Глава одиннадцатая. Криве-кривейте, великий жрец пруссов, Литвы и Жемайтии

 

В маленькую комнату под самой крышей дворца могли входить только самые близкие люди великого из великих. Комната выглядела как лавка лекаря. По полкам стояли сосуды с мазями, сухими ягодами и разноцветными жидкостями. На тонких жердях, протянутых под потолком, висели коренья, пучки высохшей травы и цветов.

Много места занимал очаг из красного кирпича, над ним нависал широкий медный раструб.

В очаге жарко горели березовые дрова, заставляя бурно кипеть воду в котле.

На деревянном кресле, положив руки на подлокотники, сидел Гринвуд, великий жрец Пруссов, Литвы и Жемайтии. Он был сед, высок и худощав, окрашенная в красный цвет борода заплетена в тугие косички.

Жрец часто поворачивал голову к двери и прислушивался, нетерпеливо постукивая пальцами по ручке кресла.

В комнату вошли двое мужчин и рухнули на пол перед жрецом.

— Встаньте, — сказал он.

Тела, распластанные на полу, не шелохнулись.

— Встаньте, — повторил жрец.

— Можем ли мы, ничтожные черви, стоять перед великим! — тихо отозвался человек в черной мантии, с широкой черной лентой вокруг головы.

— Встаньте, — снова сказал криве-кривейте. Он не повысил голоса, но что-то в его тоне заставило лежавших вскочить на ноги.

— Седимунд, ты можешь уйти, — сказал жрец прислужнику в черных одеждах. — Кунигас Киркор, исполнил ли ты мое приказание? — продолжал великий жрец, когда за Седимундом закрылась дверь.

Маленький человечек упал на колени и, расстегнув осыпанный перхотью боярский кафтан, вытащил из-за пазухи что-то белое. Не поднимая глаз, он подал жрецу сверток.

— Что здесь? Посмотри на меня, — приказал жрец и взглянул в лицо Киркору.

Маленькие глазки боярина прятались в узких щелях.

— Исподнее великого князя Ягайлы и княгини Улианы, — пробормотал он.

Гринвуд, злорадно усмехнувшись, осмотрел со всех сторон просторную полотняную рубаху Ягайлы и тонкое белье княгини.

Боярин Киркор, княжий постельничий и доносчик жреца, снова растянулся у ног Гринвуда.

— Великий, — с мольбой заговорил он, — не задержи бельишко, в замке могут заметить, и тогда не сносить мне головы.

Опасался постельничий не напрасно. Великая княгиня боялась порчи и колдовства, и княжеское белье охраняли очень бережливо. Простыни, полотенца, белье и всякий другой убор хранились по приказу Улианы в освященных попом кипарисовых сундуках, окованных железом. Сундуки опечатывались собственной печатью княгини. Не дай бог, если замечалось что-нибудь на портах или на простыне! Простое пятнышко или дырка ввергали в великий страх всю княжескую дворню. Начинались строгие допросы и розыск.

— Что слышно в княжеском замке? — продолжал великий жрец, ничего не ответив боярину.

— Княгиня Улиана ждет гонцов московского князя, — сказал Киркор. — Ягайла сватает дочь князя Дмитрия. Решено крестить Литву в православие, — добавил он, немного помолчав. — Три дня назад съезжались князья русских земель и тайно решали…

— Что решали князья? — Гринвуд, вытянув жилистую шею, ждал ответа.

— Грозились извести всех верных. Тебя, великий, княгиню Бируту, князя Витовта.

— Еще что ты слышал?

— Витовт у рыцарей. Собирает жемайтских бояр воевать Литву.

Сила язычников не вовсе иссякла, думал великий жрец. Витовт, Кейстутов сын, княгиня Бирута, ее родственники — они не пожалеют жизни и денег за веру предков. А верная старым богам Жемайтия? Опираясь на нее, великий жрец надеялся сохранить свое влияние в стране и продолжать борьбу. Много лет воюет Литва против рыцарей и еще сто лет провоюет, лишь бы не оскудела вера предков.

