2020-06-29
531
В период 1990-2000–х, проблемы Черноморского региона заняли одну из ключевых позиций в научно-исследовательской и практической деятельности таких американских центров, как Гарвардский университет (Harvard University), Совет по международным отношениям (Council on Foreign Relations), Университет национальной обороны (National Defense University), Брукингский институт (The Brookings Institution), Центр стратегических и международных исследований (Center for Strategic and International Studies), Германский Фонд Маршалла (The German Marshall Fund of the United States), Институт анализа международной политики (Institute for Foreign Policy Analysis), Фонд «Наследие» (The Heritage Foundation) и др.
На уровне реальной политики после разрушения Советского Союза и вплоть до второй половины 1990-х гг. США в своей внешней политике переживали период «неопределенности», однако уже в 1997 году Вашингтоном был сделан выбор в пользу реализации модели «однополярного мира». С этого времени начинает разрабатываться и апробироваться новый внешнеполитический подход по переформатированию Евразии: концепции «Больших пространств»: «Большой Ближний Восток», «Большая Центральная Азия», «Большой Черноморский регион».
В 2004 г. по инициативе Германского Фонда Маршалла, рабочей группой из 49 человек (представителей научно-исследовательских центров США, ЕС и всех стран Черноморского региона) был разработан документ «Развитие новой Евро-Атлантической стратегии в отношении Черноморского региона». Он явился одной из первых попыток концептуального оформления тех практических шагов, которые США предпринимают в регионе с начала 1990-х гг., с перспективой упрочения позиций на данном пространстве. Эта же цель отражена в ещё одном варианте внешнеполитической стратегии США в Черноморском регионе, разработанной в 2006 г. сотрудниками Фонда Наследия, в документе «Стратегия США в Черноморском регионе» [1, 2, 3].
Эти стратегии были направлены на концептуализацию процесса вытеснения России из региона за счет продвижения «евро-атлантической общности» на Восток Черноморского региона: Украину, Грузию, Молдову, а также Азербайджан и Армению. Последние государства не имеют непосредственного выхода к Черному морю, однако включаются ведущими американскими институтами в данную региональную общность, так как, по их мнению, представляют геополитическую целостность с Большим Причерноморьем.
Методология вытеснения России из Черноморского региона и замещения ее сферы влияния в энергетической и военно-политической сферах евро-атлантическим влиянием предполагала использование двух факторов: 1. замену российских миротворцев на международные военные силы; 2. существенную диверсификацию путей поставки ресурсов из этого региона путем существенного вытеснения российских энергетических компаний.
Точкой отсчета для оценки геополитических интересов России в Черноморско-Средиземноморском регионе является оценка завершения советского периода развития России. С точки зрения геополитической методологии после дезинтеграции СССР Россия утратила свою субъектность в Средиземноморском регионе и стремительно ее теряла в Черноморском бассейне. Историческими точками поворота стали пятидневный российско-грузинский конфликт в августе 2008 года и возвращение Крыма в 2014 году.
Российские геополитические интересы в Черноморско-Средиземноморском регионе формируются исходя из следующих возможностей и механизмов.
Во-первых, в Черноморском регионе современные интересы России базируются на недопущении экспансии нерегиональной державы (США) или экспансии и расширения враждебного военно-политического блока, что достигалось ранее и на современном этапе за счет раздела сфер влияния с Турецкой Республикой.
Во-вторых, в Средиземноморском регионе современные интересы России имеют более сложную задачу в силу ограниченности ресурсов и основаны на сохранении остаточного от СССР влияния с формированием благоприятного для себя баланса сил.
Однако после возвращения российского суверенитета над Крымом Российская Федерация получает возможность влияния на Средиземноморский регион, которое ранее было ограничено арендным статусом Севастопольской ВМБ. В данном контексте возникает научная необходимость обосновать концепцию российского «Большого Средиземноморья» с учетом геополитического ландшафта, целей и ресурсных возможностей государства.
Регион Большого Средиземноморья включает в себя бассейны морей Черного и Средиземного моря, а также всех водных коммуникаций, входящих в этот географический ареал (Азовское море, Черноморские проливы: Босфор и Дарданеллы, Адриатическое, Ионическое, Гибралтар и др. водные коммуникации).
