ЗемЛя ухоДит из-поД ног

Доброе утро

 

Доброе утро. Полусумрак предрассветного времени, за окном заводятся первые автомобили, где-то вдалеке цокают по замерза- ющему асфальту каблуки ранних прохожих.

Доброе утро. Сварить тебе кофе? Легкая улыбка, плохо ви- димая в тенях уходящей ночи. Подвинься, видишь, сегодня я ро- мантик, я иду делать тебе кофе. Хихикающая возня в теплых оде- ялах, сонное урчание уюта и тихого счастья. Трусы мои не про- бегали мимо? Отчетливый смех в шепоте прячущихся снов, свет в твоих глазах, родной, нужный, важный, нестерпимо близкий.

Я умею говорить красиво, ты это знаешь, я это знаю… Но тебе я не говорю долгих комплиментов, витиеватых вычурных фраз. Я боюсь таких слов между нами, за их глянцевой кружевной по- верхностью прячется холод морозного утра, когда, еще не про- снувшись, проводишь рукой по постели и вдруг с горечью вспо- минаешь, что тебе некого искать. Я умею говорить красиво, умею мудро, но с тобой я говорю — просто.

Доброе утро. Пойдем, позавтракаем, хихикало мое. Да, но- чью был дождик, надо было погулять под ним. А пойдем сегод- ня? Вдвоем, просто так, я отменю дела, черт с ними. Сейчас дого- ню, поймаю и поцелую, будешь знать, как язык мне показывать. Спокойной ночи, счастье мое. Я люблю тебя.

Но за этими словами, простыми, банальными, привычными стоит куда больше, чем за изощренностью стихов. За ними сто- им мы, живые люди, порой смешные, порой немного грустные, но всегда — влюбленные друг в друга до неразрывности душ, до дрожи рук, до глубины глаз, до единства одного глотка воздуха на двоих. И поэтому… Доброе утро.

 

 

Красивый мир

 

Такой красивый мир, такая красивая клетка из слов и поступ- ков. Обязательств. Ты должен. Ты должен пройти по крыше ми- роздания, не задев своей тенью чужих взглядов, ты должен кос-

нуться дрожащими пальцами новой метаморфозы души, пы- таясь осознать терпкую нить гримас на ее детском личике, ты должен остаться собой. Ты должен остаться. И сеть ветвится на тысячи граненых прутьев, создавая немыслимые узоры. Чарую- щие… Манящие… Чтобы на самом дне обнаженного сердца не вспыхнула предательская искра побега. Чтобы остановиться за полшага и, осторожно проведя по прутьям кончиками пальцев, молча развернуться и уйти.

 

 

Утро

 

Утро… Глядя в потрескавшуюся раковину, чтобы не встре- чаться взглядом с  собственным отражением, собою воплотил высшую меру как мгновенное осознание безысходности одного единственного утра, выхваченного из вечности тупикового лаби- ринта времени. Ржавой хлорированной водой смыл с уставшего лица остатки вчерашней веры и… улыбнулся. Выглянул в окно и увидел рябь, пробегающую по дрожащему небу. Сквозь сига- ретный дым посмотрел вниз на людей, которые в ужасе бегут от малейшей тряски земли и спокойно продолжают суетить свою суету, когда над головой содрогается небо.

Странные существа… Странные, но добрые и смешные. Я их иногда люблю. Нет, я не отделяю себя от людей, но мы слишком близки и похожи, чтобы быть рядом. Простимся, ибо мы — одно. Двух наших душ не расчленить, как слиток драгоценный. Но отъезд мой их растянет в нить. И так по всей планетке неразбор- чивой совершенной паутиной тянутся эти нити. И я каждым ша- гом своим задеваю все новые и новые, безнадежно путаясь в них и тем самым лишая себя права когда-нибудь по-английски поки- нуть этот мир.

Двери в вечное лето есть везде, но вряд ли мы сможем прой- ти в них, связанные по рукам и ногам. А любовь самая прочная из нитей, потому что она единственная, которую пусть и возмож- но порвать, но кто согласится это сделать, находясь в твердом уме и трезвой памяти? Это ошейник, который мы благословляем,

возвышаем в ранг святости и гордо несем перед собой на вытя- нутых и дрожащих от слабости руках, переплавляя обычное чув- ство в великое знамя… или даже знамение.

