Ницше: мундштук диавола

 

Ницше правильно называл себя лишь мундштуком нечеловеческих сил. Диавол дунул в свою трубу, и прогремело: «Бог умер!»[71]

Философ страдал беснованием в течение двадцати лет. Этим периодом датируются его основные произведения. Почти все они созданы путем автописьма. «Заратустра овладел мною» – так называл он сам свое состояние одержимости. И писал не без нелепой гордости:

«Имеет ли кто‑нибудь в конце девятнадцатого столетия ясное представление о том, что поэты сильных эпох называли вдохновением? Если нет, то я это опишу. – Действительно, при самом ничтожном остатке суеверия в душе почти невозможно отказаться от представления, что являешься только воплощением, только мундштуком, только посредником сверхмощных сил. Понятие откровения, в том смысле, что внезапно, с невыразимой достоверностью и тонкостью нечто становится видимым, слышимым, нечто такое, что глубоко потрясает и опрокидывает человека, – только описывает факты. Не слушаешь, не ищешь; берешь – и не спрашиваешь, кто дает; будто молния сверкнет мысль, с необходимостью, уже облеченная в форму, – у меня никогда не было выбора. Восторг, неимоверное напряжение которого иногда разрешается потоком слез, восторг, при котором шаг то бурно устремляется вперед, то замедляется; полный экстаз, пребывание вне самого себя, самым отчетливым сознанием бесчисленных тончайших трепетов и увлажнений, охватывающих тело с головы до ног; глубина счастья, в которой самое болезненное и мрачное действует не как противоположность, а как нечто само собой обусловленное, вынужденное, как необходимая краска среди такого избытка света…»

Этого «гения» тоже не смущало элементарное противоречие. С одной стороны: «свобода воли», «сверхчеловек», а с другой – довольно жалкие: «у меня никогда не было выбора», «с необходимостью», «вынужденное»… Мундштук пригоден лишь тогда, когда он полый внутри. Когда полностью подавлена собственная воля[*].

‑

 

[*] Отступление. Цвейг о Ницше.

«Удивительно, что в этом вихре скоростей вдохновения, в этом безудержном водопаде гремящих мыслей он теряет ровную, твердую почву под ногами, что Ницше, разрываемый всеми демонами духа, уже не знает, кто он; что он, безграничный, уже не видит своих границ? Давно уже вздрагивает его рука (с тех пор как она пишет под диктовку высших сил, а не человеческого разума), подписывая письма именем «Фридрих Ницше»: ничтожный сын наумбургского пастора – подсказывает ему смутное чувство – это уже давно не он, – переживающий неимоверное, существо, которому нет еще имени, колосс чувства, новый мученик человечества. И только символическими знаками – «Чудовище», «Распятый», «Антихрист», «Дионис» – подписывает он письма – свои последние послания, – с того мгновения, как он постиг, что он и высшие силы – одно, что он – уже не человек, а сила и миссия… «Я не человек, я динамит». «Я – мировое событие, которое делит историю человечества на две части», – гремит его гордыня, потрясая окружающую его пустоту…»

Цит. по: Цвейг Стефан. «Казанова. Фридрих Ницше. Зигмунд Фрейд. М., 1990.

 

‑

 

 

Стефан Цвейг, певец безумия и самоубийства.

 

В его истории болезни за 1889 год можно прочесть:

«23 февраля. «В последний раз я был Фридрихом‑Вильгельмом IV».

27 апреля. Частые приступы гнева.

18 мая. Довольно часто испускает нечленораздельные крики.

14 июня. Принимает сторожа за Бисмарка.

4 июля. Разбивает стакан, «чтобы забаррикадировать вход в комнату осколками битого стекла».

9 июля. Прыгает по‑козлиному, гримасничает и выпячивает левое плечо»…

Таким видели «великого философа» врачи Базельской психиатрической больницы[72]. Им был понятен фактор «дурной наследственности»: отец Ницше, пастор, покончил жизнь самоубийством. Современная статистика вообще определила: попытки суицида совершаются в семьях самоубийц в шесть раз чаще, чем в среднем в населении. В горах потомственных грехов демоны роют свои норы прекрасно. «Ужасен конец неправедного рода». (Прем. 3, 19).