В регион входят государства, которые можно определить как державы (носители внешнеполитической стратегии: Россия, Турция, Израиль, Франция, возможно Италия), так и более слабые страны, которые являются объектами для реализации своих национальных интересов со стороны первых. Кроме того, в рамках региона развиваются несколько непризнанных территорий: Южная Осетия, Приднестровье, Абхазия, Турецкая Республика Северного Кипра и, возможно, Каталония.
Геополитический ландшафт: 1. Россия, 2. Турция, 3. Грузия, 4. Украина, 5. Болгария, 6. Румыния, 7. Молдова, 8. Греция, 9. Республика Кипр, 10. Турецкая Республика Северного Кипра, 11. Сирия, 12. Ливан, 13. Израиль, 14. Египет, 15. Ливия, 16. Алжир, 17. Марокко, 18. Тунис, 19. Испания, 20. Италия, 21. Франция, 22. Ватикан, 23. Хорватия, 24. Албания, 25.Черногория, 26. Босния и Герцеговина, 27. Словения, 28. Южная Осетия, 29. Абхазия, 30. Приднестровская Молдавская Республика. Однако следует учитывать, что Турецкая Республика Северного Кипра признана только Турцией, Приднестровская Молдавская Республика, Абхазия и Южная Осетия имеют ограниченное международное признание, поэтому число государств, входящих в регион Большого Средиземноморья, –26.
В цивилизационном аспекте регион представляет собой расселение ряда народов, которые принадлежат к трём цивилизациям: западной, исламской, православно-христианской.
В общепринятом географическом контексте Большое Средиземноморье включает три региона: Европу, Северную Африку, Ближний и Средний Восток. Регион достигал единства во время существования Римской империи, однако в новейшее время идею единства Средиземноморского мира выдвинул французский историк Фернан Бродель. Под Средиземноморьем и Средиземноморским миром он понимал более обширный регион, чем прибрежные государства и включал в него Германию, обширную часть России и другие территории, имеющие отдаленную связь с водными районами Средиземноморско-Черноморского бассейна.
В теоретическом контексте теорию Больших пространств впервые выделил американский экономист немецкого происхождения Фридрих фон Лист еще в ХІХ веке. Однако и родоначальник теории Больших пространств, и его последователи имели в виду создание единого, прежде всего, в экономическом смысле пространства, которое в дальнейшем получает политическое оформление. Для России Большой Средиземноморский регион, включающий в себя геополитическое пространство 26 прибрежных государств акватории Черного и Средиземного морей четырех, а возможно и пяти, включая или исключая Каталонию, непризнанных территорий, имеющего выход в Атлантический и Индийский океаны. Важной морской составляющей в развитии региона является режим функционирования Черноморских проливов, Суэцкого канала и Гибралтарского пролива.
В течение ХVIII-ХХI вв. ключевое или существенное влияние на данные водные коммуникации оказывали Британия, а затем США.
После воссоединения Крыма с Россией Москва получает возможность реанимировать потерянные после распада СССР механизмы реализации своих национальных интересов в Средиземноморском регионе, то есть, по сути, перейти от пассивной оборонительной политики к наступательной логике внешней политики в Большом Средиземноморье.
Итак, исходя из выдвинутых ранее тезисов, цели современной России базируются на следующих принципах.
Во-первых, в Черноморском регионе современные интересы России основываются на недопущении экспансии нерегиональной державы (США) или экспансии и расширении враждебного военно-политического блока, что достигалось ранее и на современном этапе за счет раздела сфер влияния с Турецкой Республикой.
Во-вторых, в Средиземноморском регионе современные интересы России имеют более сложную задачу в силу ограниченности ресурсов и основаны на сохранении остаточного от СССР влияния с формированием благоприятного для себя баланса сил.
В-третьих, современная российская экономическая модель диктует также задачу по контролю над добычей и транспортировкой углеводородов Евразии через российские транспортные системы, и в этом контексте Большое Средиземноморье может быть расширено и на каспийский регион в дуге, представляющей целостность – Средиземноморско-Черноморско-Каспийский регион.
Геополитическая методология позволяет выделить военно-политических лидеров региона: Россия, Франция, Италия, Турция и – за счет технологического военного лидерства и внешнеполитической поддержки – Израиль (см. Таблицу). Однако уже несколько столетий ключевое геополитическое влияние на регион Большого Средиземноморья оказывает нерегиональная держава – Британия, а с 1945 года – США. Первая за счет суверенитета над полуостровом Гибралтар и наличия военных баз, прежде всего, в центре региона – на Кипре, а вторая – за счет наличия постоянно-действующей эскадры 6-го флота США и соответствующей военной инфраструктуры.