Так и любовь земных сердец: ей не принять, не побороть от- сутствия: оно — конец всего, к чему взывает плоть. Скоро утро тайком, будто бы стыдясь этого, переоденется в день и мне… пора.

 

 

Испытать мир на прочность

 

Испытать мир на прочность? Каждым своим словом, каждым действием и шагом ты уже делаешь это. Потому что у каждого из нас — свой мир со своей правдой. Это хрупкая игрушка в не- осторожных руках. И зачастую она ломается. Сначала незамет- ными тонкими трещинами первого разочарования, потом выпав- шими осколками горьких потерь. Но замереть, чтобы сохранить кажущийся таким уютным и родным мир мы не можем. Просто потому что каждое утро вместо нас просыпается кто-то другой. И мы идем дальше, привыкая раз за разом строить новый мир. Мы уходим, так и не успев стать его частью, сделать его тем са- мым нужным и желанным. Так проходит жизнь. И смерть стира- ет все наши неудачные зарисовки безразличным взмахом то ли косы, то ли ресниц. Но все же существует мир, неподвластный ни неловким рукам, ни смерти. Тот, который носит в себе каждый. Тот, который навсегда стал моим.

 

 

Любить безупречно

 

Можно любить безупречно. Можно, заглянув в зеркало, ска- зать: «я это ты». Потому что любить себя — проще всего.

А еще зеркало можно разбить. И, стерев с руки кровь, улыб- нуться. Что там дальше? Новая любовь? Новая жизнь? Только, став всего лишь силуэтом себя, уже невозможно упасть в объятия. А ты теперь силуэт для себя самого.

А можно отчаянно вглядываться в мир, ища в нем отголоски былой красоты. Только перед тобой — самая обычная земля. Пло- ская вещь, покрывающаяся пылью. И истина бытия беспощаднее наших грехов, потому что она — есть. И обмануть себя нельзя. Но даже сломанная ветка в этой пыли чувствует в себе дерево.

И мы с легкостью погружаемся в грусть, хороня свой послед- ний шанс, верящие в дальнейшие пути и уже даже в присущей моменту скорби обдумывающие привычные дела. Потому что расставание заметней, чем единение душ, потому что в подроб- ностях боли забывается счастье.

Но Боже, Боже, Боже мой, как же это бессмысленно и бездар- но. Да, привычно, принято, да, легче, но… как же это… пусто. И кричишь в пустоту: «остановись, оглянись, как ты можешь не видеть, не понимать».

А потом закуриваешь и молча смотришь вслед, прощая. По- тому что можно просто — любить. Даже тогда, когда понимаешь, что тебя самого не было.

 

 

Танец паЛьцев

 

Я танцую кончиками пальцев на твоей мягкой коже. Я смо- трю, как точка соприкосновения становится эпицентром нежно- сти в тонкой натянувшейся плоскости, где рождается свет.

Но это не любовь, это мистерия полумрака зажженных све- чей и шелка белья, это ритуал двух бокалов красного и мучи- тельно сладкого дыма сандала. Это мы, наощупь открывающие друг в друге новые грани чувственности. Это ночь, растворяю- щая в себе стыдливость и строгость дня, это ночь, в которую я воз- вращаюсь, чтобы снова пропадать в ней вместе с тобой.

Это еще не любовь, живущая в нас, это улыбка обветренных го- родом губ, пахнущих шоколадом и сигаретами, это причудливая маскарадная маска на твоем лице, сотканная из перьев густых те- ней, украшенная блестками отсветов огня, это острый, раскаленный взгляд из под нее. Это изысканность поцелуя, выбивающая душу за грани ее привычной тишины, это игра для двоих, лишенная правил.

Я танцую кончиками пальцев на твоей коже… Это уже не лю- бовь, живущая в нас. Это больше нас. Это больше, чем любовь.

