Войсковые, куренные и паланочные рады запорожских казаков

У каждого народа свои нравы и свои обычаи, и чем первобытнее народ, тем устойчивее его нравы и обычаи; народ, стоящий на самой низшей ступени развития, возводит исполнение своих обычаев в культ; народ хотя и более развитый, чем первобытный, но еще не создавший себе определенных законов, живущий только преданиями, считает свои обычаи непреложным законом. Для человека, живущего преданиями, отступить от какого-либо обычая значит потерять честь и навлечь не только на себя, но и на весь свой род и даже на самое общество, среди которого он живет, вечную поруху и вечное бесславие. Запорожские казаки, с их общественным устройством, основывающемся на предании, не составляли в этом отношении исключения. В основе всей казацкой общины их лежал обычай: по обычаю они не допускали в Сечь женщин, по обычаю судили преступников, по обычаю разделялись на курени и паланки, по обычаю собирались в известное время на общие рады или совещания. Общие, или войсковые, рады происходили у запорожских казаков обыкновенно в определенные дни – 1 января каждого нового года, 1 октября, в храмовый праздник Сечи Покров на 2-й или на 3-й день Великодня, то есть Святой Пасхи, а сверх того – во всякий день и во всякое время по желанию товарищества, или простой «сиромы». На войсковых радах обсуждались важнейшие вопросы жизни запорожского войска: о мире и «розмире», о походах на неприятелей, о наказании важных преступников, о разделе, «по лясам», земель и угодий и, наконец, о выборе войсковой старшины. Раздел земель и выбор старшины происходили у запорожских казаков непременно каждый новый год. Вот как это делалось.

Еще за несколько дней до наступления нового года все казаки, находившиеся в зимовниках, на речках, озерах, степях и плавнях и занимавшиеся там кто домашним хозяйством, кто рыбной ловлей, кто звериной охотой, – все спешили, ввиду предстоящего дележа земель и выборов старшины, в столицу своей казацкой общины, Сечь. В самый день 1 января нового года они поднимались на ноги особенно рано, тот же час умывались холодной водой, выряжались в самое лучшее платье – штофные узорчатые черкески, красные с широкими вылетами кафтаны, сафьяновые «червонные чоботы», высокие суконные шапки, пестрые шелковые пояса, вооружались дорогими саблями, пистолетами, кинжалами, ятаганами и спешили, по звону колоколов, в сечевую церковь Покрова Пресвятой Богородицы; отслушав сперва заутреню, а потом и обедню, на тот случай с особенным торжеством и великолепием совершавшиеся, казаки, по окончании божественной службы, выходили из церкви и спешили в курени к обеду. Придя в курень, они молились на иконы, поздравляли один другого с праздником, потом снимали с себя на время дорогое верхнее платье и садилсь за общий стол. Отобедав чем Бог послал и достаточно выпив ради большого праздника «шумной ракии»[446], казаки вставали из-за стола, молились Богу, благодарили своего атамана, куренного кухаря, кланялись один другому, снова одевались в дорогое платье и потом выходили со всех куреней на площадь. В этот момент на сечевой площади раздавался оглушительный выстрел из самой большой пушки: таков был казацкий обычай. Тогда, по звуку пушки и по приказу кошевого атамана всех низовых казаков, войсковой довбыш выносил из своего куреня всегда хранившиеся при нем литаврные палки, затем с палками шел в церковь, брал оттуда постоянно находившиеся там, между всеми войсковыми клейнодами, литавры, выходил из церкви на площадь и бил в литавры для сбора казаков на раду, сперва один раз «мелкою дробью». На бой литавр являлся прежде всего войсковой есаул; он также входил в сечевую церковь, брал оттуда большое войсковое знамя, иначе стяг, корогву или пралор, выносил его на площадь и ставил около церкви. Тут довбыш снова бил в литавры, но уже два раза, также «мелкою дробью». На его бой спешили, точно пчелы на мед, казаки на радную, или вечевую, площадь, к тому случаю гладко выровненную и тщательно усыпанную песком. За простыми казаками выступала на площадь сечевая старшина: кошевой атаман, войсковой судья, войсковой писарь, войсковой есаул, после войсковой старшины – тридцать восемь куренных атаманов и несколько человек войсковых «служителей»: каждый из войсковой старшины нес знак своего достоинства: кошевой – большую палицу, или булаву, судья – большую серебряную печать, писарь – перо и серебряный каламарь, или чернильницу, есаул – малую палицу, куренные атаманы – трости; вся старшина была с открытыми головами, без шапок, «бо на той час шла на площадь, наче на судне мисто». Довбыш, завидя идущую старшину, отдавал ей честь боем в литавры. Между тем старшина, выйдя на середину, становилась на площади в один ряд, друг подле друга, по старшинству своих чинов, и кланялась на все четыре стороны собравшемуся «славному низовому товариству». Товарищество становилось за куренными атаманами, кругом церкви, зачиная правым флангом от кошевого, кончая левым флангом у войскового есаула, в общем образуя огромный круг, или казацкое коло; иногда, при полном войсковом сборе, не вместясь в городке Сечи, некоторая часть товарищества влезала на курени и колокольни, становилась у канавы, поднималась на валы и растягивалась даже далеко вдоль речки. Как и старшина, все казаки, до единого, были без шапок и на поклоны старшины отвечали поклонами. Перед началом самой рады на площадь являлся настоятель сечевой церкви и служил молебен. После окончания службы кошевой атаман объявлял собравшемуся товариществу о цели открывшейся рады:

– Паны молодцы! Теперь у нас новый год; надлежит нам, по древнему нашему обычаю, произвести раздел между товарищами всех рек, озер, урочищ, звериных доходов и рыбных ловель.

– Да, следует, следует! Будем делить, как искони у нас заведено, по лясам, по жребию[447].

После этих слов выступал вперед войсковой писарь, который заблаговременно расписывал по куреням все угодья на маленьких ярлыках, клал в шапку все эти ярлыки, встряхивал их руками и предлагал куренным атаманам подходить к шапке и разбирать ярлыки. Атаманы подходили и разбирали, писарь прочитывал, и что какому куреню доставалось, тем он и владел в течение всего года, до нового раздела – тут споров и прекословий не бывало: атаманы благодарили старшину и становились на свои места. Соблюдалось лишь правило, что сперва получали землю курени, потом войсковая старшина, за ней духовенство и, наконец, женатое население запорожских вольностей: везде холостое товарищество пользовалось преимуществом в правах владения на земные угодья перед женатым сословием; лица, не принадлежавшие к войску, редко получали землю в Запорожье.

Так делилась вся земля запорожских казаков от устья реки Самары до верховья реки Конки и от порожистой части Днепра до устья Буга. Этот ежегодный по жребию дележ земли происходил ввиду неодинакового богатства запорожских урочищ: одни из них были слишком изобильны, другие – слишком бедны. Поэтому, чтобы долговременное владение богатыми угодьями не возбуждало зависти и не подавало повода к раздорам в среде товарищества, их делили каждый год по жребию. В таком случае всяк доволен был доставшимся ему угодьем и не думал завидовать товарищу, которому, по счастью, доставался лучший жребий. Полагают также, что этот ежегодный дележ земель стоял в зависимости и от большей или меньшей опасности со стороны неприязненных запорожцам соседей, так как всяк желал получить себе угодье подальше от южной границы, чтобы быть в безопасности от татар[448].

После деления угодий довбыш вновь бил в литавры, и казаки вновь прибывали в Сечь, собираясь иногда до пяти тысяч человек и более. Тут кошевой атаман опять обращался с речью к сечевому товариществу:

– Паны молодцы! У нас сегодня новый год; не желаете ли вы, по старому обычаю, переменить свою старшину и вместо нее выбрать новую?

Если товарищество довольно было своей старшиной, то в таком случае на предложенный кошевым вопрос отвечало:

– Вы – добрые паны, пануйте еще над нами!

Тогда кошевой, судья, писарь и есаул кланялись казакам, благодарили их за честь и расходились по куреням. Если же товарищество было недовольно чем-нибудь на свою старшину, то тогда, после вызова кошевого, объявляло ему, чтобы он отнес свою булаву или палицу к знамени и положил бы ее на шапку. А когда товарищество при этом открывало за кошевым еще какую-нибудь вину или допущенную им заведомую несправедливость, то в таком случае, не стесняясь в выражениях, кричало:

– Покинь, скурвый сыну, свое кошевье, бо ты вже казацького хлиба наився! Иди собе прочь, негодный сыну, ты для нас неспособен! Положи свою булаву, положи!..

