Аутсорсинг спасения душ

 

"Благородный муж не инструмент", -- сказал Конфуций.

-- Благородный муж не инструмент, -- повторила за ним через 2500 лет исполнительный директор корпорации Sotechso, супераутсорсер Фатима Обилич, вглядываясь в голографическое изображение креатора Александра Страхова.

--...Высшее совершенство не хочет совершенства, -- через восемь десятых секунды ответила ей стоявшая рядом, чуть позади, худенькая девушка в китайской военной фуражке со звездою.

Теперь вся ее одежда была идеально подобрана под эпоху вплоть до шнурков характерной китайской вязки начала тридцатых годов двадцатого века.

-- Твой недостаток, Дрозофила, -- ты всегда пользуешься заготовками, -- заметила Обилич. -- Когда-нибудь это подведет тебя, и ты не успеешь за реальностью.

-- Пока, наоборот, это помогает мне создавать ее внешний фронт, -- не смутилась Дрозофила. -- Как и в случае с нашим креатором... Точно в соответствии со стратегией товарища Мао по ведению войны на внешних линиях.

-- А сейчас? -- испытующе прищурилась Обилич.

-- Это работает только там, -- на ясном глазу ответила Дрозофила. -- Креаторы предсказуемы. А в своем мире я бессильна... Но ты не ошиблась: это была заготовка. На непредвиденный случай.

-- Жаль, -- сказала Обилич. -- А я думала, ты мне скажешь, совпадение ли это: вчера ты его теряешь... ну, хорошо, он просто растворяется в воздухе... а сегодня меня кликает генсек и громоздит намеки, как обвинения? У нас что, в самом деле появился герой, о котором всполошились везде -- и на земле, и на небесах?

-- А ты разве не подозревала это, когда посылала меня через мембрану? -- сделала удивленный вид Дрозофила.

-- Хорошо, -- кивнула Обилич. -- Посмотри и оцени, насколько ситуация может быть серьезной и чем мы рискуем... Повтор файла "один-красный"!

 

-- Здравствуйте, госпожа Обилич, -- сказало голографическое изображение Генерального Секретаря ООН Джона Форда по прозвищу Стоящий Бык.

-- Доброе утро, Стоящий Бык, -- ответило ему голографическое изображение исполнительного директора корпорации Sotechso, Фатимы Обилич. -- Как дела?.. Судя по всему, есть волнующая новость? Для нашего круга...

Генеральный секретарь ООН стал единственным человеком на Земле, к которому официально обращались на "ты" -- на любом языке, в том числе на английском, с применением местоимения "Thou", как к Богу. Индеец навахо Джон Форд, которого отец назвал в честь великого режиссера вестернов Джона Форда, -- этот индеец был достоин такого обращения. Так считала Фатима Обилич. Ей нравилось называть его на "ты". Ей нравился этот пятидесятилетний индеец с тяжелой бронзовой, мощной головой, нравилась его открытая сильная улыбка. Нравился его широкий синий галстук в желтый горошек -- такой галстук вызвал бы у нее рвотный рефлекс, будь он на ком-нибудь другом.

От Джона Форда она не ждала каверз, как от прошлого генсека, маори Иурера. С тех пор, как было принято решение избирать на этот пост только представителей реликтовых племен, Стоящий Бык был первым, кто, по ее мнению, вмещал в себя планету, как и полагается генсеку, а не вертелся вместе со всеми вокруг полярной оси где-то на ее поверхности. При любой ситуации на Земле должен быть какой-то приличный -- добрый и непосредственный -- заместитель Бога, особенно в те времена, когда в Него никто или почти никто не верит, считала Фатима Обилич. Стоящий Бык годился на эту роль.

-- Да, есть над чем подумать... -- обезоруживающе улыбнулся генсек. -- Вы это видели?

В воздухе повисла еще одна простыня плоского изображения. Точка наблюдения: вспомогательная полицейская камера над аварийной полосой, высота -- пять метров над шоссе. На полосе -- Spyker "Желтая подводная лодка", позади внедорожник Teheran 79. Дверцы открываются...

Лгать было бессмысленно. Теперь, спустя час после разговора с генсеком, Обилич еще раз убедилась в этом.

-- Да, -- ответило ее изображение.

-- Его досье чисто, -- сказал Стоящий Бык. -- По этому креатору у нас первый сигнал... Но у меня складывается впечатление, что вы его приметили раньше... Что-то странное вы за ним заметили, и это нормально. Я имею в виду, что нечто заметили именно вы. Аутсорсерам все в этом грешном мире виднее.

-- Благодарю за признание, -- призрак Фатимы Обилич поклонился призраку Стоящего Быка. -- Но и у нас это первый явный сигнал, выводов пока нет.

-- Но ведь это ваш человек? -- доверительным тоном спросил Стоящий Бык.

Наезд камеры: крупным планом провокационно улыбающееся лицо худенькой девушки в китайской военной фуражке.

-- Для него, вернее для нее вы получали накануне доступ на прохождение через мембрану... на предъявителя... или я не в меру подозрителен? -- продолжал допрос Стоящий Бык.

Если бы на его месте был маори Иурера, она бы сильно занервничала, но Стоящий Бык разоблачал так дружески и непосредственно, что ее не покидала уверенность, будто все события развиваются как нельзя лучше, в самом правильном направлении.

-- Да. Это наш человек, -- не колеблясь, кивнула она тогда Стоящему Быку. -- Мы решили проверить, действительно ли его психика уже подошла вплотную к возможности влияния на реальность. Он создает нестандартные рекламные паттерны.

-- Создавал... -- уточнил Стоящий Бык. -- И все корпорации в восторге от его креатива. И все экспертизы -- чисты... Тем не менее вы решились на достаточно серьезное воздействие за пределами мембраны... В чем загвоздка?

Обилич пронзительно строго глянула на Дрозофилу: "Вот они, твои заготовки!.. Так подставиться!" Дрозофила пожала плечами, не выказывая растерянности.

-- Пока не знаем, -- честно ответила Обилич. -- Но скажи, Бык, ведь для тебя это -- первый сигнал, так? А мы этим инцидентом дали тебе подсказку, верно? И заодно подтвердили свои собственные смутные предчувствия...

Обилич снова бросила взгляд на Дрозофилу, теперь -- снисходительно-насмешливый. Та изобразила признательное удивление: "Ну вот, сама же видишь, что все устроилось, и, между прочим, все соответствует стратегии."

-- Вербальные намеки не принесли бы пользы, верно? -- продолжала она наступать на генсека.

Стоящий Бык принял ее слова без раздражения.

-- Отлично! -- сказал он. -- Повтор эпизода "А".

Крупный план: руки Александра Страхова. В одной -- его личный терминал, в другой -- карточка-идентификатор девушки. Движения рук.

-- Он сделал это открыто, под камерой. Вот что странно... Странно, на мой личный взгляд, -- вопросительным тоном проговорил генсек.

-- Это действительно странно, -- согласилась Обилич. -- Если не принять самое простое объяснение. Он сделал это совершенно непосредственно. Не думая о последствиях. Сделал импульсивно. И все. Он еще не ведает, что творит, начав приносить жертвы.

-- Креатор, работающий с психотехниками? -- выразил сомнение Стоящий Бык. -- "Не ведает"? Если так, тогда тем более основательны наши собственные опасения.

-- И наши тоже, -- кивнула Обилич.

-- Ну вот, мы и пришли к полному согласию, -- с искренним облегчением вздохнул Стоящий Бык.

-- Да, эпизод подтверждает наши опасения, что креатор Александр Страхов представляет собой прямую и явную угрозу для Равновесия... -- предложила свое коммюнике встречи Фатима Обилич.

Стоящий Бык сделал паузу, показывая, что до коммюнике еще далеко:

-- Я был бы теперь вполне уверен, что речь идет о нейролепре... и только о нейролепре, если бы не последовавшие за этим события. Вы наверняка в курсе...

Обилич ответила с учтивым восточным кивком-поклоном, начистоту:

-- До такой степени в курсе, что возникают опасения, не оказались ли мы у него на поводу... В настоящий момент мы не знаем, где он.