После соглашения на реке Дубиссе дела язычников пошатнулись. Ягайла отдавал Жемайтию рыцарям. Отказавшись от упорных кумирщиков, он развязывал себе руки. Заключив мир с рыцарями, он разрушил замысел полоцкого князя Андрея Горбатого, призывавшего Москву и орден вместе напасть на Литву.

— Князь Ягайла сказал, — добавил боярин, — что он заставит тебя, великий, казнить Бируту. Если ты ее не казнишь, он грозился расправиться сам.

Глаза великого жреца вспыхнули. Но он подавил гнев, спокойно высморкался в два пальца и вытер их об изнанку своей мантии.

— Боги лучше нас знают, как поступить, — сказал он. — Что еще ты слышал, мой верный Киркор?

— Больше ничего, великий.

— На второй день в полдень приходи за одеждой, — сказал Гринвуд и протянул свою руку боярину. — Боги не обойдут тебя своей милостью. А сейчас иди.

Киркор жадно поцеловал худые пальцы жреца и, пятясь задом, вышел.

Великий жрец ликовал. Наконец пришло время уничтожить ненавистных врагов! Раздумывая о мести, он подошел к простенку между окнами. Нажав на рычаг, открыл железную дверь и вынул деревянную шкатулку. Там хранилась склянка с красным порошком.

Гринвуд отсыпал немного в половинку яичной скорлупы и бросил в котел. В комнате запахло пряностями. Из другой склянки Гринвуд достал сухой уродливый корень и тоже бросил в котел.

Варево сделалось молочного цвета и запузырилось. Жрец перевернул песочные часы и с опаской посмотрел на котел. Ядовитые пары выходили через бронзовый раструб наружу, но яд был слишком силен. Если в отваре намочить одежду и надеть на человека, он умрет в страшных мучениях.

Великий жрец умел приготовлять всякие зелья и заговаривать кровь. Много людей он спас от смерти. Искусство врачевания перешло к нему от отца, тоже великого жреца. А отец в свою очередь научился от своего отца. Гринвуд не раз спасал жизнь великому князю Ольгерду и его брату Кейстуту. Однако он не только лечил от многих болезней, но и знал, как отправить здорового человека в лучший мир.

Жрец выжидал, посматривая на песочные часы. Когда песок пересыпался вниз до последней крупинки, Гринвуд закрыл нос и рот тряпкой, смазал руки медвежьим жиром и опустил в отвар княжеское белье.

Пересчитав свои пальцы, он вынул его и повесил на просушку под раструбом. Через два дня должен выветриться неприятный запах.

Задыхаясь в ядовитых парах, чувствуя головокружение, Гринвуд выбежал из комнаты и закрыл дверь на ключ. В спальне он пожевал сухих корешков и запил их освежающей зеленоватой жидкостью.

Когда прошла слабость, великий жрец вспомнил о княгине Бируте. Через три дня должна свершиться казнь. Надо спасти ее, но как?

И вдруг его осенило: подземный ход!

Дворец великого жреца соединялся под землей с храмом великого Перкуна и со священной дубовой рощей. Третий тайный вход заканчивался неподалеку от реки Вильни.

Подземелья были вырыты в прошлом веке пленными орденскими солдатами, захваченными в славной битве при реке Жеймоле. Когда подземелья были закончены, великий князь Гедемин велел отрубить головы всем пленным.

Вырытые в глубокой тайне подземелья должны спасти жизнь великого жреца и всех остальных священников в случае неожиданного нападения рыцарей. Из не посвященных в высокий жреческий сан о подземельях знали только великие князья.

Гринвуд с кряхтением поднялся, подошел к клетке любимца, белого петуха, и бросил несколько кусочков сырого мяса. Священный петух с жадностью склевал подачку, и жрец принял это как добрый знак.

Надев остроконечную шапку, знак княжеского достоинства, Гринвуд медленно, опираясь на свой посох, отправился к Бируте.

Княгиня жила в одном из покоев дворца. К ней никто не смел войти без позволения великого жреца.

Глубоко задумавшись, сидела она на низкой скамье.

Великий жрец несколько раз кашлянул, стараясь обратить на себя внимание. Но все напрасно, княгиня не поднимала глаз.

— Княгиня, — сказал жрец, — прости меня.

