Покаяние, слезы и плач радостотворный

Говоря обо всех аскетических деланиях, мы ведем речь лишь об их человеческой части - о наших собственных усилиях, но при этом мы никогда не забываем, что усилия эти могут что-то значить лишь при Божественном вспоможении. И трезвимся, и смерть помним, и скорби переносим, и молимся мы не сами собою, но с помощью Божественной благодати. Без нее все усилия пропадут даром, хотя верно и. обратное, что и без усилий наших практически никогда не подается благодать.
Это правило относится и к такому важнейшему делу, как покаяние. Оно первое для христианина, ибо составляет главную идею и самый смысл нашего обращения, оно же и среднее и последнее - как свидетельствуют о покаянии святые аскеты. Только предмет и характер покаяния со временем меняются.
Начинаем мы с покаяния в таких делах, которые явно обличают совесть и вопиют к Небесам. Их не нужно напоминать обратившемуся, для него, как правило, они понятны сами собою. В первую очередь, обратившемуся становится ясно, что доселе он жил безбожно, хотя, может быть, "признавал Бога в душе", что по сути мало чем лучше прямого безбожия. Затем и другие грехи, тревожившие совесть, начинают вспоминаться и будить покаянные чувства.
Итак, первое - это покаяние в греховных делах. Дела такие, впрочем, христианин творит не всю жизнь. После обращения хотя бы самые грубые страсти и беззаконные привычки он должен бросить сразу же, что обычно и бывает. (Возвращение же к таким порокам, если оно случается, означает, как правило, и конец христианской жизни.) Но память о прежних преступлениях против Бога и совести не должна исчезать совсем. Бывают такие грехи, о которых стоит помнить до самой смерти, лишь бы такое воспоминание было всегда растворено надеждою прощения. Пример в этом нам показывают первоверховные апостолы Петр и Павел, до самой кончины не забывшие: первый - своего отречения, а второй - своей вражды к христианам до обращения. Подобно тому и преподобный Моисей Мурин, бывший когда-то разбойником, до самой смерти не забывал своего греха, ради прощения которого добровольно принял мученическую смерть. И преподобная Мария Египетская после достижения самых вершин святости не забыла своей молодости и до самой кончины почитала себя скверной блудницею. Таких примеров в житиях святых немало.
После первой исповеди и покаяния в своих злодействах приходит и сокрушение в постоянных поблажках своим страстям, в том, что именуют "мелкими" повседневными грехами. Если первое покаяние не требует учителей, ибо совесть обличает суровее палача, то для постоянного пребывания в покаянии требуется постоянное наставление и самонаставление; нужна регулярная внимательная исповедь. Без нее христианин сначала уживается со своими страстями, мирится с ними, а затем начинает любить их, отвращаясь от Бога.
Чтобы этого не случилось, нужно хорошенько усвоить, а затем почаще приводить себе на память, что евангельские заповеди Господа Иисуса Христа не сводимы только к десяти Моисеевым запретам. Строго и буквально выполненное Десятословие - это та самая праведность книжников и фарисеев, которая никогда не введет человека в Царство Небесное. Христос дал нам переосмысленное Десятословие, и только в таком расширенном и духовном виде оно становится руководством для тех, кто отличает христианство от иудейства. Так, например, запрещено убивать, но Христос повелел не гневаться всуе, то есть бороться со страстью гнева. Запрещено блудить, а Христос заповедует бороться с самыми пожеланиями блудными. Запрещено воровать чужое, а Христос обещал осудить простое немилосердие, если кто не хочет поделиться своим. И так далее.
Одним словом, жизнь по Евангелию - это не только очищение рук от грязных дел, но и очищение сердца от грязных чувств, ума - от грязных мыслей, а воли - от нечистых желаний. Если мы только на запрещенные дела станем обращать внимание, то это будет означать возврат из Церкви в синагогу, от духа к плоти, от Христа к законникам и фарисеям.
Вот нам на будущее непрестанный источник слез духовных и покаяния: неисправленная душа во всех трех ее силах, постоянная нечистота нашего сердца не только в греховных, но даже и в добрых с виду проявлениях. Кроме того, готовясь к исповеди, следует вспоминать не только о том, что сделали дурного, но и о том, чего не сделали доброго, хотя имели к тому силы и возможность. Разделяя овец от козлищ на Суде Своем, Христос обвиняет последних не в их преступлениях, а в их преступном бездействии. Этого нельзя забывать.
Итак, следует почаще просыпаться и приходить в чувство. Одно для этого хорошее средство: регулярное чтение Слова Божия и святых Отцов.
Если же мы это хорошее средство не применяем, остаемся к своей душе невнимательными, кажемся себе вполне хорошими, сравниваем себя с какими-нибудь явными грешниками, то Господь зачастую применяет к нам и более суровое средство, чтобы мы познали свою немощь. Так, Он попускает нам какие-то крупные греховные падения за нашу самонадеянность и безпечность. Приходится оплакивать уже не саму страсть, а порожденное ею злодейство. И мы возвращаемся обратно к точке своего обращения, только уже с большими духовными потерями.