-- Какое странное совпадение! -- совершенно искренне изумился Стоящий Бык: невозможно было предположить, что он не поверил собеседнику, за это Обилич его и уважала. -- И мы не знаем. Вот она, оборотная сторона Хартии Прав Личности. После запрета маркеров, кто-то все-таки может исчезнуть, не понятно как и не понятно куда. Или, страшно сказать... У нас что, начался сезон героев?

На этот раз пауза длилась долго, и чем дольше она длилась, тем откровеннее показывал каждый свое отношение к положению дел на планете. Иными словами, тем серьезней это положение становилось с каждой секундой в глазах обоих. Слову "герой" Стоящий Бык придал максимальную степень уважения, а не только высшую степень опасения.

-- Мне становится легче, когда я понимаю, что для аутсорсеров вирус нейролепры не опасен... -- добавил он, наконец, освобождая собеседника от ответа -- слишком значимого, каков бы этот ответ ни был. -- Но для нас...

-- Ты смотришь очень далеко, Стоящий Бык, -- весомо произнесла Обилич, выказывая полное уважение к проницательности генсека. -- Я подписываюсь под совместными фрактальными поисками по обеим сторонам мембраны. Готовь соглашение и список команды. Не больше трех человек -- это максимум, который сегодня сможет переварить Равновесие. Доступ будет постоянным, но давай договоримся: без нарушений.

-- Естественно, -- кивнул Стоящий Бык. -- Вы -- создатель Равновесия, и я полностью принимаю любые ваши указания. Надеюсь, вы тоже проинструктируете вашего бойца Красной Армии докоммунистического Китая насчет нарушений?..

Она не могла сдержать смех при всей серьезности положения дел на планете:

-- Ты смотришь еще дальше, чем я предполагала, Стоящий Бык! Так далеко... Я просто потрясена!

 

Файл закрылся по ее команде.

-- Теперь подумай еще раз, как могло случиться, что ты его упустила, и почему он до сих пор нигде не засветился, -- обратилась она к Дрозофиле, уже сама удивляясь, что все разговоры идут в таком спокойном и доброжелательном тоне, будто и нет никакого предвестия того, что мир уже готов перевернуться.

Может, и в самом деле нет никаких причин ожидать, что он перевернется, даже если в нем появился... кто?

-- У меня нет объяснений, хоть убей! -- Видно было, что Дрозофила понимает все правильно и от своей ответственности не отпирается. -- Он утром вышел из зоны наблюдения... и все. Когда я проснулась...

-- Где? -- оборвала ее Обилич.

Дрозофила как-то сразу увяла:

-- В соседней комнате...

-- Значит, ты с ним не спала?

-- Аут с креатором?! -- сделала огромные глаза, как у дрозофилы, Дрозофила.

-- Перестань кривляться! -- отмахнулась Обилич. -- Кто об этом здесь не мечтает тайно?.. Разве вопрос только в мембране или доступах?

-- Ну да, я не отказалась бы... -- отворотила глаза Дрозофила. -- А кто бы отказался?.. Он хорош...

-- Как герой, да?

Дрозофила поджала губы и промолчала.

-- Так что же? -- надавила Обилич.

-- Похоже, я не в его вкусе, -- бросила Дрозофила, признавая поражение. -- Похоже, он однолюб...

-- Похоже, у нас все-таки появился герой?..

-- Похоже, другое! -- вдруг обозлилась Дрозофила и решила не сдерживаться. -- Похоже, ты делаешь из меня полную идиотку! Ты сама... сама подозреваешь, что он -- герой, и просто боишься это признать. Иначе ты не затевала бы всю эту игру с подсказками и намеками... А он, между прочим, сразу принял ее правила и понял все подсказки. Ты обеспечила ему доступ в закрытую зону... Я, вообще, опасаюсь, что его действия в "Небесной стене" могут быть признаны как несанкционированным проход через мембрану... Такого еще никто не делал. И теперь все зависит от Быка, от того, насколько ему нравишься ты.

-- Много на себя берешь. Эти опасения -- не в твоей компетенции, -- резко сказала Обилич, в душе, тем не менее, радуясь тому, что Дрозофила работает хорошо и готова рыть землю дальше.

-- А в моей компетенции стрелять креатору прямо в сердце?! -- Дрозофила изобразила, как целится из автомата прямо в сердце своему начальнику. -- Аут, берущий в руки оружие, -- это как? В чьей компетенции?

-- Опусти ствол, -- велела Обилич.

Дрозофила опустила руку и стала остывать.

-- Хороший вопрос, -- признала Обилич. -- В моей.

-- Может, мир уже перевернулся, и... -- Дрозофила напряглась, но решилась: -- И Равновесию приходит конец...

-- Тебя пора сажать в кресло Стоящего Быка, -- замяла апокалипсис Фатима Обилич, но заметила, как по спине пробежал холодок. -- Но сначала закончи мысль.

-- Он понял все подсказки. Ты помогла ему победить в войне. Ты была покровителем... Как Афина для Ахиллеса!

-- Бог мой, что ты знаешь! Мифы Древней Греции! -- всплеснула руками Обилич. -- А я думала, ты из провинции Шанси не выезжаешь! Сегодня просто день откровений!

-- И он тебя не подвел, так ведь? -- с победным видом спросила Дрозофила.

-- Все это еще не доказывает, что он -- герой... тем более, что мы имеем дело с талантливым креатором, действительно пытающимся развить способность прямого влияния на реальность, -- сказала Обилич. -- И предварительный анализ дает смелые гипотезы.

-- Ты как доклад читаешь, -- снова перешла в наступление Дрозофила.

-- Примерно так и есть, -- не обиделась Обилич, она давно лишилась этого свойства, вернее ее лишили. -- Предварительный отчет. Я просто хочу, чтобы ты очень ясно осознала две вещи. Первое: ты уже не совсем аут, и жизнь не стоит на месте.

-- Не мышонок, не лягушка... а просто Дрозофила, -- как-то безрадостно улыбнулась Дрозофила.

-- Да, Равновесие -- явление динамическое, -- признала с научной точки зрения Фатима Обилич. -- И слава Богу. И значит, способно выдержать нештатные воздействия... Будем надеяться... Второе: тебе одной придется противостоять трем отлично подготовленным охотникам. Полное восстановление я гарантирую, но не более того. В этой ситуации на твоей стороне и то, что Александр Страхов уже способен легко -- как говорится в Писании "дверьми затворенными" -- переходить из одной зоны в другую. То, что он смог уйти от тебя, может в критической ситуации стать и твоим козырем. Что это значит?

-- Это значит, что у него есть ключ от всех дверей... -- уверенно, с непонятным оптимизмом сказала Дрозофила.

-- Если так, то, значит, кто он? -- нашла причину этого оптимизма Фатима Обилич.

-- А почему "одной"? Почему "мне одной"? -- вдруг насторожилась Дрозофила, пропустив мимо ушей риторический вопрос.

-- А вот теперь начинается самое интересное, -- сказала Обилич, всем своим видом скрывая, что к этому "самому интересному" она сама окончательно пришла только что, а не имела полностью готового сюрприза заранее. -- Мы будем выяснять, кто ты есть на самом деле, если ты теперь не просто Дрозофила.

 

Одно прикосновение узором указательного пальца к виртуальной сети над рабочим столом -- и воздушная декорация изменилась.

Над столом появилось золотистое кольцо, рассеченное пополам горизонтальной серебряной осью, а слева и справа от кольца возникли полупрозрачные портреты демиургов новой эпохи -- Карла Юнга и Джозефа Кемпбелла.

Все знали о "кольце Юнга-Кемпбелла", но единицы имели нейронный доступ к его непосредственному постижению.

 

-- Самое время вспомнить азбучные истины, -- сказала Фатима Обилич и ткнула пальцем в верхнюю точку кольца -- в "12 часов".

Там загорелась чуть более яркая, чем само кольцо, золотая звездочка. Она стала двигаться против часовой стрелки.

-- "Герой отваживается отправиться из мира повседневности в область удивительного и сверхъестественного..." -- начала проговаривать Дрозофила "формулу Кемпбелла".

Причем она произносила эту формулу с определенной быстротой: так, что слово "сверхъестественного" пришлось на точку пересечения звездочкой оси, после чего звездочка засияла серебристым светом, как Венера или звезда Вега...

