Большие заботы маленькой двинии

Кончилась короткая прохладная ночь пермского лета. Как всегда, первым проснулся ветер, вдруг всколыхнувший сонные лапы вальхий и седые от росы веера папоротников. Затем проснулась вода, поймавшая еще неяркие перламутровые отблески облаков. Небо и вода стали розоветь, алеть, отливать багрянцем, мерцать золотом и кармином. И вдруг солнце хлынуло дымными пологими струями сквозь бесконечную колоннаду леса.

Утих ветер, и утих лес. Он еще не обрел собственного голоса – голоса птиц, а животные, что проснулись в зарослях папоротников, встретили утро молчанием. Молчала и двиния – маленькое усатое существо, затаившееся между корнями вальхий. Оцепенение ночи спадало с нее волнами, в такт участившимся толчкам сердца, и с каждым ударом возвращались ощущения дня, главным из которых было ощущение голода. Особенно острым оно было сейчас, когда вместе с ее сердцем стучало сердце детеныша, бережно зажатого набрякшими складками брюха.

Только одно, желтоватое и шершавое, как пергамент, яйцо откладывала двиния в период дождей и не доверяла его ни влажной хвое, ни теплому прибрежному песку. Детеныш проклюнулся вчера. Слепой и беззубый, он не только не мог начать свою собственную охоту, но и просто прожить самостоятельно несколько часов в жаркой сухости дня. Материнская сумка как бы возвращала его в сытую и влажную темноту яйца. Она давала спасительную отсрочку перед окончательной встречей с миром опасностей и борьбы. Зато двойная тяжесть этой борьбы за жизнь ложилась теперь на маленькую двинию.

Крохотный мозг двинии не утруждал себя перебором бесчисленных вариантов и не ставил преграду сомнений и страхов между побуждением и действием. Мгновение спустя она уже бежала мелкой трусцой сквозь заросли папоротников, смешно выворачивая передние лапки.

Воздух гудел басовитым пением жуков, густо облепивших сочные глянцевитые листья пурсонгий, но этот звук не достигал ушей двинии. Да и нельзя было назвать ушами крохотные дырочки слухового прохода. Совсем другой компас вел двинию по тропе охоты. Сейчас ее влажный нос отчетливо различал невидимые трассы аппетитных запахов, которые оставляли жуки в парном воздухе утра.

Нос, сложное устройство для анализа запахов, занимавшее почти полчерепа зверозубых, был «секретным оружием» этого племени. Другие обитатели суши, за исключением насекомых, не знали и никогда не узнали ничего подобного.

Одна трасса спустилась к земле. Жук тяжело шлепнулся в листья, и почти сейчас же его изумрудный панцирь захрустел в зубах двинии. Полный ассортимент зубов – клыки, резцы, коренные и предкоренные – тоже был последней «новинкой» эволюции, отличавшей двиний даже от ближайших родичей.

А зверек все продолжал свой бег сквозь утренний лес, по‑ежиному топая когтистыми лапками. Время от времени чуткая усатая мордочка выхватывала из влажной листвы таракана или мокрицу. Но голод не отступал, и голодная слюна снова и снова заполняла рот. Двиния, ростом с котенка, обладала поистине великанским аппетитом. За день ей предстояло съесть не меньше, чем она весила сама. Это была неизбежная плата за потеплевшую кровь, за учащенное биение сердца, неуклюжую рысцу, за влажную, сочащуюся молоком кожу брюха, которую обсасывал детеныш, за все удачи и просчеты бесчисленных предков. Но безошибочный инстинкт тех же предков вел двинию именно туда, где она могла утолить голод.

Лес отстал на высоком откосе. Двиния скользнула вниз, навстречу речным запахам, навстречу ослепительному песку пляжа, навстречу шершавым серо‑зеленым глыбам, четко обозначившим границу воды. А над пляжем, над глыбами, плясала и кружила белая метель подёнок. Миллионы хвостатых личинок ползли под водой к берегу, чтобы взлететь ненадолго к солнцу и дать начало новому поколению водных жителей. Затем они хлопьями падали в воду и на песок, сливаясь в живые сугробы трепещущих крыльев и бледно‑зеленых тел. К этому изобилию и рванулась двиния, когда принятый носом сигнал тревоги заставил ее вжаться в песок и свирепо ощерить клыки.

У самой кромки воды брел аннатерапсид – родич и враг, увеличенная до размеров фокстерьера копия самой двинии. Аннатерапсида не интересовали поденки. Любимой добычей этого предшественника шакала были проворные сухопутные крокодильчики – эозухии. Впрочем, он охотно съел бы и двинию, и любое мелкое позвоночное.

