2020-06-29
66
Как создать новое русское общество? Ведь его не создашь без новых финансовых отношений. Нельзя по-прежнему отдавать все деньги коммунистам, оставляя себе на еду и одежду, – а кучковаться где-нибудь на пустыре, в лесу.
Театр следует рассматривать обособленно от гос. устройства, от системы. У каждой системы есть свои претензии к театру, которые проводятся в жизнь. Но каждый раз театр ускальзывает, сопротивляется, и ему удается выжить даже в состоянии клинической смерти. Сколько раз праздновали победу над театром, сколько раз хоронили его! Ничего не получается. Театр выживает благодаря тому, что он является истинно демократическим явлением, несравнимым ни с чем (тем более, с кино и телевидением) и неподвластным никому и ничему. Заставь его замолчать, он споет, заставь замолкнуть песню, он станцует. Изгони из «храма», он разобьет невидимый шатер у пивнушки. Шепотом, интимным, ядовитым анекдотом, он будет жить вечно.
Театр в крови у народа, не бумажного народа, который существует в воображении недалеких правителей, а в крови у того непослушного, непонятного, неприглядного и прекрасного народа, который считается неприятным исключением и который составляет подавляющее большинство в любой стране. Под него не подделаешься. Слава Рабам, слава посредственности, спасающей Театр (и народ) от полного истребления в мрачные эпохи «благополучия» и «триумфа», «расцвета» и «научно-технических революций».
Штамп – это профессиональная болезнь. Актера, больного штампами, необходимо лечить. Лекарство есть очень действенное: знание жизни, правда, пропитанная талантом. Не бороться с людьми, а лечить их от штампов. Как всякая болезнь, штампы требуют к себе различного подхода. Прежде всего нужно уметь правильно поставить диагноз.
Самый верный союзник в лечении – творческий организм самого больного.
Я не отношусь к Театру как к чему-то раз и навсегда данному и неподвижному. Театр совершенствовался, видоизменялся, пускал отростки, распадался на множество сверкающих звездочек и т. д. Театр – это вечное движение, вечные метаморфозы. Все это сопряжено и с определенными потерями. Но Театр в тысячу раз больше приобрел, чем терял. И еще: Театр оставался Театром только в том случае, когда был пропитан истинным демократическим талантом.
К вопросу о природе таланта художника и о соприкосновении его с жизнью – Горький при советской власти написал очень мало. Я имею в виду произведения, в которых бы отразились процессы, происходящие после революции. «Сомов и другие»? Тогда сразу бросается в глаза, что Горький изменил сам себе во всем. В выборе материала. В глубине анализа. Горький пытается прислуживать. И терпит поражение.
В партию принимают определенное количество умных и талантливых людей, взятых как бы в долю, ибо обойтись без них нельзя. Даже при Сталине. Хотя именно умных и талантливых, да еще с характером он терпеть не мог. Ленин держал возле себя честных фанатиков-профессионалов. Отобрал хлеб у крестьян (власть!), страна дохнет от голода. И профессионалы-фанатики пухнут. А сидят на хлебе. Господи, до какого маразма довели и себя и людей. И сейчас исповедуют этот маразм!
Но процентно больше должно быть рабочих (монополия на рабство), т. е. людей темных. И вот при помощи этих озлобленных и голодных рабов заставляли трудиться талантливых и умных. И они работали (тоже в рабстве) на партийную элиту, на новых хозяев.
А умные и талантливые рвутся, просятся в партию! Почему? Иначе не подпускают к творческой работе (руководящей) на благо Родины. Вот и «патриотизм».
Когда режиссер начинает кричать и оскорблять актеров, он сознается в своей слабости и в ограниченности.
Сравнить это можно с репрессиями, когда нужные показания добивались побоями.
Хомо Советикус и терроризм – это взаимосвязанные явления. Но если на Западе терроризм находится вне закона и не имеет никаких шансов на поблажки, то у нас терроризм является формой существования государства. Уравниловка и раздражительность по поводу улучшения жизни соседа (тут же донос или воровство) – санитарная служба террора. Рэкет набрал силу стремительно, ибо это служба у нас давно отлажена: «Грабь награбленное!» – с 1917 г. клич не утихает.