-- "...там он встречается с фантастическими силами, -- продолжала Дрозофила, -- и одерживает решающую победу: из этого исполненного таинств приключения герой возвращается наделенным способностью нести благо своим соплеменникам".

Слово "возвращается" пришлось на второе пересечение оси, после которого звездочка, сразу разгоревшись ярче и сверкая уже красновато-бронзовым огнем, как звезда Бетельгейзе, устремилась к вершине кольца. Как только она достигла вершины -- как раз на окончании цитаты, -- так сразу погасла, а кольцо разлилось в сияющий солнечный круг.

-- Отлично! -- похвалила Дрозофилу начальница и снова использовала палец, как указку.

Круг снова превратился в кольцо, звездочка снова сдвинулась влево -- и вдруг растеклась отрезком между 12-ю и 11-ю часами.

-- Что у нас конкретно? -- продолжала экзаменовку Обилич.

-- Зов к странствиям, -- без запинки ответила Дрозофила.

-- Что у нас с первым "отвержением зова"?

-- Ответ отрицательный, -- уверенно сказала Дрозофила. -- Он клюнул мгновенно... Пардон! -- потупилась она под резким взглядом начальницы.

-- Принятие зова -- все десять баллов по шкале Кемпбелла... Так?

-- Ответ положительный, -- кивнула Дрозофила. -- "Десятка"...

Отрезок удлинился до "10-и часов".

-- А теперь что? -- Обилич не смогла сдержать улыбки, видя, как проясняется и одновременно становится растерянным взгляд Дрозофилы.

-- Ну, понятно! Мой выход! -- подняла она руки, словно сдаваясь. -- Элементарно! Только понять не могу, почему не осознала раньше такой простейшей структуры...

-- А потому что не вербализовала вовремя, -- мягко, по-матерински, намекнула Обилич. -- А теперь вербализуй, вербализуй!

-- "Сверхъестественное покровительство", -- почти по складам заворожено проговорила Дрозофила.

-- Почувствовала ответственность? -- снова по-матерински, но уже по-матерински строго спросила Обилич.

Дрозофила вдруг покраснела, приоткрыв рот, и на несколько мгновений превратилась в очень милое существо с почти добрыми глазами. Если бы Страхов увидел ее на развязке такой доброй и почти беззащитной, еще не известно, как повернулось бы дело...

-- Теперь понятно, почему "тебе одной"? -- риторически спросила Обилич.

Дрозофила молча, покорно покивала.

-- Вербализуй, вербализуй, -- приказала начальница.

-- Что-то мне не легче от этой "сверхъестественности"... -- сказала Дрозофила и поджала губы. -- Ведь опять заставите стрелять... так?

-- Та-ак, -- сказала в другом смысле Обилич. -- Скромность красит девушку. Скажи прямо, что ты боишься охотников, которых пошлет Бык...

Дрозофила посмотрела на начальницу из-под козырька китайской военной фуражки.

-- Это тоже нормально, -- подбодрила ее Обилич. -- Покровительство гарантирую... Обоим. По праву высшего существа, почти всеведущего и почти всезнающего... которому, однако, человеческое не чуждо. Все -- по той же формуле Кемпбелла. Тебя это удовлетворит?

Дрозофила стала улыбаться своей ударной улыбкой -- острой, как рыбный нож, вызывающей:

-- По праву Magna Mater? Большой Мамы?

-- Вот это уже лучше, -- одобрила Обилич. -- И запомни как руководство к действию: в этой сюжетной структуре ты, вероятно, -- его скрытое женское начало, его анима, все, что в нем есть непредсказуемого, непонятного, чреватого... А он, не ровен час, -- твое собственное мужское начало. Анимус, да? В сущности, то же само, но твое. По сегодняшним меркам, твоя опасная тень, которую нужно привести в точку полдня... Понимаешь, о чем я? Присмотрись и действуй. Найдешь его -- найдешь себя... и все такое, высокое. А я отсюда посмотрю по праву Большой Мамы... Предвкушаю интересную фабулу. Твоя задача проста -- найти его раньше, чем его найдут охотники...

Дрозофила картинно взяла под козырек и военным шагом направилась к горизонтальным дверям, встроенным в пол. Когда дверь-площадка стала опускаться, Дрозофила обернулась и сказала:

-- Доброе оружие -- зловещее оружие.

-- Чем дальше уходишь, тем меньше узнаешь, -- через семь десятых секунды ответила Фатима Обилич уже погрузившейся под пол китайской фуражке.

 

"Попала в точку", -- подумала Фатима Обилич, оставшись в одиночестве и удивившись, какой действительно точный и своевременный ответ на ситуацию спровоцировала Дрозофила под занавес их встречи. Чем дальше уходишь...

Она подошла к окнам восточной стороны и стала любоваться густым молодым березняком, хорошо промытым сверху солнечными лучами. Свежая зелень клубилась крохотными мазками, тонкие стволы светились белой, глубокой рябью.

Наземная надстройка офисного комплекса Восточного отделения Sotechso, расположенного в последнем глухом уголке Тверской области -- Sotechso вовремя успела приобрести здесь два десятка гектаров на болотах, -- напоминала огромную летающую тарелку с ленточным иллюминатором по ребру диска.

По принятому аут-правилу "строить не выше деревьев", все наземные сооружения зоны аутсорсинга не превышали высоты пятнадцати метров. Здесь вся наземная часть комплекса представляла собой кабинет руководителя. Это была флагманская "летающая тарелка", и ее экипажем был один человек -- Фатима Обилич.

Полусербка-полуалбанка, она вглядывалась в русский березняк, пытаясь постичь душу исчезнувшего в ее мире креатора Александра Страхова.

Одно она видела очень ясно: у них в этом мире было Общее. Общее с большой буквы. Ненависть. Она ненавидела этот мир... В этот момент -- весь, за исключением чудесного березняка. И он ненавидел этот мир. Она знала, почему она ненавидит. Но пока не знала, почему ненавидит он, благополучный и успешный Александр Страхов. Кому и почему он хотел отомстить? И только когда она узнает почему, она полностью овладеет ситуацией.

 

Она любила старые форматы и вышедшие из общего употребления носители. Работая с ними, она чувствовала себя в безопасности. Экранам она никогда не доверяла. Любой экран казался ей специальным зеркалом для подглядывания с той стороны: отсюда видишь только свое лицо, а оттуда видят только твое...

Она разложила перед собой на столе пасьянс из бумажных носителей с базовыми сведениями о креаторе Александре Страхове, в том числе несколько фотографий, также выведенных на бумагу. Она делала это не раз в последние дни, смутно ожидая, как от гадательных карт, какого-то нового расклада, какого-то нового прозрения.

Можно было накопать гору информации. Всю кредитную историю -- до последней черной икринки и бумажного платка. Все телефонные разговоры с того момента, как родители подарили Страхову первый мобильник лет тридцать пять назад... Но она была уверена в том, что просеивание мелочей -- пустое старательство. Причина -- в чем-то большом, явном, просто не оцененном с нужной стороны, не увиденном в нестандартном ракурсе. На Страхова надо посмотреть как-то сверху и под углом... как глазом той полицейской камеры слежения над развязкой.

 

Александр Артемьевич Страхов, тридцать девять лет. Уже не юноша-герой. Ближе к возрасту Одиссея, успевшего заскучать у Цирцеи. Но все-таки возраст неопределенный, готовых выводов не дающий.

Талантливый, очень успешный креатор с высоким информационным доступом. Спортом не занимался со времен учебы, но лицо волевое, спортивное. Прямоугольный абрис. Крупный, крепкий, чуть выдающийся вперед подбородок, отчетливо прорисованные черты. Нос прямой, с небольшой и мягкой, типично русской округлостью-"картошечкой" на кончике. Глаза ясные, правильно расставленные. Высокий лоб. Хорошие светлые волосы при зачесе назад стоят аккуратным валиком сами, без укладки. Ни намека на полысение. Но выглядит на свой возраст. Единственный и поздний ребенок в семье успешных врачей.