Аннатерапсид подхватил с отмели сухой рыбий хвост, пожевал его, выплюнул и принюхался. Его длинный голый хвост возбужденно задвигался, редкая белесая шерсть поднялась дыбом, а губа вздернулась, обнажая зубы. Теперь он тоже учуял двинию.

Маленькая двиния бесстрашно ползла навстречу врагу. Все ее мышцы напряглись в ожидании отчаянной схватки. Исчезли запахи и ощущения, исчезли вода и берег. Остались лишь сузившиеся щели зрачков аннатерапсида.

Но тут дрогнула земля, вздохнул воздух, и аннатерапсид исчез, а зеленые глыбы на берегу рухнули в воду, подняв фонтаны брызг. Это был не обвал и не землетрясение. Двиния и ее враг случайно оказались на охотничьей тропе иностранцевии – родича‑великана, равного которому не было среди обитателей пермской суши. Лапа иностранцевии взрыла песок у самой головы двинии, а могучий хвост отбросил оглушенного аннатерапсида, как футбольный мяч…

Мгновение спустя зеленые глыбы – потревоженное стадо рептилий‑парейазавров – уже пенили воду у самой середины реки, а за ними вздымала буруны усатая и клыкастая голова иностранцевии.

А двиния уже прыгнула в сугроб поденок. Прошлого для нее не было. Был голод. Был детеныш, теребящий брюхо мягкими губами. Было будущее. Сейчас глазки двинии блестели почти осмысленно, как бы предвещая скорое торжество чадолюбивых млекопитающих. Но это был только мираж…

Двиния и аннатерапсид относятся к наиболее прогрессивной ветви зверозубых ящеров. По многим признакам они резко отличаются от настоящих рептилий и очень похожи на современных однопроходных млекопитающих – утконоса и ехидну. Сейчас ученые считают, что эта группа зверозубых и дала начало млекопитающим, которые появились в геологической летописи только через десятки миллионов лет. Звероподобные ящеры – это еще не звери: они сохраняют множество примитивных особенностей, в том числе признаков, характерных для амфибий. Мозг их чрезвычайно мал и неразвит. Удивительные по своему облику звероподобные ящеры связывают млекопитающих не с рептилиями, а непосредственно с древнейшими земноводными. Все звероподобные питались животной пищей, а некоторые из них были опасными хищниками. Есть основания предполагать, что зверообразные ящеры вынашивали свои яйца в особой складке на брюхе. Вылупившиеся детеныши питались выделениями специальных желез, предшественницами молочных желез млекопитающих

НА РАЗВИЛКЕ ДОРОГ

Двинию, парейазавров, иностранцевию и множество других двинских находок описал сам Амалицкий. Престиж русской палеонтологии позвоночных вырос неимоверно. Северодвинский материал вовсе не дублировал африканский. Он дополнял его, рассказывая о неистощимом разнообразии наземной жизни пермского времени. Еще недавно малоизвестный геолог Амалицкий с трепетом просматривал в Британском музее раковины из Карру. Теперь сам главный хранитель отдела позвоночных, сэр Вудвард почел за честь принять участие в обработке сборов Амалицкого. Он описал двинского аннатерапсида, точнее, один из многочисленных видов этого животного. Но описания были только началом гигантской работы, растянувшейся на десятилетия.

В пермских отложениях Восточной Африки, в России, а затем и в других странах ученые впервые столкнулись с «поколением победителей» – с четвероногими, уже освоившими и завоевавшими сушу. Судя по всему, это должны были быть рептилии. Из трех классов четвероногих, которые живут сейчас на Земле и не проходят стадию водной личинки, самый примитивный класс – рептилии. У них холодная кровь, несовершенное сердце, примитивные конечности и множество других признаков первобытной простоты, давно утраченной млекопитающими и птицами.

Но пермские рептилии выглядели очень странно. Лишь немногие из них обнаруживали сходство с нынешними крокодилами, черепахами и ящерицами. Другие же удивительно походили на зверей и формой черепа, и строением лап и даже зубами. Их так и назвали «зверозубыми». Все зубы крокодила похожи, как близнецы, различаются лишь по размерам и сменяются по мере надобности. А как мы знаем по личному опыту, зубы млекопитающих совсем не таковы. Каждый из них выполняет свою собственную работу и, увы, незаменим.

Из уже знакомых нам пермских четвероногих настоящими рептилиями были только парейазавры. Остальные относились к зверообразным. Но кто же такие зверообразные? До млекопитающих им было далеко. Ученые уже знали, что настоящие млекопитающие появились гораздо позже, в мезозойской эре, и поначалу были очень малы и редки. Значит, зверообразные – хозяева пермской суши – все‑таки пресмыкающиеся? Но почему же, в таком случае, они на них совсем не похожи?

КУРИЦА ИЛИ ЯЙЦО?

