Очерк подготовлен Е.Ф.Булатовой

Часть 1. Учитель словесности

Рассказ о судьбе Попова Евгения Николаевича (1895-1981) - поэта, учителя словесности, просветителя.

Весенним вечером, задумчиво тревожным,
Когда вверху горит печальная звезда,
Я так люблю грустить о чем-то невозможном,
О том, что не было, не будет никогда.
Уйти от жутких слез и плакать из-за хлеба,
От всей обыденной, унылой суеты,
Смотреть туда, в простор задумчивого неба,
Такого нежного, как детские мечты.
И слышу голос я, он дышит вешней страстью,
И верю я, что мир не так суров,
Что каждому Господь дарует в жизни счастье,
Как страннику в пути и пищу, и покров.
И не тоскую я, и мне тогда не больно,
Что ты ушла, смеясь, и больше не со мной.
На сердце благостно, светло и богомольно,
И веет мудростью широкий путь земной.
1924 г.

Евгений Николаевич Попов родился в Весьегонске в большой и дружной семье. Отец его служил почтовым чиновником, которому за службу было пожаловано дворянство. Евгений был пятым ребенком, из тринадцати детей до Первой Мировой войны дожили восемь. Семья часто переезжала с места на место, пока не оказалась в Череповце. Здесь Евгений поступил в реальное училище. Занимался он блестяще, и, еще не окончив полного курса, получил право преподавать латынь в младших классах женской гимназии и в самом реальном училище, где и начал приобретать педагогический опыт[U40].
С 1914 по 1923 годы - учеба на историко-филологическом факультете Петербургского университета. За эти годы студент успел послужить в действующей армии, стать счетоводом в магазине. Оказался лектором народного университета и преподавателем в школе для взрослых. Успел жениться на прекрасной своей ученице Анастасии Игнатьевне и родить дочь.
Среди подписавших Свидетельство об окончании им университета есть подпись и авторитета филологического мира профессора Щербы. В Свидетельстве одна оценка «удовлетворительно», остальные – «весьма удовлетворительно», что соответствует нашим «отлично».
Все эти годы Евгений Николаевич шел к первой своей вершине. В музее школы № 1 г. Череповца хранится рукописный сборник его стихов, датированных 1912-1920 годами. Мир раскалывается, разрушая себя, а юный поэт грустит о чем-то невозможном, «что не было, не будет никогда». Пишет о чуде рождения любви.
И поэт прав, а мир неправ, ибо миром правят только двое: он и она, миром правит любовь.
В 1924 году он на собственные средства издал книжку стихов, названную «Завороженная печаль». Тираж всего лишь 400 экземпляров. Книга ныне является библиографической редкостью, хранится только у близких родственников. Музею школы № 1 пришлось делать ксерокопию, чтобы иметь ее.
Всю жизнь он писал стихи - «ушел безвозвратно в полнозвучную музыку слов». Изредка печатался в местной газете. И никогда больше не делал попытку выпустить новую книгу, как никогда, даже в самые мучительные годы не изменял тематике стихов.
Вернувшись в Череповец после окончания университета, Евгений Николаевич читал латынь и словесность в женской гимназии, словесность в нескольких школах и лесомеханическом техникуме. В 1928 году короткий период прожил в глухом селе на Северном Кавказе. И потянуло обратно. На Шексну.
Горькая чаша не миновала и его, далекого от политики человека. В 1935 году его отстранили от педагогической деятельности. Допрашивали, не заключая в тюремную камеру, в течение года. И подловили на неосторожной фразе о Троцком. 2 апреля 1936 года он был осужден на пять лет  ГУЛАГа. Прошел и Беломорканал, и Дальний Восток, и Колыму. И где-то за Новосибирском осваивал гулкое слово «БАМ», который строил два года.
В апреле 1941-го явилось долгожданное освобождение. Лагеря не сломили Евгения Николаевича, он остался таким же чутким, деликатным и интеллигентным человеком.
В Череповце Евгений Николаевич, с его «подмоченной» репутацией, с трудом смог устроиться слесарем в мастерские лесомеханического техникума. Затем, чуть меньше года - пятая стрелковая рота 34-го полка Белорусского фронта, комиссование по состоянию здоровья.
В 1944 году «обескровленная»  войной 1-я школа пригласила Попова преподавать русский язык и литературу. Дети параллельных классов  завидовали своим товарищам и печалились, что Евгений Николаевич не их учитель. Педагогом он был прекрасным и принципиальным, из тех, что оставляют след в душах и определяют судьбы учеников. В каждом ученике видел личность. Но не мог поддаваться процентомании и, едва достигнув шестидесяти лет, был уволен со странной записью в трудовой книжке – «за неимением часов».
Многие, наверное, до сих пор помнят, как Попов позже подрабатывал лекциями, как глуховатым голосом, крутя в руках маленький квадратик бумаги с кратчайшими тезисами, читал наизусть стихи А.Ахматовой. И создавалось впечатление, что он знал у Ахматовой все.
Как знал Батюшкова, Тютчева, Фета и, пожалуй, всю поэзию серебряного века.
Таким он и остался в памяти людей: поэт, учитель, просветитель.