Отец -- нейрохирург, доктор наук, уже отошел от дел по причине слабо выраженной дистрофии зрительного нерва. Мать, вот совпадение, -- бывший офтальмолог. Живут в Москве, на Крылатских холмах, там же, где родился их сын. Хорошие места, совсем не промзона. Кривая внутренней конфликтности -- как кардиограмма мертвеца. Практически идеальная семья!

Их сын -- родительская гордость и пример для сверстников. Отличник, в школе увлекался шахматами, стрельбой из пистолета (как предчувствовал, что это пригодится с наступлением эры корпоративных войн!), в институте -- волейболом, третий разряд (значит, и командной игре не был чужд, что помогло потом, когда основал фирму). Аффект неполноценности -- 0,1. С таким идеальным уровнем самооценки хоть посылай на Луну настоятелем монастыря! Проявление "Эдипова гена" -- 0,09 по десятибалльной шкале. Этот мальчик -- просто плевок в лицо фрейдистам! Показатель религиозного чувства -- 0,1. Просто трезвый, успешный человек от мира сего. Ни атеист с неизбежным глубинным аффектом неполноценности, ни условно верующий с... теперь это называют "синдромом внешней опоры", или "лунным синдромом".

Жена -- Елизавета Глебовна Страхова, в девичестве Крамова. Из семьи инженеров-теплотехников... В наше время ее родители, наверно, были бы продвинутыми аутсорсерами, и их дочка уже не встретила бы своего мужественного принца-креатора. Тоже единственный ребенок и тоже в полном порядке по всем показателям. Специальность -- дизайнер полигонов второй категории. Уровень информационного доступа -- I-7+. В настоящее время -- в Капотненском темпоре. Первая криопауза.

Уровень психологической адаптации супруга к пребыванию жены в криопаузе -- норма.

Сын Андрей учится в Цюрихском политехническом лицее. Успеваемость хорошая, уравновешен. Серьезно увлекается виртуальной оптикой. Все показатели -- опять же, образцовая норма.

Такую семью надо было бы всю заморозить в генетическом банке на Шпицбергене -- в качестве ценного отправления в будущее сквозь все грядущие катастрофы... Отличный посадочный материал. Был бы, если бы не...

Если бы Александр Страхов не отказался когда-то от наземного периметра в элитной экологической зоне. "Отказников" на свете немало, но все они -- с психическими изъянами, выраженными или скрытыми -- фобиями, семейными, сексуальными и прочими проблемами в истории жизни-болезни, с пятизначными суммами по всем шкалам. Всем им -- на прием к Юнгу, а нередко и этажом ниже -- на кушетку к озабоченному мудрому кролику, доктору Фрейду. Это -- раз.

Креатор Александр Страхов создавал такие паттерны продакт плейсмента, которые приводили в восторг заказчиков и приносили им прибыль, но двусмысленность была ясно видна со стороны, из-за мембраны, аутсорсерами с высшим информационным уровнем. Если уточнить, в восточном полушарии эта амбивалентность образов была видна только одному человеку -- супепраутсорсеру, исполнительному директору корпорации Sotechso Фатиме Обилич, однофамилице, а по легенде, потомку великого серба Милоша Обилича, убившего турецкого султана в той трагической битве на Косовом поле, которую Бог судил сербам проиграть еще раз... И, что ей очень не хотелось, эта амбивалентность могла быть видна только одному человеку в западном полушарии -- полукитайцу-полугреку Чену Полидорису, исполнительному директору аутсорсинговой корпорации Icenture, бизнес-противостояние с которой, как некогда политическое противостояние СССР и США, создало один из важнейших статусов кво мира Равновесия... Это -- два.

Если бы креатор Александр Страхов не пошел на жертву -- явную и совершенно неадекватную в ситуации стандартного дорожного контакта... Такое мог сделать только человек, заболевший нейролепрой... Но никаких симптомов замечено не было, иначе он и не успел бы совершить эту жертву, как был бы изолирован и отправлен в "зону". Это -- три.

Нападение франкфуртской команды оказалось очень кстати для проведения второго этапа операции. Казалось, будто она, Фатима Обилич, эту войну и спровоцировала. Стоящий Бык может такое подозревать. Но это его проблемы.

Теперь есть еще и таинственное исчезновение. Отсутствие информации как ее избыток. Парадокс!

Он что, и вправду герой с ключом от всех дверей?..

Похоже, она пыталась не верить в это еще упорнее, чем Стоящий Бык.

Герой, которого она давно ждала?

Герой, который позволит ей разрушить статус кво и убить очередного турецкого султана?

И может быть, тогда успокоиться...

 

 

АРХЕТИП -- ВСЕГО ЛИШЬ РОЗНИЧНАЯ ФРАНШИЗА. НО ЭТО САМАЯ ДЕШЕВАЯ И САМАЯ ДОХОДНАЯ РОЗНИЧНАЯ ФРАНШИЗА

 

 

Эту истину некогда первым вербализовал именно он, креатор Александр Страхов. Максима прошла по всем медиа и так тотально, что ее автора быстро забыли как лишний привесок. А он, похоже, не возгордился, как и подобает креатору, как сказали бы раньше, от Бога.

В пасьянсе мыслей ей вспомнился крупный проект Страхова "Выпей море!", который принес хорошую прибыль компании Unilever. Компания даже перевела этот слоган из мира сновидений в реальность. Теперь на каждом пакете сока -- морской пляж, стройная девушка в шезлонге (молодая семья, группа молодых людей и другие варианты), рядом -- большой бокал/бокалы с соком... цвета моря. Вернее -- море цвета сока. И слоган. А началось с паттерна, вводимого в сновидения. Unilever стала платить конечному потребителю вот за что: если во сне ему виделось море и он ловил отпускной кайф на пляже, то море было цвета сока в его бокале, стоявшем у шезлонга... И когда потребитель, чувствуя во сне жажду, пил, а потом брал пакет, чтобы добавить сока в бокал, то обязательно видел на пакете слоган "Выпей море!".

Фатиме Обилич казалось, что еще двадцать лет назад такая реклама в мире креаторов сработала бы со знаком "минус", но ничем подкрепить свою гипотезу не могла. Ее информационный уровень лишь позволял ей ясно видеть опасную издевку... Александр Страхов вряд ли признается ей, что почерпнул слоган из древней притчи про раба-баснописца Эзопа и его хозяина Ксанфа. Пьяный Ксанф, надуваясь вином, похвалился своему приятелю, что способен выпить море, а тот потом, уже после похмелья, предъявил Ксанфу условия пари: либо Ксанф и вправду выпивает море, либо отдает свою недвижимость. Ксанф прибежал к мудрому Эзопу, мол, "что делать?!". На что Эзоп и посоветовал хозяину с иезуитской ухмылкой: "Выпей море, Ксанф, выпей море".

Иногда к притче прилагается необязательная концовка. Помытарив хозяина, Эзоп предложил ему решение проблемы: сказать пройдохе-приятелю, что он готов выпить море, но только после того, как тот перекроет все реки, спускающие в море контрафактную воду. А что замышлял Александр Страхов, запуская "вирус Ксанфа" в коллективное бессознательное -- вот вопрос!

Но это -- мелочь по сравнению с его брендовой коррекцией архетипического образа мудрого старца, символизирующего юнговскую "самость", точку чаемого личностью совершенства.

Сделай такое еще лет тридцать назад какой-нибудь креатор на поле любой религиозной конфессии -- что-нибудь вроде "Последнего искушения Христа" или "Сатанинских стихов" -- и публичная анафема была бы ему обеспечена, а то и с контрольным выстрелом, если дело о пророке... А теперь -- пожалуйста: заказчику нравится, потребитель отдает свои юэны -- чистые и кредитные. И ни у кого никаких подозрений. Конечно, мудрый старец из сновидений -- не Господь Саваоф и не пророк Мухаммед... Но как эти рекламные эксперты за мембраной, знатоки с высшим информационным доступом, не замечают того, что один злой гений морочит их спекуляцией на понижение?! Воистину, глазами смотрят и не видят, ушами слушают и не слышат. И бесстрашный креатор Страхов знает это и ведает, что творит...

Мудрый седобородый старец сновидений в образе огромного опарыша-мутанта Бибендума, символа компании Michelin! Сотня кредитных юэнов за появление -- от покупателей до сих пор нет отбоя. Старец или король с пубертатной банкой Pepsi. "Бери от жизни все!"...А что он еще может взять от жизни?! И однако же семьдесят юэнов за каждый просмотр. И стоимость не повышается -- значит, потребителей не убавляется.

