Окончательное разрушение образа исторического Иисуса

Почему же Римская церковь во времена Константина решила занять подобную позицию, столь скандальную с точки зрения богословских догм? На протяжении без малого трех веков христианство отрицало земное могущество империи, упорно отказывалось идти на компромисс со своими убеждениями, в лице своих святых шла на мученичество и смерть, находя утешение в надежде воздаяния на небесах. Так почему же иерархи церкви сочли возможным признать новым мессией такого же императора, который три века назад повелел распять Иисуса, – императора, который продолжал преследовать и предавать распятию мятежников, восстававших против государства?

Ответ на этот вопрос столь же очевиден, сколь и прост. В конце концов, церковь состоит из людей, которые более чем достаточно пострадали в прошлом из‑за своих убеждений. И вот теперь у нее появилась возможность быть признанной, уважаемой силой, занимающей достойное место в официальных структурах, а взамен от нее требовалось пойти на ряд компромиссов и смягчить суровость догматов. От подобной сделки было крайне трудно отказаться. После долгих преследований перспектива не только признания, но и прихода к власти выглядела вполне заслуживающей некоторых уступок.

Кроме того, могла иметь место и другая, более тонкая мотивация подобной позиции церкви. Столь мощная секулярная власть, как империя Константина, действуя заодно с тогдашними ортодоксальными иерархами, могла стать надежным бастионом против попыток истинных наследников и преемников Христа заявить о своих правах. И если наша гипотеза о браке Христа и Его детях соответствует действительности, это многое объясняет в неожиданном конкордате между Константином и Римской церковью. Сам факт существования где‑то на периферии, на дальних окраинах империи, прямых потомков Иисуса или его семейства представлял угрозу для сплоченной церковной иерархии – провозвестницы Павлова христианства. И лучшей защитой от новоявленного мессии из Дома Давидова, который мог выступить со своими легионами, являлся готовый мессия‑император, правивший империей, – мессия Павлова толка, который сумеет решительно отвергнуть все притязания своих соперников‑иудеев.

И все же достаточно странно видеть, что Римская церковь (1) смирилась с полнейшим безразличием Константина к Иисусу; (2) признала претензии Константина на роль мессии; и (3) признала эту концепцию воплощения мессии, то есть военного и политического лидера, в личности Константина. С другой стороны, не исключено, что в IV в. подобная позиция не казалась чем‑то экстраординарным. Возможно, тогда, в IV в., подобные воззрения не казались столь несовместимыми с христианским вероучением, какими они представляются теперь. Возможно, в IV в. христиане куда более ясно, чем их современные единоверцы, сознавали, сколь тесно эта позиция увязана с реальными историческим фактами.

Во времена Константина христианская традиция еще не успела стать непререкаемой догмой. В широком ходу были многие апокрифические и девтероканонические документы, впоследствии утраченные или сознательно уничтоженные. И образ исторического Иисуса не окончательно исчез под бременем позднейших наслоений и искажений. Для церкви IV в. наверняка представлялось весьма продуктивным и плодотворным признание, что Константин был мессией, продолжившим дело Иисуса, Который потерпел неудачу, и что Мессия, представленный в лице Константина и Иисуса, действительно был военным и политическим вождем – не богом, но царем, обладавшим Божественным мандатом на власть.

При этом необходимо помнить, что не сохранилось ни одного экземпляра полного корпуса текстов Нового Завета, восходящего ко времени до правления Константина. Новый Завет в том виде, в каком мы знаем его сегодня, – это в решающей мере итог Никейского и последующих церковных соборов той эпохи. Однако отцы церкви, утвердившие этот состав Нового Завета, прекрасно знали о существовании других, более ранних и исторически более достоверных версий, и имели доступ к ним. Тогда эти версии еще не были официально провозглашены «неканоническими».

И все же Новый Завет, если внимательно вчитаться в него, сохранил некоторые свидетельства об Иисусе как военно‑политическом Мессии, другими словами – об Иисусе как предшественнике Константина. Эти свидетельства заслуживают более пристального рассмотрения.

4