давал никакого ответа на торговые предложения, а затем закупил товары и публично сжёг их, как бы демонстративно показывая, что Иран не нуждается в шёлке из рук согдийских купцов. Согдийские купцы, поддерживаемые западнотюркским каганатом, не хотели мириться с потерей иранского рынка и пути через Иран в Византию, вследствие чего сделали вторую попытку заключить торговый договор с сасанидским правительством. Однако вторая попытка кончилась ещё большей неудачей. Почти весь караван погиб, будучи отравлен. Это была крупная неудача не только для согдийских купцов, но и западнотюркского хана. Последний предложил согдийцам завязать с Византией непосредственные торговые сношения, найдя туда обходный, минуя Иран, путь.

С этой целью западнотюркский хан Истеми направил торговое посольство во главе с тем же согдийским купцом Маниахом к византийскому императору Юстиниану II. Посольство прошло в обход Каспийского моря с севера, вышло на Северный Кавказ, пересекло Кавказский хребет и прибыло в Константинополь. Здесь посольство заключило договор с Византией, который содержал статьи не только торгового, но и политического характера. Обе стороны обязывались помогать друг другу в борьбе с Ираном. Посольство это успело выполнить свою миссию в течение 568–569 годов.

В ответ на это тюркосогдийское посольство Юстиниан II направил из Византии к западнотюркскому хану Истеми посольство во главе с Земархом. Оно прошло тем же путём, что и караван Маниаха, побывало, повидимому, в городах согдийцев и вышло в Синьцзян (восточный Туркестан), где в районе к северу от Кучи прибыло в ставку Истеми, которого византийцы именовали Дизавулом. Рассказ об этом посольстве сохранился у византийского историка Менандра. В рассказе имеются весьма интересные детали о ставке западнотюркского хана.

Сношения тюркского каганата и согдийдев с Византией не имели значительных торговых и политических последствий. Дело в том, что в конце VI века с приходом в Китае к власти суйской династии (589–671 годы) положение западнотюркского каганата сильно пошатнулось. Отношения между тюрками и китайцами изменились в корне. Экономический подъём Китая содействовал усилению его военной мощи. В происшедшем военном столкновении тюрки были сильно ослаблены и временно подчинились Китаю. Колебания в отношениях между тюрками и Китаем не могли не отражаться на положении дел в Средней Азии и прежде всего в Согде. Усиление Китая приводило к ослаблению влияния тюрков в оазисах Средней Азии, и наоборот. Во второй половине VII зека тюрки вновь потерпели ряд поражений со стороны Китая, что и привело к продвижению китайского влияния на запад. В Согде, Бухаре и долине Кашка‑Дарьи – в Кеше – появились даже китайские чиновники, которые по приказу китайского императора сделали попытку установить китайские административные порядки, однако китайское деление на «префектуры» фактически было только на бумаге: китайцы были далеко, тюрки сильно ослаблены, и согдийские владения имели все основания стать вполне самостоятельными. Давно перед народами Средней Азии не было таких благоприятных условий для экономического, политического и культурного роста, как конец VII века. Однако этому естественному подъёму не суждено было осуществиться, так как на оазисы среднеазиатского Междуречья надвигалась грозная опасность в лице завоевателей арабов.