Неожиданное: если бы всех наших народников (да и других революционеров) не казнили бы, а помиловали, т. е. лишили бы ореола мучеников, и дали бы им развиться в границах их способностей… Боже мой, какие бы разные пути они избрали! Некоторые бы убили своих бывших братьев по идеям из зависти!
Оказывается, можно от чужой боли загородиться идеологией.
А потом и самому унизить, убить. И опять отгородиться идеологией. И ничего! Удалось.
Может быть, великая тайна великой России просто в том, что Россия очень большая и растянулась как анаконда через все формации: голова в будущем давно уже, а хвост еще не прошел через рабство. И малые народы, живущие рядом, мучаются от нашей исторической медлительности. Мы их тоже вытягиваем вдоль своего огромного тела. А они рвутся, гибнут, исчезают. Сталин изолировал голову анаконды, и она перестала принимать команды живого тела. Сталин и партия стали посредниками. Такое неизбежно.
Странное дело! Подготавливая себя к литературной работе, к первому броску даже еще, я испытываю какой-то нарастающий торжественный гул внутри себя. Я уверен в себе, я уверен в победе. Хотя и понимаю хорошо, что начинать в мои годы безумство. Но вот наступает момент, когда мне нужно соприкоснуться с русской историей, с русской литературой, с русским театром, с русской идеей. Я становлюсь маленьким и ничтожным. Не боюсь мировых проблем, не робею перед ними. Но Россия приводит меня в трепет. Почему? Смущают мою смелость российские гении, исполины даже для мировых масштабов.
Добро и красота.
Добро сдерживает, красота двигает.
Добро сохраняет, красота преображает.
Добро – школа, красота – само искусство.
Именно с этих понятий, с их разъяснения и начать обучение студентов.
Начать движение под девизом: «Был смысл в нашей жизни!».
И собирать на него всех, кто делал или пытался делать добро. И совсем необязательно, чтобы это было отмечено в твоей трудовой книжке или в государственном указе. Почему? Государственные органы не фиксируют добрых дел и порывов души. Государственный организм грубо сделан и корыстен очень. Короче говоря, движение может быть сейчас (уж извините!) только внегосударственным. Из движения может родиться новый метод. Натолкнул на это Жигулин. И до этого завел Шукшин. Здесь и рассказ о коммунистическом походе культуры и о театре. Который у нас был! Здесь и рассказ о том, как я спонтанно пришел к догадке, что дело в самообразовании. И настаивать на этом методе как на одном из главных в нашем театральном деле.
И пусть каждый (даже если она или он сейчас в тюрьме и сидят за тяжкое преступление) вспомнит свой первый (ведь был! был!!) добрый поступок, от которого ему стало хорошо (значит, осознанный). По крохам собрать то богатство, которое у нас осталось. Можно было обмануть, надсмеяться, но отнять восторг от добра нельзя!
Нельзя начать жизнь второй раз. Простота жизни заключается в том, что все люди бывают маленькими и бывают старыми. Мечты юности обманчивы. Чиновничья или партийная карьера и «детство, юность». Ах, как просто все! Проще пареной репы. Юношескую мечту можно узнать по походке. Осуществленная мечта в походке – верный признак глупости. Чаще всего мы сознательно довольствуемся суррогатом юношеской мечты. Хочется стать вожаком народным, а стал просто начальником и держится за чиновничий пост, оправдываясь перед самим собой и перед друзьями, что пост этот дает право был немножко вождем. А все уже ясно: зарплата, возможность не руководить, а унижать, квартира и пр. Одним словом, корысть и больше ничего. Ну, походка еще, может быть. Как же не понять природу детских мечтаний? Ведь они наивные и чистые, мечты-то! И страшные, чудовищные, надо признаться, потому что они – от времени. Разве не мечтал никто о славе Павлика Морозова?
1990
Вот убили они его, Сахарова. Что дальше? Рады? Думаю, нет! Они сразу стали маленькими. Даже в своих глазах. Перестройка-то шла по Сахарову!.. Своих-то идей у них нет. «Грабь награбленное!» да «Даешь мировую революцию!».