Одной из бесовских миссий Ницше, как и Шопенгауэра, было – спровоцировать массовые суициды. «В начале XX в. среди русских студентов, поклонников этих двух философов, разразилась целая эпидемия самоубийств. Один из таких случаев описан Леонидом Андреевым в его «Рассказе о Сергее Петровиче». При этом автор отмечает, что у его литературного героя, еще до того как он начал изучать философию Ницше, отмечались большие странности в поведении. То есть фактически эта эпидемия суицидов была явлением вполне естественным, если учесть, что накладывали на себя руки люди с психическими расстройствами, которым философы дали удобную формулу для обоснования своего давнего намерения. Кстати, проблема самоубийства вообще остро интересовала Леонида Андреева. Почти все его многочисленные пьесы заканчиваются самоубийством одного из героев, а сам автор однажды бросился под поезд, но случайно уцелел, оказавшись между рельсами» [10].

Характерна и цитата из письма Мейерхольда Чехову: «Я раздражителен, придирчив, подозрителен, и все считают меня неприятным человеком. А я страдаю и думаю о самоубийстве. Пускай все меня презирают. Мне дорог завет Ницше «Wferde der du bist» (Будь тем, кто ты есть – Ю.В.)»[*].

‑

 

[*] Отступление о Шопенгауэре.

Ницше считал себя учеником Шопенгауэра, в семье которого мы также видим несколько поколений душевнобольных. Отец создателя философии пессимизма – самоубийца. Некоторые симптомы безумия Шопенгауэра походили на Парацельсовы. «Его страхи носили патологический характер. Если ночью поднимался шум, он вставал с постели, хватал шпагу и пистолеты, постоянно заряженные; все деньги и документы прятал в конвертах под фиктивными подписями, а с 1836 г., опасаясь пожара, стал жить в подвалах». [97]. Стоит ли удивляться, что этот безумец во всех религиях видел в первую очередь путь спасения посредством отрицания воли к жизни. Последователи философа даже создали в Берлине в 1880 году секту, которая проповедовала полный отказ от половой жизни ради прекращения человеческого рода. Шопенгауэр считал, что человеческий гений должен быть защищен от враждебного ему «гения рода», который влечет к продолжению «дурной бесконечности» поколений. Шопенгауэр, почитавший за благо непоявление на свет, провозгласил ненависть к женщинам, ибо они не хотят пресечь страдания человечества, не хотят «перестать родить». Рождающая женщина представлялась воплощением самой воли, виновницей всех страданий мира; красота и молодость способных к деторождению женщин казались приманкой, с помощью которой природа «обманывала» и «унижала» человека. Под понятием человек Шопенгауэр подразумевал по преимуществу мужчину, в то время как женщине отводил место животного существа, даже само строение тела которого требует перемещения на четырех конечностях». (Вожди умов и моды. С.‑Пб., 2003).

К сказанному стоит добавить, что, по мнению литературоведов, философия Шопенгауэра в значительной мере повлияла на создание знаменитого тургеневского образа Базарова. Он ведь тоже любил противопоставлять себя, «гиганта», – обычным «олухам».

 

‑

И надо же, какова была ослепленность Ницше, этого безумного сифилитика! Он ведь ратовал за уничтожение всех «неполноценных», можно сказать, был теоретиком эвтаназии. «Больной – паразит общества. В известном состоянии неприлично продолжать жить… Создать новую ответственность, ответственность врача, для всех случаев, где высший интерес к жизни, восходящей жизни, требует беспощадного подавления и устранения вырождающейся жизни…» Естественно, себя, лихорадочно записывая эти «озарения», Ницше вырожденцем не считал.

В диавольском мире перевертышей убожество осознает себя уже не только нормой, но и чем‑то еще большим, особенным. Озвученная Ницше идея «сверхчеловека» вдохновляла бесноватого Гитлера. Теперь она спроецирована на политику американской сверхдержавы. США, абсолютно безумное государство, считает себя вправе наказывать «страны‑изгои». Рано или поздно этот буйный больной устроит в мировом сумасшедшем доме апокалиптическую бойню.

Кстати, о том, что Третья мировая война будет направлена против мусульманского мира, еще в XIX веке писал «черный папа» франкмасонства Альберт Пайк. В итоге ее ужасов, предрекал он, человечество отшатнется от безверия, революционных идей и получит от нас (масонов высших градусов забесовления) истинный свет Люцифера. Что за «прозорливость»? Да, Пайк также был визионером, но демонам ведь закрыто будущее. Однако пытаться программировать его, паразитируя на человеческом грехе, они могут. Поскольку жизнь у этого адского рогатого скота долгая – до Второго Пришествия, – то и реализовывать столь долгосрочные планы им удается…

Наверно, когда‑нибудь осуществится то, чего требовало диавольское сумасшествие Ницше, – вести летоисчисление от рождения Антихриста… Но недолго будет длиться эта эра.

