Отражение мистагогической логики литургии в светской музыке. Форма наивысшей красоты

Классицизм, отвергнув барочный принцип формы — формы аффектированной западной проповеди, возводящей душу в чувство, содержащее в себе вечный недосягаемый идеал (не могущий быть превзойденным — отсюда ровность одноаффектного развертывания музыки), родил феномен развития, интенсивного образно-смыслового преобразования интонационного строя во времени.

Произвол ли человека выразился в этом феномене? Нет. Осязательно очевидная и в то же время неизреченная тайна Божественной красоты составила содержание всей христианской культуры. Потому и в светской музыке отразился, не мог не отразиться — но, конечно же, мечтательно, — мистагогический (ведущий в тайну) метод Церкви (от теней-прообразов к реальности Богообщения в таинствах и предвкушению благ будущего века), характеризующий христианскую жизнь вообще и богослужение в частности.

Продемонстрируем эту важную мысль на примере медленной музыки. Не "лирический" это центр культуры, а центр возвышенной молитвенной мысли, средоточие откровений небесной любви!

Что ищет здесь развитие? Куда ему направляться? Можно ли сопереживать ему, если нет в нем потаенного целеустремления? Не понять вышнюю логику целеустремления, если не взглянуть на нее с высоты церковного искусства.

Но чтобы ее увидеть, нужно переменить глаза. Плотское видение слепо. Требуется же взгляд духовного верующего человека. Плотской человек, движимый желанием греховной полноты и чувственного возбуждения, всякое впадение в сомнения, метания воспринимает с радостью, ставя на них одобрительный акцент сердца. Соответственно плотское музыковедение типичную логику репризной формы и описывает как волну развития — волну нарастания и спада; спад обычно приходится на репризу (в противном случае говорят о динамизированной репризе). Но что же это за глупая форма, утверждающая падение и спад?!

Нет не форма глупая, а ее истолкование. Разве падение в смуту сердца — это подъем на высоту? И разве мирная реприза означает душевное "успокоение"? Тайна музыки не дастся плотскому пониманию.

Тонкий слух Корто верно подметил главную трудность в исполнении Третьего этюда Шопена E dur: если слишком рано успокоиться перед репризой, то вводящие в нее фразы будут восприниматься глупо, а если продлить возбуждение, то не получится репризы.

Другой язык нужен для понимания возвышенной сокровенности музыки! О нет, не "успокоение" здесь требуется, а усердие, горение сердца, ревностное усилие, деятельное восхождение в неотмирный покой истины, в "мир Божий, превысший всякого ума" (Фил. 4:7). Откроется ли он душе вялой, ленивой, лишенной мужества — твердости стояния в истине (св. Григорий Богослов)?!

Восстановление порушенного средней частью христианского достоинства человека, горение духа, победа его над смутой — истинное содержание репризы и смысл всего произведения, которое Шопен считал своим самым прекрасным творением.

Не случайно вводящее в репризу движение мелодии являет собой распетую псалмодию. Только после ее смиренного плача, упования и усилия молитвенной сосредоточенности, сознательного удаления от искушавшего и соблазнявшего вихря страстей, помявшего душу, отверзаются врата рая. Душа радуется; умиленная, освобожденная от тяжести греха, спасенная, поет она благодарственную песнь Спасителю.

А что делать, если вхождение в великий покой репризы труднодостижимо после того, как душа уступила, поддалась мучительной страсти сомнения и сильно удалилась от Источника силы? Нужно только ей взглянуть на Истину, а она сама в себе содержит путь к себе и полную сил жизнь.

Вот как это делает Бетховен.