2020-07-12
61
Бог неизменяем. Он всегда был, есть и будет Любовью. Еще в Ветхом завете мы находим указания на троичность Божества. Например, перед сотворением человека Бог говорит о Себе во множественном числе: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт. 1, 26) — и далее: «Вот, Адам стал как один из Нас» (Быт. 3, 22).
Ряд этих свидетельств можно продолжить. В их ряду — явление Бога Троицы Аврааму в виде трех Ангелов, гениально воспетое преп. Андреем Рублевым в иконе Святой Троицы, взирая на Единство Которой другой выдающийся святой, игумен Земли Русской преп. Сергий Радонежский призывал побеждать ненавистное разделение мiра сего.
И все же имеющиеся в Ветхом завете указания на Триединство Бога имеют, скорее, прикровенный характер. Потому что прежде, чем открыть для людей истину о Боге Едином, среди племен и народов, скатившихся к многобожию, надо было утвердить мысль о Боге Единственном.
Для этого Богом был избран израильский народ, который, проживая среди уклонившихся в многобожие язычников, во всех напастях и испытаниях должен был хранить истину о Единственном Боге. Поэтому Бог Отец послал Единородного Сына именно к иудеям — погибшим овцам дома Израилева (Мф. 15, 24). Чтобы через Него открылась людям Любовь Божия (ср. 1 Ин. 4, 9) и Сам Бог Единый в Трех Лицах.
Иисус не раз говорил с апостолами об Отцовстве Бога — в Евангелии от Матфея содержится 44 подобных упоминания, в Евангелии от Иоанна — 120[17]. И, как уже было сказано выше, с особой убедительностью, уже не притчами, но прямо Иисус беседовал с учениками на Тайной вечере. При этом произошел случай, показавший, что даже ближайшие ученики Иисуса не всегда были способны вместить истину о Триедином Боге.
Когда в начале Тайной вечери Иисус сказал ученикам, что, узнав и увидев Его, они также узнали и увидели Бога Отца, апостол Филипп попросил: «Господи! покажи нам Отца, и довольно для нас». На что Иисус ответил: «Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца; как же ты говоришь, покажи нам Отца? Разве ты не веришь, что Я в Отце и Отец во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне; а если не так, то верьте Мне по самым делам» (Ин. 14, 7—11).
«Отец, пребывающий во Мне» — Бог Отец, Дух (Ин. 4, 24), Который пребывает в Иисусе и творит «дела», свидетельствующие о совершенной любви и нерасторжимом единстве Святой Троицы. Со всей ясностью и убедительностью любовь и единство Святой Троицы были явлены на Голгофе. Этому единству в любви Сын Божий остался верным до последнего мгновения, когда Распятый на Кресте, «возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лк. 23, 46). Верность Сына Божия Богу Отцу настолько потрясла свидетелей казни, что стоявший у Креста сотник, начальник воинов распявших Иисуса, воскликнул: «Воистину Он был Сын Божий!» (Мф. 27, 54), и «весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (Лк. 23, 47—48).
Какая поразительная перемена! Еще недавно народ стоял и смотрел, и некоторые люди злословили, ругались и насмехались над Распятым. В основном, это были проходящие мимо Голгофы в Иерусалим, спешащие по своим делам люди, а также начальники народа, осудившие Иисуса на казнь, но не оставшиеся у Креста до конца (Мф. 27, 39—42; Мк. 15, 29—32; Лк. 23, 35). Они не были у Креста до конца, и в последующем преследовали христиан. Но те люди, которые видели кончину Иисуса, совершенно переменились и теперь возвращались с Голгофы, бия себя в грудь.
Это была перемена не только в поведении людей, но также перемена ума — по-гречески, μετάνοια — покаяние. Равнодушие и злоба были побеждены самоотверженной и смиренной любовью Сына Божия, которая привела людей к покаянию — перемене ума, а в последствии и к перемене всей жизни. Смирение Сына Божия смирило врагов, а самоотверженность Распятого и встречи с Воскресшим Учителем вдохновили учеников на горячую проповедь и будущие подвиги.
