Религия Ленина – Сталина

Первой из двух новых эрзац‑религий был социализм, в конкретной форме марксизма‑ленинизма, воплощением которого стали Советский Союз и коммунистическая партия. Марксистское учение возникло за три четверти века до этого, а социализм – еще раньше. Но по горячим следам русской революции марксизм быстро обрел статус веры, и на Западе его активно поддерживали интеллектуалы и идеалисты, ибо он отвечал на их запросы. Именно поэтому многие из них в Испании шли на смерть за марксизм. Что же касается Англии, то там многие марксисты стали шпионами.

Учение марксизма‑ленинизма официально отвергает все религии. Тем не менее между марксизмом‑ленинизмом и традиционными иерархическими религиями существуют и формальные, и функциональные параллели, которые давно общепризнаны и слишком очевидны, чтобы обсуждать их здесь более подробно. В то же время не все и не в полной мере сознают, что несла в себе советская марксистская идеология, которая, будучи сознательно продуманной политической линией, не просто приняла внешние формы и функции религии, но фактически была ею. В конце концов, Ленин был чрезвычайно искусным манипулятором, обладавшим тонким пониманием душевных потребностей человека. Он признавал необходимость адаптации своей системы к религиозным нуждам человека, отзываясь об этом с нескрываемым цинизмом.

В этом отношении, как, впрочем, и во многих других, нетрудно показать, что идеология Ленина в гораздо большей степени была обязана Бакунину, чем Марксу. По своей организационной структуре, методам и практике вербовки новых членов, требованию абсолютной лояльности от рядовых партийцев и своей откровенно мессианской устремленности революционная партия Ленина прямо восходит к организации, созданной Бакуниным, что, кстати сказать, признает и сам Ленин в своих записных книжках. Но для Бакунина революция представляла собой нечто гораздо большее, чем общественно‑политический феномен. По своему характеру она была явлением космического, богословского и религиозного плана. Посвятив более двадцати лет выработке собственной идеологии в русле масонства, Бакунин создал метафизические и философские координаты для своих общественно‑политических идей. По сути, Бакунин был самозваным сталинистом до Сталина. По отзыву одного комментатора, он [Бакунин. – Пер.] считал Сатану «духовным лидером революционеров, подлинным творцом человеческой свободы». Сатана, по его мнению, был не только главарем мятежников во всемирном масштабе, но и главным борцом за свободу, против тиранического Бога иудаизма и христианства. Существующие институты церкви и государства на самом деле представляли собой орудия карающего иудеохристианского Бога, и, по мнению Бакунина, противостоять Ему – это моральный и богословский долг каждого. И хотя сам Ленин никогда не терпел подобных космологических концепций, не подлежит никакому сомнению, что он признавал их утилитарную пользу. Бакунин и Ленин, по мнению одного исследователя, «оба были апокалипсическими зилотами, тогда как их соперники‑марксисты… по сравнению с ними были – если продолжить ту же аналогию – скорее фарисеями». Соответственным образом в руках Ленина большевизм стремился стать чем‑то более значительным, чем политическая партия или политическое движение. Он, большевизм, претендовал ни много ни мало на роль особой секулярной религии, способной указать людям смысл жизни. Стремясь к этой цели, большевистская идеология не замедлила усвоить все подобающие атрибуты религиозного культа.

Сталин, действуя с еще более откровенным цинизмом, придал этой тяге еще большую конкретность. В молодые годы Сталин учился в духовной семинарии в Тифлисе, готовясь стать священником. Известно, что одно время (точнее сказать – в 1899 и 1900 гг.) он жил вместе с семьей Г. И. Гурджиева – одного из наиболее влиятельных «магов» и духовных учителей XX в. Именно по таким источникам Сталин учился не только воспринимать религиозные устремления и настроения, но и активизировать их и даже манипулировать ими в своих интересах. Учитывая это, вряд ли можно удивляться, что Сталин умело использовал в своих выступлениях элементы религиозных ритуалов. Приводимый ниже литургический текст, со всеми его архаическими хоровыми повторами, являет собой нечто большее, чем пародия на религиозный обряд. Он претендует на статус подлинного религиозного ритуала.

«Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам высоко нести и свято хранить звание члена Партии.

– МЫ КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, С ЧЕСТЬЮ ИСПОЛНИТЬ ЭТОТ ЗАВЕТ.

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство Партии…

– МЫ КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, С ЧЕСТЬЮ ИСПОЛНИТЬ ЭТОТ ЗАВЕТ.

Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить и укреплять диктатуру пролетариата…

– МЫ КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН, С ЧЕСТЬЮ ИСПОЛНИТЬ ЭТОТ ЗАВЕТ».

Сталин целенаправленно сделал все возможное, чтобы придать как можно большее религиозное значение факту смерти Ленина. В соответствии с новым ритуалом тело Ленина было выставлено для всенародного прощания в Колонном зале Дома союзов[132]. Тело вождя оставалось там целых четыре дня, и проститься с ним и пройти мимо гроба вождя ежедневно приходили десятки тысяч простых граждан. И это при том, что в Москве стояли сильные морозы. Другие вожди большевиков были поражены столь сильным выражением несдерживаемых религиозных чувств.

На Втором Всесоюзном съезде Советов было решено возвысить статус Ленина, приблизив его к уровню божества. Годовщины его смерти всегда отмечались как день общенациональной скорби. Статуи Ленина были установлены во всех более или менее крупных городах Советского Союза. Тело Ленина было набальзамировано и помещено в особом каменном сооружении – мавзолее, имеющем черты специфически религиозных построек и во многом напоминающем ступенчатые башни‑зиккураты Древней Ассирии и Вавилона. В наши дни тело Ленина (или удивительно хорошо сделанная восковая копия мумии вождя) по‑прежнему выставлено для прощания в Мавзолее на Красной площади, современном аналоге паломнических центров Средневековья. Почитание останков Ленина сравнимо с почитанием мощей христианских святых, и в этом смысле Мавзолей Ленина вполне сопоставим с Сантьяго‑де‑Компостелла. Все это резко контрастирует с рационалистической, чисто секулярной идеологической системой, которая, по собственному утверждению, была не только атеистической, но и прямо враждебной любым формам и проявлениям религии – в том числе и пресловутому «культу личности».

Мистический ореол, которым в 1930‑е годы было окружено членство в коммунистической партии, по природе своей был чисто религиозным или во всяком случае псевдорелигиозным. Вступление в партию имело столь важное значение и обставлялось действами столь явно ритуального характера, что все это в совокупности весьма напоминало обряды посвящения в древние мистериальные школы или принятия в масоны. Большевики сознательно возбуждали в детях религиозные чувства, систематически приучая их к мысли о необходимости служить интересам партии. Таким образом, принятие в пионеры в возрасте девяти лет было большим событием в жизни детей, полноценным rite de passage – ритуалом инициации, во многом аналогичным первому причастию в католической традиции. Этот ритуал обладал мощной и устойчивой энергетикой, сохранявшейся намного дольше, чем воздействие первого причастия. Наряду с всевозможными клятвами и обещаниями, которые он обязан был произнести, юный пионер получал своего рода священный талисман – красный галстук. Считалось, что этот кусок материи кроваво‑красного цвета является для пионера самой большой святыней, и он был обязан беречь и хранить галстук, оберегая его от посягательства посторонних рук. Согласно официальной мифологии, пионерский галстук был пропитан кровью жертв и мучеников революции. Ношение куска материи, символически пропитанной кровью, по сути не слишком отличалось от символического уподобления вина крови в таинстве евхаристии. Эта символика носила откровенно религиозный характер, и красный галстук юного пионера выполнял функции нательного креста, розы или какого‑либо иного привычного религиозного талисмана.

