Взятие под стражу. Гравюра XVII в. Фрагмент

 

Светский следователь Германии или Франции занимался ведьмами и только ведьмами. Отсюда чудовищная, невиданная ранее «производительность». В поисках наживы такие судьи не ленились ездить по стране. Их руки были развязаны. Боден писал: «Судья не должен, как при других преступлениях, ждать жалоб населения или действий прокурора, но обязан собирать сведения и докапываться до истины самолично (Lea, 1939 стр. 570)». Представьте себе, как развращали ищейку вседозволенность. Он не нуждался в доносах. Ему не нужен был повод. Достаточно было притвориться, что он видит людей насквозь. Он мог хватать кого угодно и ни перед кем не держать отчёт. Единственное, что требовалось от сыщика, – исправно делиться с высшей инстанцией награбленными деньгами. Об одном таком ретивом судье писал доктор Вейер. Он лично видел, как в маленький городок случайно заехал гонитель колдовства. Судья был здесь впервые. Он никого здесь не знал. Но с налета огульно объявил, что в городишке свыше трёхсот ведьм (1958 стр. 21)!

Следователи этого типа соревновались друг с другом в «производительности труда». Эйхштадтский судья имел к 1629 году на личном счету 274 приговоренных колдуньи. Франц Бюирманн только за пять лет своей карьеры сжёг заживо 150 человек. Реальное число его жертв было ещё выше, потому что мы знаем лишь о его «деятельности» в окрестностях Рейнбаха и не можем учесть, сколько костров он устроил во время прочих экспедиций. Одним из самых удачливых злодеев был Балтазар Росс из Фульды. Он похвалялся, что уже прикрутил к столбу для сожжения семьсот ведьм, но и этого ему было мало. Он страстно мечтал довести число уничтоженных женщин до круглой цифры с тремя нулями (Канторович, 1899 стр. 105).

Йоханн Мейфарт нарисовал психологический портрет судьи по делам о колдовстве – человека невежественного и ограниченного. Негодяй ест и пьет все самое лучшее, щеголяет в роскошных одеждах и пышет самодовольством. Будучи навеселе, он похваляется перед женой: «Лиза, благодари Господа, что ты досталась мне, ибо выше, чем я, взобраться уже невозможно. У меня полная власть над богатыми и бедными, над молодыми и старыми, над мужчиной и женщиной, над мальчиком и девочкой, слугой и служанкой, горожанином и деревенщиной, рыцарем и дворянином, врачом и лиценциатом, магистром и бакалавром. Я знаю, как сдавать карты, и ты должна возблагодарить Господа за это (1958 стр. 737)».

Вюрцбургский священник Фридрих фон Шпее тоже лично знал опьяненных вседозволенностью судей. В своей книге он по инерции называет их инквизиторами, хотя образ жизни этих людей был совсем не монашеский. Они отстраивали себе богатые дома, присваивали пашни и поместья. Шпее пишет, что они отвергали все доводы в защиту подследственных. Всё обстояло так, будто обвинять можно всех, а оправдывать нельзя никого. Каждую попавшую под арест нужно засудить. Любой другой исход инквизиторы встретили бы с негодованием.

Фридрих фон Шпее знал, с кем бедной женщине придётся иметь дело, поэтому у него вырвалось риторическое восклицание: «Несчастная, на что ты надеешься? Почему ты сразу, только попав в тюрьму, не объявила себя виновной? Наивная слепая женщина, зачем ты желаешь умирать так часто, если можешь сделать это один раз? Прими мой совет – ещё до начала мучений признай себя виновной и умри. Тебе всё равно не уйти. В конце концов, это – злосчастное следствие благочестивого рвения Германии (Spee, 1939 стр. 211)».

 

Кадры и диалог из фильма «Нострадамус». Реж. Р. Христенсен. 1996 г. Арест девушки из среднего сословия. – Софи Бертран. Вы обвиняетесь в том, что вступили в сговор с дьяволом и другими темными силами.

 

– Но это просто глупость. Я никогда, никогда…

 

– Не лгите!

 

– Увести ее…

 

Однажды немецких судей озадачили, спросив: «Каким образом невиновная может избежать смерти?» Сама постановка вопроса оказалась для горе‑юристов новостью, ведь они привыкли заранее считать преступницами всех своих жертв. Сглаживая неловкость, они обещали подумать об этом перед сном, на ночь глядя (Lea, 1939 стр. 707).

