Намного серьезнее, чем я планировала.
Он ворвался в мою жизнь и перевернул все с ног на голову.
Я старалась не придавать этому значения.
Но это словно пытаться остановить ядерную бомбу, чтобы та не расплавила ваше лицо.
Невозможно.
И меня это беспокоило. Беспокоила эта близость между нами. Связь. Я всегда мечтала о ней, но эта переполняла меня. И пугала.
Пугала, потому что я начала слишком быстро переживать о нем. Потому что мне нельзя было привязываться к кому-то, волноваться о ком-то. Не тогда, когда я знала, что нам отведено не так уж много времени, чтобы в полной мере насладиться друг другом.
И все это усилилось, когда утром, в день службы по Джоффри, я проснулась от боли. Поэтому я свернулась калачиком, не желая выбираться из кровати.
Пушистое тельце Мистера Бингли прижималось к моему лицу, и я чихнула, отчего боль только усилилась.
— Проваливай, Мистер Бингли, — застонала я, сталкивая его с кровати.
Помахав хвостом, словно посылая меня к черту, он неторопливо удалился, не заботясь о моем здоровье.
|
|
Кажется, у меня воспалились лимфатические узлы. Я пощупала подмышки и шею. Ага, они определенно увеличились.
Это могла быть любая болезнь.
Мое тело очень упорно с чем-то боролось. И не просто так. Когда я обрела капельку счастья, ее у меня отбирали.
О моей жизни мог бы сложить поэму Шекспир. Я — ходячая трагедия.
Сегодня должна была состояться служба по Джоффри. Но мне не хотелось идти, ведь я знала, это плохо на мне отразится. В последний раз я была на похоронах своего отца.
Я сидела в первом ряду с сестрой, пялилась на гроб, и мне хотелось забраться к папе и лечь рядом.
Тамсин плакала, но я не могла. Слезы застыли за сухими горящими глазами. Они больше не лились, и неважно, как сильно я этого хотела.
Я перестала плакать несколько недель назад, когда поняла, что они ничего не решат. Когда поняла, что лить их бесполезно.
…Папа казался таким маленьким на больничной койке. Съежившимся. Будто исчезал в простынях. Его кожа, казалось, натягивалась на костях, и я видела резкий контур ребер под его рубашкой.
Устойчивый гул приборов, контролирующих его сердце и жизненные показатели, сводил меня с ума.
Папа больше ничего не понимал. Он спал почти все время. Врачи говорили, ему осталось всего пару дней, и я должна подготовиться к этому.
Но я не хотела.
Не хотела жить в мире, в котором не будет моего отца.
Он так долго боролся, и я убедила себя в том, что он победит болезнь, которая съедала его изнутри.
Мы настолько привыкли к этому, что для нас это стало нормой. Естественно.
Болезнь. Смерть. Они были моими постоянными спутниками.
Я взяла отца за руку. Она была холодной. Очень, очень холодной.
|
|
Я плакала. Молчаливые слезы появлялись из ниоткуда.
Я плакала не по папе, который умирал. Не по маме, которая уже умерла. Я плакала из-за себя.
Потому что именно мне придется остаться одной.
Я плакала, потому что ненавидела свою эгоистичность. Потому что в последние часы жизни своего отца я могла думать лишь о том, что случится, если это произойдет со мной?
Но я точно знала, что не смогу в очередной раз пройти через это. Не переживу, если снова потеряю того, кого люблю.
Хуже того, мне не хотелось, чтобы кто-то смотрел на то, как я угасаю. В мире есть кое-что хуже смерти. Это медленное угасание. Когда ты находишься в подвешенном состоянии.
Когда ты становишься живым мертвецом…
На прикроватном столике зазвенел телефон, но я даже не стала смотреть, кто это. Я знала, это Бекетт.
Он звонил уже дважды.
Мне нужно было ответить. Но я не могла. Потому что мне казалось, что меня преследует смерть. И это не прекращалось.
Я хотела, чтобы все закончилось, но меня лишь потряхивало.
Во рту пересохло, хотелось пить, но двигаться было больно. Все сжалось в груди, а от трепета в животе затошнило. Что со мной не так?
Я просто хотела это знать!
— Надеюсь, ты проживешь долгую, счастливую жизнь, Кор.
