2020-06-08
76
Конспект: «Литература централизованного русского государства».
Вступление. К концу XV в. политическое объединение северо-восточной Руси вокруг Москвы было в основном завершено. Укрепление централизованного государства протекало в напряженной политической и идеологической борьбе. В централизации управления были заинтересованы и появившаяся новая социальная прослойка – служилое дворянство, и торгово-ремесленное население городов, и, в конечном счете – широкие массы трудящихся. Старые удельные порядки отстаивала родовитая знать, бояре-вотчинники, стремившиеся сохранить феодальные права бесконтрольной власти в своем уделе. Первоначально эта борьба выражалась в столкновении двух враждующих между собой церковных группировок «стяжателей» и «нестяжателей».
Борьба церковных группировок. Идеологами черного духовенства, крупных церковных феодалов выступили новгородский архиепископ Геннадий и Иосиф Волоцкий (Иван Санин) (1439 – 1515). Защищая интересы «воинствующей церкви», Геннадий выдвинул доктрину превосходства «священства» над «царством», а Иосиф пытался доказать, что царям должно поклоняться лишь «телесне», а «не душевне», «воздавати им царскую честь, а не божественную».
Активно борясь с новгородскими и московскими еретиками, Иосиф ставит своей задачей укрепить авторитет воинствующей церкви, авторитет монашества. Противникам института монашества – московским еретикам Иосиф противопоставляет свой «Устав» (краткую редакцию). «Устав» требует «общее житие» монахов, отказа от владения личным имуществом, обязательного «рукоделия» (труда) и соблюдения строжайшей дисциплины, иерархической субординации.
Главным обличителем ереси выступает Иосиф Волоцкий. В «Просветителе» он опровергает основные положения новгородско-московской ереси, выдвинув против еретиков тяжкое обвинение в «жидовстве». Волоцкий игумен добился у правительства Ивана III принятия жестоких мер по отношению к еретикам: руководители движения были казнены, а большая часть еретиков выслана.
На соборе «нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернъцы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием». Против Нила Сорского выступил Иосиф Волоцкий – ссылаясь на авторитет «писания», греческих и русских святых, основателей монастырей, он доказывал необходимость монастырского землевладения: «стяжания церковныя – божия суть стяжания».
Точка зрения Волоцкого игумена была поддержана митрополитом Симоном и большинством участников собора. Ее сторонники получили название «иосифлян», или «стяжателей», а их противники – «нестяжателей», или «заволжских старцев», от имени которых выступал Нил Сорский.
Таким образом, собор 1503 г. способствовал окончательному идеологическому оформлению двух группировок в русской церкви – «стяжателей» и «нестяжателей». И хотя возобладала точка зрения «иосифлян», они, однако, вынуждены были пойти на компромисс со светской властью, согласившись с тем, что без санкции великого князя монастыри не могут расширять своих земельных владений, а прежние владельцы могут выкупать у монастырей некогда принадлежавшие им земли.
Иосиф Санин в 1507 г. отдает Волоколамский монастырь под патронат Василия III, превращаясь, по словам своих противников, в «дворянина великого князя». Иосиф и его сторонники начинают активно поддерживать политику Василия III, направленную на укрепление централизованного государства.
Другую группировку в русской церкви, оформившуюся к началу XVI в., возглавил Нил Сорский (1433 – 1508). Он родился в Москве и, видимо, принадлежал к дьяческому роду Майковых, постригся в Кирилловом монастыре на Белом озере, совершил путешествие в Константинополь и на Афон.
Центральные произведения Нила Сорского – «Устав», написанный после возвращения с Афона, и «Предание о жительстве скитском» (80-е – начала 90-х годов XV в.). В них дана программа умеренных реформ монастырского уклада. Говоря о предпочтении «скитского жития» «общему», Нил в «Предании» главным требованием правильной монастырской жизни считает умеренность как в «куплях и потребах» так и в получении «милостыни» от «христолюбцев». Основа нравственной жизни монахов, по мнению Нила, – «рукоделие», труд.
«Устав» излагает учение Нила о «мысленном делании», необходимом монаху для борьбы со «страстными помыслами» и для достижения нравственного совершенства. Это учение опирается на творения Нила Синайского, Иоанна Лествичника, а также византийских и афонских исихастов; в то же время оно обнаруживает глубокие знания Нилом внутреннего мира человека.
