Рамман Никэйн Янамари

 

Говоря образно, Аластар Эск впился в юного графа всеми когтями и упускать свою добычу не собирался. Вопросов он больше не задавал, а лишь приказывал мягким спокойным голосом:

– Вы – мой гость, Рамман, впервые в Амалере. Чувствуйте себя как дома.

Вышколенный лакей тут же подхватил саквояж молодого человека и с поклоном пригласил последовать в гостевые апартаменты.

Хорошо, конечно, что не придется платить за гостиничный номер и столоваться втридорога, но торжественно обещанный потрясающий морской пейзаж за окном тоже не радовал. Рамман, несмотря на все проявленное к его персоне уважение, чувствовал себя бесправным узником. Впрочем, очень быстро он убедился, что первое впечатление всегда верное и не один он томится в жестких тисках Эсковой железной воли. Гостю дали время, чтобы умыться и переодеться, а потом пригласили отобедать в тесном семейном кругу. Весь вид слуги говорил, что никого здесь не интересует, хочет граф Янамари кушать или нет, а если потребуется, то строптивого юнца отволокут в трапезную за ноги. Где только Эск нашел таких громил среди сородичей? Обычно диллайн рослые, но ведь не медведеобразные же? Гренадеры какие‑то, а не лакеи.

Аластар с семейством поджидали гостя прямо в холле перед закрытыми дверями трапезной. Хозяин церемонно подставил локоть молоденькой девушке, почти ровеснице Рамману, барышню лет тринадцати сопровождал мужчина с очень загорелым для этого времени года лицом, наследнику же Янамари выпала честь завершать процессию под руку с самой леди Лайд. На обед были овощной суп, жареная треска, тушеная капуста с грибами и миндальное бланманже – просто и без ожидаемых изысков. Хозяин и хозяйка благоразумно заняли свои места по разные стороны стола. А то ведь все могло закончиться дракой – такие бешеные взгляды бросала миледи на невозмутимого мужа.

Добавки здесь просить было не принято. Новую порцию без лишних вопросов клали на тарелку, стоило ей только опустеть. Хочешь наесться досыта – кушай быстрее, чувствуешь сытость – тяни удовольствие.

Рамман понял это простое правило, только когда подошла очередь десерта, прежде успев подивиться, как быстро расправляются с угощением худосочные княжны.

Некрасивые, по‑настоящему некрасивые, а не только в силу возраста, они не смели глаз поднять на родителей и, видимо, не подозревали, что с кем‑то из них можно заговорить просто так, без повода.

«Великий Йон, да это же мои… наши с Идгардом сестры!» – поразился юноша и решил рассмотреть родственниц получше. У него никогда не было и не предвиделось сестер.

Волосы младшей были стянуты в тугие косы, и она выглядела совсем ребенком. Маленькое костлявое личико старшей казалось еще меньше по сравнению с большим носом отцовской мужской формы. Серые шерстяные платья, белые кружевные манжеты и воротнички, пальцы стиснуты в кулачок, губы сжаты в линию – настоящие совята‑подростки. А когда младшая начала подслеповато ковыряться вилкой в рыбе, сходство стало очевидным.

– Сина! Твоя спина! Как ты сидишь?! – резким голосом каркнула миледи.

– И вы взяли не ту вилку, дочь моя, – безжалостно добавил милорд, не отрывая взгляда от своей тарелки.

Девочка сжалась в комок, но орудие преступления из пальцев не выпустила.

– С‑с‑сина, – зловеще прошипела леди Лайд. – Немедленно!

Рамман догадался сразу – у бедняжки от испуга вся эта хитрая наука вылетела из головы – и показал на нужный столовый прибор, тут же став обладателем целого букета взглядов сотрапезников – благодарные от обеих сестер, ненавидящий от миледи и невозмутимый… отцовский. Сина исправила оплошность и больше не путалась. А Рамман вдруг представил себе Идгарда – маленького веселого совенка – на месте этой девочки и почувствовал себя предателем. Нежнейшее бланманже не лезло ему в глотку. Великий Йон, что он наделал!

Почти незаметные слуги моментально меняли посуду и подливали морс в бокалы, производя свои манипуляции с пугающей бесшумностью, чтобы ни в коем разе не потревожить хозяина, не прервать плавный ход его мыслей. Дочери, казалось, вообще старались не дышать. Зато громко сопела носом миледи. Красивая, в общем‑то, женщина, чью идеальную гармонию черт портило угрюмое выражение лица.

После десерта всем предложили мисочки с водой для мытья рук и чистые хрустящие салфетки.

– Дамы могут идти.

Граф Эск, похоже, не разговаривал, как все нормальные люди, он отдавал четкие понятные команды. И ждал беспрекословного подчинения.

Девушки выскочили из‑за стола, поклонились отцу и заторопились прочь, как можно дальше от обоих родителей, но леди Лайд отчего‑то решила, что приказ адресован кому угодно, только не ей.

– Ступайте в гостиную.

– Аластар!

– Сейчас подадут ликерное вино[1], – напомнил он.

Запал миледи сразу иссяк под ледяным взглядом супруга.

– Видит Предвечный, я не хочу, чтобы ты…

– Меня не интересуют твои желания. Доброй ночи, Лайд.

До ночи еще было далеко, но лорд Эск дал понять, что до следующего утра они не увидятся.

– Угощайтесь, Рамман.

Из нескольких фраз, которыми обменялся Аластар со смуглым господином, стало понятно, что тот – близкий родственник, троюродный племянник, что ли. Звали его Дагберт, и говорил он хриплым шепотом на каком‑то диалекте диллайнского.

– Передай мою благодарность кузену. И мое согласие тоже. Но предупреди, что все переносится как минимум на месяц.

Ликерное вино, терпко‑сладкое и крепкое, щекотало нёбо. Они пили его из маленьких серебряных рюмочек, неспешно и обстоятельно, как полагается двум взрослым мужчинам. И никогда никто прежде, за исключением отца… Бранда… отца, так не беседовал с Рамманом – крайне уважительно, словно с равным, без малейших скидок на возраст. О видах на урожай, доходах поместья, делах графства, курсе акций аграрного союза и сложностях взятия дешевых кредитов. И юноша не заметил, как поведал про жатки и пожаловался на подрядчиков, вышедших за смету при строительстве нового крыла дома. Потому что Аластару Эску было все равно, семнадцать его собеседнику, семьдесят или сто семьдесят семь лет. С одной стороны – ужасно лестно, и так отчаянно хотелось соответствовать оказанному доверию, а с другой – Рамман прекрасно понимал, что диллайн его изучает, внезапно обнаружив, что у его возлюбленной, оказывается, есть взрослый сын, к тому же старший брат его родного сына.

– Дагберт сказал, что через декаду я смогу выйти в море на «Меллинтан».

– И я с вами.

– Нет, – спокойно ответил Эск. – Вы вернетесь в Янамари и станете ждать вестей.

– А моя…

– Я сделаю все, чтобы никто не пострадал. Я обещаю. Вам не о чем переживать, Рамман.

У безъязыкой покорности появился отчетливый привкус ликерного вина. Такой же сладкий и пьянящий, как этот дорогой напиток. Много не выпьешь, лишь легкий шум в голове и бездна сожалений.

– Я сделаю все, что в моей силе и власти, – повторил диллайнский князь, и от звука его голоса у молодого человека похолодело в груди. Так всегда бывает в миг прозрения.

Этот златоглазый мужчина, сидящий в глубоком кресле напротив, родился для того, чтобы повелевать другими. И горе тому, кто пойдет против его воли. Но горе втройне тем, кто принудит его покориться. Какие совы? О чем вы? Это леопард на стальной цепи, другой конец которой намертво вмурован в каменную кладку.

«Так вот почему мать его полюбила, – запоздало догадался потрясенный юноша. – Так вот почему она молчала про рожденных от него детей. Она не терпела над собой власти, а он жаждал сразу двух взаимоисключающих вещей – власти и свободы».

 

Аластар Дагманд Эск

 

Ближе к ночи туман сгустился и окончательно скрыл уставший Амалер от взгляда его владыки и покровителя. Им обоим надо отдохнуть друг от друга – городу от графа, и Эску от городских проблем. Все бы ничего, но то, что эта густая пелена – чары волшебников из Эсмонд‑Круга, выводило Аластара из себя. Корабли не могут выйти в море, рыбаки на лов, каждый камень пропитался сыростью. О чем они только думают, когда проворачивают свои темные делишки?!

Название «Меллинтан»[2], разумеется, приведет тива Хереварда и весь Эсмонд‑Круг в бешенство. Но разве мы больше не чтим традиции? Разве забыли о славной истории собственного народа? Или Синтафу не нужен новый фрегат, корпус которого сделан из очень твердого зарянского дуба, выдерживавшего попадание крупных ядер?