Стихи Попова Е.Н. (из неопубликованного):

В эти дни

 

В эти дни суровых испытаний
Так волнует жизненная суть.
Сердце хочет красочных мечтаний,
Хочет тихо, сладко отдохнуть.
Слишком трудно, слишком больно стало
Видеть скорбь и горести одне,
И душа измученно устала
В эти дни.
Ах, уйти, умчаться неоглядно
На простор от горькой суеты.
Но... рука хватает утром жадно
Каждый день газетные листы.

1914, октябрь.

Простая песенка

Она безмятежно смеялась, дыша упоительным зноем,
И звездное небо, казалось, светило им только обоим.
Овеянный трепетной страстью, он пел ее в радостных гимнах,
И пенисто яркое счастье в речах зарождалось интимных.
Сокрытый ночными тенями, лежавшими в темной аллее,
Он жадно коснулся губами и губ опьяненных, и шеи.
И оба так молодо, звонко смеялись при ласковом свете.
А где-то, ушедший в сторонку, и плакал, и мучился третий.

Приближение весны

Опять прозрачные затоны таит в себе весенний свет,
И я, восторженно взметенный, несу весне святой привет.
И дольний мир мне тесен, узок, здесь скорбно давят небеса.
Я слышу звуки нежных музык и радостные голоса.
Я чутко слышу, как оттуда, от затуманенных дорог,
О близком приближеньи чуда звенит, звенит веселый рог.
И, внемля радостные звуки в настороженной тишине,
Я тихо простираю руки навстречу веющей весне.
Год 1920 - 21 (?)

***

Из интервью Гали Евгеньевны Сергеевой, дочери Е.Н. Попова: (1)
«В 1936 г. отца  отстранили от работы в медицинском училище. Куда-то его вызывали постоянно, а он ходил. Это тянулось в течение года. А потом был суд в 1936 г. После суда его повели по Советскому проспекту в тюрьму, это было 2-го апреля. Его вели по середине дороги, а мы с мамой шли по обочине, там был снег, а на середине дороги - черно. Отцу разрешили что-нибудь взять в дорогу,  и мама купила, наверное, полкило пряников. Когда мы прощались перед тюрьмой, один пряник из кулька он дал мне. Я ему говорю: «Я не буду есть, ты вернешься, и мы этот пряник съедим вместе». Пришла домой, завернула пряник в фольгу и положила его в кладовку. Мама говорит: «Крысы у тебя съедят».  «Нет»,  - отвечаю. По-возможности, мама отсылала ему посылки - он был человек неприспособленный. Он прошел все: Беломорканал, Дальний Восток, Колыму… В 1941-м его освободили. Я в это время была уже в Ленинграде. Мать мне написала, что отец вернулся. Я отпросилась в институте, приехала, они вдвоем встречают меня на вокзале. Когда его посадили, мне было 14, а теперь -19. Срок большой прошел. Пришли домой - я в кладовку за своим пряником. Отец так удивился: «Неужели ты хранила? Именно тот пряник?» «Да, - говорю, - именно тот пряник».
Потом отца не брали в школу.  Он устроился слесарем, приходил с грязными руками, сам грязный. Конечно, его страшно  угнетало, что он не у дела, что он человек ущемленный. А потом в 1944-м его взял к себе в школу директор Славов Иона Петрович. Всю жизнь у отца было чувство признательности, благодарности к этому человеку.
Когда отец вернулся из лагеря, он сказал: «Простите, я очень опростился и огрубел, не удивляйтесь, я обрету человеческий облик». И еще матери сказал: «Этих лагерей я никогда не забуду». Бывало, он кричал во сне - ему снился лагерь. В лагере с политическими были «урки», но паек у него не отнимали, а принуждать - принуждали. Читать стихи! Да! Да!
Однажды у него ужасно болел зуб, а от него потребовали стихи.
- Какие стихи? Зуб болит.
- Сейчас вылечим.
Ну, думаю, дадут по зубам - и все вылечат. Но нет. Из соседнего барака привели китайца, тот спросил, с какой стороны болит, нажал на какие-то точки - и боль прошла".
***

