Еще один шаг, дорогая

 

Первый шаг – это начало второго.

Французская пословица

 

Если бы в июне 2013 года мне сказали, что я буду участвовать в марафоне, я бы не поверила и громко рассмеялась. Тем не менее в августе я пробежала дистанцию и получила за это медаль.

Небольшое уточнение – я не пробежала, а скорее прошла дистанцию. Но это было сорок два километра.

Еще одна важная деталь – я вешу больше 150 килограммов. Кроме этого, у меня астма, хотя она мне не мешает, потому что я принимаю хорошее лекарство. Но и это не все. У меня синдром общей тревожности. Я – социофоб и очень боюсь негативных высказываний в свой адрес.

Несмотря на все эти проблемы, в середине августа я записалась на марафон. Я решила, что это поможет мне похудеть и быть в хорошей форме. После этого я начала тренироваться, то есть ходить.

О том, что я собираюсь участвовать в марафоне, было известно всего нескольким людям: членам семьи и паре близких друзей.

Я тренировалась до середины сентября. Потом у меня начался аврал на работе, и для тренировок просто не оставалось сил. Кроме того, я была волонтером, и на это тоже нужно было время. Поэтому я стала тренироваться реже.

Тем не менее все шло более или менее нормально до того дня, когда мне надо было получить номер участника марафона. Я очень переживала о том, что организаторы подумают, когда меня увидят. Я совсем не была похожа на марафонца.

 

Но я получила номер без каких-либо комментариев. Все остальные брали еще майки, но я решила, что у них наверняка нет моего размера. И тут я начала сомневаться, что смогу пробежать всю дистанцию. «Зачем мне марафон? – думала я. – Это же массовое и семейное мероприятие, на которое приходят люди с детьми. Вряд ли среди участников будут люди с лишним весом, как у меня».

Ночью перед забегом мне снились кошмары. Когда я проснулась утром, у меня снова появились сомнения. Но я не хотела разочаровывать членов моей семьи и нескольких друзей, которым сообщила о своем участии. Потом я вдруг вспомнила, что забыла постирать свой костюм для бега. Магазин Walmart открывался в 8 утра, а забег начинался в 10.

Я посмотрела прогноз. Обещали солнечную, но совсем не жаркую погоду. Я решила, что, если правильно одеться, все будет нормально.

Я пыталась найти для себя причину, по которой стоит отказаться от марафона, но не смогла придумать ничего убедительного. Поэтому я поехала в Walmart, купила трусы для бега и майку и поспешила к месту старта.

Очень быстро я поняла, что никто не обращает на меня внимания. Каждый участник беспокоился только о том, как он сам пройдет дистанцию. Я немного успокоилась, хотя у меня оставались волнения по поводу того, что подумают обо мне спортсмены, когда будут меня обгонять.

Но пути назад уже не было. Я начала идти, воткнув в уши наушники с музыкой, чтобы не слышать язвительных комментариев, которые наверняка будут отпускать в мой адрес атлеты.

Вскоре у меня заболела икра. «Наверное, я плохо размялась перед стартом», – подумала я. Меня обгоняли, сказывался недосып, и я начала нервничать. Я старалась дышать размеренно и пыталась себя успокоить.

Потом я подумала, что участвую в марафоне не для того, чтобы выиграть. Мне надо было только пройти дистанцию. Я соревновалась не с другими, а сама с собой. Придя к этому выводу, я успокоилась.

И тут я заметила, что обгонявшие меня люди стараются меня поддержать! Пробегавшие мимо спортсмены одобрительно кивали, показывали большие пальцы и даже подбадривали меня словами: «Молодец, не сдавайся!» Я не могла понять, зачем они это делают. Из сочувствия? А может, такое поведение принято в среде настоящих спортсменов? В общем, я решила, что причина не так важна, а важно то, что от такого отношения я почувствовала себя более уверенно.

Я шла и повторяла про себя: «Еще один шаг, дорогая, еще шаг!» Эти слова были мне хорошо знакомы. Их я использовала, чтобы себя подбодрить, когда моя социофобия обострилась в 2007 году. И сейчас эта фраза стала для меня своего рода девизом. Когда происходит не то, чего мне хотелось бы, и я начинаю из-за этого нервничать, я повторяю про себя: «Еще один шаг, дорогая, еще шаг!» Тогда я двигаюсь вперед, и каждый шаг приближает меня к цели.