Фридрих фон Шпее пытался убедить князей отказаться хотя бы от обычая платить за каждую ведьму гарантированные четыре‑пять талеров «Не все мы святые, – восклицал он. – Как говорится в пословице – вора делает случай». Нужна особая бдительность, чтобы корысть не решала исход дела. Ведь большое число приговорённых приятнее для кошелька, чем малое. «Уже сейчас в народе говорят, что самый быстрый и удобный способ разбогатеть – это посылать на костёр ведьм».

Между тем вюрцбурский духовник понимал главное. Отказ князей от платы за голову был бы лишь полумерой. Пока существовала вера в колдовство, инквизиторы всё равно находили способ нажиться. В трактате Фридриха фон Шпее описана деятельность лихоимца, морочившего головы деревенскому люду:

«Нельзя ожидать неподкупной справедливости от инквизитора, который через своих людей повсюду настраивает крестьян против ведьм, а затем охотно откликается на их призыв прийти и вытравить эту заразу. Он высылает вперёд своих сборщиков, которые, идя от дома к дому, взимают для него немалые суммы – на мелкие расходы, как называют это крестьяне. Приняв собранные деньги, он устраивает одно или два торжественных сожжения и возбуждает народ ещё больше россказнями о позорных деяниях и о намерениях, в коих ему якобы признались сожжённые на костре ведьмы. Потом он делает вид, что ему пора в путь. Те же сборщики для виду пытаются отговорить его, а народ заново собирает деньги, чтобы инквизитор задержался и извёл всю остальную нечисть. Это продолжается до тех пор, пока он, вконец не истощив деревню, не переберётся в какое‑нибудь другое место, дабы продолжить всё те же занятия (Spee, 1939 стр. 122, 123, 156–158)».

Порода судей‑инквизиторов состояла из людей не лучшего сорта. Но даже среди них были выродки, которые возмущали коллег своей ненасытностью и потерей всяких приличий.

Выше был описан террор в Трире. Организовал это опустошительное бедствие епископ Питер Бинсфельд. Так вот, этот самый епископ письменно выступил против «скоропалительности» следователей, ухитрявшихся тратить на ведьму всего один день. С утра женщина была ещё подозреваемой. Ее хватали и переводили в разряд подследственных.

Днем, после пыток и признания, она становилась подсудимой. К вечеру её уже осуждали и сжигали у наспех вбитого в землю столба. (Таков был, например, скоротечный процесс 1604 года в Кёльне).

«Всё это очевидная ярость, а не усердие», – заключал Бинсфельд (Lea, 1939 стр. 597, 902).

Сомневаюсь, впрочем, что эти слова были продиктованы состраданием. Скорее епископ беспокоился о списках сообщниц, которые, как подсказывал ему опыт, будут куда полнее, если длить пытки много дней подряд. Документация Трирских процессов – лучшее тому подтверждение. Ни одна ведьма не освобождалась от адских мук, пока не называла тех, с кем летала на шабаш. Инквизиторы не довольствовались оглашением одного или двух имён. Те триста женщин, которых, как уже упоминалось, осудили судьи из монастыря святого Максима, назвали шесть тысяч сообщниц. В среднем выходит по двадцать имён на одну обвиняемую. Исследователь Джордж Барр обнаружил в архивах признания особо «памятливой» ведьмы, которая назвала полторы сотни имён. Ещё несколько ведьм обвинили более чем по сотне каждая. «При таких обстоятельствах вы легко можете увидеть, как множились суды над ведьмами, когда начинал катиться снежный ком», – подытожил историк (Robbins, 1959 стр. 261, 262).

Следователи обладали избирательной доверчивостью. По их мнению, колдуньи – достойные ученицы Отца Лжи. Они врут на каждом шагу, даже в предсмертной исповеди. Когда перед казнью к заключённой допускали духовника, его предупреждали, что он не услышит от подлой обманщицы ни слова правды. И в то же время инквизиторы уверяли: называя имена сообщниц, ведьма не способна солгать. Столкнувшись с такой казуистикой, духовник из Вюрцбурга восклицал: «Но это же глупо и смешно! Как могли германские власти до сих пор не увидеть этого (Spee, 1939 стр. 201)?»

Власти всё прекрасно видели. Процессы потому и прекращались, что после определённой черты пришлось бы казнить всех женщин поголовно. Взять небольшой городок Роггенбург на Некаре. В XVII веке здесь ежегодно сжигают десяток‑другой ведьм – но не может же так продолжаться вечно! Пора трубить отбой… Судьи, наконец, пресытились, ощутили «усталость» от казней и стали сетовать, что, если так пойдёт и дальше, в живых не останется ни одной женщины (Лозинский, 1914 стр. 39).