Стремясь упрочить свое положение как в самом Советском Союзе, так и за его пределами, коммунистическая партия в 1930‑е годы разработала экзальтированный вариант марксистско‑ленинского учения, придав ему чисто религиозный статус. Хотя большевики на словах отрицали всякую религию, на деле они просто заменили одну религиозную систему другой. Однако любая религия должна будить отклик в сердцах своих адептов, затрагивать нечто большее, чем рассудок. Если воспользоваться расхожей формулой, религия должна завоевывать сердца и умы, отвечая на насущные эмоциональные запросы, а также удовлетворяя логику рассудка. Она должна противостоять проявлениям иррационального измерения в человеке, давая ответы на вопросы, порождаемые этим иррациональным началом, а также понимать и по возможности отражать такие темы, как жажда любви, страх смерти и страдания одиночества.

Однако между религией, с одной стороны, и философией или идеологией – с другой, существует коренное различие. Дело в том, что при всех своих притязаниях марксистско‑ленинская доктрина никогда не была чем‑то большим, чем заурядная философская или идеологическая концепция. Вследствие своей абстрактности и эмоциональной стерильности она была просто не в состоянии дать ответ на внутренние запросы человека ибо просто‑напросто не сознавала важность этих запросов и потому не могла откликнуться на них. В этом смысле доктрина марксизма‑ленинизма была психологически наивной. Она достаточно упрощенно полагала, что внутренние (читай – духовные) потребности отпадут сами собой, стоит только набить желудок, и верила в силу сухой логики. Как следствие, она давала своим приверженцам хлеб и теоретические разглагольствования о средствах производства, экономике, цене товара и распределении материальных благ. Кроме того, она предлагала Историю, точнее – учение о капитализации и абсолютизации истории. Наконец, она предлагала концепцию Народа.

Но здесь опять‑таки уместно вспомнить, что человек живет не хлебом единым и уж тем более не сухими теориями о хлебе. Такие абстрактные принципы и понятия, как отчуждение конечного продукта, взаимоотношения между трудом и капиталом, диалектика и даже классовая борьба и неравное распределение богатств, не вызывают никакой ответной реакции, не приносят никакого облегчения от менее явных и определенных, но от того не менее острых и навязчивых форм «голода и жажды» – жажды душевного мира, эмоциональной и духовной полноты бытия, осмысления своего места в космосе, ответов на вопросы, которые лежат вне плоскости социологии и экономики и, более того, вне рамок материализма и материального мира в целом. В то же время концепция Истории как абсолюта является совершенно неадекватной для осмысления стремления человечества к священному и божественному.

В отношении проблемы смысла бытия марксистско‑ленинская доктрина предлагала лишь временные решения. Цели и направления устремлений личности всегда определялись с учетом конкретики места и времени, а потому неизбежно подлежали трансформации. Между тем религиозное чувство всегда ищет чего‑либо более стабильного и долговечного. Понятно, что здесь имеются в виду не социальные или экономические отношения, а куда более глубокие и вечные тайны – время, смерть, одиночество, любовь и совесть, которые делают потребность в постижении смысла бытия особенно острой. А это – те самые тайны, граничащие с таинствами (не надо забывать, что таинства – непременная прерогатива религии), которые суррогатная религия марксизма‑ленинизма просто отказывалась признавать и принимать в расчет. В этом смысле она доказала свою неадекватность и неспособность отвечать на глубинные запросы человеческой личности.

Таким образом, неудивительно, что несмотря на всевозможные гонения, преследования и репрессии, а также амбициозные программы «антирелигиозной пропаганды», ставившие себе целью искоренение религии, в советской империи продолжали существовать традиционные религии. В некоторых странах социалистического лагеря, таких, как Польша и Чехословакия, Церковь представляла собой открытый вызов правящим просоветским режимам именно потому, что отвечала на куда более глубокие запросы, которые правящий режим просто не признавал. Что касается самого Советского Союза, то Политбюро приходилось вести постоянную упорную борьбу не только с несгибаемым православием, но и с вечно непокорным исламом. Независимо от того, является ли религия «опиумом для народа» или нет, вековые традиции религиозности невозможно «излечить» путем простого отсечения источника поставок «наркотика», предоставив обществу в одиночку бороться с агонией и абстинентным синдромом.