— Что случилось, мой верный Гринвуд? — очнулась Бирута.

Она была высока и хороша собой. Время почти ее не тронуло.

— Казнь должна совершиться через три дня, — начал без предисловий жрец. — Я придумал, как спасти тебя.

— Пусть смерть, я готова, — ответила княгиня. — Там, наверху, в небесных обиталищах, я встречу моего Кейстута.

Сегодня во сне она снова видела мужа. Князь Кейстут ехал на сером коне, а она шла у стремени. Они прощались перед походом на немецких рыцарей… Сколько раз она шла за стременем мужа и говорила ему прощальные слова! За плечами князя Кейстута не один десяток кровавых сражений. После каждой битвы она, сжав зубы, ждала гонца. Не убит ли, не ранен ли?!

Однажды привезли мужа окровавленного, ослабевшего от ран. Сколько ночей провела она у его изголовья, охраняла его сон! Вспомнила огромные руки Кейстута, страшные для врагов и такие ласковые для нее.

— Я хочу умереть, верный Гринвуд, — повторила княгиня.

— Нет, ты должна жить — только ты можешь спасти Литву, спасти нашу веру… И, может быть, все уладится без большого шума, — добавил жрец, вспомнив ядовитый корень и великокняжеское белье. — Настанет время, и твой сын Витовт будет великим князем.

— О, если бы так! Тогда берегись, Улиана, — отозвалась княгиня, — я припомню тебе все! Мой любимый муж умерщвлен в темнице, родные казнены… Я буду мстить, мстить! Я готова выполнить все, что ты скажешь, верный Гринвуд. — Бирута посмотрела в глаза жрецу. — Что ты придумал?

— Пусть люди Ягайлы, раз того требует великий князь, посмотрят, как мы завяжем тебя в мешок… А дальше жди и ни о чем не беспокойся.

Жрец стоял, опершись на посох, со строгим, будто окаменевшим лицом.

— Это тяжело для меня, Гринвуд.

— Другого выхода нет, — твердо сказал жрец. — Ягайла непреклонен. Он слушает мать, а Улиана хочет окрестить Литву. Ей необходима твоя смерть.

— А если ты не исполнишь требования Ягайлы и не отдашь свою княгиню?

— Тогда он грозит изгнать меня из Ромове, срубить священный дуб и погасить огонь.

— О боги, о великий Перкун, — подняла глаза к небу Бирута, — покарайте бесчестных врагов!

— Да будет так, — склонил голову жрец. — А тебя я переправлю в Жемайтию. Верные кунигасы не дадут в обиду.

— Я согласна. — Бирута подумала, что ее мечта может осуществиться и она вернется в храм Прауримы.

— Завтра совершится обряд, приготовься, княгиня. Из храма тебя повезут в простой телеге на коровах.

— Хорошо, мой Гринвуд.

Криве-кривейте погладил княгиню по волосам, словно маленькую девочку, и поцеловал в лоб.

Кто-то постучал в дверь, у порога возник криве Палутис, главный жрец в храме бога Потримпоса. Он был в желтой длинной одежде наподобие халата, перепоясанной белым жреческим поясом. Остроконечная шапка из грубого сукна тоже белая. Глаза у него были странного фиалкового цвета.

Криве склонился в низком поклоне.

— К тебе пришел Серсил, помощник криве Бутрима из Самбии, — сказал жрец. — Он привел его дочь, так ему приказал криве.

— А где сам Бутрим? — спросил великий жрец.

— На селение старейшины Лаво ночью напали рыцари. Жену криве, русскую женщину, убили, — с бесстрастным лицом сообщил жрец.

Придерживая рукой отвисшую мокрую губу, он говорил коротко и отрывисто. Где Бутрим, он не знает. Может быть, тоже убит, может быть, попал в плен. Его дочь Людмила — христианка, ей семнадцать лет. У нее есть жених.

— Его дочь Людмила! — повторил великий жрец.

И тут ему в голову пришла новая мысль. Не будет ли разумнее спасти княгиню Бируту руками девушки-христианки? Если князь Ягайла узнает, что Бирута избежала казни, пусть не гневается на скромных служителей Перкуна — ее спасла русская девушка-христианка.