Нил Сорский отрицал политическую роль монашества, выдвигал его нравственное, духовное значение. Вассиан Патрикеев доказывал, что «монастырям сел не подобает держать», и при этом ссылался на интересы крестьян. Эта апелляция к народу, «зашита» его интересов, исходящая от представителя боярской оппозиции, весьма примечательна.
Борьба «иосифлян» и «заволжских старцев» завершается в первой трети XVI столетия торжеством «иосифлян».У кормила церковного управления становятся выходцы из Иосифо-Волоколамского монастыря.
Возникшая в начале XVI в. полемика «иосифлян» и «заволжских старцев» оставила неизгладимый след в литературе, способствовала развитию публицистики, которая достигла своего небывалого расцвета в XVI столетии. Проблемы государственной власти единодержавного правителя, характера и предела его «самовластия» стоят в центре внимания публицистических произведений.
«Повесть о мутьянском воеводе Дракуле»
«Сказание о Дракуле воеводе, или Повесть о мутьянском воеводе Дракуле», созданная в конце XV в., ставит вопрос о характере власти единодержавного властителя, о значении его личности и занимает важное место в развитии жанра историко-легендарной повести.
В 40-е годы прошлого столетия А. X. Востоков выдвинул предположение, что автором ее является государев дьяк Федор Курицын.
Исторический прототип Дракулы – воевода Влад Цепеш, управлявший Румынией в 1456 – 1462 и 1476 гг. О его необычайной жестокости в Европе ходило много рассказов. Текст русской повести вероятнее всего восходит к устным рассказам, услышанным ее автором в Венгрии и Румынии.
Написанная в форме посольской «отписки», «Повесть о Дракуле» главное внимание сосредоточивает на деяниях самовластного воеводы.
Эти деяния излагаются в форме небольших, преимущественно сюжетных рассказов-анекдотов, где первостепенное значение приобретает диалог, а судьба персонажа зависит от ума и находчивости. «Зломудрый» и одновременно «велемудрый» государь превыше всего ценит в человеке ум, находчивость, умение выйти из затруднительного положения, воинскую доблесть, честность, ревностно оберегает пиетет «великого государя». «Грозный», неподкупный владыка ненавидит «во своей земли» зло и казнит всякого, «аще ли велики болярин, или священник, или инок, или просты», за совершенное им злодеяние, никто «не может искупиться от смерти», «аще и велико богатство имел бы кто».
Дракула, имя которого в переводе с румынского означает «дьявол», необычайно жесток: велит прибить гвоздями «капы» (шляпы) к головам послов, которые по обычаю своей страны не сняли их, явившись к «государю велику» и учинив тем самым ему «срамоту»; казнит воинов, которые были ранены в спину; сажает на кол посла, осудившего жестокость Дракулы; сжигает стариков, калек и нищих, мотивируя свой поступок «гуманными» целями: тем самым он освободил их от нищеты и недугов, «и никто же да не будет нищ в моей земли»; обедает «под трупием мертвых человек», а слугу, который заткнул нос, «смраду оного не могии терпети», велит посадить на кол; приказывает отсечь руки нерадивой ленивой жене, муж которой ходит в рваной сорочке; даже сидя в темнице, куда его бросил, захватив в плен, венгерский король, Дракула «не оставя своего злого обычая» и предает казни мышей.
Автор повести почти не высказывает своего отношения к поведению героя. Вначале подчеркивается «зломудрие» Дракулы, а затем негодование автора вызывает «окаанство» воеводы, убившего мастеров, сделавших по его заказу бочки для золота. Такое мог содеять «токмо тезоименитый ему диавол», утверждает автор. Измена Дракулы православию и переход по требованию венгерского короля в «латыньскую прелесть» порождает дидактическую тираду автора, который осуждает его за то, что он «отступи от истины и остави свет и приа тьму», а поэтому «и уготовася на бесконечное мучение».
В целом же повесть лишена христианского дидактизма и провиденциалистского взгляда на человека. Все поступки Дракула совершает по своей воле, не подстрекаемый к ним никакими потусторонними силами. Они свидетельствуют не только о его «зломудрии», но и «велемудрии» «великого государя», честь и достоинство которого он ревностно оберегает.
Не прославляя и не осуждая своего героя, автор повести как бы приглашал читателей принять участие в решении центрального вопроса – каким должен быть «великий государь». Этот вопрос затем становится главным в публицистике XVI в.