А этот проект-провокация, который тоже был принят заказчиком на ура...

 

НЕ СПРАШИВАЙ, ПО КОМ ЗВОНИТ КОКА-КОЛАКОЛ.

ОН ЗВОНИТ ПО ТЕБЕ!

 

Она поймала себя на том, что остро завидует ему... и что не успевает за ним. Потому что это он, а не она, вот-вот развалит этот мир, устроив дефолт коллективного бессознательного, обесценив все его ключевые архетипы. Он это сделает, уже палец о палец не ударив... Он это устроит, даже отдыхая себе в криопаузе. Вирусы уже запущены...

 

Она невольно приложила руку к тому месту на груди, где проходит трахея. Стало немного теплее... Как по клавишам, она легонько постучала пальцами по серебряным звездочкам на льняном френче, символам корпорации Sotechso.

Хватит! Если и дальше его демонизировать, то поражение обеспечено уже в эту минуту... и можно отзывать Дрозофилу и отдавать его охотникам. Но это будет ее поражение, а любое его поражение, любая жертва обернутся его победой...

Нужно найти точку отсчета. Его точку отсчета...

Она повернулась назад, к рабочему месту, и пригляделась издали к "кольцу Кемпбела"...

Ее выход приходится на "семь" или даже на "шесть" часов. "Встреча героя с Богиней Мира". Хозяйка Дома Сна, Кали Черная, да хоть бы и Исида... и черт знает кто еще! Не важно. Теперь -- Равновесие, и все они, эти богини, равны. Каждая -- всего лишь прибыльная розничная франшиза. Лири торжествует победу: теперь у каждого своя религия... и обошлось без тотальных прививок ЛСД...

Только никакой встречи не случится, если она действительно не будет прозорлива и безжалостна, как эти древние суровые богини...

А может, и вправду пора пустить дело на самотек и дождаться, пока он сам доберется до нее волей-неволей или развалит мир без ее помощи?.. Ответ отрицательный: интуиция подсказывала, что ей, супераутсорсеру -- чем не богине! -- Фатиме Обилич, уже поздно оставаться пассивным наблюдателем. Что-то внутри -- вероятно, пресловутая юнгианская "самость" -- корило и толкало... Она предчувствовала, что ей придется выйти из моря его подсознательного и сделать нечто, о чем она еще не догадывается.

 

Подойдя к столу, она приложила ладонь к сенсору. Из гелевой столешницы всплыл полупрозрачный силиконовый шар управления.

-- "Небесная стена", московский офис, -- дала команду Фатима Обилич и положила руку на шар.

Невидимые энергетические отростки ее нейронов мгновенно проросли сквозь пространство и соединились с натуральными, белковыми нейронами аутсорсера, ответственного за техническое, энергетическое и информационное обеспечение офисного небоскреба "Небесной стены", а те были подключены ко всем системам здания постоянно.

Момент подключения отдаленно напоминал оргазм. Отдаленно... Но даже при огромном опыте работы и ее способностях аута высшего уровня этот момент всегда переживался, как впервые, как в то мгновение, когда она обнаружила в себе практический талант мониторинга технических систем и дистанционного управления ими -- талант, отличающий немногочисленную касту обслуживающего персонала от касты бесчисленных креаторов.

Теперь работу всех коммуникаций -- от электрических сетей до систем удаления отходов, -- всех портов и излучателей она чувствовала, как движение токов по медным, оптическим и лимфо-гелевым кабелям, вшитым в ее руку... Если бы где-то возникли поломка, сбой, нештатный режим работы, сразу бы начала ощущаться легкая колющая боль. В кисти, если сбой случился в периферийных блоках, или в плече, если в центральных. Один контролируемый, осознанный вздох, одно отработанное волевое усилие -- и в нужном режиме включились бы репарационные системы, а если автоматика не справилась, то на место поломки уже слетались бы ауты низшего уровня.

Супераутсорсер Фатима Обилич, имея высший статус, контролировала работу центральных серверов интегрированного управления всеми комплексами зданий, которые находились на генеральном подряде Sotechso. В ее организме сверкал огоньками весь земной шар, как видели раньше его ночную сторону космонавты с околоземной орбиты. Сейчас она спустилась на очень низкий уровень управления... но боги никогда не брезговали спускаться на землю и даже порой принимали совсем непрезентабельные обличья быков, стариков и даже прокаженных...

Молодой аутсорсер, контролирующий "Небесную стену", конечно же, осознавал, что ему сейчас -- совершенно неожиданно! -- оказана очень высокая честь. Фатима Обилич не замечала помех, которые мог бы вызвать его испуг -- не каждый день к тебе подключается высшее начальство! -- значит, он знал свое дело и готов был показать свою чистую, прибранную "поляну".

И она ходила по ней, высматривая сама не зная что... Аутсорсер второго разряда был предупрежден заранее не только о корпоративной войне, но и о нештатной ситуации, к ней привязанной. И он постарался изо всех сил. Ремонт в здании был произведен практически мгновенно, все опасные архивы стерты, мониторы были вовремя отключены, никто из менеджеров "Небесной стены" не зафиксировал, где, кто и как тормознул лифты. Иными словами, китайцы не засекли несанкционированный проход через мембрану, а уж ребята из фирмы "ПуЛ" будут молчать, как рыбы.

Александр Страхов там тоже устроил какую-то выходку в индивидуальном режиме, которая, возможно дала бы ей подсказку, но он не оставил за собой никакого следа, никакого сообщения... О чем он хотел договориться со своим врагом, креатором Манфредом Тоддом? Немца не спросишь -- и он, и второй, свидетель разговора, уже давно в криопаузе.

Конечно, Дрозофила воспользовалась очень благоприятным моментом... И ей самой, Фатиме Обилич, интуиция в тот момент подсказывала, что вот-вот в мире может произойти нечто запредельное. Может, Дрозофила все-таки поторопилась, и надо было сначала прислушаться к их разговору, уловить смысл, а уж потом валить всех?.. Но и упрекнуть ее в поспешности -- никак не упрекнешь.

 

Она отключилась и глубоко вздохнула, справляясь с легким перепадом кровяного давления.

Она ищет не там. Нужно искать в другом месте. В самой себе. Кто сказал, что он -- не ее собственная Тень? Тень Тени, вот забавно!.. Ее собственное мужское начало, анимус. Это вполне возможно, раз уж она еще не испытывает к нему никакого отвращения, уже так долго думая о нем.

Горячо!

Она взяла одно из изображений Александра Страхова, взятое из архива одной из внешних камер слежения Sotechso, делающих дважды в день облеты всех объектов, в том числе и московского подразделения "Небесной стены". Такие неприметные черные мушки... Креатор Страхов стоял за стеклом своего офиса, задумчиво -- или отрешенно? -- вглядываясь куда-то. В глазах -- хроническая инкубация вируса ностальгии, не ниже третьей степени.

Горячо!

Блик на стекле чуть-чуть смазывал его лицо... Ей показалось, что его губы шевелятся? Что он говорит ей?

"Вербализуй..."

Что?!

"Вербализуй..."

Она отложила фотографию и перевела дух.

Казалось, он все еще смотрит на нее сквозь стекло, и между ними пропасть в сотню этажей "Небесной стены".

-- Хорошо, я вербализую, -- тихо произнесла она и передернулась, чувствуя, что как-то нехорошо, климактерически потеет, захлестнутая волной жара-холода.

Сейчас он -- ее Мудрый Старец. Он -- ее аналитик. И она начнет говорить. И главное теперь -- достичь резонанса с ним, с его ностальгией.

Она ощущала, что прослушки нет, и могла быть в этом уверена. Ее организм легко идентифицировал любые активированные гаджеты в километровом радиусе... Но все-таки включила глушилку, опасаясь, что требующий большой энергии рассказ-монолог может временно погасить ее внутренние мониторы.

 

-- Изволь, если ты так настаиваешь, -- начала она по-русски, который знала также хорошо, как немецкий, французский, английский.