Кошевой немедленно повиновался: он бросал на землю свою шапку, сверх шапки клал палицу, кланялся всему товариществу, благодарил его за честь, которую оно оказывало ему в течение года, и уходил с площади в свой курень. После ухода кошевого то же должны были делать, по солидарности с кошевым, судья, писарь и есаул, хотя бы к ним товарищество и не обращалось со словом укора. Впрочем, последним, если кто-либо из них был угоден казакам, товарищество кричало, чтобы они «не скидывали с себя своего чина», и те должны были беспрекословно повиноваться и стоять на площади. Иногда, прежде чем отпустить старшину с площади, товарищество требовало от нее отчета в разных действиях и предлагало ей разные вопросы. В результате, однако, редко старшина оказывалась виновной: пользуясь своей властью всего лишь один год и имея в виду в конце года отчет, она редко действовала по собственному произволу, больше же по желанию всего войска. Если же, вопреки этому, старшина изобличалась в каких-либо преступлениях против всего войска, то она казнилась за то смертью.

После удаления старой старшины приступали к избранию новой. При этом выступали на сцену чисто народные начала: ни куренные атаманы, ни кто другой из «властных» лиц не имели в этом случае никакого решающего значения, всем делом руководила простая чернь, так называемая «сиромашня». Естественно, что при этом поднимались споры, пререкания и раздоры, тем более что многие в этот день, праздника ради, иногда через край хватали «пьяного зелья» – горилки. Спорили прежде всего о том, кого именно выбрать в кошевые атаманы, – каждый курень выставлял своего кандидата и настаивал на выборе именно его, а не другого кого. Споры длились иногда по нескольку часов. Все кандидаты, имена которых выкрикивались на площади, должны были тот же час оставлять площадь и уходить в свои курени, чтобы своим личным участием не помогать избранию. Наконец, после долгих споров, останавливались на одном из всех называемых кандидатов. Тогда из среды товарищества отделялись десять или больше того человек казаков и шли в тот курень, где сидел выбранный в кошевые казак. Пришедшие объявляли избранному волю всего товарищества и просили его принять предлагаемую ему честь. Если избранный станет отговариваться, то двое из пришедших казаков берут его под руки, двое или трое пихают сзади, несколько человек толкают в бока и ведут на площадь, приговаривая: «Иды, скурвый сыну, бо тебе нам треба, ты теперь наш батько, ты будешь у нас паном». Так приводили избранного в раду; тут вручали ему палицу и объявляли желание всего войска видеть его кошевым атаманом. Избранный, однако, по древнему обычаю должен был сперва два раза отказаться от предлагаемой ему чести и только после третьего предложения брал в руки палицу. Тогда войско приказывало довбышу пробить честь новому кошевому атаману, а старые сечевые казаки, «сивоусые диды, славные низовые лыцари», поочередно подходили к нему и сыпали на бритую голову его песку или мазали макушку головы грязью, если на ту пору случалась дождливая погода, в знак того, чтобы он не забывал о своем низменном происхождении и не стремился бы к возвышению над всем товариществом. Кошевой должен был кланяться на все четыре стороны и благодарить товарищество за честь, на что товарищество отвечало ему криком: «Будь, пане, здоровый та гладкый! Дай тоби, Боже, лебедыный вик, а журавлыный крык!» Тем избрание кошевого и оканчивалось. В тот же день первого января и таким же порядком происходило избрание судьи, писаря, есаула и куренных атаманов, с той только разницей, что войсковому судье при избрании вручали печать, войсковому писарю – чернильницу, а войсковому есаулу – жезл. Второго января избирали довбыша, потом следующих за ним чинов: пушкаря, писаря, кантаржея и других.

Далеко, однако же, не всегда так мирно и так скоро оканчивались выборы новой старшины. Иногда при общем голосовании спорящие в конце концов разделялись на две половины: одну составляли так называемые нижние курени, а другую так называемые верхние курени, и каждая сторона, желая видеть кошевым атаманом своего кандидата, не признавала другого. Тогда начинался спор, за спором следовала ссора, за ссорой драка, и за дракой происходили иногда и смертоубийства. Противники в своем ожесточении доходили до того, что даже бросались на курени, разоряли их, ломали все на своем пути и наносили друг другу великие обиды и большие убытки. В это время кандидаты той и другой стороны немедленно оставляли площадь и скрывались в свои курени, сидя на запорах. Но это не спасало их от толпы. Так, казаки одной какой-либо стороны вскакивали в курень, где сидел их кандидат, тащили его на площадь и объявляли кошевым. Но противная сторона и слышать не хотела о выбранном кандидате; сам избранный отказывался от такой чести, не хотел идти на площадь и упирался ногами. Но его сторонники не успокаивались: они толкали его в шею, пихали в спину, били кулаками под бока и, когда он все еще упирался ногами, рвали на нем платье, выщипывали на голове чупрыну, мяли ему все ребра, и могло статься, что все-таки противная сторона не признавала его своим кошевым атаманом и выгоняла вон с площади. В подобных случаях, разумеется, перевес оставался всегда за более сильной стороной.