Я сделала над собой усилие, забыла усталость и вскоре увидела впереди палатку и финишную линию. Я попыталась ускорить шаг, но была очень усталой и голодной.

Я приближалась к финишу, и людей по обе стороны дороги становилось все больше. Многие из них хлопали и подбадривали спортсменов криками. Я была очень благодарна всем, кто нас поддерживал.

И вот когда наконец оставалось всего несколько метров, я перешла на бег. Финишную прямую я пересекла бегом, вложив в свой рывок последние силы.

Я услышала, что кто-то выкрикнул мое имя. Это была моя сестра, которая приехала поболеть за меня вместе с нашим отцом. Я почувствовала себя не так одиноко.

А потом мое имя и фамилию объявили в громкоговорителях в числе других финишировавших спортсменов. Я была очень горда. Меня поздравил радиоведущий местной радио станции, который объявлял результаты марафона.

Я участвовала в марафоне и очень горжусь этим достижением. По результатам оказалось, что я пришла не самой последней. Я решила, что на следующий год тоже запишусь на марафон и на этот раз не пройду дистанцию, а пробегу ее.

Женевьев Госселин

 

Доброе сердце

 

Сила рождается в сердце, она растет и дает плоды, семена которых всходят в сердцах других людей.

Майкл Доминико

 

Мой муж, с которым я прожила сорок два года, скоропостижно скончался, оставив меня без страховки. Мне было нечем платить по счетам. Раньше я была учительницей, но не работала последние двадцать лет и очень боялась вернуться к профессии преподавателя. Я подрабатывала в местном колледже и вела курс садоводства, но желающих пройти его было немного, и занятия часто отменяли.

Один из коллег спросил, не хочу ли я преподавать в мужском приюте. Он сказал, что среди обитателей приюта есть настоящие преступники, и я очень испугалась. Я подумала, что не справлюсь с такой работой, и отказалась.

Но через несколько недель моя финансовая ситуация стала катастрофической. Банк собирался отнять мой дом и машину за долги, и я решила принять это предложение. Мне было семьдесят семь лет, и других вариантов не предвиделось.

В первую очередь я должна была связаться с колледжем и уточнить, осталась ли вакансия, которую мне предлагали ранее. Как выяснилось, предложение было в силе. Я прошла интервью, после которого мне сказали: «Вы – именно тот человек, который нам нужен».

Я очень волновалась из-за этой новой работы. Я боялась, что меня могут изнасиловать, избить или ограбить. Я переживала, что могу не справиться, потому что долго не работала. Но выхода у меня не было.

Я приехала в неблагополучный район города, где был расположен приют. Из-за деревьев рядом со зданием вышли несколько мужчин с рюкзаками. «Неужели они живут в лесу? – подумала я. – Как они там выживают? И как ко мне будут относиться?»

Я медленно поднялась по лестнице, ведущей к двойным дверям. Я слышала, что вышедшие из леса мужчины идут за мной следом, и очень волновалась. В здании была серьезная охрана. Охранник ручным металлодетектером проверял всех входящих. «Боже, куда я попала?!» – с ужасом подумала я. За моей спиной с лязгом захлопнулась тяжелая дверь. Я так испугалась, что мне захотелось в туалет, куда меня проводил охранник. Я чувствовала себя преступником, которого даже в туалет водят под конвоем.

Не знаю, как мне удалось пережить следующие три часа, когда я преподавала. Меня очень удивило, что на мои вопросы мужчины отвечали очень вежливо.

– Кто-нибудь знает, как правильно посадить луковицу тюльпана? – спросила я.

– Да, мэм, – ответил, улыбаясь, мужчина, сидевший в самом конце стола. – У моей бабушки был прекрасный сад. Мне бы хотелось посадить цветы, когда я выберусь отсюда и куда-нибудь перееду.

– А вы знаете, что такое натуральное хозяйство? – поинтересовалась я.

Мне ответил тот же мужчина:

– Это когда вы растите все необходимое, чтобы прокормить себя и свою семью.