Слова мамы должны были успокоить меня. Но, учитывая, что я сидела с ней в мрачной больничной палате, ее слова больше походили на последнее желание умирающей.
— А что, если нет? — спросила я, наблюдая за медсестрой, которая зашла, чтобы взять кровь из руки мамы.
— Не говори так, — упрекнула мама. У нее был такой слабый голос, что я едва ее слышала.
— Ты умираешь. И никогда не узнаешь, как сложится моя жизнь.
Мне было четырнадцать, и я была очень зла. Я ненавидела свою мать за то, что она все говорила и говорила об этой прекрасной потрясающей жизни, которая, как она верила, у меня будет.
Я не хотела, чтобы она тратила свою материнскую мудрость на безумные идеи, потому что знала, это ее единственный шанс поговорить.
Не хотела, чтобы она с грустью смотрела на меня, проигрывая в мыслях тысячи моментов, которые упустит.
Я хотела, чтобы она перестала плакать, когда думала, что никто не слышит.
У меня болело сердце, и я хотела, чтобы все это закончилось.
Каким монстром это делает меня?
Ужасным.
Эгоистичным.
— Ты права, Корин, я умираю. Я не увижу женщину, которой ты станешь, но уверена, ты проживешь свою жизнь с пользой. Уверена, ты будешь жить полной жизнью, потому что будешь делать это не только ради себя, но и ради меня.
Какие ужасные слова она говорила.
Давление, что она оказывала на меня, душило.
Мой подростковый разум не мог с этим смириться, а молодое сердце не могло с этим справиться.
И в тот момент я ненавидела ее за то, что она возложила на меня эти ожидания.
Ожидания, которые, я знала, никогда не смогу воплотить в жизнь.
— Я бы хотела записаться на прием к доктору Харрисону как можно скорее, — прохрипела я в телефон.
— Здравствуйте, Корин, как вы? — спросила Линн, узнав мой голос.
Я уже давно не посещала доктора Харрисона. И, вероятно, меня должно обеспокоить, что персонал уже узнает мой голос до того, как я представилась.
— Бывало и лучше. Поэтому я хочу записаться на прием. Я проснулась утром и обнаружила, что у меня увеличились лимфатические узлы и болит все тело, — объяснила я.
Я села в постели и попыталась потянуться, но ощутила предательскую боль между ног.
— Хорошо. Что ж, у него есть свободное время завтра утром. Вас утроит девять утра?
Я прикрыла трубку и закашляла. Звук показался мне болезненным, и я почувствовала давление в груди. Я знала, что по городу ходит эпидемия гриппа, и не понимала, где его подцепила. Я сделала прививку против него, как только появилась вакцина, но, может, это один из тех видов, что устойчив к лекарствам.
|
|
Моя паника усилилась, и я прижала телефон к уху.
— А сегодня нет свободного времени? Я чувствую себя очень плохо.
— Дайте мне минутку, я поговорю с доктором Харрисоном, — ответила Линн.
— Хорошо. Пожалуйста, скажите ему, как плохо я себя чувствую, — с нажимом попросила я.
— Скажу. Подождите минутку.
Три долгих минуты в агонии я слушала Джона Теша. (Примеч.: Джон Теш — американский пианист и композитор, работающий в основном с поп и современной христианской музыкой. Также известен, как радиоведущий и телезвезда). Когда Линн вернулась к телефону, я была готова вырвать свои барабанные перепонки и растоптать.
— Доктор Харрисон сказал, чтобы вы пришли и сдали анализ крови. Также мы можем провести тест на грипп и другие заболевания. Кроме того, вы можете прийти завтра, мы как раз получим результаты ваших анализов. Мы поторопим работу лаборатории.
Я облегченно вздохнула.
— Хорошо. Звучит отлично. Я буду через двадцать минут.
— Я предупрежу медсестру о вашем приходе.
Повесив трубку, я выбралась из постели и медленно поплелась в душ.
Не думаю, что у меня грипп. Это нечто более серьезное. Через некоторое время я открыла сайт в интернете, на котором можно было по симптомам узнать, какое у тебя заболевание, и через пару минут меня накрыла уверенность, что у меня рак гортани.
Он перестал дышать, доктора и медсестры заспешили в палату и выставили меня. Длительный устойчивый писк монитора звенел в ушах. На экране появилась одна прямая линия.
Его сердце не билось.
