Выезд князя Горчакова в Мачин

мом, приложенным к предписанию¹⁰⁸. В нем князь Варшавский сообщал, что, по слухам, Австрия все-таки продолжает сбор войск и поэтому нам нельзя отменять военных предосторожностей, принятых против этой державы.

Стратегическое положение князя Горчакова он оценивал таким образом, что тот должен был обращаться туда, откуда больше угрожает опасность.

Прежде опасность угрожала со стороны Австрии, надо было обернуться лицом против нее; теперь же, не ослабляя осторожности с этой стороны, мы можем обратиться к защите против ожидаемых десантов и против предприятий турок. «Я бы полагал, любезнейший князь,— так кончает свое письмо фельдмаршал,— расположить войска таким образом, чтобы они могли быть обращены, где потребует необходимость, и могли принять отступающий отряд Липранди или действовать в подкрепление тех частей, кои находятся против Силистрии и, наконец, против десантов».

Инструкция знаменательная, которая могла бы сковать и более сильного духом, чем князь Горчаков, военачальника. Ни одного слова о нанесении удара врагу, о том, чтобы воспользоваться благоприятной минутой до прихода на театр войны союзников и бить неподготовленного врага по частям, чтобы наступательными действиями притянуть ожидаемого нового врага на себя, заставить союзников втянуться в борьбу с нами на Балканском полуострове и тем избежать ужасов и срама войны на нашей территории. Вместо того чтобы достигнутым успехом и выказанной решимостью за-

84

ставить колеблющуюся Австрию, традиционная политика которой слагалась у нас перед глазами не одну сотню лет, стать на сторону храброго и сильного, князь Варшавский обрекал на параличное состояние громадную армию обширного государства.

Интересно проследить влияние писем фельдмаршала на князя Горчакова. Драгоценный материал в этом отношении дает ежедневный дневник его начальника штаба генерал-адъютанта Коцебу, краткие выдержки из которого приведем здесь¹⁰⁹.

«16 марта (в это время Горчаков находился еще в повышенном настроении после успешной переправы). Опять получены устрашающие бумаги от фельдмаршала. По его указаниям мы должны готовиться к отступлению. К счастью, Горчаков настолько разумен, что этого не делает.

20 марта. Князь Горчаков видит призрак десанта англо-французов в Бессарабии и мучил меня этим до полуночи. Я энергично отстоял оставление у Лидерса всех войск, которые Горчаков хотел ослабить посылкой части в Бессарабию.

21 марта. Утром рано, в 6¹/₂ часа, Горчаков, совершенно расстроенный, пришел ко мне. Он провел бессонную ночь в страхе десанта. Я бригады уже спасти не могу... Я сказал Горчакову мой взгляд, что мы теперь должны непременно действовать наступательно, пока не прибыли французы.

28 марта. Я опять не мог пойти в церковь из-за опасений Горчакова о десанте или, вернее, из-за боязни перед фельдмаршалом» и т. д.

Но в то время когда до князя Горчакова не дошло еще последнее письмо фельдмаршала и когда он, близко видящий обстановку, решил выдвинуть отряд генерала Лидерса вперед, а также занять, если представится к этому возможность, Гирсово, он 16 марта послал Паскевичу подробное донесение, в котором старался оправдать свой маленький наступательный порыв.

Читая этот интересный документ¹¹⁰, невольно приходится пожалеть, что сила характера князя Михаила Дмитриевича так уступала его бесспорно недюжинным военным дарованиям.

Князь Горчаков, излагая уже известные нам распоряжения, отданные им генералу Лидерсу о наступлении к Гирсову, приводил мотивы, которые заставили его поступить против воли фельдмаршала и делали выдвижение Лидерса безопасным, а занятие Гирсова крайне необходимым.

Представляя копию этого донесения государю, князь Горчаков высказывал во всеподданнейшем письме¹¹¹ свое убеждение, что «лучший способ побудить неприятеля не предпринимать к нам высадки есть сохранение действиям генерала Лидерса сколь можно долее вида чисто наступательного».

Обращаясь далее к возможности для австрийцев быстрым движением из северной Трансильвании и Буковины отрезать тыл Ду-

85

найской армии, Горчаков писал государю, что «это один из тех шансов, из опасения коих заранее портить дело не должно. Преждевременное очищение Валахии имело бы ужасное влияние на восстание христиан, которое, кажется, начинает разгораться. Сбудься движение австрийцев в мой тыл на Яссы, мы их разобьем или умрем с честью, а у Вас Россия велика, и будет кем нас заменить!»