В последующие три недели я лучше узнала своих учеников. У каждого из них была своя очень непростая история. Все они потеряли работу, и многие из них были разведены. Некоторые совершили преступления, кое-кто сидел в тюрьме за вождение автомобиля под воздействием алкоголя или наркотиков. Во время занятий иногда заходили сотрудники, чтобы взять у учеников анализ крови на СПИД и наличие в крови запрещенных препаратов. В этом приюте жило несколько безработных ветеранов, которые воевали в Афганистане. Я столкнулась с таким количеством мужчин, лишенных работы и надежды на светлое будущее, что совершенно позабыла о своих страхах. У них не было дома и семьи, они долго не видели своих детей.

Вскоре у меня сложились с ними самые дружеские отношения. Когда в моем классе появилось много новых учеников, один из охранников сказал: «Не волнуйтесь, Анита. Мы за вами следим и в случае чего вас защитим». Охранники и ученики не раз говорили, чтобы я не боялась, потому что никто меня и пальцем не посмеет тронуть.

Когда я рассказала им, что моя собака заболела и ее пришлось усыпить, один из учеников по имени Алан, который был безработным ученым, подошел и обнял меня.

– Не переживайте, Анита, – сказал он. – Все мы за вас молимся.

Бывший солдат Терри подарил мне цветок, который сорвал в лесу.

– Мы вас очень любим. У вас доброе сердце, – сказал он.

Когда бывший первый сержант Глен узнал, что у меня нет денег даже на то, чтобы купить себе еды, он прошел три километра до ближайшего магазина и на свои продуктовые марки купил мне хлеба, масла, яиц и охлажденную курицу.

– Нельзя, чтобы солдат голодал на посту, – сказал он и улыбнулся.

Однажды после занятий я нашла в журнале посещаемости мятую купюру в 100 долларов.

– Кто положил сюда эти деньги? – спросила я со слезами на глазах.

– Там еще записка есть. Вы ее прочитайте, – ответил один из учеников.

Трясущимися руками я развернула салфетку, на которой было написано:

«Ничто не осквернит чистоты твоей души.

Ничто не отнимет любовь, которая есть в твоем сердце.

Ничто не остановит людей, которые о тебе заботятся.

От твоей семьи».

Я вытерла слезы.

– Благодарю вас от всей души. Я рада, что нахожусь там, где я нужна, – сказала я.

Иногда посторонние люди могут увидеть, что у тебя на душе и на сердце. Надо набраться смелости и поверить в то, что ты можешь жить и быть счастливой рядом с теми, кого ты раньше боялся.

Анита Стоун

 

Сила детского голоса

 

Если человек не может идти в ногу с теми, кто идет рядом, то он просто слышит звуки другого барабана. Пусть шагает в такт музыке, которую слышит, какой бы далекой и странной она ни казалась.

Генри Дэвид Торо

 

Был обычный летний день, пятница. Люди гуляли по улицам, катались на велосипедах, ели на летних верандах ресторанов. Посетителей кафе и баров было так много, что они стояли у входа в заведения.

У нашей семьи, как и у многих других, было много забот – работа, необходимость оплачивать счета, заниматься детьми, возить их на дополнительные занятия, дни рождения и так далее.

Но суету будней кардинально изменило одно слово. Аутизм.

– У вашего сына аутизм, – сказала врач-психолог.

Она произнесла это будничным тоном, хотя ее слова буквально выбили почву у нас из-под ног. Мне казалось, что я готова услышать этот диагноз, но я ошибалась.

У нас уже были основания предполагать, что с младшим сыном Кейси что-то не так. Тогда ему было три с половиной года. Он был ласковым, счастливым и веселым, но говорил всего две или три фразы и мог неожиданно «застрять» на одном действии или слове, словно кто-то нажал кнопку воспроизведения одной песни на повторе. У него были проблемы с мелкой моторикой, желудком и сном и странности в поведении. Позже мы узнали, что все это – симптомы расстройства аутистического спектра.

В первую очередь мы обратили внимание на его неразвитую речь. Казалось очень странным, что у него нет качеств, которыми в избытке наделены другие члены нашей семьи. Отец Кейси знает три европейских языка, два диалекта хинди и даже суахили. В детстве он жил с родителями за границей. Наш старший сын растет двуязычным и одинаково хорошо говорит на английском и французском. А я – писатель. Так что в нашей семье никто за словом в карман не лезет.

Никто, за исключением младшего сына.