Аластар приказал разжечь камин, поудобнее устроился в кресле и… О счастье и блаженство! Впервые за пять дней раскурил любимую трубку. Теплый вишневый корень уютно лег в ладонь. Отличный табак и долгожданное уединение. Мужчине так мало нужно, чтобы радоваться жизни. Всего лишь знать, что у него есть сын. И даже не один…

«Шуриа, она настоящая шуриа. Она все‑таки отомстила. Единственным доступным способом», – Эск улыбнулся собственным мыслям.

Когда первое желание свернуть обманщице шею прошло, уступив место трезвому расчету, князь диллайн ощутил своеобразное удовлетворение. Во‑первых, в картину мира поступок Джоны вписывался идеально. Только так и могла поступить оскорбленная им когда‑то женщина. А во‑вторых, сама того не ведая, коварная шуриа избавила его от обязательств перед Эсмонд‑Кругом. Тив Херевард хотел получить эсмондов по фамилии Эск? А вот кукиш ему теперь! Даже два кукиша. Все‑таки есть в этом мире справедливость.

Аластар прикрыл глаза и погрузился в раздумья, надеясь, что очень скоро они плавно перетекут в долгожданный сон. Чародейский туман по всему северному побережью, кордоны на дорогах и красочные рассказы дорогой супруги говорили ему о той серьезности, с которой эсмонды охотятся на Джону и ее загадочную проводницу‑ролфи. Кого бы ни прислал Рэналд Конри в Синтаф и чего бы ни хотел от леди Янамари, но Лайд он разыграл втемную. Тоже свинство с его стороны, между прочим. Да и каким‑то уж странным получилось это так называемое похищение. Если бы на Ролэнси копали под него самого, в чем так неуклюже попытался убедить Аластара славный мальчик Рамман, то все бы выглядело иначе. Вилдайр Эмрис – не дурак, он прекрасно знает – с Эском всегда проще договориться. На взаимовыгодных условиях и без залога в виде женщины‑шуриа. Общие интересы – вот к чему следует стремиться, а повоевать всегда успеем. Диллайн принадлежит половина мира не оттого, что в их руках самое лучшее оружие, а потому, что все покупается и все продается. Сделка же есть сделка, и она удачна, только когда предсказуема и подконтрольна. В противном случае это авантюра, а Вилдайр Эмрис не любит авантюры и авантюристов.

Когда‑то давным‑давно отец научил Аластара пускать табачные кольца. Невелика наука: набрать в рот дыма, свернуть губы в окружность, а затем произнести быстро «Ау» или «Оу», одновременно напрягая губы и выталкивая дым щеками.

Без долгой практики первое колечко развеялось почти сразу же – историю с похищением Идгарда будем считать «ложью во спасение» и проявлением сыновней любви. Похвальное чувство, достойное, чтобы немного ему подыграть.

Второе колечко… Красивое и большое, почти как фрегат «Меллинтан», поплыло через весь кабинет. Пусть только немного наладится погода, и тогда он выйдет в море и отправится на встречу с Вилдайром Эмрисом. Им есть о чем поговорить с глазу на глаз и без лишних свидетелей, если, конечно, не считать посторонними два десятка офицеров и 378 матросов и старшин команды. Доклад господина Итсарро, агента, побывавшего в стране северян, вот что сейчас важнее всего… Это еще одно колечко, густое и терпкое…

Заодно наметим проект договора. Сепаратного договора, если угодно. Придется тяжело… Несколько мелких колечек, весело устремившихся друг за другом. Слишком много вопросов – остров Тэлэйт, пролив, взаимоотношения с Конфедерацией и… Аккуратное маленькое колечко – Джона.

Хитроумная лгунья! Аластар фыркнул от напускного возмущения. Пожалуй, он – в гневе, он практически в «страшном» гневе и одновременно в полном восторге. Как ловко Джона обвела его вокруг пальца! Да и он сам умудрился выставить себя болваном, когда поверил в то, что младший от Бранда Никэйна. Воистину, мужчины – сущие младенцы, когда речь идет о детях.

То незабываемое лето после одиннадцати годов разрыва, смерти Никэйна, вендетты и бурного примирения просто не могло остаться лишь счастливым воспоминанием. Пока наемная актерка вдохновенно изображала вдову Бранда, врачующую на водах душевные раны, они с Джоной сбежали от всего мира в единственное место, где их не нашли бы. В Освин, на берег священного озера, где восемьсот лет назад стоял замок клана Эск. Первый дом диллайн на земле Джезима. Шуриа впала в экстаз, лишь увидав древние развалины – две мрачные стены, уцелевшие от тронного зала. Ходила, касалась пальчиками серого грубого камня, что‑то шептала, улыбалась чудн о й улыбкой, хмурилась – и светилась, светилась, переполненная Жаждой Жизни, точно спелая виноградинка на солнце.

Аластар видеть духов не мог, а потому лежал на траве, точно так же курил и любовался самой прекрасной женщиной, которую ему подарила судьба. Как она плещется на теплом мелководье отмели в одной короткой нижней сорочке, хохочущая, искушающая… И конечно, он не смог устоять. Снова не смог. И не хотел. Потому что, как ни банально это звучит, но за все деньги мира не купить бескорыстную искреннюю любовь.

Скорее всего, именно тогда Аластар Эск стал отцом Идгарда. Как двенадцатью годами ранее – отцом Раммана.

«Что ж, пусть парень потешится страшной тайной. Это даже полезно для кровообращения. А женщины… женщины всегда одинаковы, любят ходить пусть по опасной, но протоптанной дорожке, и если один раз получилась уловка, то обязательно повторят еще…»

– Думаешь о своей шлюхе?

Походка диллайн почти бесшумна, и как вошла Лайд, хозяин кабинета не слышал. И отвечать тоже не стал, только открыл глаза, затянулся дымом и убрал руку с ширинки брюк.

– Что ее малолетний выползок делает в нашем доме? Как ты посмел привечать сына своей подстилки под одной крышей с законной семьей? И после этого ты хочешь доказать мне, что ничего между вами не было?!

Аластар в глубине души полагал, что двести лет понадобились эсмондам, чтобы добиться появления этих склочных истеричных интонаций, от которых по всему телу встают дыбом волоски. Словно ржавой пилой пилят пушечное ядро.

– Доказательства! Им всем нужны доказательства! Идиоты! Какие доказательства, если я видела, как ты смотрел на нее. Напомнить тебе? Осенью на приеме у Атэлмара… – И тут же исправилась: – У Его Императорского Величества. Как ты на нее посмотрел?

Мысленно Аластар от досады хлопнул себя по лбу. Да, тут он оплошал. Но после полугодовой разлуки и трех, Предвечный помоги, неудавшихся по множеству причин свиданий он уже не мог думать ни о чем, кроме как о шпильках, которые выдернет из жестких черных кос, и тоненьких щиколотках Джоны. Что поделаешь, никто не совершенен, а мужскую похоть еще никто не отменял.

– Ни на одну из своих бесчисленных баб ты никогда так не смотрел! – вспыхнула Лайд, натолкнувшись на ледяное безразличие мужа. – Ты забыл про свои обязательства перед Святыми Эсмондами? Так я тебе напомню! Три ребенка мужского пола, трое наших сыновей должны стать высшими иерархами Круга – это твой долг перед народом.

Сколько раз Аластар Эск слышал эту фразу? В принципе, можно подсчитать точно. Семнадцать лет в браке, через день, вычесть примерно шесть лет, которые он с радостью провел вдали от дома. Итого – примерно две тысячи цитат. И обычно этими словами Лайд заканчивала обвинительную речь, после чего шли рыдания, а следом уже полноценная истерика. От графа требовалось лишь хмыкнуть и вернуться к своим делам.

– Я все знаю! Я не такая дура, как ты думаешь!

«Предвечный, она же красивая женщина: правильный овал лица, чувственные губы, большие глаза, – подумалось Аластару. – И даже голос, когда она разговаривает с тивом Херевардом, приятен. Но почему эта прекрасная оболочка пуста?»

– Я знаю, что тебе уже неинтересны обычные шлюхи, которыми полна Саннива, теперь тебе подавай что‑то особенное! Потянуло на экзотику! Шуриа! Предвечный! Тебе захотелось отведать змеятинки? Я не дам свершиться непотребству, ты не осквернишь наше супружеское ложе!