Она села поудобнее. Рассказ, видимо, предстоял не короткий, а ерзать, вставать, прохаживаться -- в общем, вертеться и суетиться -- было не в ее пользу и мешало настройке.

 

-- Ты когда-нибудь был в Кара-Митровице? Скорее всего нет. Там самые красивые места в Косово... Самые красивые места на земле. Такие горы, не очень высокие, видные сразу тремя, а кое-где пятью фронтами, и у каждого фронта свой оттенок утром, днем, вечером... зимой, весной, летом, осенью. И на каждом гребне по монастырю. Было. Такое теперь, наверно, только на Луне есть... Я любила смотреть туда, как вот ты сейчас.

Моего отца звали Радован. Радован Обилич. Серб. А моя мать родилась Ханией Бек. Албанкой. Вот и все. Разлом уже был заложен. Как разлом Святого Андрея в Америке... Это ты должен знать сразу. Землетрясение было неизбежно, хоть неизвестно когда. Никто не мог знать когда.

Отец назвал меня Фатимой.. Он пошел навстречу матери. Так в роду Обиличей родилась девочука с мусульманским именем и фамилией великого героя, убившего предводителя мусульман. И еще скажу сразу, у меня есть младшая сестра. Она, как и ты, креатор. Она в твоем мире. И так уже навсегда. По ту сторону другого разлома, мембраны. Ей дала имя мать и назвала Фатимой. Такого имени для девочки нет ни в одном другом языке, кроме сербского. Это -- Тень... Конечно, Тень добрая, оберегающая от зноя, от солнца... Но Тень есть тень. Она, и вправду, моя тень в твоем мире, за мембраной. Талантливая художница. Ее хорошо знают во Франции, в Скандинавии.

Мой отец был электриком. Просто электриком. Но хорошим электриком. У него был талант чуять любые поломки. Это перешло ко мне.

У нас был дом... Прекрасный родной дом!

Фатима Обилич перевела дух. И подумала: а что у Страхова с его родным домом? По досье, все в порядке. И у его отца с матерью проблем со своим родным домом никогда не было...

- Тебе повезло, - сказала она и продолжила свою историю: - Моему отцу, знаешь, всегда очень нравились албанки, а сербки никогда не вдохновляли. Но в чем-то я его понимаю. Я прощаю его однобокое влечение. Я в свое время долго присматривалась к албанцам и сербам, пытаясь понять, к кому я ближе... Хотя все говорили, что я пошла в мать, а сестра -- в отца... В зеркале я видела почти албанку... Но я все равно не понимала.

Я расспрашивала иностранцев. И русских, и немцев, и англичан. Статистика не в нашу пользу... или не в их, с какой стороны посмотреть. В Сербии если девушка красива, то она просто идеально красива. Бьет красотой... Но зато привлекательных, ярких, просто сексуальных албанок с решительными взглядами куда больше, их пруд пруди. Они цепляют мужской глаз издали. Они притягивают. Сербская редкая красота останавливает, как ударом. Албанская сразу втягивает в себя. И потом у большинства сербок такой строгий, немилосердный разрез губ...

Так сложилось. В Сербии куда больше красивых статных мужчин, женщины менее заметны. С албанцами наоборот -- полно каких-то дремучих неказистых мужиков, повылезших из нор, а красавцев по пальцам пересчитать, зато девки почти все как на подбор... Да так же, кстати, и в Дании... да и у русских, если всерьез разобраться...

В общем, в один прекрасный день отец нашел и привел в дом свою албанку и расписался стать изгоем для своих и чужих. Его брат... Но это рано. Мы жили в нашем доме хорошо, сам знаешь, до какого времени. Ты это время застал -- что-то, наверно, видел по телевизору. До того были, конечно, проблемы мелкие. Пару раз отцу пришлось дать в морду кому-то из своих, сербов... Мелочи, мелочи это все, как везде... А потом поползло. Да, точно, как оползень.

Мать стала хмурая, потом перевелась из школы, где учились албанцы, в другую, сербскую. Она преподавала два языка -- русский и немецкий. Потом и там стало невесело. Хорошо, что хоть обещали просто убить, а не вырезать "матку поганую".

Потом... потом много чего случилось.

Знаешь, я расскажу только одну историю. У нас там, неподалеку от Кара-Митровиц, было два села. Сербское и албанское... Как-то утром до нас дошли слухи, что албанцы напали на сербов и кого-то убили. А потом пришли слухи, что вроде бы сербы побывали ночью в албанском селе и тоже кого-то убили. Отец тогда очень хотел узнать правду... ну, там, кто начал первым. И знаешь, то, до чего он только и докопался, совсем его... как это сказать по-русски?.. в общем, он руки повесил. Там есть другой городок, Титовица, где больше албанцев. И туда сначала пришли слухи, что напали сербы, а потом уже -- что напали албанцы. Отец сел вместе со всеми нами за стол и нарисовал на бумаге большими кружками наши Митровицы, Титовицу, а кружками маленькими -- те села. Он провел между ними линии и проставил расстояния. И получилось, что сербское село ближе к нам почти настолько же, насколько албанское ближе к Титовице. Понимаешь, как выходило с движением этих слухов, куда какие быстрее успевали, да? Отец тогда даже ужинать не стал, полную бутылку ракии выпил и лег... И кстати, корпункты BBC и CNN находились в Титовице.

В общем, потом пришли из Белграда военные. Стало потише, но не радостнее. Брат отца, Йован, часто у нас вечерами сидел допоздна. Раньше мы его раз в год видели -- он на неделю летом приезжал в гости. Он был полковник, танками командовал. Раньше у нас не курил, потому что мой отец не курил, а теперь -- одну за одной. Так и помню эту струйку дыма, бесконечную... Все сидел, почти все время молчал, только на нас смотрел, ракию пил и часто говорил отцу:

-- Надо, надо решать, Радо.

Потом он уходил, совсем поздно. И с каждым разом возвращался к нам все мрачнее, отца обзывал "дураком", "тупой деревенщиной", они чуть не подрались по-настоящему, мать разняла.

Он предчувствовал, наверно. У него была идея продуманная -- каким-то образом переправить нас всех в Грецию, для начала в Янину. Но отец уперся, любил свою родину, никуда переезжать не хотел, думал, что теперь с военными, с братом-полковником у нас все утрясется... Дом. Он тогда только что новую террасу построил, высокую, внизу под ней яблони росли, весной внизу белый ковер... Дом...

 

Она перевела дух. Она не понимала, чего не хватает этому успешному креатору Александру Страхову в его пентхаусе на восьмидесятом этаже, он никогда не был беженцем... Никогда и ниоткуда. Он не может знать и чувствовать ничего...

 

Потом война, бомбежки, военные ушли, пришел KFOR. Первые дни было очень тихо... Потом... Мы как-то ночью проснулись, подумали, что зарницы такие частые. Посмотрели с террасы -- а на горах цепь огней. Большой, дальше поменьше, еще меньше. Они качались и как будто двигались к нам, как страшный поезд... Там, на горах, горели монастыри. Мы очень испугались. Так чувствовали, что сейчас появится еще один огонь -- ближе, потом еще один -- еще ближе... И так прямо до нашего дома.

Вот так оно и оказалось. Нам оставалось жить в этом доме всего два дня.

 

Фатима Обилич расстегнула пару кнопок на френче и успокоила себя тем, что вот расскажет самое... и сделает перерыв, примет холодный душ -- обязательно.

Она стала вербализовать, как через два дня, ближе к вечеру, отца куда-то вызвали, чинить какую-то поломку. Матери тоже не было, она совершенно не помнит, почему матери не было, где мать была... Они с сестрой вернулись из школы, поели что-то, потом она ругала сестру за плохую отметку по геометрии и стала ей объяснять про гипотенузу.

Потом где-то раздался звон стекла и сразу -- чей-то крик. Потом была полная тишина. Минуту-другую. Так тихо было, что в ушах заложило. Они сидели похолодевшие, как ледышки. И вдруг снова -- резкий звон и крик, и сильный треск, как будто ломалась под напором и расщеплялась совсем сухая доска.

-- Прячься! -- вдруг закричала она шепотом, вытянула сестру из-за стола и стала заталкивать ее в шкаф с одеждой.