— Не бросай меня, папа, — шептала я, наблюдая из коридора, как доктора пытаются вернуть папу к жизни.
Но все было кончено. Он оставил меня.
Как и мама.
И я осталась одна.
По крайней мере, это чувство мне знакомо.
Я подумала о Беке и о том, как быстро может измениться жизнь. Он был здоровым, активным мужчиной, и в мгновение ока оказался на пороге смерти.
Да уж, для начала дня это очень позитивные мысли. Мне действительно надо писать открытки для «Холлмарк».
Было уже почти полдевятого. Мне нужно попасть в магазин, чтобы помочь Адаму открыть его.
|
|
А вечером я должна пойти на похороны Джоффри вмести с Бекеттом. Это как раз то, что мне нужно, когда я сама одержима собственной смертью.
Это обеспечит меня материалом для нервоза на месяцы вперед.
Приняв душ и одевшись, я села в машину и поехала к офису доктора Харрисона. Я позвонила Адаму и предупредила, что, возможно, задержусь на пару минут. Он, казалось, даже не удивился этому. Вероятно, меня должно было это взволновать. Но я была так увлечена своей надвигающейся смертью, что даже не стала задумываться над этим.
Я размышляла над тем, будет ли Джоффри похоронен в гробу или кремирован. Если в гробу, то будет ли он открыт? Придется ли нам весь вечер смотреть на его мертвое лицо, покрытое воском?
Я бы вздрогнула от этой мысли, если бы у меня не болело все тело.
Я знала, что хочу, чтобы меня кремировали.
Мне довелось много размышлять о том, что делать со своими останками. Я распланировала свои похороны еще много лет назад, записала свою последнюю волю и заполнила форму «Не реанимировать» в том случае, если впаду в кому, и жизнь во мне будут поддерживать аппараты.
Я знала, что не хочу стать овощем. Когда мое время подойдет к концу, мне не хотелось долго лежать в больнице.
Я отдала сестре копии всех документов. Конечно, она посмеялась надо мной и сказала, что все это глупости.
Но я и не надеялась, что она поймет.
Она не знала, каково это, проживать каждый день, зная, что он может оказаться последним.
Не имела ни малейшего понятия.
Везучая сучка.
Служба по мне будет сдержанной. Я выбрала прекрасную поэму Кристины Россети, которую хотела, чтобы прочли на ней. (Примеч.: Кристина Россетти — английская поэтесса, сестра живописца и поэта Данте Габриэля Россетти). Только не Тамсин. Она все испортит и прочтет ее без выражения. Адам и его угрюмое поведение не намного лучше. Я оставила вакансию читателя на своих похоронах свободной. Может, они найдут какого-то случайного прохожего на улице.
Я хотела, чтобы на заднем плане играла песня «I will remember you» Сары Маклахлан, и еще попросила, чтобы были розы всех цветов.
После стольких усилий, что вложила в организацию собственных похорон, я ненавидела ходить на них. Я была лишь на двух церемониях, и они напугали меня на всю оставшуюся жизнь.
— Почему ты еще не одета, Кор? — спросил папа, стоя в дверном проеме. Я все еще лежала в кровати, накрывшись одеялами.
— Я не могу туда пойти, пап, — ответила я хрипло.
— Ты должна, милая. Ты не можешь подвести маму. — Голос отца надломился, и я увидела, что он отвел взгляд, чтобы я не заметила его слез.
Но было уже поздно.
Я уже привыкла видеть его горе. Я видела то же самое, когда смотрела в зеркало. Поэтому прекратила это делать.
— Я не хочу туда идти. Не заставляй меня, — умоляла я.
Я не хотела плакать. Не хотела слушать, как люди говорят, какой замечательной была моя мама, и уж точно не хотела видеть красные, опухшие, ничего не видящие глаза своего отца.
— Оденься. Пожалуйста. Из всех дней я не хочу спорить с тобой именно сегодня. Сделай это ради своей мамы.
Сделай это ради своей мамы.
Живи ради своей мамы.
Будь счастлива ради своей мамы.
Как я могу сделать все это, если даже не в состоянии представить, как делаю это ради себя?
Я провела в офисе доктора Харрисона не больше пятнадцати минут. Линн предложила мне сладости, и в этот раз я взяла их. От сахара мне стало лучше. Она записала меня на прием на завтра, чтобы я смогла узнать результаты анализа.