Леди Лайд бушевала, она бегала по комнате взад и вперед, отмечая самые удачные, на ее взгляд, словесные пассажи подниманием и опусканием с грохотом стульев. Прекрасное упражнение для поддержания физической формы, но не посреди ночи же. За столько лет регулярных скандалов слуги настолько привыкли, что уже и не подслушивали под дверью. Зачем, если миледи не в состоянии придумать что‑нибудь новенькое? Напоминания о долге перед эсмондами, обвинения в неверности, жалобы на отсутствие любви к законной семье. За столько лет можно выучить наизусть. И все это – чистая правда.

– Ты меня не любишь и никогда не любил!

Тоже не новость. Когда Аластара познакомили с долгожданной невестой, он был потрясен, оскорблен и унижен. Кукла она из плоти и крови, существо без единой собственной мысли – и больше ничего. И ради этого создания ему пришлось отказаться от Аримы Лоэ, видеть, как она уходит к другому, быть безмолвным свидетелем чужого счастья? Ради сочетания с этой племенной кобылой умерли его дети от Идгит? Аластар нисколько не сомневался, что странная смерть обеих девочек имеет только одно объяснение – эсмонды напомнили своему должнику, что не потерпят Эсков‑бастардов. Ему триста лет, он глава могущественного клана, тысячи сородичей смотрят на него почти как на владыку, но для Эсмонд‑Круга Аластар Дагманд Эск всего лишь носитель потребных для волшебного дара качеств, ничтожество с очень дорогой кровью, с которым никто не собирается считаться.

– Госпожа Сименна гадала мне на потрохах чайки и сразу сказала, что шуриа тебя приворожила.

За семнадцать последних лет леди Эск не была замечена за чтением книг, она не занималась рукоделием или благотворительностью и не воспитывала дочерей. Все свободное время она проводила либо у модисток, либо у гадалок. Гадала на картах, по внутренностям животных, по форме пальцев, ушей, носа, по моче и мужскому семени. Узнав о последнем способе, Аластар окончательно покинул супружескую спальню и перебрался в соседнюю с кабинетом комнату с диваном.

– Я ничуть не жалею, что наняла ролфи убить змеюку, я надеюсь, она свернет себе шею, а ее выродки сдохнут. Она недостойна иметь сыновей, эта богопротивная тварь. Я знаю, почему ты так на нее смотришь! Ты хочешь извести меня шурианским колдовством. Не выйдет! Не дождешься!

Присущая всем диллайн плавность движений всегда со стороны выглядела угрожающе. Поэтому, когда Эск легко встал из кресла, его голосистая супруга испуганно замолчала. Он осторожно, чтобы причинить легкую боль, но не повредить, взял женщину за ухо и вывел в коридор. Все так же молча вернулся и закрыл дверь на ключ. А потом, как следует подумав, задвинул еще и щеколду.

 

Грэйн и Джона

 

Снаружи снова бегали и кричали, иногда постреливая. «Палят по кустам наудачу», – подумала Грэйн, не опуская своего оружия. Одной Локке ведомо, что предпочла бы сейчас эрна Кэдвен, будь у нее выбор – попытать счастья в перестрелке с загонщиками или цепенеть под немигающим янтарным взглядом диллайн. Наверное, все‑таки первое. Синтафские вояки были как‑то… понятней. А этот… глаза он отвел погоне, что ли? Или дворняги просто исполнили свою миссию до конца, загнав добычу именно туда, куда и следовало?

Волшебник молчал, этак спокойно помалкивал, по‑домашнему, умиротворенно. Словно ничуть не сомневался, что беглые девицы никуда от него не денутся.

«Ну, поглядим», – решила ролфи, когда первый страх схлынул, а крики вокруг пещеры отдалились и затихли. Она выпрямилась и, покрепче стиснув мокрые и холодные пальцы на мушкете, скомандовала:

– Джоэйн… попробуй выглянуть, только осторожно. Я присмотрю за этим, если что.

Шуриа послушно сунулась к выходу. Грэйн ждала, стараясь не стучать зубами слишком громко.

– Не получается, – напряженно выдохнула графиня. – Не выйти… и не выглянуть даже.

«Не мухи в паутине, но две глупые осы, упавшие в остывающее варенье», – подумалось Джоне.

– Иди сюда. Пистолеты с тобой?

Ролфи старалась, чтоб голос ее звучал твердо и уверенно, но получалось не слишком хорошо. Магия! Диллайнская магия… У Грэйн вдруг позорно скрутило живот, колени чуть не подогнулись. Шуриа подошла сзади, и, почуяв ее тепло, эрна Кэдвен смогла вздохнуть.

– Да. Заряжены, – и леди Янэмарэйн щелкнула взводимым курком.

Диллайнский волшебник не казался шуриа опасным, но демонстрация собственной силы и решительности лишней не будет.

«Пусть знает, что мы… А что мы ему можем сделать? Но все равно – пусть знает». Джона едва сдержала нервный смешок.

– Хорошо. Держи наготове и не подходи к нему, – сказала ролфийка.

Пошире расставив ноги, Грэйн недвусмысленно повела штыком и предупредила:

– Кто бы ты ни был, диллайн, я успею проткнуть тебя, прежде чем ты ее тронешь.

Лицо диллайн исказила какая‑то странная гримаса: губы сжались в ниточку, уголки дернулись… Когти Локки, да это же улыбка… Нет, даже не синтафских солдат… пожалуй, Грэйн предпочла бы общество желтоглазого смеска – тива Удаза. Или капитана Нимрэйда. Даже неудачливый полукровка‑тив показался ролфи сейчас близким и родным, а уж про шурианского змея и говорить нечего, тот ведь даже удавить не пытался!

– Волк оберегает змею, – молвил волшебник. – Змея защищает спину волка. Как необычно.

И штык Грэйн опустился сам собой, а желание помочиться стало нестерпимым.

– Идемте, – он поманил их рукой и, повернувшись, зашагал в темноту шахты. Причудливо изогнутая, тень его скользила следом.

– Ну, по крайней мере, тень у него есть… – пробормотала Грэйн и обернулась к спутнице: – Что будем делать? Ты про них знаешь больше моего, Джоэйн. Что думаешь?

Леди Янамари видела в своей жизни много чистокровных диллайн, некоторых… раздетыми, и не только видела. Но большинство не были волшебниками. И только тиву Хереварду перевалило за тысячу. Самый сильный, самый могущественный эсмонд Синтафа. Во всяком случае, раньше Джона так считала. Пока не увидела этого…

«А может, это сам Предвечный, решивший вдруг сойти на землю во плоти?»

– Надо идти, если зовет, – отозвалась шуриа. – Разве у нас есть выбор?

«Давай, эрна, ты потерпишь с вопросами. Я и сама уже не знаю, что думать», – растерялась Джона.

– Не думаю, что он есть, – ролфи вздохнула и, сняв штык, закинула мушкет за спину. – И оружие, похоже, не поможет… Ладно. Поглядим. Они же не едят таких, как мы?

Графиня в ответ непонятно хмыкнула – дескать, откуда такая уверенность, может, и едят.

– Локка защитит, – буркнула Грэйн с убежденностью отчаяния. – Непременно.

– Надеюсь, – без иронии и сарказма ответила шуриа, и от этой серьезности Грэйн немедленно захотелось не только помочиться, но и… и похоже, что в этом желании она была не одинока.

Когда на тебя смотрит… нет, вряд ли бог, но кто‑то подобный ему. Только не на фреске, а живой, из плоти и крови, с теплой кожей и блестящими глазами. И слышишь не священную песню, а его голос…

«Великие Духи! Сделайте что‑нибудь, иначе я ослепну». Дух его, который видят шуриа и не видят все остальные, сиял во тьме.

– Нас двое, – напомнила ролфи. – А он один. Пошли, раз решили, а то уйдет сейчас и фонарь унесет. Мы тут себе ноги переломаем без света.

– Зачем тебе свет, волк? – невозмутимо сказал уже порядком удалившийся от них диллайн. – А змее и вовсе не нужны глаза, чтоб знать, куда идти. Но не отставайте, а то пройдете мимо выхода.

– Вот видишь, – прошипела шуриа. – Есть второй выход!

– Хорошо, если так, – шепнула Грэйн. – Слышит нас, ушастый… Подбери подол и дай руку. Ты, может, и змея, но не мышь же летучая.

И они пошли, поддерживая друг друга в потемках. Вопреки речам волшебника, свет беглянкам все‑таки был нужен. Во всяком случае, Грэйн больше доверяла глазам, чем заложенному носу, а в кромешной тьме даже кошки не видят, не то что волки. Да и сам этот… пещерный сыч… с фонарем ведь ходит, а не впотьмах летает!

– Фонарь я взял для вас, – диллайн, оказывается, слышал не только шепот. Грэйн с ужасом попыталась приструнить собственные мысли – не вышло. Боги! Да как же так можно! Даже то, что творится у них в головах, не тайна… и как же быть?