 

 

ДожДь

 

Дождь. Кто-то идет по улице. А в окнах зажигается свет, люди стряхивают с себя остатки снов, включают воду, греют чайники, что-то делают, о чем-то думают, во что-то верят, слушают ново- сти по радио и ТВ, звонят друг другу, смеются и плачут. А кто-то идет по предрассветной улице сквозь дождь.

В мир врывается день, оглушая потерявшиеся души новым глотком суеты. Гудят машины, открываются и закрываются две- ри домов и магазинов, люди бегут и не успевают. А кто-то идет по улице, насмешливо и грустно глядя сквозь дождь.

Мир укрывает вечер, люди отдыхают после буднего дня, в клубах гремит музыка, в окнах домов мелькают отблески вклю- ченных экранов и мониторов, люди выходят на вечерний проме- над. А кто-то идет по улице сквозь дождь, кутаясь в черный плащ.

Ночь. Люди спят, любят друг друга, летят сквозь неоновые огни в дрожащем тумане динамиков, люди готовы к новому дню, люди верят и мечтают, люди живут и умирают, люди…

А кто-то идет по улице. Улыбаясь сквозь дождь чему-то неви- димому нам. Пряча под плащ и смешную ткань реальности кры- лья. И небо падает вслед его легким шагам, и время бежит возле его ноги, виляя хвостом, и девочка жизнь, девочка смерть задум- чиво смотрит ему вслед. И свет вместе с каплями дождя стека- ет по его рукам. Кто-то всегда один идет сквозь дождь. Он усмех- нется, закурит и поднимет свои лица к луне. И сделает еще один шаг. И останется дождь, пустая улица и свет в окнах. Останется цвет и запах, вкус и осязание, и будет новый день, и люди будут просыпаться, доверчиво открывая глаза навстречу своим жизням, и будут выходить из домов, ругая плохую погоду и прячась от до- ждя под зонтами и капюшонами, и вновь куда-то спеша, разби- вая тысячей ног стекла луж и надежд. Они, может быть, не заме- тят в этой воде странного блика неотраженного света…

Любовь К тебе

 

Мне нравится любовь к тебе — с печалью и увядшими цве- тами, которые я часто не дарил. Любовь, которая все больше на- поминает битву неизвестно кого непонятно c чем. Мне нравится писать об этом вновь и вновь. О твоих руках, дрожащих от моей усталости, о твоих глазах, наполненных страхом к этому миру и глубокой, подобной океану, нежностью. Зачем?

Мне нравится неловкость этих фраз, этих встреч, смешанная с тяжелым непониманием самых простых слов. Мне нравится го- речь разлук, щемящая и мудрая, обнажающая сердце и толкаю- щая из груди новый вдох. Мне нравится входить в свой дом од- ному, точно зная, что никто не ждет меня за дверью. Мне так лег- че, потому что нечего больше терять. Мне нравится грустить по ночам, задумчиво глядя на телефон и зная, что я скажу тебе, если вспомню твой номер:

Нравится ли тебе моя любовь, неотделимая от боли и печа- ли, когда я отхожу во тьму, пряча в ней медленно тлеющие глаза? Нравятся ли тебе дни мои, пока я дышу и только тебя хочу цело- вать? Нравится ли тебе эта смешная грусть, отражающаяся в пу- стом небе?

 

Любовь моя, танцуй, пока юна, Танцуй, любовь, пока ты не одна, Под музыку небесной тишины, Расплескивая  боль моей души.

 

МуДрец

 

Он часто молчит о том, чего я не могу понять, мой юный му- дрец. Я знаю точно, он хранит ответы на все вопросы, но он мол- чит. И лишь любовь все еще нужна ему, отрекшемуся, и потому я с ним. Мне сложно быть рядом, и с каждым днем становится все труднее. Он знает это, но молча смотрит вверх — туда, где летят тысячи птиц со всего лишь одной жизнью. Он что-то ищет там,

наверху, среди птиц, а ночью я иногда слышу его плач, когда он думает, что я сплю.

Нам хорошо, когда мы одни, но есть что-то, чего я не люблю. Может быть, это смутное осознание того, что вместе с птицами он сам уходит все дальше и дальше. Он сжимает виски, стира- ет с лица огонь. И глядя в эти минуты в его глаза, которые он не- ловко пытается спрятать от меня, я нахожу тоску, которой нет ни конца, ни начала.