Всякое бесовское прозрение слепо. Характерны последние слова очерка Цвейга об умирающем Ницше: «И потом где‑то в комнате, в незнакомом месте, где вечный мрак, вечный мрак. Нет больше солнца, нет больше света, ни здесь, нигде. Где‑то внизу голоса людей. Вот женщина – может быть, сестра? Но ведь она далеко… навсегда. Она читает ему книгу… Книгу? Разве сам он не писал книг? Кто‑то ласково отвечает ему. Но он уже не понимает слов. Тот, в чьей душе отшумел такой ураган, навеки глух для человеческой речи. Тот, кто так глубоко заглянул в глаза демону, ослеплен навеки».

Бог умер только в сердце Ницше и ему подобных. А без Христа, как писал Иустин Попович, мир – это «большой дом». Злыми санитарами в нем служат демоны. В том числе – воспетый Ницше Дионис, который «считался у эллинов богом, наблюдающим за пьянством и сам упивающийся и сумасшедший». [63].

…Когда человек вглядывается в бездну, бездна начинает вглядываться в него. Это уже – что касается Цвейга. Напрасно он так близко и с таким сочувствием подошел к черте безумия. В 1942 году писатель повторил судьбу Ницше. Покончил самоубийством вместе со своей женой.

 

Метаморфозы Блока

 

Блок приписывал литературе едва ли не божественную роль, сравнимую с возможностями предводителя муз Аполлона, бюст которого стоял в его кабинете. Не знаю, были ли там иконы, а идол стоял. Как символ вдохновения, наверно[73]. Древние греки верили ведь, что статуя Аполлона в священной пещере в Гиле способна наделять сверхчеловеческой силой. Будучи вдохновлены этой статуей, жрецы прыгали в пропасти, вырывали с корнями большие деревья и проносили их на спине через самые узкие ущелья. [84].

Русский жрец Аполлона тоже взял на себя миссию колоссальную. «…Блок уже давно считал своей областью не метафору‑слово, а метаморфозу‑дело»…

«Нигде слово не претворяется в жизнь… так, как у нас»; русский писатель потому обречен рано умереть, что он – больше чем писатель, скорее пророк и мученик. Контекст революции сам по себе заставляет образы и тропы осуществляться, стирая их отличия от вещественной реальности; когда текст реализуется в жизни, то метафора превращается в метаморфозу…» [96].

«Пальнем‑ка пулей в Святую Русь…»

Что это грохнуло? Громкая метафора? Или прогремело заклинание «метаморфозы»: озверения русских людей, превращения православной империи в Совдепию?

«Метаморфозы»… Помните, как у Апулея человек превращается в осла? Тогда не удивляйтесь написанному дальше.

По воспоминаниям современников, Блок спрашивал о большевиках: «Они какие? Любят ли снега, любят ли корабли? А влюбляются, как мы?»

«Какие они»? Странный вопрос! Как будто – о невиданных пришельцах. Насчет того, влюбляются ли, – тоже спрошено не случайно. «Серебряный век» ведь считал основой и условием «преображения мира» – изменение, «метаморфозу» сексуального порядка. Д. Мережковский в работе «Революция и религия» писал: «Гораздо больше оснований думать, […] что полового акта не будет, нежели, что он сохранится…»

А вот 3.Гиппиус: «Помнишь наши разговоры втроем, каким образом будет проявляться в будущем любовь двух в смысле пола, и может ли оставаться акт при (конечно) упразднении деторождения?» Так пишет жена импотента Дмитрия Мережковского своему любимому, Дмитрию Философову. Но ведь и тот никак не мог разделить ее чувств, ибо был педерастом… Страстная Гиппиус хочет что‑то придумать: «Если акта не будет, то он должен замениться […] другим, общим, единым, (вот это заметь) актом»[74].

«В этом письме Философову она вспоминает, как Розанов задавал им, всем трем, «вечнонасмёшливый» вопрос […]: «Нет, да вы скажите, что же этим двум делать вместе? Как они будут?» […] ответа не было, и, признавалась Гиппиус, от этого вопроса «мы смущались вечно и немели». Может быть, как у скопцов? Занимавшийся проблемами сект Владимир Даль сообщал об их представлениях: «умножение рода человеческого будет впоследствии от одного бесстрастного целования и любви чистой». Меж тем знавший толк в «людях лунного света» Розанов сформулировал все без экивоков: «Это содом порождает идею, что соитие есть грех». Верно и в принципе, и в частности – с учетом немалого лесбийского опыта 3.Гиппиус, которую называли «петербургской Сафо»,[75] отнюдь не только за ее поэзию.