— Увидимся завтра в десять тридцать, — произнесла она, когда я уходила.
Я кивнула и пошла к своей машине.
Когда я забралась в нее, зазвонил телефон.
— Алло?
— Я уже собирался отправлять кавалерию. Где ты была? — спросил Бекетт, звук его голоса вызывал у меня улыбку.
— Сдавала кровь, — рассказала я ему.
— Почему? Что случилось? — Теперь голос звучал взволнованно, и его беспокойство согревало меня изнутри.
— Не знаю. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Доктор Харрисон взял пару анализов.
— Что-то с сердцем? — спросил он, и я услышала в его голосе настоящий страх.
— Не думаю, — ответила я честно.
Я знала, это не из-за сердца. Оно больше не беспокоило меня. Но я не рассказала об этом Бекетту. Хотя и не понимала почему.
Я выехала на дорогу и поехала к студии.
— Ох, ладно, это хорошо. — Я услышала в его голосе облечение и почувствовала вину. — Так ты сегодня пойдешь на панихиду? — спросил он, и я поняла, это мой шанс ускользнуть. Мне не хотелось идти. Я бы все отдала, чтобы больше не плакать. Не страдать.
— Пойду, — услышала я собственный голос. Я жаждала наказания.
— Хочешь, чтобы я приехал? Я прогуляю работу. Могу приготовить сыр на гриле или что-нибудь еще.
— Не используй меня как оправдание для того, чтобы прогулять работу, — рассмеялась я.
— Черт, ты подловила меня. Но серьезно, если я тебе нужен, я приеду, Корин.
— Знаю, Бек. Но я еду в студию. Адам убьет меня, если я возьму еще один больничный.
— Ты себя плохо чувствуешь и при этом едешь на работу? — спросил Бекетт недоверчиво.
Я не хотела повторять, что если возьму еще один больничный, Адам, скорее всего, слетит с катушек.
— Со мной все будет в порядке, — солгала я.
— Кстати... — начал Бекетт, и мне совсем не понравился тон его голоса.
— Да? — спросила я подозрительно.
— Вчера я ужинал у своих родителей. Мы ели пасту. Не лазанью. Было здорово.
— И я рада за тебя? — ответила я вопросительно. Я была очень счастлива, что он ужинал вчера потрясающей пастой, а не лазаньей, но не совсем понимала, к чему он мне это рассказывает.
— Ага, мама приготовила изумительный сливочный соус. Я ненавижу маринару, но альфредо, черт, я целыми днями могу есть его. Ну, если бы мог. Мне нельзя есть много тяжелых углеводов из-за холестерина. Нужно заботиться о сердце, сама знаешь.
— О. Да. Хорошо.
Какого черта?
— Зои, моя сестра, спрашивала о тебе.
Вау. Что?
— Откуда она вообще обо мне знает? — спросила я.
Бекетт обсуждал меня со своей семьей? Я была одновременно взволнована и напугана этим.
— Очевидно, потому что я рассказал им о тебе, — усмехнулся он.
— Что ты им рассказал? Мне стоит об этом знать?
— Рассказал, что мы с тобой встречаемся. И что это, ну знаешь, вроде как, серьезно.
Я ничего не ответила.
Бекетт только что сказал, что между нами все, вроде как, серьезно.
А внутри я визжала.
Мне хотелось то ли закричать, как банши, то ли пуститься наутек.
— Это похоже на высшую похвалу, — заявила я.
Подави в себе желание хихикать как школьница, Корин!
Бекетт рассмеялся.
— Ладно. У нас все супер-пупер серьезно. Между нами все так серьезно, что серьезнее уже некуда.
— Супер-пупер? Вау. Вот уж действительно серьезно, — подразнила я.
Я подъехала к магазину и припарковала машину. Но не торопилась выходить. Я могла говорить с Бекеттом весь день. Через окно я увидела, как Адам протирает столы. Криста стояла рядом с ним, прижимаясь к его руке. Она что, терлась своими сиськами об его руку?
Я прищурилась, пытаясь разглядеть происходящее получше.
Ага, ошибки быть не может. Она терлась об него своими сиськами.
— Ты издеваешься надо мной?
— Знаешь, я бы этого не сделала, — ответила я отвлеченно. Я была слишком занята наблюдением за Кристой, которая считала, что нашего президента зовут Баба О'Райли, и которая терлась своими большими сиськами о руку моего лучшего друга.