Судья судей быстро взглянул на княгиню Бируту, прочел в ее глазах удивление.

— Приведите сюда девушку и вайделота Серсила.

В комнату вошел Серсил, держа за руку белокурую девушку с голубыми глазами. Она была в просторном синем платье почти такого же цвета, как и глаза.

Серсил выпустил руку девушки и распластался на полу, подобно всем увидавшим великого жреца.

— Встань, Серсил, — приказал Гринвуд.

Он подошел к девушке и внимательно посмотрел ей в глаза.

Людмила очень боялась главного перкунщика, как она называла Гринвуда, и только Серсил, которому она верила, смог уговорить ее пойти во дворец.

— Садись, дитя мое, — ласково сказал жрец, указывая девушке место возле себя.

Людмила села. Серсил поднялся с пола и молча стал рядом.

— Я знаю твою печаль, — продолжал жрец. — Матери ничем не поможешь, душа ее в другом мире. Но тебе, дитя мое, помогут наши боги.

Людмила заплакала, закрыв руками лицо.

Княгиня Бирута ласково обняла девушку. Людмила доверчиво к ней прижалась.

— Боги укажут возлюбленному, где тебя искать, — прошептала княгиня, целуя ее. — Не плачь, моя девочка, успокойся.

— Я такая несчастная! — всхлипывая, сказала Людмила, подняв на Бируту заплаканные глаза. — Я такая несчастная!

В объятиях княгини девушка понемногу успокоилась.

— Расскажи нам, дитя, что случилось с вами, — спросил судья судей, когда Людмила перестала плакать.

И девушка стала рассказывать про страшную ночь в селении старейшины Лаво и про то, что случилось раньше в Альтштадте.

— Плохо, — выслушав, сказал жрец, — очень плохо!

— Я буду молить богиню Прауриму о мести, — прошептала княгиня.

Гринвуд сморщил лоб и стал думать. Наступило продолжительное молчание.

Людмила уставилась на голову великого жреца. Его ушная раковина была необычна. Девушка увидела в ней глубокую темную дыру. Казалось, что через эту дыру она заглядывала куда-то в глубь головы старика.

— Дитя мое, — вдруг повернулся к девушке великий жрец, — княгиня Бирута недавно потеряла мужа. Ей самой грозит смертельная опасность. Ты можешь помочь… Согласишься ли ты спасти княгиню Бируту?

— Я помогу княгине, — тихо сказала девушка.

Слова эти вырвались из глубины сердца.

Строго поглядывая на Серсила, великий жрец начал растолковывать, что надо сделать для спасения княгини. Он рассказал про ее страшную судьбу и про смерть Кейстута.

Людмила слушала жреца с широко открытыми глазами.

— Вы с Серсилом спасете княгиню, боги помогут, — закончил жрец и поднялся с кресла. — Ты, девушка, останься с княгиней Бирутой, а Серсил нужен мне.

И, опираясь на плечо молодого вайделота, он вышел из комнаты.

Великий жрец решил спуститься в подземелья. Он хотел знать наверняка, можно ли из тайного хода у реки Вилии проникнуть во дворец. Бывало, что дожди размывали землю и подземный ход заливало грязью. А может быть, вход был чем-нибудь завален сверху. Всякое могло быть.

Подземелья были сложены из кирпича и каменных плит почти сто лет назад. Время понемногу их разрушало.

Серсил пойдет с ним. Юноша должен посмотреть своими глазами на подземелья. Захватив с собой удобные, закрытые слюдой фонари, они спустились по крутой каменной лестнице.

Великий жрец шел медленно, опираясь на посох и постукивая железным наконечником. Шаги гулко разносились под каменными сводами. Серсил нес фонарь. За ними по плитам двигались косые черные тени.

В подземельях оказалось сухо. Переходы, комнаты, многочисленные лестницы сложены из крупного кругляша и каменных плит на крепкой, как камень, известке. Двери дубовые, скреплены железными полосами и утыканы острыми гвоздями.

В разных местах встречались потайные двери. Стоило нажать на дубовый рычаг, находящийся в десяти шагах, и невидимая дверь, падая сверху, преграждала дорогу.