Все, что нормальные дети усваивают слету – грамматику, намеки, иронию и язык жестов, – Кейси надо было внушать долго и упорно, словно трудно дающийся второй язык, который в его случае был первым. Мы скрупулезно и методично начали его учить. При этом учиться пришлось и нам самим. К нам на дом два раза в неделю приходил логопед и в течение часа объяснял то, что все мы до этого воспринимали как должное, – основы изучения языка. Медленно, шаг за шагом логопед соединял воедино разрозненную информацию, которая, как мы надеялись, со временем поможет нашему сыну свободно выражать свои мысли и чувства.

Мы впряглись в бесконечную череду посещений врачей и самых разных терапевтов. По мере того как Кейси начинал обретать голос, я поняла, что теряю свой.

Любой писатель и одновременно родитель маленького ребенка знает, как сложно выкроить время, чтобы побыть в одиночестве и поработать. У меня был ребенок, требовавший больше времени и внимания, чем обычный, поэтому я практически потеряла возможность писать. Все время уходило на посещение с Кейси специалистов, изучение литературы про аутизм и отделение научных фактов от выдумок. Мне приходилось лавировать в лабиринтах необъятной системы государственного здравоохранения и законодательства о страховании и налогообложении семей с детьми-инвалидами. Кроме этого, надо было, чтобы наш второй ребенок не чувствовал себя обделенным вниманием.

Мой партнер, с которым я жила, оказался на высоте и проявил себя с самой лучшей стороны. Он прошел курсы и стал сертифицированным специалистом прикладного поведенческого анализа. Тем не менее воспитание и забота о детях отнимали все наши силы.

Но они были потрачены не зря – Кейси развивался. Он ходил в особый детский сад, где с ним занимались прекрасные специалисты. По вечерам и в выходные мы возили его к терапевтам и дополнительным учителям.

Через год напряженной работы Кейси начал говорить предложениями из пяти и иногда даже восьми слов. Порой его можно было назвать болтливым. Грамматика у него хромала и продолжает хромать, и он очень редко может обсуждать абстрактные идеи – то, что не находится в его непосредственном поле зрения. Тем не менее он свободно произносит слова, и чаще всего нам понятно, что он имеет в виду.

Я была несказанно рада даже небольшим успехам Кейси. Когда после месяцев упорных занятий, тренировок и практики он произносит предложения, все мы ему аплодируем, а он победно улыбается. Я никогда не думала, что верно подобранное наречие или правильная грамматическая конструкция «субъект – глагол – объект» может вызвать такой бурный прилив радости, но при аутизме каждое слово, которое вы слышите из уст своего ребенка, бесценно.

Совершенно ясно, что линия поступательного развития Кейси никогда не будет выглядеть как у других детей – в виде графика, медленно и неуклонно идущего вверх. Кривая развития Кейси прыгает и скачет, словно ее лихорадит. Ему, например, трудно ответить на вопрос: «Весело было сегодня?», но он бойко перечисляет названия остановок на многих маршрутах автобусов, которыми мы ездим.

В два с половиной года он, к нашему глубочайшему изумлению, сумел открыть сейф в номере отеля, но не мог ответить на вопросы «Как тебя зовут?» и «Сколько тебе лет?». Сейчас ему уже пять, и он иногда все так же затрудняется ответить на эти вопросы (вид у него такой, будто он не понимает, зачем это нужно). Аутизм – это гремучая смесь отставания и опережения в развитии, и никогда нельзя сказать заранее, какая именно сторона проявится в тот или иной момент. Вот такая жизнь у Кейси. Он постепенно, шаг за шагом, обретает свой голос, а мы чувствуем гордость за него и за себя – и очень, очень большую усталость. Его личное путешествие стало в той же степени и нашим собственным.

Я не ожидала, что мне придется пройти по тому пути, который мне выпал. Тем не менее я иду по нему осознанно и одновременно интуитивно, не ропща и благодаря Господа за все хорошее, что мне встречается. Когда вы узнаёте, что в мире есть дети с физическими и умственными ограничениями (а этих детей очень много), ваша жизнь меняется раз и навсегда. Перестаешь думать такими категориями, как «нормальный» или «обычный» ребенок, и начинаешь верить в возможность, словно это твоя новая религия. Детям, которым сложно ходить, говорить или есть, приходится трудиться гораздо больше, чем их сверстникам, и мы можем только изумляться их открытости и жизнерадостности.