Бывало иногда и так, что уже после общей войсковой рады часть казаков возмущалась и не признавала старшины, уже избранной всей радой; тогда одни из недовольных брали насильно котлы вместо войсковых литавров, били по ним вместо палок поленами и старались собрать на площадь новую раду; другие бросались к куреням старшин, называли их собаками, не способными ни к какому панованию, перечисляли все, что знали или слышали о них дурного, и с криком приказывали им идти на площадь; третьи хватали лежавшие на столике среди площади кошевскую и судейскую палицы и вручали их новым, наскоро выбранным лицам. Тогда против бунтовщиков выступали куренные атаманы; они действовали сперва словами, а когда слова не помогали, прибегали к палкам; но разъяренные казаки избивали куренных атаманов, а сами бросались к куреню кошевого, выбивали в нем окна, бросали в середину его, в стены и на крышу обрубки, дрючья, кирпичи и камни. Видя беду, кошевой, а с ним и другие лица старшины, прятались в чужие курени, а иногда даже переодевались в монашеское платье, подвязывали себе бороды и спасались бегством из Сечи.

Иногда страсти, при выборах войсковых старшин, разгорались до того, что запорожская «сиромашня» пускалась даже на грабеж разного добра «базарных», то есть торговых и ремесленных людей, живших в предместье Сечи. «Сиромашня», завидовавшая богатству торговых и ремесленных людей, во время избрания старшины делала между собой стачку, с целью нападения на «базарных людей». Пользуясь всеобщей безурядицей, она неожиданно нападала на них, разгоняла из предместья, бросалась на их лавки и шинки, вытаскивала оттуда товары, выпускала из бочек напитки и забирала все, что попадалось под руку. «Базарные люди» старались защищать свое добро. Они, в свою очередь, составляли стачку, вооружались ружьями, дубинами, становились у сечевой колокольни и старались не впускать «сиромашню» в свое предместье, простаивая иногда по дням и по ночам у ворот, ведших из самой Сечи в ее предместье. Но «сиромашня» не унималась. Тогда противные стороны схватывались между собой, и нередко дело доходило до жестоких драк и смертоубийств. Кошевой атаман, судья, писарь и есаул всеми мерами старались унять враждовавших, обращаясь к ним, однако, не лично, а через куренных атаманов и старых «сивоусых» казаков. Последние, действуя частью палками, частью увещаниями, отвращали под конец «сиромашню» от хищных намерений и водворяли спокойствие в Сечи.