«Хожение за три моря»
Выдающимся произведением конца XV в. является «Хожение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина, помещенное под 1475 г. в Софийской летописи.
Свое «хожение» в Индию Никитин совершал с 1466 по 1472 г. Он был одним из первых европейцев, вступивших на землю «брахманов», о громадных богатствах и сказочных чудесах которой рассказывали «Александрия» и «Сказание об Индии богатой».
«Хожение» – это драгоценный исторический документ, живое слово человека XV столетия. Для своего произведения Афанасий избирает жанр путевых записок, очерков. В отличие от «путешествий-хождений» XII – XIII вв., его «хожение» лишено религиозно-дидактических целей. Никитин едет в неведомую русским людям Индию для того, чтобы собственными глазами видеть ее, чтобы там «посмотреть товаров на Русскую землю». Таким образом, не только любознательность, но и практическая сметка купца руководила Афанасием в его путешествии.
На основании «Хожения за три моря» мы можем отчетливо представить себе незаурядную личность русского человека, патриота своей родины, прокладывающего пути в неведомые страны ради «пользы Руския земли».
Пытливо присматриваясь к нравам и обычаям чужой страны, Афанасий свято хранит в своем сердце образ родины – Русской земли. Чувство родины обостряется на чужбине, и хотя на Руси много непорядков, ему дорога его отчизна, и он восклицает: «Русская земля, да будет богом хранима!.. На этом свете нет страны, подобной ей, хотя вельможи Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной и да будет в ней справедливость!»
Православная вера является для Никитина символом родины. Отсутствие возможности точного и строго соблюдения религиозного обряда в чужой стране вызывает у него чувство горечи. Никакими угрозами невозможно заставить Афанасия «креститься в Махмет дени», т. е. принять мусульманство. Переменить веру для него равносильно изменить родине. Однако Афанасий чужд религиозного фанатизма. Он внимательно присматривается к религиозным верованиям индийцев, подробно описывает буддийские святыни в Парвате, религиозные обряды и замечает: «...правую веру бог ведает».
«Хожение за три моря» отличается обилием автобиографического материала, Никитин подробно описывает свои внутренние переживания. Однако центральное место в «Хожении» занимает обстоятельный рассказ Афанасия об Индии.
Русского человека интересуют быт и нравы чужой страны. Его поражает «черный» цвет кожи местных жителей, их одежда: «...люди ходят нагы все, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу плетены». Особенно странным и необычным для русского человека был вид «простоволосых» замужних женщин. Не едят индийцы «никоторого мяса», а едят днем дважды, а ночью не едят и не пьют вина. В пищу употребляют «брынец» (рис) да «кичири» (морковь) с маслом, да «травырозные едят». Перед приемом пищи омывают руки, ноги и прополаскивают рот. Едят правою рукою, а ложки и ножа не знают. Во время еды многие накрываются покрывалом, чтобы их никто не видел.
Бросается в глаза Афанасию социальные неравенство и религиозная рознь: «...сельскыя люди голы велми, а бояре сильны добре и пышны велми; в все их носять на кроватех своеих на сребряных, да пред ними водят кони в снастех золотых...»
Описание Индии у Афанасия Никитина строго фактично, и лишь в двух случаях он приводит местные легенды.Такова легенда о птице «гукук» в городе Алянде. Она летает по ночам и кричит «гу-кук» и на «которой хоромине сядет, тут человек умрет»; а кто ее хочет убить, «то ино у нее из рта огонь выйдет». Вторая легенда, приводимая Никитиным, – это легенда об обезьяньем князе, навеянная, очевидно, индийским эпосом «Рамаяной».
Заканчивается «Хожение» кратким путевым дневником о возвращении героя на родину.
Его «Хожению» чужда книжная украшенная речь.Просторечная и разговорная лексика русского языка переплетается с арабскими, персидскими и турецкими словами, усвоенными Никитиным во время путешествия. Характерно, что к иноязычной лексике он прибегает и тогда, когда выражает свои сокровенные мысли о Русской земле, о любви к родине и осуждает несправедливость русских вельмож. Примечательно, что в «Хожении» нет никаких тверских областнических тенденций. В сознании Афанасия Тверь, ее «Златоверхий Спас» сливаются с образом Русской земли.
Отличительная особенность стиля «Хожения» – его лаконизм, умение автора подмечать и описывать главное; точность и строгая фактичность. Все это выгодно отличает «Хожение за три моря» от описаний Индии европейскими путешественниками.