Возможно, я лишь на время потеряла свой голос и он становится более глубоким, звучным и сильным благодаря боли сочувствия. Постепенно проявляется голос Кейси, он меняет мой собственный, и это мне нравится. Любопытно, что процесс моего творчества сейчас очень напоминает кривую развития Кейси. Когда у меня появляются идеи, то они не развиваются и зреют, а выливаются на страницу уже готовыми произведениями или их частями.

Я принимаю жизнь такой, какая она есть. Я буду и впредь помогать Кейси, одновременно понимая, что не стоит подгонять мою собственную музу. Надо дать ей возможность развиваться естественным путем.

Кэтлин О’Грейди

 

Выздоровление

 

Превратите свои раны в мудрость.

Опра Уинфри

 

Однажды в июле мой младший брат Терри погиб. Он пытался спилить дерево и мгновенно умер от сильного удара по голове. Так я потеряла брата.

Я очень горевала и решила отдать долг его памяти, став медсестрой. В школе медсестер я хорошо училась. На втором году обучения, экономя на бензине, я начала ездить вместе с Джин, которая работала инструктором отделения реанимации. До школы было семьдесят пять километров, и по дороге мы рассказывали друг другу семейные истории. Я объяснила Джин, что смерть брата подтолкнула меня к выбору профессии, а также что я очень боюсь получить пациента с серьезной травмой головы. Джин слушала и сочувствовала мне.

На последнем курсе во время практики Джин приставила меня к пациенту с мозговой травмой. Узнав об этом, я начала молить Господа о помощи. Мне очень не хотелось, чтобы мой прошлый болезненный опыт повлиял на мою работу.

Когда я пришла в отделение реанимации, мне сообщили, что пациенту делают вторую операцию, чтобы удалить сгусток крови и уменьшить кровяное давление в мозге. Доктора не давали никаких обнадеживающих прогнозов. Однако у Терри вообще не было шансов, а у этого человека они были. Он все еще боролся за жизнь. Я молилась за этого пациента и членов его семьи, которые ждали исхода операции в больнице.

Днем и вечером я внимательно изучила медицинскую карту больного. Ему было девятнадцать лет, его звали Сэм. Он был самым младшим в большой семье, и с ним случился несчастный случай, очень похожий на тот, от которого умер Терри. Сэм работал в компании по стрижке деревьев. Когда его подняли к кроне дерева, ему на голову упала ветка. Потом он почти час провисел вниз головой, пока его не вынули из страховки. У него в черепе была трещина и сгусток крови в мозге. Ему установили устройство, снимающее внутричерепное давление. Он дышал через трубку, мочился через катетер, а в его артерии были вставлены капельницы. К нему уже приходил священник и отпускал ему грехи, причем два раза.

Впервые я увидела Сэма на следующее утро. Голова его была обмотана бинтами, он лежал без движения и ни на что не реагировал.

Колени у меня подкашивались, но я точно знала, в каком состоянии он находится, какие препараты ему вводят, что показывают датчики и экраны приборов. Я понимала, что и когда надо делать. В отделении реанимации все детали имеют большое значение.

– У меня все получится, – твердила я про себя. Вся моя прошлая жизнь и подготовка как будто вели меня к этому пациенту. Я положила свою руку на руку Сэма.

– Доброе утро, Сэм. Я твоя медсестра, и зовут меня Нэнси, – произнесла я. Потом я сообщила ему, какой сейчас день недели, число, время, и в двух словах рассказала о погоде. Делая все необходимое, я постоянно говорила с ним. Он не реагировал.

В зале для посетителей я подошла к матери Сэма и представилась. Она стала рассказать мне о сыне и своей семье. Я попросила ее принести проигрыватель, чтобы Сэму можно было включить его любимую музыку, и семейные фотографии, которые я повешу там, где их видно с кровати. Я хотела таким образом стимулировать Сэма, чтобы он вышел из комы.

На следующий день я поставила любимую музыку Сэма. Я делала все, что должна делать медсестра, и при этом рассказывала ему, как листья желтеют, а у дорог продают яблоки и сидр. Он не реагировал. Странно было наблюдать, как этот высокий и сильный человек лежит совершенно неподвижно.