Когда же дело шло не о выборе войсковой старшины, а о другом каком-либо вопросе, например походе казаков против неприятелей, тогда рады принимали несколько иной характер против описанного. По обыкновению казаки собирались на сечевую площадь и располагались в коло; если при этом в Сечи находился посол от какого-либо государя, приглашавший казаков в поход, то посла также допускали в коло, сперва давали ему аудиенцию, потом отбирали от него письменные условия насчет предполагаемого похода и просили оставить коло; после ухода посла из кола читали вслух оставленные им грамоты; по прочтении же грамот кошевой громко требовал от каждого высказать свое мнение; казаки сперва молчали; за вторичным воззванием казаки по обыкновению разделялись на два кола: одно коло составляли старшины, другое – чернь. После долгих совещаний чернь или отрицала предложение посла, или принимала его; если она принимала, тогда, в знак согласия, подбрасывала вверх свои шапки, затем устремлялась к старшине и требовала от нее полного согласия во всем с собою. В случае отказа со стороны старшины чернь разгорячалась и грозила или бросить всех в воду, или вовсе утопить в реке. Старшины, боясь противоречить сильной, могущественной и разъяренной черни, невольно соглашались с принятым решением ее. Тогда из среды всего товарищества казаки избирали 20 депутатов, которые составляли особое маленькое коло; это коло долго совещалось между собой и под конец приглашало к себе посла; когда посол являлся на приглашение, 20 депутатов вместе с послом садились на землю среди большого кола и открывали между собой переговоры. После окончания переговоров войсковые есаулы обходили вокруг все большое коло и излагали всем результаты соглашений между 20 депутатами и послом. После этого чернь снова отделялась, снова собиралась в особое коло, совещалась между собой и выражала свое согласие громкими восклицаниями и бросанием вверх шапок. Тогда рада считалась оконченной; посол выходил из кола, и в честь его били в барабаны, трубили в трубы, десять раз стреляли из пушек и ночью пускали ракеты. Однако на этом рады не оканчивались. В тот же вечер некоторые беспокойные головы, соединившись с зажиточными казаками, например охотниками и владельцами челнов, ходили из куреня в курень и своими замечаниями об отдаленности похода, опасности пути и разных случайностях войны смущали войсковую чернь и собирали новую раду утром следующего дня. На происшедшей раде чернь приходила к противоположному решению прошлого дня и немедленно сообщала о том послу, находившемуся в особом помещении Сечи. Посол старался разуверить казаков во всех опасностях войны и обещал большие награды за понесенные в походе труды. Со своей стороны о том же хлопотали и войсковые старшины казаков: они просили, всячески уговаривали их не отказываться от лестных и выгодных предложений, чтобы не подвергнуться всеобщему позору и посмеянию за отказ в похвальном предприятии против врагов вообще Христовой или в частности православной веры. Но когда и после этих увещаний казаки стояли на своем решении, тогда кошевой, разгневавшись, складывал с себя звание атамана и выходил вон из кола, объявляя, что он не желает оставаться вождем людей, не дорожащих войсковой честью, казацкой славой и добрым именем. С уходом кошевого расходилось и коло. Однако после обеда собиралась третья рада. Но как многие не хотели идти на радную площадь добровольно, то есаулы загоняли их киями. Собравшись на третью раду, казаки прежде всего отправляли депутацию к кошевому и просили его вновь принять над ними начальство; кошевой после долгих отказов под конец соглашался и являлся вновь на площадь. Тут казаки излагали свои письменные условия к приглашавшему их в поход государю, и эти условия отсылали в помещение посла, требуя на них ответа. Посол, прочитав условия и найдя их вполне целесообразными, являлся в коло, объявлял о своем согласии на все предложенные казаками пункты и в заключение вручал им подарок в несколько тысяч золотом в открытом поле, посредине которого развевалось знамя государя, от коего приезжал посол в Сечь. Казаки, получив деньги, расстилали на земле несколько татарских кобеняков или плащей, обыкновенно носимых ими, высыпали на них деньги и приказывали некоторым из старшин сосчитать их. После этого посол выходил из кола, а рада все еще долго не расходилась с площади. В заключение происходило еще несколько рад, после которых товарищество, в полном собрании, торжественно прощалось с послом, благодарило его за понесенные им труды, одаривало шубой и шапкой, выбирало собственных послов, писало письмо к иноземному, почтившему своим вниманием запорожцев, государю и вместе с приезжим послом отправляло из Сечи.

Ежегодная смена старшины происходила, конечно, в видах гарантии политической свободы в среде запорожских казаков; так понимало это и само сечевое товарищество; но лица, не принадлежавшие к запорожской общине, объясняли это тем, что, часто сменяя кошевых, запорожские начальные казаки соблюдали будто бы свою личную выгоду, так как русский двор обязан был делать всякому новому кошевому подарок в виде 7000 рублей, которые он, обыкновенно, разделял между начальными казаками для расположения их в свою пользу[449].

Смена старшины среди года объяснялась частью личным нерасположением к ней запорожского товарищества, большей же частью уклонением с ее стороны от военных походов, когда того желало все войско. Наскучив мирным бездействием в Сечи, казаки кричали, что кошевой со старшиной «обабывся», то есть обленился, сделался «ганчиркою», то есть тряпкой, и потому избегает опасностей войны, и нужно бы нового кошевого, который бы почаще водил казаков на бой.

Кроме общих войсковых рад у запорожских казаков были еще рады «до куреней», называвшиеся у них обыкновенно сходками[450]; куренные сходки происходили тогда, когда старшина и атаманы не желали собирать общей рады; тогда к куреню кошевого собирались куренные атаманы и совещание происходило только между избранными лицами; большей частью это бывало тогда, когда дело шло о каких-нибудь незначительных походах, о пограничных разъездах или же о секретных и экстренных делах, требовавших большой тайны и немедленного исполнения. Примером такой частной сходки может служить секретная рада Богдана Хмельницкого тотчас по прибытии его в Запорожье с Украины: явившись в Сечь, Хмельницкий сперва долго совещался у кошевого и войсковой старшины; здесь он изложил причины, побудившие его бежать из Польши, и только после этой частной сходки собрана была общая войсковая рада.

Наконец, были сходки еще по паланкам; но они касались совсем мелких вопросов и происходили между женатыми казаками, жившими большей частью хозяйственными интересами вдали от Сечи по слободам и отдельным зимовникам; в делах же, касавшихся всего войска, казаки-зимовчаки отправлялись в Сечь и там принимали участие в общих войсковых радах[451].

Глава 8