Слава Богу, сестра потеряла дар речи, только глядела огромными глазами. Она затолкала ее между вешалками, бросила ей на голову голубую блузку.

-- Только молчи, только молчи! А то нас всех убьют, -- прошептала она, придавила дверцу шкафа плечом и провернула ключ.

Потом она схватила со стола надкушенное сестрой большое красное яблоко и кинула его катиться под шкаф.

Потом...

Все, что она видела, все, что с ней делали, осталось в памяти толчками. Так бывало в кинотеатре, когда пленку в проекторе заедало, и на экране начинало все дергаться с остановками, показывая черную перекладину, над которой застывшие ноги, а под ней головы... А потом все начинало пухнуть, плавиться и слепить глаза...

Была раскаленная рожа, вонявшая сливянкой, страшная рука, сжавшая ее горло. Потолок опрокинулся на нее, а потом -- рожа. И все у нее внизу стало гореть и пухнуть.

Она кричала:

-- Я албанка! Я албанка!

Рожа брызгала в нее сверху слюной и хрипела по-албански:

-- Выблядок ты сучий... сучий... албанка она... сучка поганая. -- Потом икнула, выронив изо рта ей на лоб горячий сгусток, и куда-то делась.

А потом она увидела, как на нее, накрест, падает тело, и закричала... Она не почувствовала веса этого тела и только кричала и, чем сильнее выдавливала из себя крик, тем тише становилось вокруг...

Потом она увидела перед собой отца, он держал ее на весу, тряс и что-то кричал ей в лицо. Она услышала сквозь свистящую тишину:

-- Где Фатима?! Где Фатима?!

И тут сознание сразу вернулась, она указала на шкаф. Отец, поворачивая, сломал ключ, проломил дверь, достал из вороха одежды немую младшую дочку. Младшая сестра не могла говорить еще почти полгода. Наверно, немота спасла ей жизнь, а потом даже помогла в этой жизни устроиться.

Отец потащил их из комнаты. Она вырвалась и полезла под шкаф за сестриным яблоком, отец тянул ее, она визжала и сдалась, только когда вцепилась в пыльное яблоко.

Внизу, в столовой она увидела еще одного албанца. Он сидел на полу, у буфета, в осколках бутылок, широко раскинув ноги и вздрагивая. Из-за ворота у него торчала длинная, толстая, красная соломина... Позже она вспомнила и поняла, что это была не соломина, а сварочный электрод, торчавший у него из шеи.

Еще она сильно испугалась, когда увидела мать, постаревшую лет на десять, где-то оставившую всю свою красоту.

Отец долго держал их в саду, под террасой, под цветущими яблонями и втолковывал одно и то же несколько раз. Он говорил, что это теперь не их дом, что этот дом теперь проклят и нечист, и чтобы очистить это место, его надо сжечь. Он говорил ей, что теперь она отвечает за сестру и должна с ней скрыться у французов вместе с мамой, что он должен уйти и его не будет долго, но потом он их обязательно найдет, сам найдет.

-- Запомни, -- говорил ей отец. -- Ты теперь только албанка. На время. Только албанка. Только так ты спасешься. Запомни. А когда я вернусь, все у нас снова будет по-старому... Я вас не брошу.

Они уже издалека смотрели, как полыхает их дом с новой террасой над яблонями, подожженный отцом.

Потом у нее что-то спрашивали в расположении гарнизона KFOR. Немота и панический взгляд сестры, похоже, стали их удостоверениями беженцев.

Ей сделали укол, она провалилась в черную вату, а потом -- это уже было утро другого дня -- на нее наводили объектив, и худая светловолосая женщина, пахнувшая морожеными цитрусами, совала ей в лицо микрофон и задавала вопросы, сначала улыбаясь, а потом хмурясь.

-- Это были албанцы... -- повторяла она этой женщине в микрофон, который угрожающе двигался к ее рту.

-- Но ты же сама албанка, -- твердила женщина, играя тонкими морщинами, -- разве не так?

-- Я албанка, -- кивала она, как в саду отцу.

-- Значит, это не могли быть албанцы... Это, наверно, все же были... кто?.. Кто, если не албанцы?.. Скажи, кто здесь живет, кроме албанцев...

-- Но он был албанец, -- не отвечала она на подвох.

Микрофон отскочил.

-- Все, хватит! -- сказала женщина по-французски и обернулась к тому, кто держал большую камеру. -- Стирай это дерьмо!

Отступив на шаг, она подозвала молодого парня в красной бейсболке -- такого же иностранца, как и она сама, -- и стала распекать:

-- Почему не готова? Кто привел эту сучку?

-- Мне сказали, что готовили... -- пожимал плечами парень.

-- Кто тебе сказал, идиот?! -- разозлилась худая. -- Почему сам не натаскивал?! Тут только эту поганую сербскую водку лакаешь!

Она не предполагала, что Фатима понимает французский.

Сестру отправили в реабилитационный центр. Мать взяли переводчицей в гуманитарную миссию. Ее тоже хотели направить на реабилитацию, но потом врач пришел с каким-то человеком, невысоким французом лет сорока, похожим на столичного чиновника, но только с очень приятной доброй улыбкой и еще --- смешным большим носом. Она вспомнила, что видела его несколько раз, когда обедала в столовой для беженцев, замечала, что он пристально вглядывается в нее.

 

Глоток очень холодного апельсинового соку остудил нервные окончания. Фатима Обилич, что перетерпит без душа... Расслабившись, можно потерять сигнал.

 

Француз представился, слегка напугав ее поклоном и очень мягким пожатием руки. Ксавье Люк, старший менеджер по набору персонала компании Sotechso, которая "делает повседневную жизнь лучше". Sotechso -- Social Technic Soin, "Общественный технический уход"... Очень приятно, Фатима Обилич...

Мсье Люк сначала заговорил на плохом албанском, но первый же прямой вопрос задал на французском:

-- Ты ведь, как и твоя мама, наверно, знаешь французский?

-- Да, немного.

-- Прекрасно... И русский тоже, наверно?

Это она очень хотела скрыть, но увидела, что отпираться бесполезно.

-- Прекрасно! -- восхитился француз. -- Целых четыре языка в семнадцать лет! Ты ведь в этом году кончаешь школу. Фактически кончила, так?.. А кем ты хочешь стать?

Кем она хотела стать? Теперь... Кем?!

-- Наверно, я могла бы переводчицей, как мама... Или учительницей... Только не здесь!

Француз кивнул и с победным видом посмотрел на доктора.

-- Хорошо, Фатима, у тебя есть продуманный план, и мы можем тебе помочь его осуществить. Только, чтобы быть переводчицей, надо быть чуть-чуть старше, ты понимаешь... У меня есть предложение. Для начала -- хорошая, спокойная работа в спокойном, очень безопасном месте. Хорошая, достойная заработная плата для молодой девушки и... самые фантастические перспективы. Мы работаем во всем мире.

Так она узнала про французскую аутсорсинговую компанию Sotechso, которая, помимо прочего, занималась повсюду организацией общественного питания -- в университетах и тюрьмах, на нефтяных платформах и в военных гарнизонах. Пройдет немного времени, и Sotechso будет обеспечивать кухней противостоящие друг другу армии и блоки. НАТО и Российские Вооруженные Силы. Народная Армия Китая и Армия Индии будут есть из одного котла "многообразно и вкусно" то русскую гречку, то итальянскую пасту, то мексиканские кукурузные лепешки с сальсой, и каждый день в войсках будет именоваться "днем какой-нибудь национальной кухни"... А Sotechso, заботясь о своих прибылях, станет сначала одним из важных факторов стабильности и высокой боеспособности стран, потом будет одним из главных международных "мониторов" поддержания разумного паритета сторон и, наконец, окажется -- вместе с компанией Icenture -- признанным творцом цивилизации Равновесия.

Так она стала официанткой в гарнизоне KFOR на другом конце Косово, а всего через месяц -- и "лицом Программы Национальное Многообразие", одним из участников и спонсоров которой была Sotechso. Адаптация служащих из "третьих" стран, инвалидов, матерей-одиночек на разных предприятиях ЕС и все такое... Мсье Люк был страшно доволен и даже предлагал ей участие в конкурсе "Мисс Sotechso", обещал победу. Она согласилась было, но, вспомнив про отца, отказалась: мелькнул страх, а вдруг она как-то подставит его, если высунется... Неприятные люди в строгих костюмах появлялись пару раз и задавали ей вопросы об отце, но ничего не добились. Она и в самом деле ничего не знала -- отец не давал о себе знать, как и его брат, объявленный в розыск как "военный преступник".