***
Из воспоминаний Г.Е.Овчинниковой (2016 г.):
«В 1949 г. мы с подругами из 7-летней железнодорожной школы перешли в 1-ю среднюю. В десятом классе нам посчастливилось учиться у Евгения Николаевича Попова. Другие школы и классы нам завидовали.
Наученный горьким опытом, он преподавал советскую литературу строго по программе, не вспоминая поэтов серебряного века. Но были еще заветные часы дополнительных занятий по литературе 19-го века. Все ученики нашего класса с большим желанием раз в неделю приходили в школу к семи часам вечера. Помню его сидящим неподвижно за столом перед нами -  ни мимики, ни жестов. Только слово давало ощущение духовной силы, знаний, эмоций и интеллекта. Незабываемое впечатление и неизбывная благодарность за те уроки».

***
Из воспоминаний Н.И.Новиковой: (2)

 «В 10-м классе учителем литературы у нас был Евгений Николаевич Попов, имевший университетское образование. Слегка ироничный, всегда в отглаженном костюме и галстуке-бабочке. Нам казалось, что Евгений Николаевич знает абсолютно все. Он мог прочитать на память поэму Лермонтова «Мцыри», «Фауста» Гете и многое другое, даже не заглянув в книгу…
Помню, к весне мы начали уставать и стали позволять себе «вольности». Начинается, например, урок, а мы «ноем», что вот, на экзамене-то нам крышка. Евгений Николаевич посматривает на нас с иронией, при этом держит двумя пальцами свой подбородок, и удивляется, что нам еще непонятно. Тогда мы кричим, что ничего непонятно. Евгений Николаевич начинает нам читать «Облако в штанах», «Товарищу Нетте, пароходу и человеку» или еще что-нибудь.
Не знаю, любил ли Евгений Николаевич Маяковского, но читал он, мало сказать, выразительно, а с большим подъемом. Мы все сидели и слушали, и уже Маяковский начинал нам нравиться, а смысл его «трудноперевариваемых»  стихов становился простым и понятным. Я думаю, что Евгений Николаевич прекрасно понимал наши хитрости, шитые белыми нитками, но понимал и то, что нам необходима разрядка, да и сам был человеком увлекающимся. Евгений Николаевич с учениками был отменно вежлив, знал и называл всех по имени и на «вы». Я не помню, чтобы кому-то из учеников, особенно из учениц, он сказал «ты».

Из воспоминаний Людмилы Богатыревой: (3)

«Евгений Николаевич научил нас приемам стихосложения. Напишет на доске два ключевых слова, а мы должны были, соблюдая размер - ямб, хорей, амфибрахий, анапест, - составить четверостишие.  Евгений Николаевич убедил нас, что никаким многословием невозможно достичь глубины смысла, который несут четыре строчки, написанные хорошим поэтом. Поэзия - это самое совершенное выражение духовной деятельности человека, она помогает познать самого себя, близких, объединяет людей в печали и радости.
30 января 1995 года по инициативе Леонида Максимовича Дьяковского школа отмечала 100-летний юбилей Попова».

 Часть 2. Врач от Бога

 Рассказ о Гале Евгеньевне Сергеевой, дочери Попова Е.Н.