 

Колдовство в местечке Мора. Гравюра. 1670 г. О массовых арестах в Швеции узнала вся Европа благодаря вышедшему «по горячим следам» трактату. Здесь представлен фрагмент его обложки.

 

Это психологическое состояние было важнейшим регулятором. Опасность самоистребления заставляла городские Советы отложить в сторону списки имен и не давать каждому оговору формальный ход. Так и пульсировали ведовские процессы Всплеск террора – годы передышки – затем снова массовые казни. Чтобы не быть голословным, приведу пример города Оснабрюк. Архивы свидетельствуют, что здесь было сожжено:

В 1561 году – 16 ведьм

В 1583 – 121

В 1585 – 9

В 1587 – 2

В 1589 – 9

В 1590 – 22

В 1592 – 17

В 1594 – 103

(Lea, 1939 стр. 1236)

Как видно из этой весьма характерной таблицы, за два особо «урожайных» года погибло значительно больше ведьм, чем за остальные тридцать лет.

Оставим, однако, чёрные времена, когда без разбору хватали всех подряд. О них здесь уже немало написано. Обратимся к годам вялотекущего террора. Именно эти «спокойные» годы позволяют лучше проследить, как возникали обычные, рядовые, малолюдные процессы.

Из каких обстоятельств они вырастали? Что вызывало подозрения? По каким приметам соседи вычисляли чародейку?

Людям, которые любят животных, наверное, будет интересно узнать: живи они в те опасные времена, их могли бы за это сжечь. Не правда ли, достойный повод для казни? Если кошки или собаки к кому‑то особенно ластились, сие позволяло подозревать в колдовстве (Шерр, 1868 стр. 397). А некоторые женщины попали на костёр, ибо суд решил, что у них были демоны под видом домашних собак (Lea, 1939 стр. 569).

Опасно было выглядеть слишком молодо. Суеверная легенда гласила: «Каждая настоящая ведьма утром превращает своего мужа в коня и скачет в поля. Там она собирает и пьёт росу, что сохраняет её свежесть, в то время как муж иссыхает (1958 стр. 1258)». Благодаря этому суеверию можно было разделаться с красивой подругой или соседкой, стареющей слишком медленно…

Не приветствовалось и экстравагантное поведение. Двадцатилетняя англичанка Мэри Спеснер была осуждена потому, что по пути к колодцу часто пускала своё ведро катиться с горы. Сама она бежала впереди, в шутку крича ведру, чтобы оно её догоняло (Robbins, 1959 стр. 381).

Не следовало распускать язык. Согласно книге епископа Бинсфельда, ведьмы часто чертыхаются. Так что упоминание дьявола, когда ругают своих или чужих детей, является уликой. «Чёрт тебя возьми!», «Иди к чёрту!», «Чтоб тебя черти взяли!» – всё это весьма подозрительные восклицания (Lea, 1939 стр. 599).

Легко можно определить колдунью по сбывшимся угрозам. В «Молоте ведьм» написано, что, если женщина грозит спалить амбар и он вскоре сгорает, значит, виновата угрожавшая ведьма – пусть даже будет доказано, что в действительности амбар был сожжен другим лицом (1958 стр. 260).

Самые обычные женские пересуды могли обернуться большой опасностью. Если в разговоре была выражена недоброжелательность к кому бы то ни было, а с человеком потом происходило несчастье, эти слова припоминали как улику. Невинная фраза приобретала зловещий смысл. Отныне её толковали как знак чёрных замыслов… Но и отмалчиваться тоже порой было подозрительно. В процессе над одной ведьмой свидетель уличил арестованную: он называл её колдуньей в течение пятнадцати лет – и она ни разу ему не ответила… Быть может, эта обвиняемая считала ниже своего достоинства вступать в пререкания (1958 стр. 1196)?

 

Кадры и диалог из французского сериала «Ришелье». – У вас был плохой якорь, не удивительно, что корабль опрокинулся. Надо же. Это серьезно! Драгоценности…

 

– Что вам нужно. Вы убили моего мужа. Вам этого мало? – Предсказание судьбы короля и его семьи… Мадам – ведьма.

 

Представьте себе самый обычный ведовской процесс, как его описывает Йоханн Мейфарт. Анне, бедной молчаливой женщине, начинают перемывать кости. Если о ней отзываются плохо, значит, она ведьма, а если хорошо, так тем более, ибо все они поднаторели в притворстве. Её хватают и смотрят, напутана ли она. Если да – она колдунья, если нет, то, скорее всего, тоже.