 

 

Ты быЛа ребенКом

 

Когда-то ты была ребенком. Каждый новый день в твоей жиз- ни был Событием, самые простые вещи ты, смеясь, превращала в удивительную игру, а за каждой дверью пряталась сказка. Ты умела мечтать и любила танцевать под дождем.

Потом ты стала взрослее, ты открыла двери в сказку и нашла там красоту. Переступая порог, ты встретила свою первую боль. Ты научилась грустно улыбаться и забывать свои сны. Ты впер- вые узнала, что слезы соленые как море. Ты увидела Море.

Время шло, и однажды ты взяла его за руку, еще не зная, что настала твоя пора любить. Он научил тебя кричать в по- душку от безысходности и счастья, он научил тебя тому, что оставаться одной страшно, и тому, как пахнет сирень после до- ждя. Ему первому ты рассказала о том, как красивы далекие звезды.

А потом ты сквозь крик, сквозь окрашенную красным боль встретила Жизнь, и с ответным ее криком изменилась навсегда. Ты взяла ее на руки и заглянула в глаза Бога. Устало улыбаясь, ты смотрела, как растет твой ребенок. Как каждый новый день его становится Событием, как самые простые вещи он превращает в удивительную игру.

Но даже сейчас, когда время легло на плечи шлейфом устало- сти, прошлых радостей и обид, когда позади тебя море, а впере- ди — Небо, сейчас, глядя тебе в глаза, я точно знаю одно — ты все так же любишь танцевать под дождем…

АнгеЛ

 

Ты стоишь на сонной утренней улице, и случайные снежин- ки блестят в твоих волосах, играя с легким ветром и мягким све- том еще не погасших фонарей. А твои глаза… Ты знаешь, иногда мне чудится, что они светятся. Почти незаметно, неощутимо, и, кажется, что если заглянуть в них пристальней, то можно увидеть небо. Не это серое, съеденное стенами домов, а настоящее, бес- крайнее, то, о котором пишут поэты, и ради которого поют пти- цы. И я подхожу к тебе…

— Я хочу тебя поцеловать. Я не умею целовать ангелов, но можно я поцелую тебя в нимб? В этот ореол нежности и любви, просвечивающий сквозь твою кожу. Можно?

 

Ты смеешься. Знаешь, я безумно люблю, когда ты смеешься. Вот так, роняя вокруг себя солнечных зайчиков счастья, заставляя невыносимо сиять это хмурое, в общем-то, утро. В такие моменты мне чудится, что ты не стоишь на земле, а паришь над нею, в сан- тиметре от начинающего таять снега…

— Я хочу поцеловать тебя в крылья. Нет, правда, они есть на самом деле. Я сам видел, как они растут, пробиваясь сквозь об- наженные лопатки. Помнишь? Тогда, когда я впервые поцеловал тебя… Я смотрел, как они набирают силу, как осторожно пробу- ют на прочность воздух. Помнишь? Тогда тоже шел снег, и мы танцевали под ним…

Ты обнимаешь меня. И я молчу, впервые я боюсь говорить. Боюсь спугнуть это хрупкое чудо, дрожащее между нами, еще не- окрепшее, но уже такое бесконечно важное для меня.

 

 

ТоЛчоК

 

Толчок. И мир сужается в объеме зрачков до точки. Теперь ты знаешь, сколько ангелов танцует на острие иглы, ты видишь их.

Толчок. И ты упираешься дрожащими плечами в холодную сте- ну, влажную то ли от слез, то ли от крови тех, кто был тут до тебя.

Толчок. Капли дождя замирают, и время слепыми глазами заглядывает в твое лицо. Дыши. Все остальное, несвершенное, еще будет, а сейчас — дыши. В мире, суженном до точки, темно и душно. Ты с тоской смотришь на бескрайнюю снежную степь внутри тебя, ту, которую ты неминуемо утратишь. Ты в послед- ний раз касаешься острых звезд над ней и закрываешь глаза, по- тому что держать их открытыми уже бесполезно.