Другую категорию государств региона представляют более слабые субъекты, геополитическая ценность которых определяется не их показателями и имперскими традициями, а важным географическим положением. Эта категория стран может стать либо катализатором сдвигов в международном положении, либо наоборот могут консервировать существующий региональный и мировой порядок: Египет, Сирия, Греция, Испания, и другие.
В регионе существует несколько противоборствующих пар: арабы и израильтяне, европейцы и арабы, европейцы и русские, турки и европейцы, турки и русские, сунниты и шииты.
Турецкая Республика – региональный субъект, одновременно конкурент и партнер России. Для России ключом от Средиземноморского региона является также Турция, которая вместе с тем может являться «пробкой», закрывающей Россию в Черном море. Конвенция Монтрё, заключенная еще 1936 году, и регламентирующая пропускной режим через Черноморские проливы, действует до сих пор. В 1994 году Турция дополнила ее экологическими статьями, которые на время осложнили экспорт российской нефти через Босфор и Дарданеллы, создав длинную очередь из российских танкеров. Параллельно Запад и Турция лишили Россию монополии на транспортировку углеводородов постсоветского пространства через трубопроводный проект «Баку-Джейхан». По сути, Конвенция Монтрё оставляет под контролем проход из Средиземного моря в Черное и обратно в руках Турции или более сильной державы, стоящей за ней.
Современная модель внешней политики Анкары представляет собой два уровня. Верхний этаж – глобальный, где Турция ориентируется на США и на свои союзнические обязательства. Анкара на этом уровне своей внешней политики полностью поддерживает мир «по-американски». Нижний – региональный, где Анкара пытается реализовать собственные региональные интересы и проекты, которые могут противоречить современным интересам Вашингтона. Даже на нижнем этаже внешней политики региональные интересы Анкары и Москвы сталкиваются практически по всем направлениям (турецкая концепция лидерства в суннитском исламском мире потенциально угрожает целостности России, интеграционная активность Турции в рамках Совета сотрудничества тюркоязычных стран противоречит российским интересам на Южном Кавказе и в Средней Азии, турецкая политика на Ближнем Востоке, а особенно по сирийской проблеме, не совместима с российскими внешнеполитическими подходами) за исключением совместного блокирования против экспансии США в Черноморско-Каспийском регионе. Таким образом, в геополитическом пространстве Россия и Турция имеют очень узкий сегмент совместных интересов, ограничивающийся как раз Черноморским регионом. Этим узким пространством совместных интересов можно пояснить «быстрые договорённости» двух элит по Крым у в 2014 году. Для Турции переход Крыма под юрисдикцию России – это существенно меньший ущерб, чем появление американских баз в бухтах Севастополя. Это же относится к вопросу интеграции Украины и Грузии в НАТО. Турция на эмоциональном уровне может поддерживать расширение Евроатлантического блока на Черноморский регион, но на уровне реальной политики и геополитических интересов Турции – это неприемлемый для Анкары сценарий.
Анализ турецкой внешней политики позволяет выделить три направления экспансии: панисламистскую, пантюркистскую и европейскую. В первых двух Анкара может выступать субъектом, в последнем – исключительно объектом.
В течение 2000-х гг., Турецкая Республика начинает реализовывать новую геостратегическую составляющую своей внешней политики. Новый подход умеренных исламистов был направлен на повышение регионального статуса Турции: от положения претендента на роль регионального лидера в действительно могущественную региональную державу и влиятельного глобального игрока (программа 61-го правительства, сформированного правящей партией Справедливости и развития в 2011 году). Это направление деятельности реализуется в рамках концепции «Стратегической глубины», которая была выдвинута в середине 2000-х тогда Министром иностранных дел Республики А. Давутоглу [4]. Концепция направлена в первую очередь на формирование блока региональных союзников из числа стран, ранее входивших в состав Османской империи: Египта, Ирака, Туниса, Алжира, Ливии, Азербайджана, а также Сирии (в турецком понимании только после возможного смещения Башара Аль Асада) и других государств, которые на современном этапе примут Турцию в качестве своего лидера. Турция формирует данный союз для противодействия антитурецкой коалиции в составе Республики Кипр, Греции, Сербии, Армении, Израиля и, возможно, России. Причем, с учетом ускорения политического процесса и внешнеполитической динамики набор союзников и противников Анкары будет варьироваться.