– Только то, что творится в твоей голове, ролфи, – хмыкнул в полумраке волшебник, точнее, его призрачный силуэт. – Ты громко дышишь, молодой волк, а думаешь еще громче… Дыхание змеи неслышно, мысли змеи темны и извилисты, сокрыты, словно корни в земных недрах…

«И когда я закрою глаза, и когда затворю уста, то во тьме и тиши услышу, как бьется сердце этого мира. Там в глубине оно – большое и горячее», – повторяла Джона про себя слова старой‑старой песни шуриа. Ее пели, когда оказывались где‑то под землей, чтобы согреться, успокоиться и сосредоточиться на поиске выхода. В конце концов, ползучие гады больше остальных живых созданий любят солнечный свет и нагретые камни.

– Тогда змеям повезло, – буркнула Грэйн, разозлившись и обнаглев от страха и досады. – Ползают себе во мраке, и даже диллайнский колдун их не слышит.

– Я этого не говорил, – молвил их… проводник? Или пленитель? – Теперь помолчи, молодой волк. И ты, юная змея, помолчи тоже. Ступайте след в след за мною и не поднимайте глаз от тропы, когда мы выйдем наружу.

Обе женщины, не сговариваясь, так и сделали – уставились в слежавшуюся землю под ногами, причем сразу, не дожидаясь, пока диллайн выведет их на свет.

Даже сквозь веки Джона видела эсмонда, словно несла на вытянутых перед собой руках кубок, полный золотого огня. Он встретил столько рассветов, что, должно быть, при желании мог заставить солнце никогда не опускаться за горизонт. Он застал столько закатов, что мог поймать ночь в силки. Он видел столько полнолуний и новолуний, что ночные светила начали с ним здороваться. И Джона летела следом за размеренно шагающим по подземному коридору чародеем, как глупый маленький мотылек за пламенем свечи.

Грэйн изо всех сил старалась не сопеть и не думать, не думать… изгнать из головы все мысли до единой, а лучше вообще забыть, для чего человеку голова. Пусть под крышкой черепа останется только пыльная пустота, меня нет, нет и не было никогда… И вскоре – удивительное дело! – ролфи и впрямь перестало занимать что‑то, кроме опасения наступить ненароком на пыльный край долгополого одеяния колдуна. Этот обтрепанный подол мелькал перед ее взором по тропинке – туда‑сюда, туда‑сюда, шорк‑шорк… словно диллайн следы хвостом заметал. Где тут было заметить тот миг, когда они вышли из холма на эту тропку! Шорк– шорк… Единственный звук во всем мире, даже дыхание идущей позади шуриа неслышно, будто она стала тенью… а может, тенью стала сама Грэйн?

«Я – тень от тени… – размеренно шуршало в опустевшей голове ролфи. – Тень от тени полуденной… нет меня, нет…»

– Ты слишком далеко убежала, ролфи. Вернись.

Грэйн моргнула и мотнула головой, вырываясь из жестких пальцев, впившихся ей в подбородок. Ярко‑желтые глаза колдуна были совсем близко, горящие, словно огненные колеса. Ролфи отшатнулась и мертвой хваткой вцепилась в рукав застывшей рядышком Джоэйн, а та немедля схватилась за Грэйн. Эрна Кэдвен до крови закусила губу. Да что ж это делается?! Почему она теперь трясется и потеет от страха, она, смотревшая в глаза самой Локке? Да кто он такой, этот колдун? С виду – совершенно не страшный. Диллайн как диллайн: высокий, тощий, крючконосый и желтоглазый. Руками не машет, заклятий не плетет, к своему совиному богу не взывает. Грэйн не любила бояться. Слишком часто и долго ей приходилось это делать – смирять естество, бороться со страхом, подавлять мерзкую дрожь в коленках и чуять, как по спине крадутся мурашки… Ничего приятного. И отвыкаешь довольно быстро, стоит лишь разок дать себе волю. Но тут… Нынешней панике не было никакого рационального объяснения, а потому Грэйн всем существом своим желала как можно быстрей с этим покончить.

– Что… – начала было ролфи, но горло перехватило новым приступом ужаса, и вместо нее продолжила шуриа:

– Что вы собираетесь с нами делать?

«Боги, – с отвращением к самой себе подумала эрна Кэдвен. – Дожила! Шуриа, маленькая слабая шуриа учит меня отваге!»

– Зачем вы нас спрятали? Спасли? – подхватила ролфи, чтоб не отставать от спутницы.

– Забавные, – диллайн снова скривил губы в неестественной гримаске, заменявшей совиному племени нормальные улыбки. – Живые. Можете разговаривать, – он повел рукой в разрешающем жесте, и Грэйн только сейчас поняла, что они уже давным‑давно стоят посреди некоего помещения. – Можете есть. Спать. Выходить не надо. Я вернусь позже. Вас не найдут.

И стремительно и бесшумно вышел, почти вылетел, взмахивая широкими темными рукавами, словно настоящими крыльями. А фонарь оставил.

Джона дернулась, но удержала себя на месте. Если бы не Грэйн, шуриа бы бежала следом, поскуливая от счастья при каждом мимолетном взгляде, брошенном на нее.

 

Круглый очаг, сложенный из камня в центре пещеры, еще хранил тепло огня, словно вся эта стрельба и беготня оторвала диллайн от готовки. Легко себе вообразить, как он нахмурился, поразмыслил и решил‑таки посмотреть, что там происходит в его лесу. Встал и наскоро задул огонь. Пепел не успел остыть.

На разных полочках самодельная глиняная посуда – удобная и красивая в своей простоте. Пучки трав на стенах и разложенные на холстине для сушки: пустырник, лапчатка, горец, полынь, тысячелистник. На полу возле очага звериные шкуры. И все обжито, причем не за один год.

Разглядывая жилище этого странного волшебника‑одиночки, Грэйн слегка отвлеклась от своих подозрений и страхов, но вид восторженно уставившейся вслед колдуну соратницы ее мигом отрезвил. «Началось! Завораживает!» – испугалась ролфи и с силой дернула замечтавшуюся Джоэйн за рукав:

– Ты куда это собралась, а?

Джона встрепенулась, как будто проснулась ото сна, и с трудом оторвала взгляд от тончайшей резьбы по грушевому корню, из которого хозяин выточил рукоять для ножа. Эта вещь была живая и такая древняя…

– Что? А! – ахнула она. – Ты видела, какой он? Грэйн, ты видела?!

Голос дрожал от восхищения, хотелось разделить радость встречи со столь великим существом, но потом шуриа вспомнила, что ее спутница – ролфи, а значит, не может видеть духов и чувствовать жизнь вещей. И попыталась объяснить:

– Он не просто диллайн и не просто волшебник. Он, наверное, самый древний и самый могущественный чародей народа Дилах.

В тонком мире среди слабого мерцающего света духов их спаситель полыхал как зарево.

– Ах, Грэйн, если бы ты могла это видеть! Он почти божество, он так велик, – разочарованно вздохнула леди Янамари и развела руками. Дескать, вот обидно‑то как!

«Ну, точно! Вот они, диллайнские чары!» – решила ролфийка.

Каждое слово, слетавшее с уст зачарованной шуриа, только укрепляло подозрения Грэйн. «Уже бредит», – решила она, а потом вдруг вспомнила, что Джоэйн и вправду вроде как видит незримое. Сомнительно, конечно, но что, если это действительно так? Однако ролфийский скептицизм касательно чужого колдовского величия так просто не перебьешь. Тем более что единственный совиный колдун, которого Грэйн довелось встретить, так сказать, наяву, своими заклинаниями ее… не впечатлил. Во сне – другое дело, и чародей был другой… но ведь сейчас она не спит!

– Да? – с недоверием поморщилась эрна Кэдвен. – Ну, тогда это плохо, – и, видя недоумение спутницы, пояснила, обводя широким жестом диллайнское… гнездо: – Это твое почти божество нас, похоже, заперло.

Джона не удержалась и взяла с полочки глубокую тарелку. Ее слепили так давно, что она забыла, как была глиной. Великие Духи! Как, в каком веке, при каком государе, в каких краях?

– Нет… Не думаю, что он станет нас держать в плену.

Тут не нужно даже гадать. У этого человека все есть. Ему нужна тарелка, но ему ни к чему две чужие женщины.

– Ну суди сама, зачем мы лесу, или озеру, или морю?

– Вот и мне интересно, зачем мы вдруг понадобились древнему могущественному диллайнскому магу. Разъясни мне это, о проницательная шуриа. Этого ты не разглядела в его духе? Чего ему от нас надо?

«Как же объяснить ролфи, что кому‑то может не быть никакого дела до всего, происходящего снаружи, в смысле, вне его разума?»