И он ей улыбался.
Улыбался!
Прошли годы с тех пор, как я видела зубы Адама. Я даже начала думать, что у него их нет. Но вот он, сверкает своими жемчужно-белыми зубами перед Кристой.
Что творится в этом мире?
— Хорошо, потому что я пообещал им, что приведу тебя на ужин на следующей неделе.
— О, как мило, — пробормотала я, не обращая внимания на смысл его слов.
А затем до меня дошло. Погодите-ка минутку.
Что?
— Эм. Прости, что ты сказал?
Бекетт должен мне все объяснить.
— Меня заставили, Кор-Кор. Клянусь, — начал оправдываться он.
— Не смей Кор-Корить мне тут, мистер!
— Они хотят познакомиться с тобой. Они знают, что ты важна для меня. В этом же нет ничего особенного, правда? У меня клевая семья. Ну, Зои бывает занозой в заднице, но просто сделай комплимент ее сережкам или чему-нибудь еще, и все будет нормально.
Бекетт хотел, чтобы я познакомилась с его семьей.
Кажется, между нами и правда все супер-пупер серьезно.
Он хочет представить меня своей маме, папе и сестре.
Меня.
Пугала сама мыль о том, что его семья будет критиковать и анализировать меня, но я была невероятно тронута тем, что он хочет раскрыть передо мной эту часть своей жизни.
Бекетт включает меня в каждую часть своей жизни.
В этот момент все беспокойства и страхи ушли на второй план, и теперь я могла думать только о Бекетте.
Я сделаю это ради него.
— Конечно, — ответила я после того, как он перестал оправдываться.
— Конечно, — повторил он.
— Я так и сказала.
— Я сделаю себе футболку с этим чертовым словом, — пробормотал он.
— Ты хотел бы, чтобы я сказала «нет»? — подразнила я его.
— Ты сказала «конечно». Это слово носит обязательный характер. Это словно написать кровью.
— Лучше без крови, — весело заметила я. — Так я встречусь с твоей семьей? Полагаю, лучше показать им мое сумасшествие на ранней стадии. Сразу покончить с этим.
— Ненавижу, когда ты так делаешь, — мягко ответил Бекетт.
Со ртом Адама происходило нечто странное. Он что, смеялся? Быть того не может! Ага. Он, и правда, выглядел так, будто смеялся. И Криста смеялась. Я должна зайти туда и увидеть, что за сумасшествие там происходит!
— Что делаю? — спросила я, а затем вышла из машины и закрыла дверцу, проверив, что она заперта.
— Принижаешь себя. Зачем ты это делаешь? Ты не сумасшедшая, Корин. Совсем.
Я перестала следить за своим другом и прислушалась к мужчине, который наполнял мои уши своими сердечными заверениями. «Ты не сумасшедшая» звучало намного лучше, чем «Ты такая красивая».
Как этот мужчина может с легкостью видеть во мне все самое лучшее? Нужно будет спросить, влияют ли лекарства на его суждения.
Но я знала, это не так. Просто Бекетт на самом деле так считает.
У меня уже крутились на кончике языка слова, что я люблю его.
Они танцевали, готовые вырваться наружу.
Было слишком быстро. Слишком.
Но это была правда.
Я полюбила его.
— На самом деле, ты потрясающая. Так что если скажешь еще хоть одно плохое слово о Корин Томпсон, придется иметь дело со мной. Поняла?
— Поняла, — прошептала я, у меня перехватило дыхание.
Черт побери.
Я полюбила его.
До самой глубины своего сумасшедшего сердца.
Маленькое, изможденное тело моего отца лежало на больничной койке. Боль возникала у меня в груди, когда я думала о том, что у меня сердечный приступ.
Боль возникала в суставах, когда я думала, что у меня фибромиалгия.
Когда думала, что у меня рак. Аневризма. Болезни и боль, которые были постоянной частью моей жизни.
Могу ли я быть счастлива?
Возможно ли это вообще для такой, как я?
— Хорошо. Увидимся вечером. Позвони, если я буду тебе нужен. Ты же знаешь, я прибегу к тебе через один удар сердца.
Удар сердца.
Что, если с Бекеттом случится то же самое, что и с мамой? Или с папой?
Что, если что-то произойдет со мной?