 

Галя Евгеньевна Сергеева — известный в городе врач-педиатр. Что видит человек с непростой судьбой, родившийся в начале прошлого века, в новом времени? Что ее удивляет, радует, а чего она не понимает и не приемлет категорически?
В разные годы она была рядовым врачом, заведующей детским отделением в заводской больнице (ныне это медсанчасть «Северсталь»), заведующей детским санаторием, главным освобожденным педиатром города. Приверженец строгих принципов, она признает, что славилась непростым характером из-за стремления отстаивать свою правоту, однако упрекнуть ее в невнимании к детям и непрофессионализме не может никто. Несколько поколений маленьких череповчан вылечила Галя Евгеньевна Сергеева. Сегодня ей 91 год. Прекрасная память, ясный ум и способность мыслить логически позволяют судить о нравах сегодняшнего дня. В разные периоды вкус ее жизни имел разные оттенки, но приторно сладким не был никогда. Внучатые племянники говорят, что она до сих пор мыслит категориями XIX века. А она, глядя на век ХХI-й, удивляется необразованности, верхохватству и хамству... Слышать матерные слова для нее невыносимо, причем искренне. Так воспитана.
Учебу в Ленинградском педиатрическом институте прервала война. А личную жизнь сломала бытовая неустроенность. Жили в питерской коммуналке всемером на двадцати метрах с семьей мужа. К лекциям в институте она готовилась так: тетрадки на стуле, сама на полу, ноги под стулом.
— Это была просто унизительная теснота, — говорит Галя Евгеньевна, — с супругом мы расстались, и я ушла в общежитие. Замуж я больше не вышла, но на протяжении всей жизни у нас оставались прекрасные, теплые отношения.
Из воспоминаний Г.Е. Сергеевой:
«Война.

Война застала меня студенткой Ленинградского педиатрического. Институт эвакуировали. Когда я спохватилась, все железнодорожные составы ушли. Оставалось покидать город водным путем. Помню, я сломя голову бежала к пристани, но пароход уже отплыл — только-только, и я сиганула за ним. Матросы буквально поймали меня на лету. Я тогда сознание потеряла. Пассажиры сбежались смотреть на это чудо, и пароход накренился. Но все обошлось. Еще помню работу в череповецком госпитале. Я, беременная, таскала тяжелые носилки с ранеными. По этой причине потеряла ребенка. Еще вспоминается одноклассник Юдка... В школе он меня по физике подтягивал. Прощался, уходя на войну. Невысокий, худой, шинель на нем сидела неловко, кургузо... Он сказал: «Если попаду в плен, застрелюсь, но немцам не сдамся. Я же еврей, будут издеваться». Потом его сослуживец  рассказал, что они попали в окружение, надежды на спасение не было, и Юдка застрелился. А окруженцы в последний момент прорвались.

Работа.
У меня лечился мальчик, сын диктора местного телевидения Ольги Боковой. У него был постельный режим. А мальчишка так скучал по маме, что я сказала ему: «Да не плачь, покажу я тебе маму». Когда позже проходила мимо палаты, до меня донеслось: «Раз Галя Евгеньевна обещала, значит, покажет тебе маму. Она не обманывает». Это дети его успокаивали. Делать нечего, вечером ко времени новостей я посадила его на закорки и понесла к телевизору. Так малыш маму увидел и успокоился.
Работу свою я любила и люблю, трудностей я не боялась, всегда рвалась на сложные участки. Детская боль не оставляла меня равнодушной. Хотелось помочь всеми силами. Когда я дежурила, постовые сестры частенько ворчали: «Ну что она бродит, никому покоя не дает...» А мне все казалось, будто где-то ребенок плачет, я вскакиваю и бегу к нему. Если речь шла о здоровье и благополучии ребенка, я никому оплошностей не спускала. Нередко по этой причине и раздоры случались. Однако с коллегами мне все же везло. Хороших и честных людей было больше. Сейчас часто врачи работают лишь за деньги и понятие «энтузиазм», увы, забыто.