– Понимаешь, эрна, я не могу знать, чего ему от нас надобно, – сказала Джона и подумала:

«Мне кажется, ему всего лишь претит убийство двух… женщин? Самок? Живых существ».

– Я сужу о его силе и думаю – если бы диллайн хотел нас убить, мы бы просто перестали дышать. Он такой сильный… он такой могущественный… Я никогда не думала, что эсмонды могут стать чем‑то большим, чем просто колдунами.

«Вот именно, – хмуро подумала Грэйн. – Чересчур могущественными».

А вслух сказала:

– Я тоже не предполагала, – и добавила решительно: – Опасные твари эти эсмонды. Священный Князь должен узнать, что они и такими бывают… А ты, – ролфи обвиняюще ткнула пальцем в Джоэйн, – слишком доверчивая!

Но, верно, чары диллайн пока были сильнее голоса разума. Шуриа обвинениям не внимала и возвращаться к реальности не спешила. И Грэйн терпеливо попыталась еще раз, стараясь говорить как можно убедительней, словно разъясняла самой тупой из новобранцев в форте Логан порядок оформления приходных документов:

– Он – диллайн, он – эсмонд, он – враг. А раз он такой сильный, как ты говоришь, значит, он очень опасный враг. Боги, а вдруг он нас так зачарует, что мы и не поймем, а? – Мысль эта показалась очень неприятной, но вполне логичной, и Грэйн поежилась: – Вдруг внушит что‑нибудь… что‑нибудь противоестественное?!

Джона чуть не засмеялась, сумев удержаться от насмешливого фырканья, только чтобы ненароком не обидеть ролфийку. Она же не виновата.

– Как думаешь, море может внушить тебе что‑то противоестественное? Или, например, гора? Грэйн, я не наивная, я, в отличие от тебя, много раз сталкивалась с настоящими эсмондами. Так вот этому… не знаю, можно ли ему доверять, наверное, все‑таки не стоит. Но бояться его не нужно – это точно.

Грэйн с нетерпеливым стоном закатила глаза. Ну как она не понимает?! Боги, как же тяжело с этими… женщинами! Стоит им только встретить могущественного и… ну да, красивого, нет смысла отрицать… мужчину – и все! Куда утекают женские мысли? Правильно, ниже пояса! А все эти красивые рассказки про магию, величие… кого шуриа пытается обмануть? Тем более что сама призналась – сталкивалась с эсмондами! И много раз!

«Ну, у меня‑то с головой пока все в порядке! На меня эти чары не действуют», – гордо подумала Грэйн и упрямо выпятила губу:

– Он был у меня в голове! – Для наглядности ролфи постучала себя по лбу. – Понимаешь? Это – противоестественно! Гора не может залезть в голову к ролфи. И море не может. По‑твоему, я не должна бояться? А вдруг после всего я… я возьму да и пырну Священного Князя скейном? Или – убью тебя?

Шуриа смотрела… странно. С недоверием. Видно, Грэйн все‑таки плохо умела объяснять такие простые вещи. И ролфи сдалась, пробурчав уже тише:

– О да, конечно… Нам, тупым ролфи, этого не понять…

«Великие Духи! Как они живут? Как она живет в мире, где все, абсолютно все, имеет только размер и вес? Да лучше каждый раз гадать, проснешься ты или нет, чем существовать посреди бездушных декораций!»

Джона вдруг вспомнила лукавую усмешку Элишвы и ее непонятные слова: «Они не нас прокляли, а себя!» Кто знает, может быть, шаман рассказал ей и о том, что проклинающий обрекает и себя на кару? Дева Сигрейн принесла страшную жертву, а ролфи остались без сердца.

– Если тебя хлестнуло веткой по спине, это вовсе не значит, что на тебя разгневался лес. Это значит, что ты просто была неосторожна, когда шла по тропинке, – уклончиво молвила шуриа и, чтобы еще больше не смущать эрну своими странными сравнениями, поспешно добавила: – Этот человек… диллайн… Он почти Великий Дух. А Великие Духи… они просто не замечают людей. Мы для них слишком мелкие существа. Ну как кролики или синицы. Вот ты станешь говорить с синицей? Нет ведь. Мы – просто две пичужки, залетевшие ему в окно.

Ничего умнее Джона все равно придумать не смогла.

– Но ведь боги говорят с нами, – Грэйн пожала плечами. – Значит, для них мы не такие уж мелкие. Синицы… пичужки… скажи еще – мошки. Хочешь сказать, что он выше богов? Твои духи тоже с тобой говорят. И что – диллайн выше их? Он – не Локка и не Морайг, да и на Глэнну не похож, а уж про Оддэйна и говорить нечего. Значит, он не бог. А мы – не пичужки, Джоэйн. И если нас, ролфи, не замечают… Поверь, не стоит нас не замечать, а то ведь мы можем и напомнить о своем существовании.

И тут леди Янамари не выдержала и, заговорщически подмигнув, хихикнула:

– Правильно. Давай ему что‑нибудь подожжем? Напомним о себе, что мы есть.

Нет, все‑таки эта пещера Джоне определенно нравилась. Каждый уголок, каждая вещь. Даже закопченный котел на треноге – и тот прекрасен. Потому что по‑своему любим своим хозяином. Вещи долго‑долго помнят заботу человеческих рук.

– Он тут давно живет, очень давно… Обжился, обустроился…

Джона наугад заглянула в один из горшочков и нашла прошлогодний мед. В тряпице с солью хранился кусок сала. А как пахли травы! Нашлась тут калина и багульник, кипрей и чабрец, шалфей и лаванда.

– Тут есть все, чтобы тебя полечить, – обрадовалась шуриа и деловито потерла руки, предвкушая сеанс врачевания.

– О, – Грэйн ухмыльнулась, откинувшись спиной на лавку у очага. Руки она заложила за голову и с хрустом потянулась, сразу закашлявшись. – Это хорошо. А пожрать нашла? Это твое божество сказало, что мы можем поесть. И, кстати, нам и помыться бы не худо… – и, повинуясь глупому желанию если не объяснить, то хотя бы оставить за собой последнее слово, добавила серьезно: – Без нас нет богов, шуриа. Они создали нас, но и мы создаем их, каждый день, каждый час… каждый из нас. Я смотрела в глаза Локки, но и она смотрела в мои. И знаешь что? Мы худо‑бедно обойдемся без богов, а вот они без нас – нет. И наши боги всегда об этом помнят… и не считают нас пичужками и мошками. – И подмигнула тоже. – Так что поджигать не будем. Пока.

– Я не сильна в богословии, да и нет у моего народа богов. Мы просто живем. – Джона пристально посмотрела на спутницу, пытаясь понять, к чему идет этот разговор про богов, и решила не торопиться с выводами. – И тебя неплохо было бы вернуть к жизни. Я тут нашла барсучий жир. Будем лечиться от кашля, эрна. Ты мне нужна живой и здоровой, так что не упирайся.

– Барсучий жир… – ролфи передернуло. – А что дальше? Собачья моча? Но с этим поганым кашлем я и впрямь далеко не уйду…

Увы, древние и безотказные методы лечения простуды, практиковавшиеся на Ролэнси из века в век, сейчас были недоступны. Не найдется тут ни жаркой бани, ни настоянного на двух дюжинах трав самогона с острова Конрэнт, ни настоящего целителя, чьи безжалостные руки изгнали бы из тела Грэйн болезнь… Придется обходиться тем, что есть, – сомнительным шурианским шаманством и барсучьим жиром. Бр‑р‑р!

– Да я и не собираюсь упираться… – Грэйн обреченно пожала плечами. – И если зашла речь о еде, готовить будешь ты, а то у меня, что бы я ни задумала, все равно выйдет каша «картечь» из меню форта Логан… Тебе не понравится. К ней привычка нужна.

Джоэйн быстро кивнула, видно, представив себе вкус блюда, которое даже всеядные ролфи назвали «картечью». Но испытать графские способности в кулинарии Грэйн не довелось. Без шума, стука и даже шелеста вернулся золотоглазый колдун, встал в проходе и молча поманил женщин за собой.

«А вот и божество себя явило!» – мысленно съязвила ролфи, уже не заботясь, что диллайн прочитает ее мысли. Пусть читает, коли охота! И пусть знает, что Грэйн его уже не… скажем так, уже не так боится, как поначалу!

Хотя кое в чем Джоэйн была все‑таки права. Сын Локки‑Огненной и впрямь был красив как бог. Во всяком случае, глаза у него были… э‑э… материнские. Грэйн не могла знать, каким их… спасителя?.. видит Джоэйн, но самой ролфи при взгляде на этого диллайн чудились отсветы священного костра крылатой богини. Не равен Ей, нет, конечно же нет! Но… достаточно к тому близок. Чересчур близок, на вкус Грэйн.

