2020-06-29
101
9
Синяя трава. Дневник пятнадцатилетней наркоманки / автор – аноним; пер.Наталья Василькова
Москва: Флюид/FreeFly, 2004. – 256 с.
"Иди, спроси Алису" - так называлась эта книга, впервые выпущенная в Америке. Это дневник юной наркоманки.
Имена, даты, названия городов изменены по желанию участников этой истории. Эта книга не претендует на детальное описание мира наркоманов, в ней - хроника жизни лишь одной оступившейся девочки, которой не удалось выжить.
Эта книга не решает никаких проблем и даже не подсказывает выход, она всего лишь рассказывает о переживаниях еще не слишком взрослого человечка в нашем столь многогранном мире.
Йон Р. Memento / Радек Йон. – Москва: Радуга,
1989.
Радек Йон (род. в 1954) – чешский писатель, серьезно заявивший о себе в 80-е годы первым же романом о молодежи – "Джинсовый мир".
В романе "Memento" автор затронул одну из острейших проблем - проблему наркомании.
Роман построен на достоверном жизненном материале и рассказывает о трудном периоде взросления неплохого чешского парня Михала Отавы и его сверстников, затянутых в сети наркомании и не нашедших сил вырваться из них. Но "Memento" - не просто роман о губительной власти наркотиков, это роман-предостережение, книга, внушающая молодым людям необходимость воспитывать в себе волю, мужественно переносить невзгоды, твердо противостоять злу. В этом ее огромная нравственная сила.
|
|
|
Райнер В. Кокаин Рассказ/ Вальтер Райнер: пер. Е. Воропаев // Иностранная литература. – 2011. - № 4.
Его часто преследовало чувство неотступного беспокойства. Оно шло за ним по пятам. Зависимость всегда порождает страх, а страх зависимость. И он бежал от него. Как зверь? Да, но только он бежал не в пустоту, а к людям. Он надеялся растворить в веселье страх? Именно.
10
Но куда бежать если закрыты двери? Рано или поздно ему придется встретиться с вопросом «умеет ли он жить?» лицом к лицу. Хотя зачем? Ведь ответ, безмолвно, заранее известен. Марионетка зараженная паранойей-он будет бежать от людей также как до этого стремился к ним. Он лишь муха в паутине у этого страшного слова «кокаин». Он растворил в нём душу, сердце и разум, он растворил в нём Человека. Осталась лишь безвольная оболочка, на которой узурпирует «ко-ка-ин».
«Наркомания – это многолетнее наслаждение смертью», - Француа Мориак.
Фельшериноу К. Я, мои друзья и героин / Кристиане Фельшериноу. – Москва.: Олеариус, 2001.
Девочке было двенадцать лет, когда она впервые попробовала гашиш. В тринадцать девочка уже сидела на героине, а на дозу зарабатывала проституцией. Девочку зовут Кристина.
|
|
|
С утра она отправлялась в школу, а после уроков со своими друзьями-героинщиками работала на вокзале. Почти два года ее мама не замечала, что девочка ведет двойную жизнь. Сегодня страшная история Кристины Ф. Повторяется в наших городах.
...Больше всех на автопанели зарабатывала Бабси… Она работала там, еще когда у нее был этот Хайнц, – просто чтобы помочь нам с героином… Она никогда не пользовалась макияжем, чтобы не старить свое "невинное детское личико". Без зада и без грудей, она в свои тринадцать лет, была именно той, кого клиенты ищут на детской панельке… Иногда она приносила в час с пяти фраеров до двухсот марок. Бабси и Стелла скоро прибились к нашей с Детлефом компании. Теперь нас было шестеро: трое парней и трое девушек...
Бротиган Р. В арбузном сахаре / Ричард Бротиган; пер. Фаина Гуревич. – Москва: Азбука-классика, 2010. - 176 с.
«Мы выпариваем арбузный сок до тех пор, пока не остается ничего, кроме сахара, потом мы придаем ему форму всего, что у нас есть, — наших жизней».
Ричарда Бротигана называли последним американским классиком, наследником Марка Твена и Эрнеста Хемингуэя, идолом контркультуры, "Сэлинджером для новых времен"; его признавали своим наставником Харуки Мураками и Эрленд Лу.
11
«Рыбалка в Америке» сделала Бротигана кумиром миллионов и заставила критиков писать, что он изобрел целый новый жанр и что, может быть, когда-нибудь люди будут писать «бротиганы» так, как мы сейчас пишем романы. За «Рыбалкой в Америке» последовал роман «В арбузном сахаре», где к неизменному мягкому юмору, вывернутой наизнанку логике и поэтически филигранной работе со словом добавляются апокалиптические нотки, но элегическая пастораль по-прежнему сочетается с фирменной сюрреалистической образностью так, будто нет ничего более естественного: «В арбузном сахаре все свершилось и вершится вновь, значит, моя жизнь - в арбузном сахаре. Я расскажу тебе о ней, потому что я здесь, а ты далеко».