Толчок. Ты слушаешь, как кровь медленным тягучим пото- ком тянется по твоим венам. Дыши. Живи. Все несбывшееся ждет тебя там, за чертой этой темноты, которая ласково обнимает тебя, нежно складывая крылья.

Толчок. Хочется спать, спать и видеть во сне огромное небо, извилистые линии дорог под ним, тысячи лиц, смутно склады- вающихся в одно лицо, так знакомое тебе. Видеть и знать, что ты был там, ты был всем этим, ты — был.

Толчок. Воздух похож на вату… Толчок. Хочется спать… Тол- чок. Тише… Толчок… Тишина.

 

 

земЛя ухоДит из-поД ног

 

Земля уходит из-под ног? Так расправь крылья и лети. Воспа- ленное сознание порождает кошмары? Так грей озябшие руки на этом огне. Смысл жизни исчерпал себя и дорог больше нет? Так ступай по бездорожью, где воздух так тонок. И, как бы трудно ни было, смейся над этой жизнью, потому что жизнь смешна. Потому что невозможного нет, потому что все пути открыты, потому что вода течет с небес, а в чистых руках — власть творить чудеса. По- тому что когда в твоей улыбке появляется уверенность, ветра ста- новятся покорны движению руки, и горы отступают перед тобой.

Мы в силах все изменить и все решить, вернуть навсегда поте- рянное или обрести что-то новое, найти счастье или осознать му- дрость, перекроить землю или объять небо… Потому что все это уже в тебе, и нужно так мало — просто перешагнуть грань той уютной маленькой реальности, к которой тебя приучили, к кото- рой ты привык, в которой тебе так нравится жить, где есть боль

и отчаянье, разлука и смерть, придуманные тобой самим. И сделав этот шаг, ты уже никогда не захочешь останавливаться.

 

 

Я верю в Любовь

 

Я верю в любовь, но не ту пафосно-возвышенную, идеализиро- ванную поэтами, а земную, по старой всем известной клятве: в горе и в радости. Не в ту восторженно-воздыхательную, с показным уми- ранием за любимого и недалекого бросания к его\ее ногам мира, полцарства и хромой кобылы в довесок, а в ту, где трудности в невы- мытой посуде и не опущенном стульчаке, где каждый новый день, уступая, понимая, оправдывая, ты вновь и вновь доказываешь, что любишь — самому себе, где вся эта ерунда — есть, и где решают ее вместе, рука об руку. И вот в ту любовь, которая не подыхает в кор- чах под закалкой бытовухи, я верую. Потому что именно ради нее совершаются подвиги, ради нее сражаются и в ее честь становятся героями, потому что она сама — подвиг. Потому что любить чело- века, со всеми его плюсами и минусами, намного сложнее, чем аго- низировать на образ, сотканный из посредственных книг и песен, любимых в юношестве. И только такая любовь учит нас прощать, заботиться, защищать, бороться и настолько чутко и остро чувство- вать близкого человека, что любые мысли, любые чувства его — твои. И боль, и счастье. И тогда неважно — чистите ли вы вместе картошку или ищете край земли, все становится одинаково важно, мелочь или деяние, достойное легенд. Вот так сказка и жизнь спле- таются нежными любовниками, и душа, рожденная в этом союзе, обретает гармонию, в назидание становясь примером тем, кто так хотел быть любимым в то время, когда нужно было учиться любить.

 

 

Черно-беЛая гамма

 

Черно-белая гамма. Росчерк черных крыльев на фоне осле- пительно-белого неба. Так, самыми кончиками пальцев, осторож- но, как высшей святыни, касаешься чьих-то губ, так смотришь

на восходящие солнце, просыпаясь в чужих равнодушных объ- ятиях, так стираешь рукой поцелуй с губ, так целуешь изнутри то, что еще осталось от твоей собственной души. И, смеясь, смо- тришь в глаза скалящейся вечности. И все сильнее сжимаешь в кулак ослепительный свет. И срываешься в новую скорость, раз- бивая собой стекло бытия. А потом опустишься на колени возле забытых красок и заплачешь…