Как оказалось, гостеприимство хозяина пещеры было столь велико, что он безо всяких просьб догадался приготовить гостьям баню. Весьма благородно с его стороны. Хотя, вполне вероятно, не только сочувствие служило тому причиной, но и простая брезгливость, ибо дамы были столь грязны, что едва не прилипали к полу. Недоброй памяти синтафские бродяги по сравнению с беглянками смотрелись бы чистюлями, а свиньи майора Фрэнгена и вовсе брезгливо отворотили бы рыла, зайди Грэйн в их обиталище в таком неприглядном виде. Поэтому к наполненной чистой водой огромной деревянной бадье девушка устремилась с радостным поскуливанием, чуть ли не вприпрыжку, а когда добрый хозяин эту воду еще и нагрел, благодарность ролфи переросла почти в благоговение. Вот это было чудо так чудо! Вполне даже божественное. А если припомнить еще, что в руках этот… м‑м‑м… пусть будет посланец богов!.. держал пару крупных кроликов, да предположить, что зверьков ждет участь превратиться в жаркое…

«Молитвы я ему, конечно, возносить не буду… – благодушно думала эрна Кэдвен, намыливая тощую спину спутницы. – Но вот хвалебную песнь сложить – запросто! И даже с большим удовольствием».

Вымыть голову… боги… оттереть спину восхитительно жесткой мочалкой! Мыло диллайн, верно, варил тоже сам – настоящее душистое мыло, прямо‑таки роскошное, не чета тем склизким здоровенным брускам, что полагались по чину прапорщику ир‑Марен – по одному в месяц. Оно пахло детством, домом… волосы от него распушились, а дубленая шкура ролфийской офицерши приобрела несвойственную ей мягкость. Чудеса, настоящие чудеса…

– Вот это, я понимаю, волшебство, – умиротворенно мурлыкнула Грэйн, встряхивая волосами. Отросли уже, кстати… пора стричь, а то окажется вдруг, что коса длиннее, чем полагается по уставу. – Интересно, а ножницы у него найдутся?

– Можно спросить, – пробурчала Джона, с тоской проводя расческой по остаткам кос. – У него смотри сколько всего есть.

Жесткие и густые, высыхая, волосы шуриа тут же вставали дыбом, и если судить по тому, что чувствовали руки, женщина теперь походила на ободранный черноголовый одуванчик.

Можно себе только вообразить, как разочаруется Вилдайр Эмрис, узрев такую неказистую добычу.

А с другой стороны, с прежней прической она бы завшивела, как любая бездомная бродяжка. И по лесу особенно не побегаешь, и купание в ледяном ручье окончилось бы фатально: мозговая горячка – штука смертельная. Но кос‑то, отращиваемых с самого детства, все равно очень жалко. Хорошо хоть голова все еще на плечах – и то утешение.

Глядя, как ловко ролфи управляется со стиркой одежды, Джона попросила научить и ее, никогда прежде этим делом не занимавшуюся.

– Тоже мне наука, – фыркнула Грэйн. – Сначала намочить в воде и намазать мылом, потом во‑о‑от так руками тереть, а затем сполоснуть. И так несколько раз. Пока чистым не станет.

Получилось не сразу, но худо‑бедно от грязи избавились.

– Мне тоже надоело в заскорузлых подштанниках ходить. Да и панталончики неплохо бы чистые надеть, верно? – усмехнулась ролфи, отмечая прачечные успехи имперской аристократки. – Ты – молодец, Джоэйн.

Шуриа с сомнением осмотрела белье. По какой‑то причине у ее слуг выходило лучше. Скорее всего, из‑за частой практики, не иначе.

 

Добрый хозяин не только оставил купальщицам по куску полотна, чтобы они могли прикрыть наготу, пока будет сушиться одежда, он еще и ужин приготовил.

Кроликов! Прекрасных, вкусных, нежных кроликов. С капустой, чабрецом, сушеными грибами и прошлогодними яблоками потушил, а не просто кинул в котел куски мяса. И эти кролики так пахли, что пока Грэйн и Джона донесли до рта первую ложку, чуть сами не захлебнулись слюной. Мясо просто таяло во рту. Аристократка и прапорщица, разом утратив все манеры, с урчанием набросились на угощение, как оголодавшие кошки. Сок тек по подбородку Джоны, а руки сами тянулись за добавкой. После ежатины желудок шуриа ликовал.

«Была б я в штанах, пришлось бы расстегивать ремень, – подумала Грэйн, поглаживая живот и сыто отдуваясь. Блаженная истома разливалась по телу томительно‑сладкой волной. – Это все не по‑настоящему. Это не может быть по‑настоящему! Видно, нас все‑таки убили… или так крепко ранили, что я лежу сейчас без чувств, в бреду, и грезится мне чудесная сказка… Подземный чертог, где всего вдоволь, гостеприимный колдун с золотыми глазами… И пусть! Раз это все бред, тогда и стесняться нечего»!

Приключения героев в ролфийских сказаниях одной только баней и пиром не ограничивались. Впрочем, героями преданий обычно были могучие воины, а чудесными их хозяйками – прекрасные девы, но этот момент эрну Кэдвен не смущал. Это же сон, а во сне всякое может случиться. И нет тогда смысла бояться и стесняться, ведь это не наяву, это всего лишь видение…

Вот ролфи стесняться и не стала. Для полноты счастья не хватало еще и выпить чего‑нибудь такого же чудесного и вкусного, как и волшебная еда… для начала.

– Не знаю, как насчет пичужек… но накормил он нас как на убой. Хорошо! Жалко, эля нет… Я бы выпила… нет, я бы напилась.

«Потому что если это все‑таки не сон, а явь, – подумала она, – лучше бы мне напиться».

– Я бы тоже выпила. Немного… глоточек вина, не больше, – поддержала ролфийку Джона.

А когда та покосилась вопросительно, пояснила:

– Я не люблю хмельного. Шуриа пьют очень мало.

Может быть, когда‑то давно, еще до нашествия ролфи и Проклятья Сигрейн, сородичи Джоны и знали толк в питии, но жестокое протрезвление на грани Порога быстро отучило их от хмельных радостей. До замужества и придворной службы леди Янамари вообще была трезвенницей.

– При дворе Атэлмара Седьмого пили все, пили много. Пришлось учиться. Вот уж я намучилась, – вздохнула она. – Но сейчас… сейчас для полного счастья не хватает только кубка с вином.

Грэйн неожиданно погладила шуриа по плечу. Переживала.

«Как все, оказывается, просто, – удивилась Джона, поглядывая на исполненную сочувствия девушку. – Чтобы ролфи не кусались и не рычали, их надо хорошо кормить и вдосталь поить. Ну, и за ушком чесать иногда. За такое открытие не грех и выпить».

И тут, словно подслушав мысли и разговоры женщин, вернулся диллайн. И не один, а в обнимку с увесистым кувшином. Характерной такой формы – пузатенький, с тонким узким горлом.

Обрадованная Джойана лихо подмигнула соратнице:

– Ох! Ну вот! А ты говорила, что не бог. Все твои желания исполняются, стоит их только произнести. Каково?!

«Все‑все желания? Вот так‑таки и все?» – нет, ролфи не сказала этого вслух. Зачем? – колдун на то и колдун, чтоб услышать и понять, какие еще желания могут возникнуть у молодой, здоровой и сытой ролфийки, ежели ее напоить… Впрочем, желания эти даже оформиться еще не успели, не то что возникнуть, но… Пусть диллайн поостережется.

Собственные нескромные мысли развеселили Грэйн, а молчание колдуна еще и подзадорило, и она ляпнула уже бесстрашно, предвкушающе потирая руки:

– А ведь мы потом можем и проверить, бог или не бог… – И ухмыльнулась, шалея от собственной смелости.

А проклятый диллайн все равно молчал! Но сладкое ягодное вино разлил, однако, на троих. Грэйн отпила и протянула с легким разочарованием:

– Девчачье питье! Вот у нас в форте Логан…

В форте Логан пили все, что горит, особенно зимой, когда долгими‑предолгими ночами единственным развлечением обитателей крепости было изготовление напитков по новым рецептам. От перечисления ингредиентов, входивших в состав знаменитой «Свинки», нежную графиню точно бы вывернуло, а классическую «фрэнгеновку» или «комендантшу» гнали чуть ли не из портянок. Диллайнская ягодная наливочка такого эффекта, конечно, не даст, но… Грэйн чокнулась с повеселевшей Джоэйн и лихо опрокинула стаканчик. И чуть не задохнулась от неожиданности. «Девчачьим» напиток только казался, а эффект… Эффект был. И немедленный.

