Воля и Владимир Иванович Немирович – Данченко

В 1938 году, когда по всей стране шло разрушение христианских храмов, горькая чаша сия не миновала и нашего города Углича. Недалеко от дома, где жила тогда двенадцатилетняя девочка Воля с мамой, стояла красивая церковь св. Петра и Павла. К сожалению, эту церковь постигла та же участь, что и многие другие. Горечь и негодование по поводу разрушения этой церкви не давали маленькой Воле покоя. Она не знала, куда обратиться, кому пожаловаться. И вот, однажды, придя в кинотеатр, находившийся тогда на том месте, где сейчас картинная галерея, в киножурнале, который показывали перед основным фильмом, Воля увидела пожилого человека, выступавшего на похоронах Константина Сергеевича Станиславского. Этот мужчина с окладистой белой бородой говорил так хорошо, так справедливо, что она решила пожаловаться ему. На конверте написала просто: «Москва. Немировичу-Данченко». И, что удивительно, это письмо, по сути «на деревню дедушке», дошло до адресата. Она написала, что стали строить какое-то здание (как потом оказалось здание горсовета) рядом с бывшей церковью св. Петра и Павла, которая уже лежала в руинах. Её окружала каменная ограда, и вдоль неё росли старинные липы. Липы спилили, и для Воли это была трагедия. Режиссер, несмотря на занятость, нашёл время ответить и утешить маленькую девочку. Владимир Иванович не просто ответил, а завязалась переписка. За одним и тем же столом Немирович-Данченко работал со сценариями и писал письма Воле в Углич. У Воли Владиславовны сохранилась фотография с его автографом и подаренная им книга о Художественном театре. Однажды он написал: «Приезжайте в Москву. Я познакомлю Вас с Художественным театром - этим моим детищем». Но встретиться им так и не довелось. Немирович-Данченко умер 25 апреля 1943г. А Воля до 1944 года не имела возможности побывать в Москве. Шла война, и въезд в столицу был по пропускам. Окончив школу, Воля всё же приехала в Москву, пришла в музей Художественного театра и передала в дар письма. За эти письма дирекция предлагала ей хорошие деньги, но Воля от них отказалась. Директор музея Н.Д. Телешов написал записку главному администратору театра, чтобы Воля могла пользоваться правом бесплатного входа в театр. Она видела весь репертуар МХАТа: «Чайку», «Дачников», «Трёх сестёр», «Мёртвые души», «Анну Каренину»… И даже на сцене застала Книппер-Чехову. Один из создателей режиссерского искусства в России и основателей Художественного театра Владимира Ивановича Немирович-Данченко, вероятно, хотел, чтобы какая-то из глубокой провинции девочка была привержена театру. Вместе со Станиславским он боролся с рутиной и штампами на театральной сцене. И это, конечно возымело своё действие. Воля Владиславовна, будучи учителем в школе, находила время для поездок в театр, возила «свой класс» на «Чайку». Вот так свою любовь к театру, которую ей привил Владимир Иванович Немирович-Данченко, Воля Владиславовна в последствии передала многим своим ученикам.

2.5.6. Юность, опалённая войной

Когда началась война, Воля перешла в 8-ой класс. С продовольствием было сложно. Семья жила впроголодь. Жили вместе: Нина Ивановна, баба Саша, Воля, тетка Милочка, эвакуированная из Ленинграда с подругой Наташей и двое детей тётки Тани, которых семья Нины Ивановны приютила, взяв их из детдома. Все работали, что называется «в хвост и гриву». Нина Ивановна – в аптеке бухгалтером, но она часто заменяла других работников, совмещая свою работу с их. Милочка работала в госпитале санитаркой. Наташа, её подруга, ушла на фронт. Воля с бабой Сашей ходили в лес за хворостом для печек. Хлеб был по выдаче к обеду – всем одинаково, и малым и старым. Из леса носили ягоды и грибы, ловили рыбу. Пирог из ржаной муки с черникой или малиной делила Милочка по 7 сантиметров каждому. Бабе Саше давали без корок, из середины, а остальным – кому что достанется, разыгрывали: «Это кому?». Отвечала, отвернувшись, Таня, самая маленькая. За хлебом ходила её сестра Зоя (в 1943 году она пошла в школу) и покупала его по карточкам. Дорогой съедала довесок: голодная, блокадная привычка – не могла удержаться. Приходила домой и каялась: «Тётя Милочка, я довесочек съела». Воля про себя думала: «Вот дура – то! Я бы не сказала». А она говорила каждый раз. И каждый раз оставалась за обедом без хлеба. В большую перемену в школе давали по маленькому кусочку чёрного хлеба. Изредка – по прянику. Но пряники они не ели, а относили кому – нибудь из больных одноклассников. О войне не очень думали: она была где-то там, хотя немцы уже были в 90 км от Углича и по Волге, по воспоминаниям Воли Владиславовны, плыли трупы. Развелось много налимов и Воля ловила их на булавку – крючков не было. Ночью слышалась канонада, но Углич не бомбили. Народ говорил: «Святой царевич Димитрий не допустит». Летали немецкие самолёты и зенитки стреляли, и осколки сыпались, и даже пробивали железную крышу сеновала, где Воля спала до снега. Ребята учились, развлекались кто как мог и работали: летом – в колхозах и на торфоразработках за кусок хлеба, а зимой на лесоповале с риском для жизни. Тогда им было по 16-17 лет. К войне привыкли, к лишениям тоже, даже к похоронкам собственных одноклассников, которые ушли на фронт, приписав себе года.