Таковы первые две ступени богозаповеданного плача и покаяния. Это делание духовное, оживляемое Божественной благодатью. Следует помнить отеческое выражение: не плач приходит от слез, а слезы от плача. Здесь плач - это наше собственное сердечное сокрушение, плод душевных усилий, а слезы - благодатный дар утешения за него. Сокрушение необходимо, и мы должны над ним работать, благодать же подается в ответ на наши усилия.
Впрочем, во время обращения или после него случается, что благодатные слезы опережают собственное сокрушение о грехах, чтобы дать человеку лучше прочувствовать свою греховность и тем самым понудить его к покаянию.
Третья, может быть более высокая ступень духовного плача, которую мы обычно мало знаем по себе, но встречаем в писаниях святых аскетов. Это плач Адамов о своей падшей природе, о разобщенности с Богом, о неспособности восходить к предметам духовным. Пребывание в таком плаче предполагает достаточный духовный уровень, некоторое опытное познание благодати, познание и промыслительного лишения ее. Пребывание в таком плаче невозможно для страстных, во всяком случае, в период возмущения страстями. Впрочем, и здесь не станем переходить свою меру и меру читателя. Кто узнал по себе, о чем идет речь, тот имеет более совершенных святых наставников и уже не нуждается в нашем совете. Кто не узнал, пусть почитает, например, аскетическую лирику святителя Григория Богослова или святителя Игнатия Брянчанинова.
Надлежит теперь сказать немного о слезах не духовных, а душевных, более частых и легких, более естественных, но менее ценных пред Богом. Без них, впрочем, жизнь не прожить, и в большинстве случаев они скорее добры, нежели дурны.
Если слезы духовные, о которых шла речь, это признак живого духа, то эти слезы свидетельствуют о том, что в человеке живо его сердце. В первую очередь это слезы страдания (в которых ничего доброго еще нет), затем это слезы радости и, так назовем их, слезы умиления. (Хотя у Отцов под умилением чаще понимается плач Адамов, о котором мы только что сказали, но просто трудно подобрать более подходящее именование.) Они посещают человека в часы воспоминания каких-то добрых духовных переживаний, в часы чтения умилительных страниц, показывающих примеры горячей веры и любви к Богу, показывающих преимущества благ Небесных; так плачут о горе близких к сердцу людей, о горе всей своей страны. Такие слезы вызываются и внешними впечатлениями: умилительною церковною службою (редко здесь бывают настоящие слезы духовные, чаще - душевные), хорошею, высокою музыкою, чьим-то проникновенным словом...
Повторим, что цена этим слезам не столь велика - да и кто, плача, тут же подсчитывает эту цену! - и все же они заповеданы нам Апостолом, повелевшим плакать с плачущими (Рим. 12, 15).
Да что говорить! Живя в такой стране, в такое время, постоянно встречая скорбь соотечественников, - как же не плакать! Только камни не плачут. Камни же суть сердца, одурманенные пропогандою красивой жизни. Они свой плач откладывают до времен вечных, конца не имущих.
Нам не довелось встретить наставников покаяния, молитвы и плача духовного. Но в наставниках плача душевного о погибающих собратиях недостатка не ощущалось никогда. Особенно отличились в таком "наставничестве" твои ровесники, отпадавшие от веры, привыкавшие к тяжким грехам. И поверь, что новый такой наставник в твоем лице уже не нужен...
Плач - делание всем доступное, и в некотором смысле последнее, что нам остается. Если мы не успели в духовной жизни сделать ничего, но только проливали слезы о своих грехах и о чужих страданиях, - то надежда спасения нас не покинет. Если мы на суд Христов принесем только собственные слезы, если с ними встретим последний час и не потеряем надежды на Господа - действенны будут за нас молитвы Церкви, веруем мы, что спасемся. Известно святоотеческое выражение, что не будем мы осуждены за то, что не достигли высокой жизни, не творили чудес, не воскрешали мертвых, но мы непременно будем осуждены, если не плакали о грехах своих, хотя бы и сотворили дела добрые.
Плач рабов Христовых спасает не только их самих, он созидает и саму Церковь, приводит к ней и прилагает людей далеких, но страждущих и ищущих спасения. Плач этот удерживает карающий меч, занесенный над главами упорных грешников, а потому он не есть только наше личное дело.
Плач именуется радостотворным, потому что он приносит дивные утешения, впрочем, не сам по себе, но такие утешения подает Господь всем сокрушенным сердцам. Нужно только закрепить это делание благодушным терпением скорбей. Терпеть все неприятное, что подается нам за грехи, терпеть с плачем, но без ропота, принимать наказание, как заслуженное и милостивое, - все это путь ко спасению, к духовной мудрости, начало которой полагает страх Божий, а продолжает покаяние и плач.