Джоэйн хихикнула и сверкнула зубами в игривой улыбке, и ролфи вдруг поняла, что на ее собственных губах гуляет точь‑в‑точь такая же бесстыжая улыбочка, а во взгляде, устремленном на этого потрясающе красивого, золотоглазого Локкиного сына, отчетливо светится вполне конкретный интерес. Щеки ролфи вспыхнули, она смущенно отвела глаза и подтолкнула шуриа локтем, мол, ты что, тоже? В ответном тычке от Джоэйн читалось откровенное – ага, и я!

«О‑ой… – с пьянящим головокружением подумала Грэйн. – Ой‑ой‑ой…»

«Ай‑ай! – радовалась Джона. – Хорошо‑то как! Как замечательно сидеть возле очага сытыми и чистыми, без страха смотреть друг на друга, смеяться, пить вкуснейшее вино и флиртовать с прекрасным колдуном. А главное – жить!»

Молчание колдуна ролфи уже не пугало и – вот чудеса! – почти не раздражало, разве что подзадоривало. Немногословность на Ролэнси считалась за добродетель, к тому же под рукой у Грэйн имелась шуриа, в общении с диллайн гораздо более опытная… Может, у них вообще так принято – все время помалкивать?

«Надо выяснить!» – решила эрна Кэдвен и тут же обратилась за разъяснениями, уже не удивляясь тому, как хрипло звучит ее голос:

– Слышь, Джоэ… тьфу, чего я все тебя по‑нашему именую? – мысль эта была неожиданной, но, пожалуй, своевременной. И в самом деле… может, шуриа вообще неприятно слышать, как Грэйн зовет ее по‑ролфийски? Огорчать спутницу не хотелось, но это заковыристое «Джойана»… Язык Грэйн немедля начинал закручиваться в узел, едва лишь она пыталась это выговорить. Джойа‑а‑ана… К тому же – слишком длинно. Надо что‑то покороче и попроще. – Тебя как лучше называть? «Джой‑а‑а‑ана» мне не выговорить…

Шуриа залихватски выпила свой стакан и не стала ломаться:

– Можно Джона или Джони, меня так дед‑прадед Эйккен из твоей песни называл, или даже Джой. Меня так Бранд… муж мой покойный…

А диллайн все подливал им понемножку и подливал, да так ловко и незаметно, что Грэйн уже почти позабыла о его присутствии. Ролфи принялась перечислять варианты, словно пробуя имена на вкус:

– Джона… Джони… – нет, это все не то! Не хватало привычной ролфийской отрывистости, хотя… – Джойн! Давай будет Джойн, а? Красиво получается… и кратенько… Джо‑ойн… – и вопросительно подняла стаканчик, дескать, годится?

Столь лихо переименованная графиня рассмеялась:

– Да! А я тебя – Грэйн! И будем мы Джойн и Грэйн! – она тоже подняла стакан. – Как два великих героя!

«Какие именно великие герои?» – хотела было спросить Грэйн, но тут же забыла. В самом деле, какая разница? Есть вещи гораздо более важные: к примеру, торжественно сдвинуть стаканы в честь официального и окончательного знакомства, а заодно уж и выяснить, есть ли имя у гостеприимного хозяина волшебного чертога?

На диллайн они покосились обе, не спеша пить дальше. И тот не стал чиниться, тоже поднося свой стакан:

– Алфер.

Грэйн моргнула. Алфер – и?..

– Можете звать меня так, – пояснил чародей.

«Алфер – и все, – ролфи взгрустнулось отчего‑то. – Как же так… ни имени рода, ни владения… Может, он вообще изгнанник?» Подперев рукой потяжелевшую голову, Грэйн молвила протяжно:

– А‑алфер… тоже красиво.

В именах сокрыта тайная суть, это все знают. Вот, к примеру, имя самой Грэйн означает «верность», любопытно, какой секрет скрывается за этим «Алфер»? И тут она вспомнила, что хотела же выяснить степень божественности их спасителя, и не стала дальше тянуть:

– А вот скажи нам, А‑алфер, ты бог или, – ролфи осмотрела чародея сверху донизу и облизнулась, так понравилось ей увиденное, – все‑таки не совсем?

И спутница тут же больно ущипнула Грэйн за ляжку, громко прошептав:

– Это неприлично, такое спрашивать.

И сделала очень озабоченное лицо.

«А что неприличного?» – удивилась ролфийка и вопросительно вздернула брови. Диллайн молча улыбался. Может, он вдруг онемел? Так нет же, вроде бы совсем недавно еще умел говорить…

Грэйн озадаченно нахмурилась и тоже шепотом спросила у Джойн:

– А что такого‑то? Неприлично – это… вот если бы я спросила, блохи у него есть или нет, а так… Я ж не про блох, я ж про божественность! – Тут ролфи осеклась, задумавшись. А вдруг эту божественность тоже можно подцепить? Ну, вроде блох или вшей? Или чего похуже… А заодно – и возвышенную молчаливость?

– Слуша‑ай, Джойн… эти диллайны… они всегда такие молчаливые? – и широко улыбнулась, с ходу представив, в какой ситуации молчание и впрямь может оказаться золотом. Меньше слов, больше дела – а что, правильный подход! Почти по‑ролфийски!

Пока Грэйн разглядывала диллайн, тот не стал дожидаться, чем для него закончится столь откровенный интерес. Он щедро подлил гостьям вино и жестом предложил не останавливаться на достигнутом.

Сначала Джона пыталась на вкус определить, из чего хозяин сделал свой божественный напиток. Черника, малина, земляника, какие‑то пряные травы… И наверняка немножечко колдовства. Безобидного, лукавого, лесного… Как в сказках. Иначе каким образом две перепуганные, преследуемые женщины вдруг ощутили себя шаловливыми девчушками, которые поочередно кидают на молчаливого незнакомца томные взгляды и тут же краснеют и смущаются своей игривой дерзости. Нет, тут без волшебства не обошлось. Алфер слова не сказал, а они обе уже готовы покуситься на его целомудрие. Впрочем… диллайн говорунами‑то и не назовешь. Сдержанность у них в крови, и ее не меньше, чем расчетливости и безжалостности. Будь они прокляты, эти истинно диллайнские черты.

– Он никогда вида не покажет, – объяснила Джона ролфийке. – Они все такие. Я знаю. Однажды мне пришлось… – И она, охваченная воспоминаниями, жарко зашептала на ухо Грэйн.

Конечно, приятнее верить, что вмешалась сама судьба, но, скорее всего, произошло чистое совпадение. Просто после знакомства с невестой Аластар напился. Он ведь не железный и не деревянный, каким бы ни казался со стороны. И тут появилась Джона…

Даже сейчас ей было стыдно за свою выходку.

– Нет, нет… я не могу… Если бы он был трезв, то выгнал бы. Точно выгнал…

«К счастью, я был уже достаточно пьян, чтобы видеть не только обнаженное тело, но и нагую душу», – сказал потом Аластар.

– …А потом я сбросила рубашку и поцеловала его. Первая.

Мир не видел более смешного и нелепого поцелуя.

– Да ты что?! Ну ты даешь!.. – молвила Грэйн, не скрывая уважения. – А он?

Ее зеленоватые глаза стали круглыми от восхищения. Будто Джона не поцеловала одного диллайнского князя, а порубила саблей сотню врагов. Подвиг на бранном… то есть брачном… а точнее, любовном поле боя.

– А он… – Леди Янамари тщетно попыталась изобразить надменность. – А он не устоял. Потому что уже лежал. И я… я им овладела! Вот!

Чтобы женщина женщине и не приврала про свою неотразимость? Да никогда! Зачем тогда вообще рассказывать такие вещи, если чуть‑чуть не приукрасить реальность, превратив ее немножечко в сказку или роман о любви? А заодно и самой поверить в то, что могущественный князь сначала не испугался напора влюбленной юницы, точно кролик сокола‑сапсана. В окошко не выпрыгнул, но в янтарных глазах Аластара в какой‑то момент читалось отчетливое: «Остановись, безумец! Что ты делаешь?» И когда бы на графе Эске имелось хоть что‑то, кроме порванной на груди ночной сорочки, ну, хотя бы бриджи, то все могло бы обернуться по‑другому.

Если принять рассказ графини за инструктаж, то… Грэйн прикинула так и этак, разглядывая чародея еще внимательнее. Ну что ж, вполне осуществимо. Жилист, конечно, если не сказать – излишне худ, так ведь им его не варить… Уложить… ага… Если действовать вдвоем и согласованно, то, может, и получится. «Главное – правильно подсечь, – воодушевилась ролфи. – Это я смогу. А дальше пусть шуриа командует!»