Длинный подземный ход тянулся почти до самой реки Вилии и оканчивался в густом кустарнике. Когда великий жрец и Серсил вышли на поверхность земли, они увидели брод через реку и рижскую дорогу. Рядом шумел иглами молодой сосновый лесок. Вдалеке расстилались пестрые луга. Под синим небом дышалось легко. Запахи хвойного леса, душистых трав и горьковатого дыма радовали душу.

Через брод переправлялись телеги, груженные бочками. Пустые, новые бочки лежали на телегах высоко. Возницы весело покрикивали на лошадей и щелкали бичами. Серсил посмотрел в другую сторону. На высоком зеленом холме краснели кирпичные стены верхнего княжеского замка. На замок со всех сторон наступали темные дремучие леса.

— Здесь, юноша, я буду ждать тебя с Бирутой. — Жрец показал на груду камней, лежавших неподалеку. — Вместе с христианской девушкой вы приведете сюда княгиню. Остальное ты знаешь.

На свету странной показалась Серсилу красная борода великого жреца, заплетенная в косички. На обратном пути великий жрец решил для острастки показать Серсилу владыку подземного царства.» Если он увидит бога Поклюса, — думал жрец, — он никому не расскажет о подземельях».

В большой комнате с темнеющими в каждой стене входами Гринвуд незаметно нажал рычаг, и большая тяжелая плита опустилась вместе с ним и Серсилом на шесть локтей.

Начались подземелья нижнего яруса. Здесь все было покрыто толстым слоем пыли. Свечи в фонарях начали коптить: не хватало воздуха.

О нижних подземельях ходили страшные слухи. Литовца, поступившегося обычаями предков, изменившего своей вере, усыпляли и в бесчувственном состоянии приносили сюда на суд великого жреца. В подземелье попадали несговорчивые кунигасы из жемайтской знати и литовские бояре.

Повернув огромный ключ, торчавший в замочной скважине, жрец стал открывать тяжелую дверь. Проскрипев, дверь открылась. Жрец и Серсил вошли в комнату, окрашенную в черный цвет.

— Сын мой, — сказал Гринвуд, — здесь живет повелитель смерти бог Поклюс.

И Серсил увидел страшное великанье лицо во всю стену, огромные глаза и рот. Страшилище уходило по плечи в землю. Серсил ужаснулся.

— Подожди здесь, сын мой, — сказал великий жрец, будто не заметив испуга юноши, — я сейчас вернусь. — И он скрылся за массивной дверью рядом с головой бога.

Неожиданно засветились зеленым огнем глаза чудовища, и из его рта вывалился язык и пошел дым.

— Что ты здесь делаешь, жалкий червяк? — загремела голова. — Ты проник в тайну богов!

Серсил не узнал голоса великого жреца, искаженного воздушными трубами.

— Ты умрешь, если посмеешь слово сказать о моем подземелье! — продолжал страшный бог.

Уродливая пасть божества медленно раскрылась, обнажились острые зубы величиной в турий рог. Бог щелкнул зубами, изо рта полыхнуло зеленое пламя.

Серсил был отважным юношей и в битвах не знал страха, но то, что он увидел, его потрясло. Он вскрикнул, закрыл от ужаса глаза и потерял сознание.

Очнулся Серсил на холодных плитах. Великий жрец держал возле его носа тряпку, смоченную чем-то очень пахучим.

— Бог Поклюс никогда не обидит хорошего человека, — утешал его жрец, — не бойся.

Он помог Серсилу встать, выйти из черной комнаты и подняться по лестнице. Но Серсил так и не мог побороть дрожь в ногах.

— Я видел бога Поклюса, — повторял Серсил, выйдя из подземелья на солнечную поляну, — он говорил со мной.

Юноша пошатнулся и, чтобы не упасть, оперся о стену. У него пересохло во рту и кружилась голова… Страшные зубы бога Поклюса щелкнули еще раз, изо рта снова полыхнуло зеленое пламя.

Сердце бесхитростного Серсила не выдержало. Тихонько вскрикнув, он замертво свалился на землю.