Хотя это было самое резкое изменение в ее жизни, она этот период запомнила плохо. Очень чистые столы, звенящие звуки, шум подносов, движение и колыхание крупных тел в камуфляжах... Она все воспринимала без чувств, как робот, работала, как робот, но, похоже, работала, как очень хороший робот. То ли за заслуги, то ли за особую симпатию со стороны мсье Люка ей предложили поездку в Париж... То есть предложил сам мсье Люк.

Sotechso открывала свою новую "точку" -- ресторан -- на Эйфелевой башне, и Ксавье Люк добился, чтобы ее взяли туда стажером в рамках той же гуманитарной программы. Мсье Люк и вправду был хорошим человеком, он помог ей без всяких особых ожиданий на ее счет, но и она во всех отношениях украсила его послужной список.

-- Вообрази, ты увидишь самый красивый город мира с высоты птичьего полета, -- сказал он и развернул руки, как крылья. -- Я уверен, что оттуда ты полетишь уже сама, куда захочешь... Только, когда поднимешься, постарайся не упасть в обморок от всего, что увидишь.

-- Я не упаду, -- твердо и решительно сказала она, как говорят "я не подведу".

Первые дни она воспринимала, как ненастоящее, как будто она была окружена панорамным телевизионным экраном. В обморок она не падала, никакого возбуждения и восхищения не переживала -- телевизор он и есть телевизор.

Она включилась, когда в мире что-то выключилось... Однажды, через неделю после ее приезда в Париж, что-то в ресторане случилось с электрикой за час до закрытия. Свет погас, публика ахнула и глухо зашумела...

А она оцепенела, вдруг пораженная огнями вдали... и облаком аромата, в который она попала. Париж внизу светился и мерцал, а ее поразила двойная цепь больших электрических огней, тянувшаяся по какому-то проспекту до горизонта, что слился с темным, пасмурным небом. Эта цепь пугающе сочеталась в ее восприятии с сильным ароматом подмороженных яблок и цитрусовых. Запах пошел волной от женщины, сидевшей за столиком, рядом с которым она остановилась в миг затемнения. В тот момент она ее практически не видела, но очень ясно вспомнила.

Женщина была совсем не похожа на ту худощавую, высокую и моложавую блондинку с морщинами, которая угрожала ей микрофоном в ее родном Косово, но пахли они обе одинаково... Потом она узнает, что это духи линии Bvlgari, и обе женщины носили на запястье часы Bvlgari. Браслет часов мерцал в темноте цепочками бриллиантовых огоньков. Тогда она поклялась, что не наденет на себя никакой одежды из этого мира, кроме униформы той компании, которая ей будет платить деньги за работу, что все лифчики и трусики на ней будут самого дешевого восточного производства, что на ней никогда не будет никаких брендов, стань она хоть миллионером. И еще она поклялась себе в чем-то, что не могла тогда определить никакими словами, она только чувствовала, что ее непонятная клятва как-то соединена с концом этого освещенного цепью огней проспекта, который она видит с высоты птичьего полета.

С эстрады незнакомый ей человек мягким голосом призвал всех к спокойствию и сказал, что никакой угрозы террористического акта нет, что освещение через пару-тройку минут будет восстановлено и что гостям представилась уникальная возможность увидеть вечерний Париж как он есть.

Ее попросили уйти. Проходя мимо электриков, колдовавших в ярком белом свете фонариков, она заметила, что они копаются не там, и коротко сказала, где место поломки. Они посмотрели на нее. Она не увидела их лиц в контровом освещении, но запомнила их удивленные позы.

На другое утро ее вызвал к себе старший менеджер и спросил, откуда она знала, где обрыв. Она пожала плечами, сказала, что не знает, а просто всегда видит, как и ее отец... Тут она испуганно запнулась.

На другой день ее вызвали опять, и в кабинете она увидела того же менеджера, а еще незнакомого седого человека в очках и мсье Люка, который смотрел на нее с таким интересом, будто вовсе не знал ее, а только что прочел о ней в главных газетах.

Все трое очень доброжелательно поздоровались, усадили ее, и незнакомец в очках положил перед ней большой прямоугольный планшет.

-- Вы не могли бы показать нам, где там внутри разрывы цепи? -- спросил он.

Она указала пальцем. Седой очкарик положил перед ней маркер:

-- Поставьте, пожалуйста, совсем маленькие крестики на этих местах, где вы видите поломку.

Она поставила, потом поставила еще на поверхности четырех планшетов. Она видела дефект так же, как разрыв нити на чулках.

-- Пять чистых баллов, -- удовлетворенно сказал незнакомец, снял очки и поморгал.

-- Девочка, ты себе настоящей цены не знаешь! -- восхищенно покачал головой мсье Люк. -- И я-то не знал настоящей цены!

-- Переводим в группу "индиго"? -- вполне равнодушно спросил менеджер.

-- Возраст... -- колеблясь и размышляя, проговорил седой в очках. -- В старшей группе все младше четырнадцати.

-- Она что, не заслуживает индивидуальной программы?! -- со сдержанным, но не предполагающим контраргументов возмущением удивился мсье Люк.

Уже на следующий день она получила специальный грант на учебу, а уже через два месяца заработала столько, что смогла снять на окраине двухкомнатную квартиру и перевезти к себе сестру, которую по протекции компании устроили в приличный лицей. А еще через неделю знакомая ее матери, побывавшая в Париже сказала ей, что отца убили в стычке с албанцами, и она подумала, что надо как-то расчистить родное Косово, чтобы оно стало хотя бы лет на сто совершенно безвидным и безлюдным, как земля в день творения... И чтобы там только трава и яблони росли сами по себе.

 

Дом. Дом сгорел вместе с трупами албанцев... Нет, в ней вируса ностальгии не было. Она сделала еще один глоток сока, вынув высокий бокал из ледяной ванночки в рабочем столе.

Может быть, он, креатор Александр Страхов, нашел лучший выход -- жить высоко над землей... Но ведь никто никогда не осквернял дом, в котором он родился... Абсурд!.. Но разгадка и ключ к развитию событий -- в этом абсурде.

-- Указать все места, в которых он проживал больше одного месяца, -- дала она запрос.

 

Она росла и менялась, и вместе с ней изменялась цивилизация.

Ее сознание расширялось внезапно, скачками, и эти скачки совпадали с новыми завоеваниями корпорации. Что-то новое она узнавала о корпорации одновременно с освоением какого-то нового навыка.

Однажды она проснулась, выглянула в окно и увидел работу всех коммуникаций и технических систем пятидесятиэтажного бизнес-центра, возвышавшегося на горизонте, как копошение муравейника и муравьиных ходов в его глубине. И в тот же день Sotechso объявила об открытии нового, самого прогрессивного Единого Сервисного Центра, на платформе которого вскоре, в одночасье, сразу треть крупнейших мировых компаний получили лучшее техническое и IT-обслуживание. Эти компании тогда же приняли рекомендацию Sotechso и подписали Кодекс равных возможностей с большинством ассоциаций мелких предприятий, в свою очередь получившими полный доступ к SSC-платформе Sotechso.

Когда она внезапно открыла в себе способность постоянного мониторинга работы всех электростанций, понизительных подстанций, линий электропередач и кабельных сетей Европейского Сообщества, между Sotechso и другим гигантом глобального аутсорсинга, американской Icenture, был подписан секретный пакт о равном техническом обслуживании центров нанотехнологий. Этот пакт стал преддверием самого великого технологического прорыва со времен освоения огня. Цивилизация изменилась в мгновение ока, когда почти параллельно -- как и в случае создания ядерного оружия -- на Западе и Востоке были запущены новые промышленные технологии создания материалов и конструкций любой сложности, снизившие в десятки раз себестоимость любого производимого на планете артефакта. Выпуск нового внедорожника Toyota хоть в центре Токио стал обходиться немногим дороже, чем выпуск пластиков