Ахмет Давутоглу – профессор и «турецкий Киссинджер», как его часто называют на Родине, в прошлом министр иностранных дел и премьер-министр Турции и лидер правящей партии Справедливости и развития. Под «Стратегической глубиной» А. Давутоглу понимал вынесение вглубь турецкой территории стратегически важных центров развития государства за счет воссоздания османского пространства, то есть, по сути, речь идет о пересобирании новой усеченной Османской империи на основе новых смыслов. А. Давутоглу также выдвинул тезис о том, что концепция «Стратегической глубины» включает «нулевые проблемы» с ближайшими соседями. Однако само содержание наступательной внешней политики Турции противоречит её естественному последствию – отсутствию разногласий с соседями. То есть, программа «нулевых проблем» должна рассматриваться не как процесс, сопровождающий турецкую экспансию, а как цель, которая будет достигнута после завершения реализации «Стратегической глубины». По сути, она означает смещение на неоосманском пространстве неугодных Турции политических режимов или отдельных государственных лидеров. В то же время, умеренные исламисты не снимали до недавнего времени тезиса кемалистской турецкой элиты о членстве Турции в ЕС.
Геополитическая составляющая, которая ограничивает военно-политическую активность Анкары в регионе, основывается на тезисе генерального штаба Турции – «Республика должна избегать одновременного участия в двух с половиной войнах, то есть с Грецией и Сирией и внутри государства с курдами, соответственно».
При таком внешнеполитическом ограничении Турция может проводить активную внешнюю политику в южном направлении лишь при стабилизации и замораживании угроз с севера Евразийского континента. Выбрав явным приоритетом Ближний и Средний Восток, Турецкая Республика пошла на принцип разделения сфер влияния на северном и северо-восточном направлениях, то есть можно говорить о том, что в условиях экспансии США в Черноморский регион, между Москвой и Анкарой было заключено соглашение о противодействии экспансии.
В то же время, если максимально обобщать явные и потенциальные угрозы России, заложенные в политике умеренных исламистов Турции, и, следовательно, будущие узлы российско-турецких конфликтов, то необходимо выделить следующие направления двусторонних столкновений:
1) турецкая политика на Ближнем Востоке в рамках доктрины «Стратегической глубины», а особенно по сирийской проблеме, не совместима с российскими внешнеполитическими подходами;
2) турецкая концепция лидерства в суннитском исламском мире потенциально угрожает целостности России;
3) интеграционная активность Турции в рамках Совета сотрудничества тюркоязычных стран противоречит российским интересам на Южном Кавказе и в Средней Азии.
Греция обладает уникальным геополитическим положением в Средиземноморском бассейне, разделяя его на Западную и Восточную части. Греческий суверенитет над островами этого бассейна полностью перекрывает Турции, в случае необходимости, возможность выхода в Западную часть Средиземного моря. Кроме того, в цивилизационном плане Греция близка к России, уходя корнями в единую восточно-христианскую цивилизацию и глубокие комплементарные исторические связи. Роберт Каплан в своей работе отмечает, что будущее Европы зависит от трех стран – Германии, России и Греции, объясняя этот тезис географическим детерминизмом и цивилизационной близостью к обоим европейским центрам силы [5, 99 с, 168 с. ].
Израиль – обладает самыми высокотехнологичными ВПК и армией в регионе. За счет первого лобби в США, контроля над финансовыми потоками и за счет других видов ресурсов является региональной державой.
Испания – имеет исторический спор с Великобританией за контроль над Гибралтаром (город – военная база), которая позволяет фактически контролировать проход судов и военных кораблей через Гибралтарский пролив. Суверенитет Британии над отторгнутой от Испании территорий начинается с 1713 года. Давние противоречия обострились в процессе Brexit и вышли на новый уровень противостояния: ЕС – Британия. Лондон не намерен поступаться своим суверенитетом, несмотря на то, что в заморской британской территории абсолютное большинство (96%) высказалось за сохранение Гибралтара в составе ЕС. Вполне вероятным в этом контексте выглядит каталонский прецедент, который был инициирован Британией для уравновешивания ситуации в споре за контроль над воротами в Атлантику.
Италия – потенциально является союзником России, исходя из заинтересованности вытеснения нерегиональных субъектов из районов Средиземноморья. Это направление итальянской внешней политики аргументировалось итальянской геополитической школой до поражения во Второй мировой войне, после которой она была запрещена.