Как это верно! Встреча с настоящей любовью всегда поражает, отрезвляет, смиряет, вдохновляет — изменяет человека. Ее результатом является покаяние, то есть перемена жизни, без чего в Божие Царство не войти. Поэтому и сказано: Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 4, 17).
Это означает переменитесь, научитесь жить по-новому — не где-то и когда-то потом, после смерти, а уже здесь и сейчас, в этом мiре живите «яко на небеси и на земли» — на земле как на небе. Живите по заповедям Христовым — законам Царства Небесного, и любите друг друга той самоотверженной и смиренной Любовью, которой является Трединый Бог, и которой Он любит нас.
ВО ИМЯ ЛЮБВИ
Назвав нашу беседу «Богословие любви», мы, конечно, не могли в нескольких главах рассказать о всем богатстве православной мысли, в центре которой — тайна Пресвятой Троицы.
Размышляя в середине XX в. над опытом мистического богословия Восточной Церкви, В. Н. Лосский писал: «Для Православной Церкви Пресвятая Троица — непоколебимое основание всякой религиозной мысли, всякого благочестия, всякой духовной жизни, всякого духовного опыта. Именно Ее ищем мы, когда ищем Бога, когда ищем полноту бытия, смысл и цель своего существования… Уклоняясь от Троицы, как единственного обоснования всякой реальности, всякой мысли, мы обрекаем себя на путь безысходный, мы приходим к апории (греч. — ἀπορία — безысходность, безвыходное положение), безумию, к разрыву нашего существа, к духовной смерти. Между Троицей и адом — нет никакого иного выбора…», потому что конечная цель духовной жизни и вечное блаженство в Царствии Небесном — это «прежде всего, соучастие в Божественной жизни Пресвятой Троицы, обожженное состояние «сонаследников Божественного естества», как богов, созданных после несозданного Бога, и обладающих по благодати всем, чем Пресвятая Троица обладает по природе»[18].
Иначе говоря, Бог желает, чтобы человек, не являющийся Богом по природе, стал Богом по благодати — благому дару, желанию Святой Троицы. Почему? Потому что Триединый Бог есть любовь (1 Ин. 4, 8).
Поэтому слова «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!», которые мы произносим в начале всякого дела, означают, что мы должны все делать во имя Любви. Поэтому молитва «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» звучит, также как обращение к Любви. Поэтому Царство Отца и Сына и Святаго Духа, которое священник прославляет первым возгласом в начале литургии, есть Царство Святой Троицы и Царство Божией Любви, Которую на Голгофе явил людям Сын Божий. Поэтому икона настоящей Любви — это не курортный роман, а изображение Креста Господня, который мы носим на груди, у самого сердца, и которое напоминает о том, что мы, христиане, все должны делать с Любовью. Об этом же напоминают кресты над православными храмами, которые мы стараемся вознести выше других зданий — о том, что для нас, христиан, превыше всего, главное в жизни — Любовь.
Не та «любовь», которую мир называет «любовью», а та Любовь, о которой Иисус сказал ученикам на Тайной вечере: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 34—35). «Как Я возлюбил вас», то есть положив душу Свою за друзей своих (ср. 15, 14), явив людям и мiру настоящую Любовь, которая не от мiра сего, а от Бога.
Именно так любит Триединый Бог. Именно такую Любовь не от мiра сего Бог называет настоящей иЛюбовь не от мiра сего просит Своих учеников иметь между собой. Почему? В основе любви — стремление к единству с любимым. Поэтому, если любовь от мiра сего соединяет с мiром сим и, как мiр сей, несовершенна, ограничена, изменчива и непостоянна, то Любовь не от мiра сего соединяет с иным, горним миром, дает знание Бога и способна привести в Его Царство — совершенное, бесконечное и вечное Царство Божией Любви, для жизни в котором и был создан человек.