Однажды, пытаясь надеть на него пижамные штаны, я произнесла: «Сэм, можешь мне помочь? Подними ногу». И вдруг его нога поднялась над кроватью сантиметров на пятнадцать. Я постаралась не показывать свою радость и сказала: «Спасибо. А вторую можешь поднять?» И он сделал так, как я его просила! Но эти движения были не осознанными, а рефлекторными, потому что он не пришел в сознание и не открыл глаз.

На следующее утро мне сказали, что ночью он начал дышать сам. Я вошла в палату, вложила свою руку в его и сказала, что буду с ним целый день. И представьте себе, он сжал мою ладонь! Я попросила его сжать ладонь другой руки, и он это сделал! Весь день я с ним разговаривала. Однако он не открывал глаз.

На следующий день Сэм начал поворачивать голову в ту сторону, откуда звучал мой голос. Я привела в палату его мать.

– Сэм, – сказала я, и он повернул ко мне голову, – пришла твоя мама.

По его щеке поползла слеза.

– Сэм, – повторила я, стоя за спиной его матери, – здесь твоя мама. Пожалуйста, открой глаза.

Я наблюдала, как его веки задрожали, и он открыл глаза.

– Посмотри на свою мать, – повторила я.

Его взгляд сфокусировался, и он заплакал. Я немного опустила бортик кровати, чтобы матери было легче обнять сына.

Состояние Сэма стало быстро улучшаться, и вскоре его перевели в отделение реабилитации.

Через несколько недель я зашла в это отделение и услышала, как кто-то окликнул меня по имени. Я повернулась и увидела мать Сэма. Мы обнялись. Старая женщина улыбалась. Рядом с ней стоял высокий и красивый молодой человек. Его голова обросла коротким ежиком волос, закрывавших многочисленные шрамы.

– Привет, Сэм, как у тебя дела? – спросила я.

Он наклонил голову набок и, немного запинаясь, произнес: «У тебя очень знакомый голос». Я почувствовала в горле комок.

– Я была твоей медсестрой, когда ты лежал в реанимации, – объяснила я.

– Тебя зовут Нэнси, – произнес Сэм запинаясь. – Мне о тебе мама рассказывала.

Я смотрела на него, словно передо мной было чудо. На две недели наши жизни переплелись воедино, после чего выздоровел не только он, но я сама.

Потом, когда мы с Джин вместе ехали в школу, я набралась храбрости и спросила ее, зачем она назначила меня работать с пациентом с травмой головы. Ведь она прекрасно знала историю смерти моего брата. Джин ответила, что была уверена не только в моих профессиональных качествах, но и в силе моего характера. Джин хотела, чтобы я поборола свой страх. Она добавила, что была рядом и внимательно следила за происходящим, чтобы в случае необходимости прийти мне на помощь. Меня очень тронули ее доброта и забота.

Через несколько месяцев я получила от семьи Сэма букет цветов с открыткой, на которой было написано: «Нашему ангелу!» Действительно, мне кажется, что во время нашего с Сэмом выздоровления за нами следил ангел-хранитель.

Нэнси Панко

 

Конверты надежды

 

Если бы у нас не было зимы, то и весна не казалась бы такой прекрасной, если бы нам не приходилось преодолевать трудности, благополучие не казалось бы таким желанным.

Анна Брэдстрит, женщина, которая считается первой американской поэтессой

 

Я открыла конверт. Из него выпал чек на довольно приличную сумму, и я расплакалась. Эти деньги отправил мне человек, которого я не знала. Это был первый из многих чеков, которые прислали люди, узнав, что у нас был пожар.

– Послушай, – сказала мне приятельница, – тебе надо написать об этом пожаре.

– Я пишу юмористические вещи или что-то вдохновляющее, – ответила я. – Нет ничего смешного или вдохновляющего в том, что наш бизнес сгорел дотла. Я не могу шутить о том, что дело всей нашей жизни, наша мечта и то, чем мы зарабатывали, исчезло в огне.

Лесной пожар превратил в пепел много гектаров леса. От него сильно пострадал наш дом, а мастерская мужа, в которой он строил лодки, полностью сгорела.

– Ты и раньше переживала самые разные беды и трагедии, но всегда находила в них что-то позитивное, будь то рак, которым заболел твой сын, твоя слепота или серьезная авария. Ты всегда извлекала из них уроки, которые вдохновляли тебя и окружающих.