Франция – в условиях постоянной конкуренции внутри западной цивилизации, а также отстаивания своей особой роли будет искать противовес возрастающей экспансии Германии в условиях регионализации мира и ЕС.
Возвращение России в регион не должно закончиться вторым изданием Парижского мирного договора 1856 года, когда Запад, объединившись с Османской империей, полностью лишил Российскую империю Черноморского флота и нанес значительное военное поражение на ограниченной территории, сопровождавшееся масштабными экономическими издержками и дипломатическим ущербом. Другими словами, геополитическая активность России не должна способствовать созданию антироссийской коалиции.
С другой стороны, планируемые механизмы по реализации Россией национальных интересов в регионе должны учитывать ограниченность экономических, военных и технологических ресурсов, что предполагает разработку механизмов, которые носили максимальный эффект при соизмеримых экономических издержках, что предполагает исследование и учет традиций доминирующей уже несколько столетий в данном регионе западной цивилизации.
В методологической традиции западных держав для продвижения своих национальных интересов в любом регионе мира используются два вида баланса сил – французский (raison de tat – национальный интерес) и английский «balance of power». Французский предполагает непосредственное участие субъекта в одном из разыгрываемых балансов, тогда как английский баланс сил предполагает дистанционное разыгрывание субъектом различных комбинаций без непосредственного участия и только, когда ситуация становится критической, то субъект всей своей мощью вступает в игру на стороне, которая позволяет ему достичь своих национальных интересов в полной мере. Английский баланс предполагает оперирование морской стратегией с географической удаленностью от пространства конкуренции [6, С. 45-65, 66-88].
Россия в условиях комбинирования своей морской составляющей в регионе, а также преимущественно сухопутного характера внешнеполит ической стратегии может опираться на методологию обоих балансов, разработать и реализовывать «русский баланс» в Большом Средиземноморье на основе комбинирования разных видов ресурсов и асимметрии своих действий. Необходимо также преодолеть отставание «мягкой силы» от реализуемых военно-политических механизмов.
(Дальше текст для внутреннего пользования).
В стратегическом плане необходимо разработать несколько сценариев с четким обозначением в каждом из них «сферы обмена» и «сферы интересов» с ясным разграничением конкуренции внутри региона – между региональными державами, и на внешнем контуре с привлечением ведущих морских мировых держав – США и Британии. Следовательно, нужно изначально создавать два контура давления.
Внешний контур.
1. Через активное развитие отношений с Египтом получить влияние в государстве, контролирующем Суэцкий канал (давление на интересы США и Британии).
2. Создавать косвенные предпосылки для возвращения Испанией суверенитета над Гибралтаром (интересы Британии).
3. Сохранение действия конвенции Монтрё от 1936 года, регламентирующей проход судов и кораблей через Черноморские проливы. По сути, это условие достигается за счет поддержания существующего механизма российско-турецкого сотрудничества, что предполагает сохранение у власти в двух государствах действующих политических элит.
Внешний контур российских интересов в Большом Средиземноморье должен реализовываться главным образом за счет, прежде всего, заинтересованных региональных субъектов (Египет, Испания, Турция) и внерегиональных (Иран, Китай).
Внутренний контур.
1. Используя логику «британского баланса сил» уравновесить Турцию в средиземноморском регионе за счет установления более тесных отношений с Грецией.
2. Греческое направление за счет выгодного географического положения государства и цивилизационной близости должно стать окном для реализации механизмов российской «мягкой силы» для ослабления режима санкций и продолжения линии разделения общей антироссийской позиции Запада.
3. Используя логику «французского баланса сил», выстроить отношения с государствами арабского мира, которые имеют значительный уровень антиамериканизма, в том числе, в сфере «мягкой силы».
4. Используя логику «британского баланса» сил, выстроить отношения с европейскими государствами Большого Средиземноморья, не давая повода для мобилизации на антироссийской основе, и проводить линию на раскол западной позиции в отношении внешней политики России с перенесением акцента конкуренции внутрь западной цивилизации.
Успешность реализации второго уровня в Большом Средиземноморье зависит от ресурсного обеспечения внешней политики России, от реального, а не имитационного уровня модернизации и возвращения полного суверенитета в экономической сфере и выдвижения конкурентоспособной государственной идеологии, представляющей картину будущего мира для России.