Прямо климовщина какая‑то![*]

‑

[*] Отступление. «Березовая каша» и Федор Сологуб

Таким был и автор «Мелкого беса» Федор Сологуб. Современный исследователь пишет в сборнике «Вожди умов и моды»: «В своих текстах Сологуб настойчиво обыгрывает одну и ту же ситуацию: женщина снимает с себя одежды, демонстрируя свое тело, но последний шаг как раз и не делается: нога заносится в пустоту и застывает. «В «Тяжких снах» Анна, призывая Логина подняться на «вершину счастья» – «любовь без желаний», обнажается перед ним для того, чтобы своею наготой «победить зверя». С отказом от деторождения у этого поклонника Шопенгауэра (тот ведь писал, что рождение уже несет в себе смерть) связаны, конечно, отнюдь не идеи христианского аскетизма. В судьбе самого Сологуба ясно прослеживаются садо‑мазохистские мотивы. Всю свою жизнь он любил, чтобы его секли розгами. Сначала это делала мать. В двадцативосьмилетнем (!) возрасте он пишет сестре:

«Из‑за погоды у меня в понедельник вышла беда: в пятницу я ходил на ученическую квартиру недалеко босиком и слегка расцарапал ногу. В понедельник собрался идти к Сабурову, но так как далеко и я опять боялся расцарапаться, да и было грязно, то я хотел обуться. Мама не позволила, я сказал, что коли так, то я и не пойду, потому что в темноте по грязи неудобно босиком. Маменька рассердилась и пребольно высекла меня розгами, после чего я уже не стал упрямиться и пошел босой». Странно? Потом секла младшая сестра:

 

«Начальник утром я над школой,

А к вечеру того же дня

Мне задают урок тяжелый:

На неметеный пол я голый

Разложен и дерут меня».

 

 

Потом – секли знакомые женщины:

 

«Сказала мне сегодня Даша,

Большую волю дав рукам:

– Небось березовая каша:

Накрасила и щеки вам!»

 

 

Когда наконец Сологуб женился, у них с женой не было супружеских отношений. Его плоть хотела совсем другого, такого, что связывало его с родной сестрой:

 

Где дом любви, где дом разврата,

Кто это может различить?

Сестра невинная на брата

Ужели станет доносить?

И он ликует, облекаясь

В ее девический наряд,

Вином распутства упиваясь,

И люди не его корят.

Они в распутстве видят пламень

Святой и пламенной любви,

И говорят: «Кто бросит камень?»

И говорят: «Благослови!».

 

‑

Заклинания глобальных «метаморфоз» исходят исключительно от тех, кто пережил «метаморфозу» личную, причина которой – грех. И примеров тому – множество. Современный исследователь А.Эткинд пытается придать всему этому некую возвышенную оболочку, но странные факты биографий говорят сами за себя. «Бердяев и его супруга продолжали русскую (?! – Ю.В.) традицию нереализованных браков, начало которой было положено героями Чернышевского. Следуя ответу автора на его же вопрос «Что делать?», молодые люди вступали в браки, которые не реализовывались в сексе. Так жили Чернышевские, Бакунины, Шелгуновы, Ковалевские… Эта своеобразная традиция сыграла значительную роль в русской культуре, передаваясь из поколения в поколение. В начале 20 века примерно такой характер имели браки Мережковских, Андрея Белого и Аси Тургеневой, Сологуба и Чеботаревской, Блока и Менделеевой‑Блок, Бриков».

Да, здесь стоит вспомнить, что нынешний министр культуры Швыдкой считает секс двигателем культуры. Мысль можно продолжить: извращенный секс связан с соответствующей культурой. Уже знакомый нам Кэролл, например, тоже был необычным в этом смысле человеком. Он питал страстную (как говорят, платоническую) привязанность к маленьким девочкам. «Своим «лолитам» Кэролл писал длиннейшие письма, приглашал на чай и фотографировал их в романтических позах и костюмах.

Больше всего он любил фотографировать «нимфочек» нагими, естественно, с разрешения мамаш». [4]. (19).