– Ага… так, значит, сначала надо уложить…

Но Джойн идею почему‑то не поддержала. Она дернула ролфийку за руку и прошипела:

– Он обидится. И нас прогонит. Мы… потом… Нельзя же прямо сразу. Мы должны показать, что приличные дамы. Мы ведь – приличные и воспитанные дамы?

«Обидится? На что обидится? – Грэйн даже растерялась немного. – Мы же ничего плохого не собираемся с ним делать! Ну, ладно… Ей виднее». Хотя, с точки зрения ролфи, отсрочка была бессмысленной. Сидит же, не убегает пока… надо брать! Но сперва – усыпить бдительность… жертвы, тут Джойн права.

– Да‑а! Мы воспитанные! Мы эти… как их… дамы мы!

Но все‑таки не удержалась, облизнулась. Про свои давешние страхи одурманенная сладким вином ролфи уже и не вспоминала. Став вдруг добычей, колдун перестал казаться ей страшным. И никаких препятствий к тому, чтобы применить рассказ Джойн на практике, Грэйн более не видела. Ну, может, чуть позже… хотя зачем тянуть? Лучше прямо сейчас, пока азарт не прошел.

Не нравились Джоне эти озорные огоньки в глазах ролфийки. Алфер, конечно, мужчина оч‑ч‑чень привлекательный. Обворожительный даже. Но нельзя с эсмондом так откровенно. Все‑таки он волшебник, а значит, так просто не сдастся под напором ролфийского… и, чего скрывать, шурианского темперамента.

«Я не удержу ее, – подумала леди Янамари. – Она же сильная. Офицер. Нет, нет, надо что‑то придумать. Срочно! Пока красавчик Алфер наливает нам новую чарку… А как он соблазнительно улыбается…»

И шуриа придумала. Она закатила глазки, качнулась и, не скрывая заинтересованности, спросила у соратницы:

– А расскажи мне про Священного Князя? Ты говорила, у него косы? Да? А что у него еще есть?

И хихикнула, вообразив себе, что такого выдающегося имеется у легендарного Вилдайра Эмриса, если он запросто управляется с двумя женами.

Хитрюга‑шуриа знала, о ком спрашивать! Естественно, светлый образ Священного Князя тотчас застил собою все: и златые колдовские очи диллайн, и прочие его… вероятные достоинства. Каким бы ни был совиный колдун, до Священного Князя ему все равно как отсюда до престола Оддэйна!

Грэйн мечтательно прикрыла глаза и вздохнула:

– Косы‑ы… Косы – да‑а, косы у него длинные… – а если принять на веру все то, о чем шептались девушки в казарме после отбоя, то… – И длинные у него не только косы, должно быть, – уточнила эрна Кэдвен, начиная как следует расписывать Вилдайра Эмриса. Ну, может быть, все эти байки и приукрашены чуть‑чуть, но… В конце концов, она же сама его видела и очень даже близко! Почти… почти всего! Так что есть о чем рассказать с восхищением и гордостью: – Про плечи я тебе уже говорила, повторяться не буду… Глаза… глаза у него зеленые‑презеленые, а нос прямой и… – Грэйн нетерпеливо потрясла рукой, пытаясь подобрать достойный эпитет для княжеского носа. – Красивый, короче, нос. Пальцы длинные, изящные, но сильные. И весь он такой… сильный. Ноги… э‑э… крепкие. А как он улыбается, Джойн! Как он… Боги! Если б ты только видела это… и если б слышала его голос! Словно зов боевой трубы! И повиноваться ему – о! Есть ли под лунами что‑то достойней и слаще?! О‑о, Джойн! Он такой! – Тут ролфи поняла, что описание достоинств Князя выходит несколько однобоким, и добавила: – Касательно же прочих его качеств… увы, об этом могли бы рассказать только его княгини, но – никто не слыхал, чтоб они жаловались. – И подмигнула, мол, понимаешь, о чем я? А затем продолжила: – И он очень внимателен к женщинам. Представляешь, он похвалил мои бедра. Сказал, что они шелковые! Вот! – Грэйн поставила ногу на скамью и отвернула край покрывала, демонстрируя, что именно понравилось Вилдайру. И, кстати сказать, не ему одному. Ей вспомнились цепкие взгляды мага‑полукровки в синхелмском подвале, и ролфи добавила: – И этот… желтоглазый… тоже косился там, в подвале… – Но синтафскому смеску, конечно же, от рождения не дано было правильно оценить достоинства ролфийских женщин, куда ж ему, в самом деле? А вот Князь… его мнение бесценно, ибо ему есть с чем сравнивать. – И грудь мою похвалил, кстати, – Грэйн выставила вперед бюст в качестве доказательства своих слов. – Наш Князь, он, знаешь, не молчит, если ему что‑то нравится… в женщине… да!

Шуриа, верно, впечатлилась. Она одобрительно закивала, соглашаясь:

– О да! У твоего Священного Князя есть вкус. Он разбирается в женщинах и в их несомнен‑н‑ных достоинствах. – В голосе ее тоже зазвучали мечтательные нотки: – Косы – это тоже очень красиво. Жаль, у Аластара короткие волосы, ему бы пошли косы. А какие у него золотые глаза… – Джойн призадумалась, примолкла, а потом добавила очень серьезно: – Я вас познакомлю. Он тебе понравится.

– Золотые глаза, говоришь? Краси‑иво… – Грэйн воочию представила себе неведомого возлюбленного графини и вздохнула. Видно, и впрямь он хорош, раз Джойн вспоминает его с таким чувством! Повезло ей. А вот самой Грэйн… да ей и вспомнить‑то некого! Разве что…

Ролфи передернуло. Нет уж, теми воспоминаниями она делиться не будет. Столько вина нет на свете, чтоб развязать ей язык и заставить рассказать о своем позоре! Во всяком случае, пока она не отомстит как должно… Грэйн мрачно поправила простыню и вцепилась в стакан. Нет в мире справедливости! Почему достойные и прекрасные достаются всегда кому‑то другому? Впрочем, каждый получает именно то, что заслуживает… и нечего сетовать на богов и судьбу. Но и безропотно принимать обиду тоже немыслимо!

– А шурий я не люблю. С‑скользкие… гады… – все‑таки обронила ролфи. Все равно Джойн не поймет, к чему эрна Кэдвен это сказала.

Та и не поняла, приняв эту фразу на свой счет, и немедля возмутилась:

– Грэйн, ну разве я скользкая? Ну посмотри, не скользкая же. И хвоста нет. Ты видела же, ты же видела?!

И обиженно пробормотала себе под нос:

– Ну почему всегда хвост? При чем здесь хвост?

«Ох, Джойн, веришь – твой хвост тут точно ни при чем! – покаянно подумала Грэйн. – И верно… ты же не виновата…» От раскаяния в собственной несправедливости на глаза ролфи навернулись пьяные слезы, и она призналась с воодушевлением:

– Ты – совсем другое дело! Если Священный Князь сказал, что тебя надо… это… возлюбить…

Конечно же, так прямо Священный Князь этого не говорил, но наверняка ведь подразумевал! А даже если и нет… большой беды не будет в том, что Грэйн добавит немного собственных размышлений на этот счет, правда же?

– Ух ты! Надо же! Возлюбить? Здорово! – Джона по‑детски захлопала в ладошки. – Хочу! Хочу к Священному Князю. Да! К Вилдайру Эмрису с белыми косами, широкими плечами, красивыми руками и зелеными глазами.

Облизнулась не менее сладострастно, чем ролфи, и совсем по‑шуриански мстительно добавила:

– И пусть Аластар поревнует! Пусть пострадает!

«Вот… правильно я сказала, – подумала Грэйн. – Надо было сразу так, а я не догадалась… Он же сказал – шуриа нам нужны! Раз нужны, значит… нужны».

И все‑таки этот вопрос Грэйн очень занимал. Приказ приказом, но… Шуриа нужны! Для чего?

Она выпила еще и пробормотала уже невнятно:

– Он сказал, шурии нам нужны. Зачем нужны? Для чего… нужны? Для чего ты ему, а? – И тут эрну Кэдвен осенило. Ну, конечно же! Ведь Джойн – женщина! – Наверняка… будет тебя… возлюбливать! – убежденно подытожила она. Ну, а что? Самое логичное объяснение!

– Это хорошо, – проворковала расслабленно графиня. – А то никто меня не любит. Бранд, наверное, любил, но он умер. – От жалости к… пожалуй, всему свету на глаза навернулись слезы. – Аластар говорит, что любит, но я ему не верю. Он… он же князь. Он не должен связываться с шуриа, – всхлипнула Джона. – Думаешь, Вилдайр меня полюбит? Как Эйккен свою Джоэйн?

Грэйн немедля растрогалась тоже. Ах,