На бегу.
Как-то ко мне приходили дети из детского дома. С воспитателем... Организовали концерт. Я напоила их чаем, подала на стол бутерброды с сыром. Дети сыр съели, а хлеб оставили. Я подумала: ну и ладно, значит, не голодные. Педагог сказала, что они хорошо питаются. А если что-то из одежды порвалось, ушивать и штопать они не будут, просто выбрасывают. А мне вспомнилось, как я несколько раз перелицовывала юбку, украшала ее тесьмой и была вполне довольна. После я подарила эту юбку родственнице из Ленинграда, и та благодарила в письме: «Боже, какая красота, спасибо!» А сейчас никто и ничего не хочет делать руками. Зачем? Все можно купить. Сегодняшние молодые привыкли получать от жизни удовольствие, а радость от сделанного самостоятельно им, увы, неведома.
Я наблюдаю за людьми, за их отношениями... Все происходит на бегу, никто ни во что не вникает глубоко. Все поверхностно. Срывают верхушки: знаний, отношений, умений — и бегут, бегут... Куда? Наверное, зарабатывать деньги... Даже Льва Толстого читают в дайджесте. Сюжетную линию, может, и ухватишь, а вот красоту слова, яркость эмоций  совершенно точно — не постичь.
— Чего не хватает сегодняшним старикам? Казалось бы, всего вдоволь... Продукты мы сейчас можем покупать любые, благо они есть в магазинах. Пенсии у большинства достойные. Мы сыты, одеты. Но... в нашем обществе колоссальный дефицит тепла, внимания и добра. Очень немного надо человеку, чтобы он оттаял, почувствовал любовь, заботу. И так же немного надо, чтобы этого человека унизить, оскорбить, даже не произнося в лицо оскорбительных слов. Достаточно быть равнодушным и холодным, — промакивая слезу бумажным платком, констатирует Галя Евгеньевна. — Тепла человеческого, душевного не хватает, причем катастрофически». (4)

                                                                       ***
«Девочка на подоконнике.
В хоре, который создала в Детском доме культуры Н. П. Астахова, было так много певцов, что на приготовленных к репетиции стульях и скамьях в зале второго этажа порой не хватало мест. Галя Попова, восьмиклассница, независимый очкарик, устроилась на широком подоконнике. В этом доме девочке было уютно всегда и везде, в любом его уголке. Она ощущала его тепло, приходила сюда с доверием и имела счастье оставаться здесь самой собой. Галя не побоялась переступить порог Дома даже после внезапного, непонятного ареста отца весной 1936 года.
Репетиция завершалась. После нее ожидались танцы. Кто-то из мальчишек приблизился к недотроге на подоконнике и рискнул поприставать. Девочка отмахнулась локтем — и звякнуло расколотое вдребезги стекло...
Директора Дома Галя нашла на первом этаже.
- Что? - только и спросила Ангелина Анатольевна, когда она, вся такая виноватая, молча остановилась перед нею.
- Стекло, - выдохнула Галя.
- Где?
- В зале.
Обе без слов направились к месту происшествия.
Страх сковывал девочку. Впервые она испытала его опустошающую силу, когда из дома уводили отца. С заложенными за спину руками он шел — конвоир впереди, конвоир сзади — по середине мостовой Советского проспекта, на виду у всего города...
— Что мне будет? — с ужасом думала девочка. — Сколько стоит такое большое стекло? А работа?.. — Она страшилась услышать это, зная, что мама одна и без того едва сводит концы с концами.
У разверзнутого окна Ангелина Анатольевна стояла и молчала, к недоумению обступивших ее подростков.
Евгений Николаевич Попов, отец девочки, преподавал русский язык и литературу в медтехникуме. Он поражал своей образованностью, особенно знанием поэзии. Разделял увлечение учащихся рукописными альманахами, стенгазетой, сам сочинял про своих учеников стихотворные экспромты, иногда сопровождая их рисунками. У них было общее — оба учились в вузах северной столицы. Но он был старше. Говорили, неосторожное приватное замечание о Троцком, как яром ораторе, решило его судьбу.
И вот теперь его единственный ребенок страшился того, что подумают о ней, дочери «врага народа».
Ангелина Анатольевна могла сказать Гале: «Девочка, разбитое окно — еще не разбитая жизнь». Но она сказала проще и добрей, как по обыкновению говорят нашалившему ребенку:
— А ты больше не будешь?
Тут мальчишки, перебивая друг друга, рыцарски кинулись на защиту Гали.
— Это не она! Больше мы виноваты. Мы ее толкнули.
Ангелина Анатольевна облегченно вздохнула. Все встало на свои места». (5)