Содом прикрывал срамоту фиговым листком философии. Бердяев в своих умствованиях дошел до того, что считал, будто Спаситель был «мужедевой». Он писал о своем идеале: «Сексуальная жизнь есть мучительное искание утерянного андрогинизма. Но соединение в реальном акте призрачно, и за него человека всегда ждет расплата. Сексуальный акт противен смыслу мира, и в глубине его скрыта смертельная тоска. Но половой энергии может быть дано иное направление: она должна быть переориентирована на творчество»… Розанов и тут жесток и неумолим: за таким «творчеством», за такой «гениальностью» – гомосексуализм[76].

 

 

Алиса Лиддел, юная муза Кэролла, ставшая прототипом «Алисы в Стране чудес.»

 

Легко было бесполому Бердяеву рассуждать. И анархисту, «бесстрашному ниспровергателю» Бакунину, «скопцу от природы», – тоже. А Блоку‑то каково приходилось! Он ведь не был подобным им! Он просто Сергея Булгакова да Владимира Соловьева начитался. Придумал, что его жена Люба – это воплощение «вечной женственности», Софии… Отказался от ложа с нею, и «София» пошла по рукам[77]. Бедный Блок так и не понял разницы между Премудростью, которая является одним из свойств Святой Троицы, и Софией Вл. Соловьева. Впрочем, об этом – речь впереди.

…Какие они, большевики? Получил ли Блок ответ на свой вопрос? Понял ли, как воплотились его описания идеального революционера: «Такой человек – безумец, маниак, одержимый». Что произошло в его душе, когда перед смертью – кочергой – разбил любимый бюст Аполлона?! Брызги мрамора полетели по кабинету… А православные люди повергали идолов иначе.

 

Породить отца своего

 

Откуда эти умники взяли саму идею: деторождение прекратится (?), половой акт будет заменен чем‑то другим? Придать их личным сексуальным отклонениям якобы позитивный смысл помог один скромный библиотекарь. Звали его Николай Федорович Федоров. Впрочем, обо всем по порядку.

 

 

Н.Ф. Федоров.

 

Федорова обуяла химера воскрешения всех умерших предков – на земле и во плоти. Но как воплотить такую колоссальную мечту? Предлагалось рационально организовать все человеческие силы – под властью всемирного монарха и при создании единой трудовой армии… Так‑так. Улавливаете что‑то знакомое? Товарищ Троцкий вполне оценил[78]. Нынешние приуготовители явления антихриста – тоже. Безумного старика до небес превозносят все новые и новые «космисты».

Воскрешение… Узнаете, что пародируется? Понимаете, чей это след? И точно, в судьбе Николая Федоровича (не способного к деторождению) он отпечатался четко.

«Каждую весну он испытывал близкую к патологии «охоту к перемене мест». Дромомания проявлялась так: внутри Н.Федорова начинал звучать повелительный голос, требующий уйти. И каждую весну, по крайней мере во второй половине жизни, он либо брал официальный отпуск, либо, если его не давали, скрывался и уезжал к Н.Петерсону (его почитателю. – Ю.В.), к которому испытывал чувства известного свойства[79]. Эта тяга и эротическое возбуждение были причиной его многочисленных срывов еще во времена школьной службы, когда весной, как раз в момент подготовки к экзаменам и завершения учебного года, он все бросал и уходил. По признанию того же Н.Петерсона, «занятия в музее, т. е. занятия по разыскиванию книг, очень его тяготили». Тем более что он также патологически не мог долго сидеть на одном месте, его все время что‑то толкало к движению, было постоянно жарко, как известному «учителю жизни» Порфирию Иванову, одержимому бесом»[80]. Воспоминания современников рисуют нам философа как человека, мягко говоря, неуравновешенного: «Речь его была неожиданно страстной, глаза горели, голос срывался, на присутствующего противника сыпались сарказмы, брань, негодующие крики. Трясущимися от волнения руками искал он в карманах своего пальто искомканные бумажки, исписанные неровным, дрожащим почерком».(20).

Но как же восстановить людей из праха? «Воскрешение должно быть неким обращением вспять силы рождения, неким алхимическим процессом преобразования семени и эротической энергии… для восстановления родовой полноты. Дети должны «обратно родить», т. е. воскресить отцов»[81].

Вл. Соловьев прочел, тряхнул гривой и подхватил с энтузиазмом: речь должна идти об изменении направления эротических, «духовно‑телесных токов» для превращения вещества праха предков в живые тела.

Ученик Федорова А.Горский детализирует почти в стиле детского сна Юнга: «Если все тело станет как бы сплошным фаллосом, как это ощущается во снах полета, т. е. вся кожа станет в полной мере эрогенной зоной, эрекция половых органов распространится равномерно на все другие, то есть все они начнут выполнять… функции воспроизведения – внедрение светового чертежа (образа) в хаотическое море тьмы и переработки его с помощью неорганической (неорганизованной) материи в органическую, мертвой в живую».