Люди вне культуры выращиваются в стаде, в строю горшечников, октябрят, пионеров, солдат, заключенных, демонстрантов. Не искусства, а зрелищ жаждет Хомо Советикус. Но вот случайно ребенок попадает в поле воздействия религии, театра, профессии. Проходит все циклы. И возникает особо сложившийся человек, личность.
Религия. Культура. Интеллигентность. Просвещение.
Если с раннего детства человек постоянно посещает церковь, если в 4-5 лет начал читать, если им занимаются дома, постоянно посещает театр… и т. д. Человек с детства должен быть погружен в густой раствор своей родной и мировой культуры.
Те, кто окружали и окружают меня, к культуре никакого отношения не имеют. Это видно по лицам, по походке, по пластике, по речи, по улыбкам. По «любви». Меня окружают монстры! Это те, кто участвует в сотворчестве со мной. И я заискиваю перед ними, занижаю искусство, упрощаю и огрубляю его, чтобы понятным быть для собеседника.
Вечное общество и связи в этом обществе. «Законы» вечного общества. Вечный огонь человеческого духа. Неуязвимость вечного общества. Открытость (т.е. доступность каждому; в это общество могут добровольно входить и выходить все без исключения люди) вечного общества. Конечная цель общества вечного (может ли она быть вообще?). Цели, видимо, нет. Да и не должно быть. Почему? Потому что сразу же возникает проблема избранности будущих, еще не известных нам, поколений, избранность икса, за представительство которого и происходят войны. Сейчас! Сегодня!
Главная задача жизни – найти пути, чтобы зафиксировать в формах искусства жизнь вечного общества духа. Вот наконец-то я и высказался, назвал цель своего пребывания в жизни и в искусстве.
В донкихотстве вижу смысл жизни Человека. Самое прекрасное в человеке – стремление сделать что-то необыкновенное.
Шукшин оказал на меня огромное духовное влияние. Общение, дружба с ним стали для меня переломным моментом в жизни. Он заставлял серьезней и ответственней относиться к тому, чем занимаешься, торопил жить, заразил ощущением, что нет времени ждать, отсиживаться.
Все, что может предложить государство человеку, уже существует. Ничего нового не будет. И поиски человеческого абсолюта должны вестись в том, что есть, а не в иллюзиях на будущее. Не следует впадать в ошибки, не надо идти путями, предлагаемыми государством. Государство в сущности-то – существо уродливое и одинокое, как чудище из «Аленького цветочка», с той лишь разницей, что от любви человеческой это чудище не превратится в сказочного принца. Так вот, государство одиноко, ничего естественного и искреннего нет рядом, все вымирает. Ему нужны попутчики, искренне заблуждающиеся талантливые люди «плюс электрификация».
Итак, все уже было и есть. Во всех стадиях и проявлениях. Ничего нового в существе своем государство просто предложить не может. Вечное общество, вечная, не ограниченная временем и пространством, общность людей тоже существует давно. И стать участником, современником этой общности может каждый. Условие одно: ты должен подать нравственный сигнал о себе. Вот, кажется, подошел я к очень важному вопросу.
Поражает поток людей к могиле Шукшина. Макарычу удалось в жизни то, что редко – очень редко! – удавалось кому-либо на Руси: не литературу чтут, а человека, мученика, пророка, народного заступника и страдальца. И вот поди ж ты, казалось, кроме интеллигенции, никто не понимал, какое явление было на Руси. А он стучался к простому человеку, не замечая вокруг себя псевдонародных интеллигентских волнений и карманных бунтов, и маялся, что достучаться не может. А простой человек слышал его. Но ничего сделать не мог. Не время еще. И как все ошибались. И сам Шукшин ошибся. Какой урок еще один. И не зря он все время поминал Есенина. «Девки пели песню про черемуху. Народную будто. И мотив подобрали. Это в те времена-то, когда за него сажали! Ну! И чего ты поделаешь с этим? Песня-то народная».
В ушах стоит восторженно-удивленная интонация Васиного голоса. И как он, облегчая свою тайную душевную муку, угадал о молчании народа, разгадал его притворное равнодушие: Муромец в «Петухах» говорит, что не время еще, погоди, сядь и подумай.