                                                                             ***

«Галя Евгеньевна Сергеева - педиатр. Война застала ее в Ленинграде - в 1941 году она закончила два курса мединститута. А уже в августе Галю Евгеньевну мобилизовали и направили медсестрой в череповецкий госпиталь № 3738. Ей было всего 19 лет. «Я работала в приемном покое. Занималась отбором раненных, - говорит Галя Евгеньевна. Конечно, это было очень трудно. Поступали в госпиталь, в основном, с Ленинградского фронта. До 90 человек в сутки поступало. Какие были тяжелые, страшные ранения! Ребята так страдали физически, так переживали морально, что с такими увечьями (они) больше никому не нужны. Душа рвалась и болела за каждого. Когда в конце войны я уходила из госпиталя, думала - неужели наступит такая жизнь, такое время, когда не будет страдания и боли!»
В 1947 году Галя Евгеньевна получила диплом, вернулась в Череповец и работала врачом- педиатром, заведующей детским отделением Медсанчасти «Северсталь», преподавала в медицинском училище. Награждена орденом «Великой Отечественной Войны» 2 ст., медалью «За Победу над Германией» и др. наградами». (6)

 

Примечания:
1. Минина Р.С. Няня - газета социальной защиты детей и родителей, газета в газете // Череповецкий металлург. – 1992,  № 13.

 2. Новикова Н.И. Непростые пути к знаниям. // Образование в век двадцатый глазами очевидцев / Автор-составитель Белуничев А.В. – Череповец: Издание ЧГУ, 2010.- С. 157-158.

 3. Богатырева Л. Лагеря не сломили его // Голос Череповца. – 2016, 4 октября, № 39.

4.  Маслова А. Галя Сергеева: Пора перестать жить на бегу… // Речь. - Череповец. – 2013, 1 ноября.
5. Минина Р.С. Феномен А.А.А. – Череповец, 2002. - С.93
6. С днем Победы! Сайт медсанчасти ОАО «Северсталь» (Электрон. ресурс). – Режим доступа: www.msch-severstal.ru/ (сообщение от 13.05.2013 года).

Источники:
1. Попов Евгений Николаевич. – Буклет. - Самиздат. (Архив Г.Е. Овчинниковой).
2. Евгений Попов. Стихотворения. (Вступ. статья Л.М. Дьяковского) // Череповец. Краеведческий альманах. – Вологда: Русь. 1996, № 1. – С. 374-376.
Леонид Максимович Дьяковский (р.1932 г.) - учитель русского языка и литературы, краевед, много лет трудился в школе № 22 г. Череповца, где организовал литературный музей, там регулярно проводились встречи с вологодскими писателями и поэтами, издавался рукописный художественный журнал «Начало»; исследователь творчества Е.Н.Попова (ред.)
[U41]

 

«Мы навечно останемся пылью и шлаком…»

 

Очерк о репрессированном поэте Клещенко Анатолии Дмитриевиче (1921-1974) подготовлен Е.Ф. Булатовой.

 Анатолий Дмитриевич Клещенко родился в деревне Поройки Мологского района Ярославской области в 1921 году (в настоящее время это место затоплено водами Рыбинского водохранилища). Семья его вскоре перебралась в Ленинград. Стихи он начал писать рано. Ему никогда не хотелось стать летчиком или капитаном дальнего плавания, только - поэтом. После окончания школы Клещенко поступил на филологический факультет Ленинградского университета и стал членом литературной группы при газете «Смена». На ее страницах начали появляться его стихи.
В ту пору Клещенко увлекался поэзией запрещенных советской властью поэтов - Есенина, Клюева, Мандельштама, Гумилева. В 1940 году его стали печатать в ленинградских журналах. Но все перечеркнул неожиданный, в феврале 1941 года, арест. В мае он и трое его друзей - В. Мартынов, М. Майсаков и Н. Мартыненко - предстали перед Военным Трибуналом.
[U42] [U43] Клещенко, опасаясь побоев, подписал все предъявленные ему обвинения, а они были страшные. Его обвиняли в создании контрреволюционной молодежной организации нацистского толка, которая ориентировалась на фашистскую Германию и искала связей с троцкистско-зиновьевским подпольем. И хотя на суде Клещенко пытался отказаться от своих показаний, по статье 58 пункт 8 часть 17, 58-10 и 58-11 он и В. Мартынов были осуждены на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. М. Майсаков и Н. Мартыненко получили по 8 лет.

С 1941 по 1956 год Анатолий Клещенко находился в лагерях сначала на Северном Урале, потом в Красноярском крае. Как ни покажется на первый взгляд странным, в зоне Клещенко не только не перестал писать стихи, но и сформировался как поэт. Жесткая обнаженность лагерного быта, обострив восприятие мира, заставила его опять уже более осмысленно, искать самовыражения в поэзии.