С чего начинается путь в Царство Небесное? Он начинается с веры в то, что «браки заключаются на небесах» и «с любимым, действительно, Рай в шалаше». С веры в то, что Царство Небесное существует и, если Бог есть Любовь, то и Его Царство есть Царство Любви, и всякий любящий знает Бога.
Бог есть Любовь. Следовательно, Любовь — это имя Божие, а нам заповедно, чтобы мы не произносили имя Божие всуе. Поэтому, возможно, первое, с чего следует начать наш путь в Царство Божией Любви — это перестать произносить слово Любовь всуе, называя им, что придет на ум, и открыть для себя настоящую, подлинную Любовь — на нашу, а Божию. Любовь Святой Троицы, которую явил миру Сын Божий, ставший человеком.
Эта Любовь — не субъективное чувство, а объективная реальность иного, духовного мира, Царства Небесного. Это о ней сказано в одной из самых удивительных песен советской эпохи, что когда настоящая Любовь проснется в тебе, когда она тебя настигнет, от Нее уже не спрячешься, не скроешься, и она не успокоится, пока не приведет тебя к Богу, в вечную радость, которая словно солнце не остынет.
Путь в Царство Небесное начинается с веры в то, что стоит жить во имя Любви. И, если Вы в это верите, Вы уже в пути.
Беседа 3. С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ ЛЮБОВЬ?
Наша предыдущая беседа была посвящена евангельскому пониманию любви, и мы не раз говорили о том, что не всякое чувство или стремление достойно называться любовью. Тем более Любовью с большой буквы, то есть настоящей, подлинной Любовью, ради которой стоит жить. Такая Любовь есть одно из наиболее возвышенных имен Божиих — «Бог есть любовь» (1 Ин. 4, 8), а Он заповедал: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно» (Исх. 20, 7).
«НЕ ПРОИЗНОСИ ИМЕНИ ГОСПОДА, БОГА ТВОЕГО, НАПРАСНО»
Не всем нашим современникам понятно столь трогательное и требовательное отношение к имени Божию. Потому что для многих из них имя — это «всего лишь слово». Человек, живущий в условиях информационного общества, в котором, по определению, «большинство работающих занято производством, хранением, переработкой и реализацией информации»[19], ежедневно сталкивается с тысячами, если не миллионами, слов. Мы уже давно живем на глобальном рынке, на который телевидение, интернет и газеты ежедневно выбрасывают такое количество слов и мнений, что многие из них обесценились. Наступила «инфляция слова»[20].
Впрочем, для материалистического сознания, считающего первичным началом материю, а идеальное — вторичным, этот результат вполне закономерен. Слово интересует материалиста, лишь поскольку его можно конвертировать во вполне осязаемые материальные ценности. Например, продать. И, если в обществе существует спрос на слова «любовь» и «духовность», то почему бы не продать также и их? Да подороже и большим тиражом.
Однажды, в языческую эпоху, это уже было и привело к гибели старого мiра. Языческий мiр также любил поговорить о любви и своей распущенностью настолько скопроментировал и обесценил это слово, что, было время, когда некоторые христиане даже смущались называть Бога Любовью.
Над этим парадоксом еще в конце первого века христианской эры размышлял священномученик Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла, усеченный мечом в Париже на горе, впоследствии получившей название Монмарт, что означает «гора мучеников» (Mont des Martyrs). В трактате «О Божественных именах» святой Дионисий писал о том, что христианам не надо бояться называть Бога Любовью, как это и делает Священное Писание. В Истинной, то есть Божественной Любви нет ничего постыдного. Она совершенна, чиста и свята. Причина же смущения или, как пишет святой Дионисий, «нелепого предрассудка», состоит в том, что не все люди могут «вместить объединяющую силу Божественной единой Любви» и потому «соскальзывают к сообразному им самим частичному, имеющему в виду тело, раздельному пониманию любви, являющейся на деле не любовью, но ее образом, или скорее отпадением от Истинной Любви». «Поэтому, — заключает святой Дионисий, — не будем бояться имени Любовь, и да не смутит нас никакое касающееся этого устрашающее слово».