Ведь все ведьмы строят из себя невиновных.

Народ тем временем бурно радуется, а священники мечут с кафедры громы и молнии. И пока она лежит в цепях в темнице, кто‑то конечно же вспоминает, как она в Михайлов день тряхнула его за руку и пожелала доброй ночи. А на другой вечер его схватила лихорадка. Ныне ясно, что она его околдовала. Второй сосед клянёт ведьму за то, что пала его чёрная корова, поскольку накануне Анна похвалила бедную скотину.

Третьему она присоветовала средство от зубной боли. Ну не ведьма ли она после этого? Чтобы узнать правду, судья обрекает её на муки… Пройдя через дикие пытки, которые словно окропляют несчастную водой безумия, подследственная признаёт неё и в довесок придумывает разные небылицы.

Например, описывает, как юные ведьмы рожают через горло детей ростом в мизинец, и на этих нелепых идиотских баснях стоит до конца (Сперанский, 1906 стр. 24)?.

Арест Леоноры Галигай во дворцовых покоях. Еще вчера – жена всесильного министра. Сегодня – очередная жертва расправы.

Конечно, важнейшим поводом к аресту были соседские склоки. Хорошо, если их удавалось погасить. Даже в начале XVIII века в деревнях Трансильванни продолжали обвинять друг дружку в колдовстве. В Траппольде крестьянин накинулся на девушку и обозвал её окаянной ведьмой – дескать, она навела на него порчу. «Вся ваша семья – одно гнездо, – ругался он – Всех вас надо сжечь на одном костре! И тебя, и твоих отца с матерью, и бабку!» Положение поправил местный пастор. Он вмешался в ссору и велел девушке извиниться перед «пострадавшим» мужиком. На том всё и закончилось, по крайней мере на время. Спустя 18 лет уголовное дело было всё‑таки возбуждено. Доказать ничего не смогли, но предубеждение народа оказалось столь сильным, что ведьму решили изгнать из Траппольда… Кстати, ссылка в Трансильванни была не таким уж безобидным наказанием. Если высланные отваживались вернуться, их могли и казнить. Так, семья из Шассбурга была примерно в это же время отправлена в изгнание. Отец и две дочери подчинились приговору, но спустя годы нарушили его. Одна сестра была за это обезглавлена, другая сожжена (Lea, 1939 стр. 1266, 1267).

На раннем этапе охоту на ведьм можно было задушить в зародыше. Или, напротив, раздуть ничтожный случай до размеров национального бедствия. Зависело это от позиции верховной власти. В 1563 году в герцогстве Киевском произошла история со счастливым концом, хотя поначалу казалось, что множества жертв не миновать. Богатый крестьянин из Ла‑Марка обнаружил, что его коровы дают меньше молока, чем обычно. Он посовещался с богословом, и тот обещал указать ведьму. Зайдя в дом, богослов обратил внимание на незамужнюю девицу. Это была дочь крестьянина от первой жены. Гость сразу догадался, что колдовала именно она… Девушку быстро заставили признаться, но ей хотелось на кого‑то переложить ответственность, и она оговорила шестнадцать женщин постарше – как более опытных в дьявольском искусстве. Весть о раскрытом в Ла‑Марке гнезде ведьм дошла до герцога Вильгельма, который в ту пору был благодушен и не разрешил никого трогать (1958 стр. 528, 529). Стоит ли говорить, что в окрестных землях исход оказался бы совершенно иным. Вокруг оазиса спокойствия пылали костры. И причины арестов были зачастую куда менее серьёзными… Снижение удоев – это плохо. Но что вы скажете о слишком высоких удоях? Кому от этого вред?

Конечно, завистникам. Для них удачливая хозяйка была бельмом на глазу. Наставление по розыску ведьм, которое издал ещё на заре преследований Ульрих Тенглер, недвусмысленно учило видеть руку дьявола в хозяйственных удачах. Сей автор учил, что припереть колдунью к стене можно вопросом: «Почему твоя корова дает больше молока, чем соседские?» Тот же Ульрих Тенглер написал циничные строки, адресованные доносчикам: «Никто не должен беспокоиться о доказательстве выдвигаемых им обвинений или бояться, что будет наказан или привлечен к ответственности, если выдвинутое им обвинение не будет доказано (Robbins, 1959 стр. 494, 495)».