 

 

В.Ф. Одоевский.

 

«И вот в графическом цикле «Воскрешение» В.Чекрыгина, последователя Н.Федорова, мы можем увидеть некоторые «технические» детали эротико‑алхимического процесса воскрешения. На одном листе мы видим поклоняющегося перед отверстой могилой голого мужчину, который рядом с могилой возгонкой своей половой энергии воскресил‑восстановил‑эрректировал фаллос с глазом. По‑видимому, на следующем этапе этот фаллос превратится уже в отца воскресителя. На другом листе обнаженные женщины возгонкой половой энергии и поклонением порождают гигантское чрево, из которого выходит воскрешенная мать».

Итак, «дети, получив от отцов жизнь, обязаны по закону справедливости» прервать цикл деторождения и вместо этого воскресить и тем «породить обратно» своих отцов». Эта связь поколений – отличная от православной, молитвенной, когда дети молят Господа даровать родителям жизнь вечную.

Соловьеву, считавшему что половая любовь «оказывается пустоцветом», только такой идеи и не хватало. «Если смотреть… на фактический исход любви, то должно признать ее за мечту, временно овладевающую нашим существом и исчезающую, не перейдя ни в какое дело». Философ отрицает необходимость любви для рождения детей. Как известно, у самого В.С.Соловьева не было ни жены, ни детей…»

Влияние мало кому известного библиотекаря сказалось и в работах знаменитого В.И.Вернадского. Читали о ноосфере, слое разумной жизни, который, подобно гумусу, покрывает землю? Эротико‑магическая связь живых с умершими – лишь частность. Вернадский говорил о таком единстве всех людей (теряющих свою индивидуальность), которое ведет к настоящему Солярису. Человечество ученый называл «живым веществом». Не был ли он Лично знаком с кем‑то наподобии Пана? И точно:

«В начале 1920 г. Вернадский переносит заболевание тифом, во время которого с ним происходят психические трансформации, удивительно схожие с испытанными его братом во масонстве швейцарским психиатром К.Г.Юнгом и описанными им в своей автобиографии. Тогда Вернадский, по его словам, «почувствовал в себе демона Сократа», преисполнившись сознанием поистине эпохального значения своего учения о живом веществе и биосфере, ему представилась его будущая жизнь и главное ее дело – организация Института живого вещества. И, действительно, такой институт он основывает, правда, с несколько другим названием»[*].

‑

 

[*] Отступление о Пане.

Вот откуда «всеобъемлющее» мышление – из болезненного состояния ума. Очень напоминает состояние алхимиков или магов, наркоманов или камлающих шаманов, когда каждая вещь кажется живой, одушевленной и имеющей бесчисленные связи с другими вещами. «В этой ситуации меняется не только восприятие пространства, но и отношение к используемым предметам – все они приобретают статус одушевленных, самостоятельно действующих (в них вселяется дух)…» [85]. Наш современник, известный «диагност кармы» С.Лазарев, приводит слова своей ассистентки: «Ты пойми, что все вокруг живое: телевизор, холодильник, все предметы в доме. И если ты к ним плохо относишься, они тебе отвечают тем же». [36].

Из таких состояний возник в древности культ обожествления природы, культ Пана. (Пан – значит «всё»). Поклониться ему, то есть разлитым в природе «эманациям», – это значит забыть христианское учение о том, что Ангелы (в том числе и падшие) – личностны и разумны (1. Пет 1,12; Гал 1, 8). Эта болезнь поразила и автора «Фауста».

«Природа представлялась Гете наполненной духами, как древнему эллину, который видел во всем богов, кроме единого Бога. Он наделял материю сознанием, но эта теория всеобщего одушевления (геллоизм) превратилась у него во всеобщую демонологию, а одухотворение материи – в осатанение самого вещества». [68].

«Особняком в русской науке и философии стоит со своей оценкой Гете В.И.Вернадский. Итогом его размышлений на эту тему стало исследование «Гете как натуралист» (1946)… Творчество немецкого поэта было включено Вернадским в историю науки как необходимое и более того – как выдающееся ее звено. Особенно близки Вернадскому взгляды Гете на Природу как живое единство, в котором действует и человек… «Гете, писал он, чувствовал Природу как живую. Природа для него была область жизни, т. е. биосфера». (Начало века. Из истории международных связей русской литературы. С.‑Пб., 2000).