Пришлось ответственному руководителю наших операций на Дунае извиняться за проявленную им маленькую самостоятельность и перед военным министром. «Я буду осторожен,— писал ему князь Горчаков¹¹²,— но я не попорчу дела чрезмерной осторожностью, за которую Его Величество мог бы меня упрекать»¹¹³. «Браво»,— начертал против этого места император Николай.

Развивая далее свою мысль, Горчаков писал военному министру: «Наступательный характер наших операций надо сохранить возможно долее. Это единственное средство воздействовать на наших многочисленных врагов и помешать христианскому населению прийти в полное отчаяние».

Лестные пометки, сделанные государем на донесении Горчакова фельдмаршалу, ясно показывают, что не император Николай был причиной необходимости оправданий командующего войсками на Дунае, а железная воля и превратный взгляд фельдмаршала, дарованиям которого, к сожалению, государь верил более, чем своей широко одаренной натуре.

И действительно, государь сделался самым горячим заступником за решения князя Горчакова перед Паскевичем. «Мысли Горчакова,— писал государь фельдмаршалу¹¹⁴,— столь согласны с тем, что я сам тебе писал касательно моего желания, чтоб мы извлекли возможную пользу от удачного перехода через Дунай, что не могу не желать, чтоб ты согласился на его предложения, которые, кажется, соединяют все условия осторожности ¹¹⁵ с извлечением возможной пользы теперешних наших успехов. Он действовал и видит дело, по-моему, славно и достоин всякой похвалы... Как бы хорошо подступить теперь к Силистрии и тем предупредить затеи союзников! Во всяком случае полагаю, что наш переход через Дунай изменяет несколько их затеи десантов к нам, а мы до того успеем быть везде готовыми к отпору. Не так ли?»

Государь сообщал мысли свои о необходимости использовать выгодные для нас обстоятельства, преследовать по пятам турок и как можно скорее дойти до Силистрии и к Горчакову. Действительно, укрепления этого пункта к тому времени не были еще, по показаниям пленных и лазутчиков, окончены, а Абдул-Меджис, считавшийся ключом всей силистрийской обороны, был едва начат. Гарнизон же крепости, по всем имевшимся сведениям, не превосходил 12 тысяч человек.

86

Схема № 40

«Кажется мне,— писал государь¹¹⁶,— что Силистрия должна быть предметом всех наших усилий, лишь только успокоены будем насчет Австрии. Чем скорее приступим к осаде ее, чем удастся предупредить подход к ней союзников, тем вернее рассчитать можем на успех... Последние известия из Вены подают некоторую надежду на благоразумный образ действий и на полный нейтралитет, по примеру Пруссии, но уверенности ¹¹⁷ в том еще не имею, и потому неуверенность эта крайне меня связывает в разрешении дальнейших действий. Это же положение Австрии лишает меня всякой надежды на содействие сербов, разве успех греческого восстания воспламенит славян до того, что они пренебрегут угрозами Австрии и поднимутся без нас. Все это быть может, но нельзя на это рассчитывать и еще менее основывать наши действия».

Через несколько дней государь осчастливил Горчакова еще более лестными строками¹¹⁸: «Я обрадован был твоим правильным взглядом на положение дел, на пользу, которую от сей неожиданной удачи извлечь должно и можно. И вообще меня польстило, что, не сговорясь с тобой, мы оказались одних с тобой мыслей».

Но турки сами облегчали исполнение воли государя, и Гирсово было ими поспешно очищено без боя. 16 марта этот пункт был

87

занят казаками из отряда полковника Зурова, а 20-го числа — всем отрядом генерала Лидерса. По показанию липован, гарнизон, оставив 4 орудия и много запасов, бежал по направлению на Карасу¹¹⁹. Наши войска заняли главными силами Гирсово и с. ГропаЧабан, выслав авангард по дороге в Черноводы, к с. Топала¹²⁰, и 5 сотен казаков для наблюдения за путями от Черноводы, Карасу и Бабадага¹²¹. В то же время мы приступили к наводке мостов у Гирсова и Исакчи. Казаки же отряда Ушакова заняли Бабадаг.

Между тем у Кюстенджи и на Сулинском рейде 17 и 18 марта появились французские и английские пароходы, которые спускали шлюпки, делали промеры и подходили к стоявшим на рейде коммерческим судам. 18-го к вечеру пароходы ушли с горизонта.

Это незначительное событие еще более увеличило нерешительность князя Горчакова, боявшегося ответственности перед фельдмаршалом. И он стал удерживать наступление генерала Лидерса, который в 10—12 дней мог бы перейти от Гирсова к Силистрии.

Как уже сказано выше, наша переправа через Дунай не оказалась без влияния на поведение турок в других пунктах этой длинной оборонительной линии.