Теперь, когда я нашла этого мужчину, что, если я его потеряю?
— Ладно. Увидимся позже.
Стало тяжело говорить. Бекетт пробудил во мне очень сильные эмоции.
И они сметали все остальные.
Я закончила телефонный разговор и вошла в студию. Криста прекратила играть в потирушки сиськами с Адамом и теперь поправляла новый товар на полках.
Адама нигде не было видно.
— Доброе утро! — поздоровалась я. Криста махнула мне рукой.
— Где Адам? — спросила я, убирая сумку и пальто за прилавок.
— Кажется, в подсобке. Он ничего мне не говорил, — ответила Криста, ее глаза были широко распахнуты.
— Ладно. Спасибо. Для группы из детсада все готово?
— Ага. Нужно только принести еще красной краски, — ответила Криста немного нервно. Неужели у нее развилась фобия к детям, как у Адама?
— Отлично. Пойду, найду Адама.
Я зашла в подсобку и застала его за тем, что он снимал с полок коробки с инвентарем.
— Привет. Вот ты где.
— Не знал, что ты придешь, — хрипло ответил он.
— Что делаешь?
Адам сбросил коробку на пол и открыл ее. После стал вытаскивать оттуда тряпки, которые мы использовали для уборки.
— Учу испанский, — вздохнул он, и я улыбнулась.
— Итак, на сегодня у нас забронировала время только группа из садика?
Адам запихнул коробку обратно на полку, свернул тряпки в ком и засунул их под мышку.
— Кажется, да. Но было бы здорово, если бы ты хоть раз заглянула в расписание.
Он прошел мимо меня и вышел из подсобки, а я осталась на месте, продолжая пялиться ему в спину.
Что за заноза у него в заднице?
Я последовала за ним в офис.
— Я сделала что-то, что тебя разозлило?
Я не любила конфликты и всеми способами пыталась их избегать. Когда растешь рядом с Тамсин, это становится техникой выживания.
Плечи Адама были напряжены, когда он убирал тряпки в ящик для инструментов, который мы держали в углу.
— Как давно мы знаем друг друга? — неожиданно спросил он.
— Это вопрос с подвохом?
Адам развернулся, чтобы посмотреть на меня, и в его глазах было нечто, чего я раньше никогда не замечала.
— Я поддерживал тебя после смерти твоего отца. Смирился со всеми твоими дурацкими проблемами со здоровьем. Каждый раз, когда тебе надо было взять «больничный», я заменял тебя в магазине. Не жаловался. Не говорил, что ты чокнутая. Я позволял тебе делать то, что тебе нужно. Знаешь почему?
Стоит ли мне злиться из-за того, что он назвал меня чокнутой? Или испугаться внезапной напряженности его взгляда, которым он пригвоздил меня к месту?
— Потому что ты мой друг? — пропищала я.
— Чертовски верно. Потому что я забочусь о тебе. Но даже у меня есть лимит, Кор.
— Эм, я была уверена, что ты едва терпишь меня, — ответила я, скрестив руки на груди.
Затем я опустила их и спрятала в карманах. Потом достала их оттуда и позволила неловко повиснуть по бокам.
Почему я никак не могу понять, что мне делать со своими руками?
— Я знаю, что иногда веду себя, как мудак, и не прошу откровенничать о своих чувствах, но это не значит, что мне плевать. А еще это значит, что я могу указать тебе, когда ты со своей стороны проваливаешь эту часть нашей сделки. Я один занимаюсь этим магазином, Корин. И я устал от этого.
Моя нижняя губа задрожала, и я поняла, что сейчас разрыдаюсь. Я могла справиться с критикой Тамсин, с тем, что после панических атак люди смотрят на меня, как на психа. Но упрек Адама сильно задел меня.
Особенно потому, что он никогда не говорил мне подобного.
— Погоди, не делай этого. Черт, Корин. Я не хотел доводить тебя до слез. Я не выношу слез. У меня на них аллергия, помнишь?
Адам подошел ко мне и обнял за плечи, и я чуть не оттолкнула его. Он никогда не обнимал меня. Для него понятие «успокоить» означало принести мне пакет крендельков и, может быть, протянуть салфетку.
— Мы с тобой дружим уже давно, но знаешь почему я вообще заговорил с тобой, когда ты сидела во дворе, мокрая как крыса и плакала в рукав своего пальто?