– Нет, это другой случай, – ответила я. – Нас жизнь много била, но сейчас нам нанесли удар, от которого уже не оправиться. Финита ля комедия.

У нас была плохая страховка. Мы полностью доверились нашему агенту и не стали читать текст, написанный мелким шрифтом. В конечном счете мы безвозвратно потеряли станки и инструменты общей стоимостью 300 000 долларов. Нам компенсировали лишь малую часть ущерба. Да и то, чтобы выбить эти деньги, пришлось нанять адвоката и отдать большую часть выплаты за его работу.

– У нас нет никаких накоплений, – пожаловалась я подруге. – Мы покупаем еду и оплачиваем счета по кредитным картам. У нас нет денег заново поднимать наш бизнес. Я уже не могу работать, а моему мужу шестьдесят лет. Кто его наймет? Как мы сможем начать все сначала? В огне мы потеряли коллекцию античных вещей, семейные драгоценности, старинные и очень дорогие лодки. Всего этого не вернуть. Я не представляю, какие жизнеутверждающие выводы здесь можно сделать. Я не вижу ничего положительного в этой ситуации и не собираюсь о ней писать.

А потом появился этот чек в конверте, а потом еще один, и таких конвертов оказалось очень много. Второй чек пришел от старушки, которая жила в трех штатах от нашего. Тридцать лет назад у нее сгорел дом, и совершенно незнакомый человек дал ей двести долларов. Старушка хотела вернуть этот долг другим людям и отправила деньги мне. Я снова расплакалась.

Потом я уже потеряла счет тому, сколько раз я плакала, открывая письма с чеками. Их присылали соседи, бывшие работодатели, друзья по начальной школе, наши врачи, местные бизнесмены, дальние и уже практически позабытые родственники, даже церковные приходы и церкви. Наши друзья рассказывали о нашей потере своим друзьям. Журнал, в котором мы давали рекламу, напечатал статью о пожаре в мастерской мужа. Нам присылали деньги люди, которые прочитали мою книгу, и те, кому я в свое время помогала через свой благотворительный фонд. Практически из всех штатов страны приходили чеки и письма, в которых люди выражали нам свою поддержку. Меня просто сразило, когда однажды нам позвонил человек, живущий на Гавайях.

Музыканты – друзья моего сына предложили сыграть благотворительные концерты. Они организовали два концерта, в которых участвовало десять музыкальных групп. На эти выступления пришли местные жители. Опять слезы.

Если бы мы не получили так много денег, мы бы точно объявили себя банкротами и сдались. Но нам помогли сотни людей, которые верили, что мы сможем пережить постигшую нас катастрофу. Благодаря им мы восстали из пепла и начали с нового листа. Мы решили сделать все необходимое, чтобы преодолеть трудности. Целый год мы работали семь дней в неделю, иногда по четырнадцать часов в день. Не буду утверждать, что мы окончательно встали на ноги, но мы уже близки к этому. Во всяком случае, мы не обанкротились.

Скорее всего, у нас не будет таких удобств и такого уровня жизни, как раньше, – хотя бы просто потому, что сгорело все, что мы заработали за предыдущую жизнь. Но сейчас я готова признать, что в бочке дегтя есть все-таки ложка меда. В мире оказалось гораздо больше щедрых и добрых людей, чем мы предполагали. У нас самих появилось огромное сострадание к погорельцам, и мы помогаем им, как можем.

Мы поняли, что при наличии упорства и помощи друзей и незнакомцев возможно совершенно все. Этой верой мы стараемся приободрить всех, кто теряет надежду.

Возродиться из пепла нам очень помогла история Томаса Эдисона. Когда Эдисону было шестьдесят семь и он инвестировал все до цента (а также вложил десять лет своего труда) в развитие одного изобретения, его лаборатория, записи и оборудование сгорели во время пожара. Страховка покрывала лишь десять процентов от общей суммы, которую он потерял. Но Эдисон посмотрел на руины своей лаборатории и сказал: «В катастрофе есть большая ценность. В ней исчезают все твои ошибки. Спасибо, Господи, что мы можем начать заново».

Через три недели после пожара Эдисон создал первый фонограф. Жизнь этого изобретателя – доказательство того, что из любой плохой ситуации может получиться что-то хорошее, и нет ничего невозможного для тех, кто верит.

Марша Джордан