 В 1956 г. вернулся в Ленинград. В 1957 г. реабилитирован.

Анатолий Клещенко - автор поэтических сборников «Гуси летят на север» (1957), «Добрая зависть» (1958); сборника рассказов «Избушка под лиственницами» (1957), повестей «Дело прекратить нельзя» (1964), «Сила слабости» (1966), «Плечо пурги» (1966), «Это случилось в тайге» (1969) и др. Последние годы жизни провел на Камчатке, где работал охотоведом, писал стихи. Умер 9 декабря 1974 года. Тело А. Клещенко перевезли в Ленинград и похоронили на кладбище поселка Комарово, буквально в двух шагах от могилы Анны Ахматовой.

Мы язык научились держать за зубами,

а стихи - не стараться продвинуть в печать.

В Темняках,

в Магадане,

в Тайшете,

на БАМе -

проходили мы Школу Уменья Молчать.

 

Мы навечно останемся пылью и шлаком

для завязших у нас в неоплатном долгу,

но сказать, что согласья является знаком

даже наше молчание - я не могу!

 

 

Новогодний сонет

Устав от неудач, от непогод.

Надломленный,

задерганный,

измятый

Я сызнова встречаю Новый год,

Как это ни печально - тридцать пятый.

 

Я жизни не видал.

Один исход.

И бой часов гудит тоской проклятой,

Как в лагере - бой в рельсу на развод,

Или в могильный холм - удар лопатой.

 

Невесело спиваться одному,

Но я без тоста стопку подниму,

Подбросив в печку лишние поленья.

Я просто выпью

Выпью потому,

Что слишком страшно трезвому уму

Под вышками большого оцепленья.

 

Бесславный сонет

Что говорить, гордиться нечем мне:

не голодал в блокадном Ленинграде

и пороха не нюхал на войне,

и не считал взрывателей на складе.

 

Я даже, дружбы и знакомства ради -

причин, к тому достаточно вполне -

представлен не был ни к одной награде,

но, видит Бог, не по своей вине.

 

Иных покрыла славою война,

иные доставали ордена

за нашу кровь, не оскверняя стали.

Мы умирали тихо, в темноте,

бесславно умирали - но и те,

кто убивал нас - славы не достали!

 

Начальник конвоя

Начальник конвоя играет курком.

Апрельским гонимые ветром

Плывут облака над рекой Топорком.

Над Сорок Шестым километром.

Начальник конвоя обходит посты.

Ну, дует же нынче ветрище —

Сгоняет cнега и сметает кусты,

И кажется, будто кресты

Pacтут на глазах на кладбище.

Растут из снегов в косогоре пустом

Над теми, кто за зиму помер.

Кресты?.. Позаботился кто бы о том!

На кольях дощечки прибиты крестом.

Фамилий не пишется — номер.

Они умирали, не бросив кирки,

В карьере, на тpacce, в траншее.

Пеллагры шершавые воротники

Расчесывая на шее.

Убиты в побегах, скосила цинга —

Навеки... дождались свободы.

Начальник глядит на носок сапога:

Не кровь это — вешние воды...

Начальник идет от поста до поста.

Идет, проклиная погоду.

Не спят часовые. Их совесть чиста:

«Служу трудовому народу!»

 

За что?

За то, что мы не ведали: за что же?

Нас трибуналы осуждали строже,

Чем всех убийц, бандитов и воров,

И сапогами вохровцы пинали,

Когда этапом по Уралу гнали

Туда, где стол нас ждал и кров.

За то, что мы с восхода до заката

Четыре куба резали на брата,

И летом гнус без совести нас жег.

Зимой в одних рубахах было жарко.

Нам кроме пятисотки и приварка

В награду полагался пирожок.

За то, что хлеб свой добывали в поте,

За месяц доплывали на работе

Так, что не поднимались после с нар.

Кандея нам давали трое суток

Потом, чтобы не врезали без шуток,

Тащили на руках в стационар.

За то, что мы там хлеб свой даром жрали,

По полпайка у нас лекпомы крали,

Раздатчики – по четверти пайка.

А в КВЧ читали нам морали,

А мы легко и тихо умирали

Один другому говоря: «Пока!»