Из аналогичной одержимости возникали и представления ученых‑визионеров Возрождения о симпатических связях между всеми частями мироздания. В православной России нечто подобное произошло в умах людей полтысячеяетия спустя. Мыслители начала XX века, как и большая часть русской интеллигенции, накопили такой груз наследственного греха, что «инициации» происходили нередко уже в детстве. Так было и с Вернадским. Да, не случайно его мировоззрение всю жизнь ковыляло на козлиных ножках Пана.

‑

«Важным и характерным обстоятельством жизни для Вернадского является то, что он с раннего детства страдал наследственным сомнамбулизмом или лунатизмом… Сомнамбулизм – это, говоря православным языком, одержимость бесами, особенно ярко выражающаяся в вечернее и ночное время. Уже ребенком Владимир мог не только во сне, но и наяву вызывать образы дорогих ему людей в яркой, галлюцинативной форме и вступать с ними в контакт… Но после ранней смерти своего старшего сводного брата… с которым у него была интимная душевная связь, это общение с духами умерших стало для мальчика слишком болезненно. И поэтому он «из страха» стал глушить такого рода мистические способности и к университетским годам в этом преуспел. Однако от душевной патологии так просто нельзя избавиться, тем более без церковных средств. Отсюда можно сделать вывод, что Вернадский всегда отличался элементами этой патологии, которая, по его же свидетельству, иногда обострялась, особенно в периоды научного подъема, а также на старости лет, когда он снова стал общаться будто бы с духами покойников, например своей покойной жены, а на самом деле с бесами».

Да, Священное Писание, говоря о том, как исцелял Спаситель, ставит лунатизм в характерный ряд болезней: «…и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их». (Мф. 4,24)… Но Володя Вернадский был ведь из образованной, широко мыслящей и интеллигентной семьи: они к Иисусу Христу не обращались.

 

Одержимые космосом

 

Вернемся, однако, к Федорову. Возникает естественный вопрос: где же философ планировал разместить бессчетное количество воскрешенных предков? Об этом позаботился еще один знаменитый ученик библиотекаря – Циолковский. Необходимость выхода в космическое пространство для него была связана в первую очередь именно с анастатикой – искусством воскрешать… Как они все‑таки «западали» на столь явное безумие? О, это все были поистине родные души!

Окруженные бесами, эти знаменитые лунатики шли по краю духовной пропасти всю жизнь – и не замечали.

«С детских лет Циолковского, «калужского мечтателя», отличала склонность к фантазерству и жизни в мире своих «грез и фантазий». Он так любил рассказы о своих фантазиях, что, по его признанию, «даже платил младшему брату, чтобы он слушал мои бредни». В десять лет в результате болезни он становится почти глухим. К этому времени относится душевный переворот в мальчике, и он погружается в «период несознательности», происходит регрессия и остановка в психическом развитии. С физической болезнью оказалась связанной и психическая. Костя Циолковский заболевает сомнамбулизмом, той самой болезнью, которой страдал и В.Вернадский».

«Однажды… К.Э.Циолковский в беседе с писателем и наркомом просвещения А.В.Луначарским утверждал, что он общается с ангелами… В своей публикации «Иная, более разряженная материя» К.Э. Циолковский пишет: «Всегда безчисленный ряд почти безтелесных существ живут рядом с нами». Интересно отметить, что в г. Калуге над домом‑музеем К.Э. Циолковского часто появляются НЛО». [21].

Если вкратце, Константин Эдуардович размышлял так: «Космос развивается циклически, стремясь к совершенству… И в космосе уже давно решается задача Н.Федорова об управлении всем и вся. Разумные существа, которыми населен космос, взяли на себя ответственность за ход космической эволюции и в целом на земле. Руководствуясь императивами космической этики, они повсеместно колонизовали космос и почти везде искоренили неперспективные формы жизни, вроде животных и растений, насадили более совершенные, за исключением таких анклавов, как Земля. Здесь ими проводится один из экспериментов по естественному обновлению форм жизни в процессе дарвиновского отбора.

Человечество должно осознать свое скромное место на эволюционной лестнице живых существ в космосе, принять космическую этику и поставить перед собой задачу освоения ближнего космоса… Человечество неизбежно выйдет в космос, истратив по кускам Землю как сырье для космических колоний. Сам же человек в конце концов превратится в гелиотрофное растение, которое не будет нуждаться для своей жизни ни в чем, кроме солнца, и сможет жить в открытом космосе. И здесь В. Циолковский опережает В. Вернадского с его идеей автотрофности (т. е. питаться на манер растений) человечества…»

Насчет уничтожения «неперспективных форм жизни» – это Циолковский «политически верно» говорил. Возможно, за такие научные обоснования геноцида русского народа «знающие люди» его и ценили. Он ведь писал: «…Мы должны все превратить в совершенство.