Решение Омера-паши оттянуть главные свои силы к Шумле заставило его ослабить войска по Дунаю. 19 и 21 марта они очистили сильно укрепленные близ Никополя острова Богуреску-луй, Белина и Рения и прекратили на среднем Дунае всякие попытки против нашего берега. Несколько иное положение было у Калафата, где турки производили ряд демонстраций с целью скрыть уменьшение своих войск и в этом пункте.

14 марта перед рассветом они выслали всю свою кавалерию из Калафата для внезапного нападения на наш летучий отряд в Поянах, но, атакованные нашей кавалерией как отсюда, так и со стороны с. Голенцы-Команы, во фланг и в тыл, бежали обратно в Калафат с потерей свыше 100 человек¹²².

19 марта генерал Липранди произвел общее наступление своего отряда; турки выслали свою кавалерию, но после нескольких картечных выстрелов с нашей стороны поспешно отступили к укреплениям.

По собранным во время этих почти ежедневных стычек сведениям, турки отправили часть калафатского гарнизона вниз по Дунаю, что не успокоило князя Горчакова. «Главная моя забота,— всеподданнейше доносил он¹²³,— с Калафатом». Командующий войсками считал полезным сократить наш фронт, но признавал, что очищение Малой Валахии должно было иметь самые вредные последствия. Оно дало бы возможность туркам вступить «в этот негодный край» и взбунтовать его. Горчаков не соглашался с предположением князя Варшавского о необходимости отвести Липранди к Крайову, находя, что «каждый лишний день сохранения наступа-

88

тельного вида с нашей стороны может принести много пользы, особенно восстанию Греции».

Со своей стороны император Николай продолжал оставаться глубоким сторонником энергичных действий с целью использовать успех нашего перехода через Дунай и неготовность союзников. Но и он в этом отношении ориентировался на возможное поведение австрийцев. «Все, несомненно, зависит,— писал он князю Варшавскому¹²⁴,— от расположения австрийцев; кажется, есть надежда, что они нас не атакуют. Ежели будем в том уверены, то не надо, кажется, терять времени и немедля готовиться приступить к осаде Силистрии, главной цели всей кампании 1854 года». Государь считал это особенно важным еще и потому, что осада Силистрии должна была оттянуть часть союзных сил от наших берегов. «Прошу, отец-командир,— продолжал государь дальше,— вникнуть в эту мысль и дать твои приказания Горчакову в этом смысле, ежели ты не противен сему. Упусти мы воспользоваться теперешним успехом и его впечатлением на турок, подобного удобства не встретим вперед надолго». Не довольствуясь, однако, высказанной так настоятельно просьбой, или, вернее, приказанием, государь, зная характер фельдмаршала, заканчивает свое письмо фразой: «Теперь только, ради Бога, не будем терять времени; надо воспользоваться теперешним положением, и время дорого!»

Но мысли того, кто должен быть душой и мозгом предстоящих военных операций, сильно отличались от мыслей, царивших на берегах Невы и Дуная. Мы не думаем сделать исторической ошибки, высказав предположение, что князь Варшавский даже несочувственно относился к нашей удачной переправе через Дунай и смотрел на нее как на досадную помеху к исполнению задуманного им плана. Трудно сказать утвердительно, какие, собственно, мотивы руководили фельдмаршалом и руками его связывали широкий размах полета русского орла. Было ли это убеждение, унаследованное им после Венгерского похода 1849 года, что самый опасный враг России это Австрия, убеждение, вылившееся впоследствии в приписываемую Паскевичу ходячую фразу: «Дорога в Константинополь лежит через Вену», и он старался удержать нашу армию в положении, способном в случае разрыва нанести Австрии решительный удар. Была ли это затаенная мысль вплести последнюю ветку в свой венок славы нанесением решительного поражения этой двуличной державе или же просто старческая осторожность и нежелание рисковать своей славой, но несомненен тот факт, что князь Варшавский был тормозом для наших активных действий и дал нашим военным операциям направление, приведшее нас к Крымской войне.

Паскевич откровенно высказывал свои мысли государю, и если бы не чрезмерная вера в него императора Николая, то, казалось бы,

89

никаких иллюзий от его вялых и не во всем соответствующих воле государя действий на Дунае быть не могло. Короче, ему не дóлжно было стоять во главе Дунайской армии.