А теперь, пожалуй, пришло самое время задать вопрос о курице и яйце. Кто, по‑вашему, появился раньше? И наверняка многие, недоуменно пожав плечами, скажут, что курица. Ну, а мы не будем торопиться с ответом и заглянем в глубь времен.

Известно, что птицы появились в мезозойское время. А яйца? Вспомним крокодилов, черепах, ящериц, змей. Они откладывают яйца. Всех их объединяет именно этот признак.

– Но позвольте, про существа, похожие на ящериц, мы уже говорили в главе о каменноугольном периоде, и о яйцах там речи не велось, – скажете вы.

– Пока не велось, – ответим мы, – Пока конкуренция этих невероятно расплодившихся тварей не стала острой. Пока вода не стала для многих из них мачехой.

В самом деле, у стегоцефалов не было конкурентов, кроме самих стегоцефалов. Представьте себе, что, расселяясь по болотам, лагунам и озерам, они, наконец, и их заполонили. Деться больше некуда. Есть икру конкурента, пожирать его молодь – вот что им осталось! Волей‑неволей, а что‑то «предпринимать» нужно было, если хочешь, чтобы род твой не прекратился. И некоторые стегоцефалы нашли выход из положения. Раньше они лезли в воду, чтобы отложить в ней икру. А теперь, выйдя из воды, они как бы брали ее с собой, чтобы зародыш мог развиваться так, как всегда. Короче говоря, они начали откладывать икринки, покрытые плотной оболочкой, наполненной жидкостью. Оболочка предохраняла влагу от высыхания, и зародыш даже «не подозревал», что развивается не в настоящей воде.

Но яйцу, чтобы нормально развиваться, необходимо дышать и избавляться от продуктов распада. У икринки все просто. Кислород она берет из воды. В воду же выводятся и продукты распада. Перед яйцом стоит задача не менее сложная, чем перед космическим кораблем. Ведь личинка амфибии – это рыбка с жабрами. Вылупившись в воде, она сразу приступает к самостоятельному питанию и дышит кислородом, растворенным в воде. У рептилий зародыш тоже проходит стадию рыбки. Только рыбку эту нужно сразу перевести в иной мир. И рыбке этой так же трудно освоиться с сушей, как вырваться в космос. В яйце рептилий оказывается успешно решенной проблема и дыхания, и выведения продуктов распада. Жесткая оболочка яйца – ее скафандр. А внутри нее находятся оболочки зародыша – амнион и аллантоис. Для питания служит амнион. Внутри его – питательный желток и жидкость, где сидит сам эмбрион. А прижатый к скорлупе аллантоис – одновременно и легкие, что‑то вроде мешочка для отходов зародыша. Получается, что зародышевые оболочки играют роль системы обеспечения дыхательного центра и решают проблему отходов.

Яйца рыб и амфибий невелики. Это маленькие икринки с небольшим количеством желтка. Когда животное подрастает, оно выходит из икринки и, как мы уже говорили, сразу начинает питаться в воде. Зародышу рептилий ни на что похожее рассчитывать не приходится. Поэтому головастик в яйце должен дорасти до стадии ящерки. Иначе он погибнет. Маленькая рептилия должна выйти из яйца такой, чтобы уметь прокормить себя. Значит, на развитие внутри яйца уйдет гораздо больше питательного вещества. Поэтому яйца рептилий гораздо крупнее икринок рыб и амфибий.

Яйцо, конечно, появилось раньше курицы. А вот кто появился раньше: яйцо или рептилия? «Додумались» ли до изобретения яйца особо удачливые стегоцефалы?

Или же первые рептилии все еще метали икру в болотах? Долгое время ученым второй вопрос казался бессмысленным. Существо с признаками рептилии, существо, приспособленное к наземной жизни, обязательно должно откладывать яйца.

Более пятидесяти лет назад, в самых древних слоях перми, ученые нашли животное, получившее название «сеймурия». Судя по всему, это была настоящая рептилия. С рептильным позвоночником, рептильной челюстью и лапами. Она и дышала уже как настоящее наземное животное – всей грудной клеткой, а не ртом, как стегоцефалы.

Решили, что сеймурии и были предками всех рептилий. Но в 1951 году чешский палеонтолог Шпинар отыскал детенышей – личинок сеймурии. Оказалось, что они дышат жабрами. Сеймурия еще не откладывала яиц. Получается, что рептилия появилась раньше яйца. Более того, ученые пришли к выводу, что такое выдающееся изобретение, как яйцо, было запатентовано природой дважды. Не только рептилии откладывали яйца. Самые примитивные из млекопитающих, австралийские утконос и ехидна размножаются таким же способом. А что, если млекопитающие не унаследовали яйцо от своих предков, а «изобрели» его сами?