За то, что нам недоставало силы

Рыть для себя глубокие могилы -

Когда весною таяли снега,

В зеленых лужах наши трупы гнили:

Нас без гробов ненужных хоронили,

Раздев в стационаре донага.

Источник:

Клещенко Анатолий Дмитриевич (Электрон. ресурс). – Режим доступа: www.hrono.ru/biograf/bio_k/kleschenkoad.php.

 

 

 

Содержание[U44]

История создания памятного знака жертвам политических репрессий в г. Череповце Вологодской области…………………………………………………………………………………………………….

Левашовская пустошь……………………………………………………………………………………

1918 год. Письма из Кириллова…………………………………………………………………………

 

 

 

 

 

 

                

   А. Г. Зельцер

Мы из ХХ века

Выпуск 2

Редактор Е. Ф. Булатова

Художественный редактор 

Автор выражает признательность за помощь в поборе фотоматериалов …

[U45] Автор просит присылать отзывы…..

 

Сдано в набор   Подписано в печать  Гарнитура     печать офсетная, бумага офсетная

 

ООО «Издательский дом «Порт-Апрель», 162611, г. Череповец, пр. Металлистов, 1, (8202)30-19-32,e-mail: chiefport-aprel@mail.ru, https://vk.com/id_portaprel

 

ПФ «Полиграф-книга», 161000, г. Вологда, ул. Челюскинцев, 5

 

 

[U1]Уточнить правильное написание заглавная или строчная

[U2]Уточнить ИМЯ

[U3]Должно быть двоеточие

[U4]Уточнить имя

[U5]Д. б. двоеточие

[U6]Смешиваются глаголы разных видов: соврешенного и несовершенного

[U7]То же

[U8]То же

[U9]Уточнить, не с заглавной ли буквы пишется

[U10]Общее замечание по всему очерку:

Повальное повторение однокоренных слов «Расстрел», «Расстреляли» и «Арест», «Арестовали». Нет ли возможности это как-то отредактировать?

[U11]Если орфография авторская, это стоит отметить Или правим ошибки

[U12]Лучше сказать полностью: Кириллова и Ферапонтова монастырей (или имеются ввиду ЖИТЕЛИ этих поселений?

[U13]В конец вводного абзаца

[U14]Лучше сказать: автор-составитель благодарит историка-креведа…. И т.п. или оформить это сноской, т.к. в вводном абзаце эта мысль инородна

[U15]Уточнить, не в кавычках ли должно быть «2-ая Советская» и с большой ли буквы

[U16]Поправить стилистику, не согласовано тут

[U17]Стилистику попроавить

[U18]Уточнить?

[U19]Не понятный абзац. В начале его автор сочувствует раскулаченным, а в конце пишет, что им никто не сочувствовал. Поточнее бы мысль сформулировать

[U20]Уточнить правильное название

[U21]Пропущено слово

[U22] Стиль фразы переделать

[U23]Уточнить название

[U24]

[U25]Эта информация повторяется. Может быть, сократить?

[U26]Насколько необходимо размещение здесь этой, библиографической по сути, информации?

[U27]Нарушены правила ссылки, приятные по всей книге. – Выносятся в примечания

[U28]Непонятное слово, не сделать ли примечание?

[U29]Что это? Сокращение не понятно

[U30]Название стиха в скобках в конце, т.к. стих цитируется

[U31]Нужно привести к единообразию подзаголовочные пояснения. Или все – «Рассказывает такой-то….» Или просто «ФИО. Записала такая-то»

[U32]А не в «ознаменованиЕ»?

[U33]Что ампутировали?)

[U34]А есть смысл ставить ударение?

[U35]

[U36]Где начинается закрывающая скобка?

[U37]Нет основания с большой буквы писать «Ваш»

[U38]Два слова «обреченных» и «заключенных»- не очень по стилю. Поищите замену, пжл!

[U39]Очерк автора, примечание обычно идет от редактора или переводчика. Это примечание лучше оформить вводной или др конструкцией

[U40]Много союза «и»,переделайте, пжл, предложение

[U41]Лучше эти сведения оформить сноской

[U42]Точно с заглавной буквы пишутся?

[U43]

[U44]Нужно еще составить содержание по образцу

[U45]На Ваше и А. Г. усмотрение и другие благодарности