Поздравляя государя с переходом через реку, он лишь признавал, что занятие Гирсова нам теперь не помешает, так как «успеем еще отвести войска, когда будет нужно»¹²⁵. Сообщая о благоприятном приеме австрийским императором известия о наших успехах, фельдмаршал тотчас же прибавлял, что австрийское правительство нам не доверяет, что Австрия вооружается из опасения, чтобы мы не привели в исполнение нашего плана насчет восстания христиан, которого австрийцы так боятся. Не возражая окончательно против настойчивой просьбы государя поторопиться с подходом к Силистрии, Паскевич, однако, рисовал картину опасности такого движения вперед, продолжая указывать на серьезную угрозу со стороны Австрии и на возможность десантов союзников в тыл нашей Дунайской армии¹²⁶. Нет сомнения, что все это должно было значительно парализовать и волю государя, и действия Горчакова.

В самом деле, под влиянием переписки с фельдмаршалом и в ожидании его приезда князь Горчаков окончательно отказался от наступления своей армии и принял выжидательное положение, подробно разобрав в своем всеподданнейшем докладе обстановку, как она ему представлялась¹²⁷.

Поведение Австрии для князя Горчакова, как и для всех остальных, продолжало оставаться неясным, но он полагал, что если бы эта держава решилась на войну с нами, то мы во всяком случае узнали бы об этом недели за три до начала военных действий. О прибытии в Турцию десантных войск морских держав, кроме 10— 15-тысячного корпуса, также ничего не было слышно. Так что в нашем распоряжении имелось несколько свободных недель, в течение которых мы могли бы еще взять инициативу в свои руки.

Главную надежду Горчаков возлагал на восстание единоверных нам племен, которому должен был содействовать переход наш через Дунай. Ему представлялось необходимым использовать в этом направлении наш успех, между тем как переход к оборонительной войне должен был парализовать действия христианских подданных султана, в особенности при известном заигрывании с ними западных держав.

Командующий войсками, принимая в соображение эти данные, полагал действиям за Дунаем придать такой характер, чтобы, «с одной стороны, не терять из виду угрожающую опасность от Австрии и от десантов с моря, а с другой — сохранить операциям нашим сколь можно долее вид чисто наступательный, дабы не охлаждать порыва христиан».

Для предотвращении высадки в Бессарабии десанта и вообще для противодействия неприятелю к западу от Днестра Горчаков на-

90

правил в Рени и Болград 2-ю бригаду 14-й дивизии, что вместе с отрядом генерала Ушакова должно было составить силу в 23 батальона для охранения низовьев Дуная и для действия во фланг и в тыл неприятелю, если бы он высадился у Аккермана.

Генералу Лидерсу с 30 батальонами было приказано оставаться у Гирсова, делая поиски подступа к Черноводам, и, опираясь на Гирсовский мост с предмостным укреплением, «служить надежной передовой точкой опоры для дальнейших наступательных действий».

Генерала Липранди до разъяснения обстоятельств князь Горчаков полагал временно оставить у Калафата, а остальные силы держать в центре, в наблюдательном положении, дислоцировав бригаду у Систова и Никополя, по бригаде против Рущука и Туртукая, полк против Силистрии и 15 батальонов в резерве между Бухарестом и Будешти.

В случае угрозы со стороны Австрии генерал Липранди должен был отступать за Ольту, а бóльшую часть наших войск планировалось сосредоточить у Бухареста, куда можно было притянуть также отряд генерала Лидерса. Если начнутся наступательные действия французов и турок, то против них направляется часть Бухарестского резерва, часть прибрежных войск и отряда генерала Лидерса. Наконец, при благоприятных обстоятельствах с такой группировкой войск легко было бы приступить «к наступательным действиям по данному начертанию».

Такое положение с 23 батальонами на нижнем Дунае, с тремя мостами и предмостными укреплениями князь Горчаков признавал самым выгодным при бывших обстоятельствах.

Придавая в дальнейших наших операциях большое значение участию в борьбе христианских народностей Балканского полуострова, командующий войсками еще до получения указания из Петербурга отправил к генералу Лидерсу сформированный из болгар и сербов отряд в 500 человек, а к генералу Липранди — в 1500 человек.

Представленная князем Горчаковым записка удостоилась следующей пометки императора Николая: «Очень хорошо, но Липранди долго я не оставил бы у Калафата, а оттянул бы к Крайову; пусть бы турки пошли за ним, тут бы мы им и тумака задали».

Дальнейшая переписка между главными действующими лицами до прибытия князя Варшавского на театр войны кружилась все около тех же вопросов восстания христиан и вмешательства Австрии.

Фельдмаршал, который еще в начале 1853 года представил государю обширную записку¹²⁸ о вооружении христианских народностей Турции и видел в этом средство «начала распадения Турецкой империи», впоследствии как-то охладел к своей мысли, по всей вероятности, все под тем же влиянием страха перед Австрией. При-

91