Как же это сделать, как уничтожить земные невзгоды?.. Во‑первых, все вредное мы уединим, отделим, изолируем… во‑вторых, мы лишим их (вредных людей. – Прим. авт.) возможности продолжать свой род. Они могут жить с женами, но жены благодаря легкой операции будут бесплодны. Таким образом, огонь неугасимый, но не жгущий будет непрерывно уничтожать все плохое»… [45]. «Калужский мечтатель» писал, наверное, о преступниках и убийцах, но эти понятия ведь в определенный момент «эволюции» стали очень растяжимыми. В одну секунду можно было превратиться и в японского шпиона. Так что «космическая этика» Циолковского, за исключением таких сентиментов, как стерилизация (зачем, когда на складах столько патронов?!), оказалась «классово близким» понятием.

А какова псевдохристианская терминология Константина Эдуардовича! Она тоже роднит его писания с коммунистической квази‑идеей создания рая на земле. Непрерывное погашение необщественных элементов не есть ли «огонь неугасимый» и «червь неумирающий»? Характерно, кстати, что именно подвигло «мыслителя» к созданию своей этики. Сам ученый пишет (орфографию сохраняем), что когда ему исполнилось сорок пять лет, последовала «трагическая смерть сына, происшедшая от крайнего пессимизма: жить не стоит. Начитался Нитцше, Шопенгауера. Я тоже был виноват в развитии мрачного настроения сына, т. к. доказывал, что радостей столько же, сколько и страданий. Мы то остались живы, не смотря на свою проповедь, а других загубили. Это заставило меня сосредоточиться на свойствах бессмертной материи, искать утешения для всех умерших, для всякого органического и неорганического вещества. С 1902 г. я стал писать сочинение «Этика» и в работе пришел к поразительным и прекрасным выводам. Не будь этой ужасной «случайности», моя мысль пошла бы по другому руслу и не принесла бы того, что принесла». Так великий космист рассуждает о разумных толчках судьбы, которые направляют жизнь человека. Ледяным холодом космоса веет от этих слов отца, потерявшего сына. Видно, сам Циолковский вполне приспособился жить в этом безвоздушном пространстве «космической этики». И стал «гелиотрофным растением», для которого погибший ребенок – лишь вымерзшее лютой зимой семечко, а все человечество – требующий решительной прополки огород.

По словам Г.В.Флоровского, здесь мы имеем дело с «космической одержимостью»: «Чувство безусловной зависимости, всецелой определенности извне, полной вовлеченности и включенности во вселенский строй определяет утопическую самооценку и оценку мира». «Человек чувствует себя марионеткой внешних сил, органным штифтиком, шурупом, звеном всеобъемлющей цепи космического круговорота материи в пространстве и времени. Отсюда возникает чувство безволия и безответственности, пассивности по отношению к происходящему. Космически одержимый всегда ждет импульса, он спрашивает: что делать? Он ждет, «когда придут наши». Вполне серьезно он говорит о том, что в нем действует природа или космос, ему слышатся голоса, повелевающие сделать то‑то и то‑то. Космическая одержимость не означает бездействия. Скорее наоборот. Но только это действие, исходящее из внешнего импульса, служебное.

Космически одержимый не чувствует себя личностью, максимум отдельной особью вида или рода, индивидом, который не имеет субстанциональной устойчивости».

Эти симптомы характерны: «космический» или какой угодно другой одержимый действительно не принадлежит себе.

…Сам Федоров, который мечтал построить храм на Памире, где якобы находится могила Адама; который посвятил множество статей проблемам кладбищ и созданию правильно организованных некрополей, умер, конечно, даже не подумав об исповеди и причастии. «Похоронили Н.Федорова на кладбище московского Скорбященского монастыря (на нынешней Новослободской улице). И при расширении улицы в 1929 году (через год после того, как советская общественность торжественно отметила столетие мыслителя. – Ю.В.) могила этого кладбищенского философа вместе с другими могилами была беспощадно снесена его учениками‑большевиками, а место упокоения утрамбовано под игральную площадку. Такова ирония судьбы учения и учителя, взявшего себе в голову тягаться с Самим Иисусом Христом».