Этот разговор так быстро двигался, что я не успевала за ним.
— Эм. Нет.
Мокрая крыса? Серьезно?
— Ты знаешь, мои родители развелись, но не знаешь, что они расстались накануне вечером, когда я дал тебе жвачку.
— Я даже не подозревала.
И это правда. Я знала, родители Адама развелись, когда мы учились в выпускном классе, но он никогда не говорил об этом. Он никогда ни о чем не говорил.
И это устраивало нас обоих.
Или я так думала. Возможно, Адама не устраивало.
— В тот день в школе ты вышла из себя, и я увидел, как ты сидишь, и твое лицо все в соплях...
— Оно не было в соплях!
Адам поджал губы.
— Как я уже сказал, твое лицо было в соплях, и я увидел того, чей день был еще хуже, чем у меня. И знаешь что? От этого я почувствовал себя менее одиноким.
— Я не была вся в соплях, — проворчала я снова.
— Хватит о соплях. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? — спросил он. — Я твой друг. Если я нужен тебе, то я здесь. Но подбери сопли, Кор. Я знаю, что с тобой происходит дерьмо, которое путает твои мысли. Я знаю, что ты потеряла родителей, и это очень сильно повлияло на тебя. Но мне нужно, чтобы ты занялась делами. Ты нужна мне здесь. Есть моменты, которыми я хотел бы иногда делиться с тобой. Как думаешь, сможешь сдержать свое нарциссическое «Я» под контролем и стать мне другом?
— О чем ты хочешь поговорить? — Я мгновенно ухватилась за эту информацию.
— Не сейчас. Но скоро. Когда у меня будет, что тебе рассказать. — Адам стал давать задний ход.
— Если ты хочешь мне что-то рассказать, Адам, я здесь. Я тебя выслушаю. Даже если тебе кажется, что это не так, — сказала я ему.
— Вечеринка детсадовцев начинается, — сказала Криста, стоя в дверном проеме. Она посмотрела на Адама, потом на меня. А затем снова на Адама. Ее глаза были широко распахнуты. Она выглядела, как ребенок, которого поймали за воровством печенья.
Адам проигнорировал ее.
— Полагаю, мы можем поговорить позже, — сказал он, и я кивнула.
А потом он сделал нечто странное. Снова обнял меня. Два объятия меньше чем за пять минут. Я на самом деле шокирована.
Он обнял меня рукой и сжал в объятиях. Все эти прикосновения Адама пугали меня. Кто этот человек и что он сделал с моим партнером? Я подняла руки и прижала их к его спине.
И снова я не знала, что мне делать со своими руками!
— Спасибо, — сказала я, неловко похлопывая Адама по спине.
За что я благодарю его? За самые неловкие объятия за всю историю объятий?
Он резко отпустил меня.
— Я рад, что мы поговорили.
— Да, я тоже? — больше спросила, чем ответила я. Потому что, серьезно... что это было?
Адам улыбнулся, и я внимательно к нему присмотрелась. Объятия. Улыбка? Почти глубокое признание.
Решив сегодня прийти на работу, я не ожидала, что попаду в страну грез.
— Давай проведем немного времени вместе. Мы давно этого не делали.
А мы когда-то проводили время вместе?
Один раз мы смотрели жестокий фильм. Я съела слишком много крендельков и провела большую часть вечера, опорожняя желудок в его ванной с его собакой Скиттлс, которая пыталась понюхать мою промежность. Это считается?
— Ага. Звучит здорово.
И это, правда, так и было.
Глава 17
Корин
После нашего странного разговора, Адам ушел помогать Кристе с вечеринкой, а я принялась заниматься бухгалтерским учетом, хотя мои мысли летали где-то далеко.
Я думала о похоронах Джоффри. О Бекетте. О том, что необходимо сделать, чтобы спасти «Раззл Даззл» от разорения.
Я очень переживала.
Хотя обычно со мной такого не бывало.
Мне хотелось вернуться домой и спрятаться под одеяло. Иначе наступит конец света. Если уже не наступил.
— Ладно, ребята, я домой. У меня на сегодня планы, — заявила я через пару часов, выходя из офиса.
Адам и Криста находились за стойкой, близко склонив головы друг к другу. Адам быстро развернулся ко мне и чуть ли не оттолкнул от себя Кристу.
— Планы? — спросил он, откашлявшись.