2020-09-24
62
Книги Иова и Екклесиаста
Каждому довелось испытать страдания и, пока он жив, доведётся ещё не раз. От сломанного ногтя до сломанных костей, от атеросклероза до рака и отказа органов, от излечимых состояний до безнадёжных. Рак забрал моего отца восемнадцать лет назад, в ещё вполне цветущем шестидесятипятилетнем возрасте. Тем летом мы ездили на рыбалку и выглядел он хорошо. Но через полтора месяца отец оказался в больнице на своём смертном одре, метастазы пронизали всё его тело, невозможно представить, как плох он стал. Ещё через полтора месяца мучительных болей доктор сказал, что не хочет увеличивать дозировку морфина, чтобы избежать «зависимости» (иногда поражаешься, о чём думают люди), ещё через полтора месяца папы не стало.
А сейчас, много лет спустя, я пишу черновик этой главы в аэропорту, возвращаясь с памятных мероприятий в честь моего друга и коллеги Билла Петерсена, лекцию о котором я читал в Пенсильванском Университете. Он был потрясающим лингвистом и историком Древнего христианства. Рак унёс его на пике карьеры, в возрасте 59-ти лет. Такое может произойти в любое время с каждым из нас. Даже заурядный грипп может уложить нас в постель и заставить себя чувствовать так, словно мир идёт к своему концу, и нам хочется поскорее сдохнуть или мы думаем, что уже помираем.
На самом деле, от гриппа действительно многие умирают. Самая страшная эпидемия гриппа или инфлюэнцы случилась в Америке в 1918 году и, хотя Первая Мировая война затмила его по своей значимости, он унёс гораздо больше солдатских жизней, не говоря уже о мирном населении. Тот грипп убил больше американцев, чем все войны ХХ века вместе взятые. Сначала он появился на военной базе Форт Райли в марте 1918. Доктора приняли его за новый штамм пневмонии, а потом он словно бы сошёл на нет. Но грипп вернулся и яростно обрушился и на военных, и на гражданских. Он пришёл с фронтов Европы, где солдаты разных армий перезаражали друг друга, а потом притащили заразу каждый на свою родину. Произошла мировая эпидемия апокалиптического масштаба.
Симптомы были доселе невиданные. В первую очередь поражались молодые и здоровые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет, а совсем юные или совсем старые, а также и совсем ослабленные заболевали гораздо реже. Симптомы проявлялись внезапно и прогрессировали за считанные часы. Лёгкие заполняла жидкость, затрудняющая дыхание, температура резко поднималась до такой степени, что начинали выпадать волосы, люди синели или вовсе чернели, и смерть наступала от удушья, когда скопившаяся лёгочная жидкость совсем не позволяла дышать. Весь ход болезни мог занять полсуток. Ещё за завтраком вы видели человека вполне здоровым, а к ужину он мог уже умереть. Общее число заразившихся было беспрецедентным.
К сентябрю 1918 в Соединенных Штатах умерло двенадцать тысяч человек, и это было только начало. Некоторые армейские подразделения теряли до восьмидесяти процентов личного состава. Президент Вудро Вильсон принимал непростые решения о посылке войск, поскольку знал, что вирус может убить большинство солдат ещё на корабле, прежде чем они достигнут театра военных действий. А на их родине в больших городах вроде Нью-Йорка и Филадельфии становилось всё хуже: к октябрю 1918 смертность в Нью-Йорке достигла более восьмисот человек в день, в Филадельфии за месяц умерло одиннадцать тысяч. Не хватало гробов, каждый приходилось использовать по многу раз.
Несмотря на лихорадочные усилия, учёным медикам никак не удавалось получить вакцину (они вообще сначала были уверены, что болезнь имеет бактериальное, а не вирусное происхождение). В конце концов непонятным образом эпидемия прекратилась сама по себе. Но не раньше, чем успела перезаражать большинство людей. За десять месяцев вирус убил 550 тысяч человек в Америке и ещё 30 миллионов во всём остальном мире.
Можно ли как-то объяснить подобную катастрофу? Существует ли ответ на неё в Библии? Многие пытались искать. Может, Бог за что-то наказывает этот мир? Некоторые так и думали, и молились об отмене наказания. Или это одни люди заставили страдать других? Ходили слухи, что эпидемию устроили немцы, задействовав сверхсекретное химическое оружие. Несло ли это страдание искупительный характер? Часть людей усматривала в нём призыв к покаянию перед Армагеддоном, которым грозил закончится европейский конфликт.
А может, это было что-то ещё. Возможно, произошедшее вообще не имеет отношения к божьему промыслу, обращённому на защиту своего народа или против его врагов. Ведь в человеческой истории было множество таких прецедентов. Так называемая Юстинианова чума в VI столетии была гораздо хуже инфлюэнцы, разразившейся в 1918 году. Она уничтожила до сорока процентов жителей Константинополя, столицы Византийской империи, и чуть ли не четверть всего населения восточного Средиземноморья. А ещё была печально известная Чёрная Смерть — бубонная чума середины XIV века, истребившая треть всего европейского населения.
Мы прекрасно знаем, что мы не исключение. Несмотря на успехи медицины, СПИД по-прежнему является кошмаром для миллионов людей. Цифры, предоставленные международной благотворительной организацией по ВИЧ и СПИДу «Аверт», базирующейся в Великобритании, ошеломляют. С 1981 года во всём мире от СПИДа умерло более 25 миллионов человек. В 2006 около 40 миллионов человек являлись носителями СПИДа и ВИЧ (почти половина из них женщины). В тот год от болезни умерло три миллиона человек, более четырёх миллионов было инфицировано. Даже сейчас, несмотря на всю систему предохранений, каждый день в мире ВИЧ заражается около шести тысяч молодых людей в возрасте до 25 лет. К настоящему времени в Африке СПИД оставил сиротами двенадцать миллионов детей. В одной Южной Африке от вируса каждый день умирает более чем по тысяче человек.
Винить в этой эпидемии гомосексуализм и промискуитет не то чтобы неполиткорректно, а просто неконструктивно и неточно по сути. Если не предохраняться, то болезнь продолжит своё распространение, но главный вопрос — откуда она вообще взялась? Разве те, кто из-за СПИДа теперь терзается душевными и физическими муками, грешны и заслуживают наказания больше остальных? Разве это Бог наказывает их детей сиротством? Честно говоря, я не вижу, какое из ранее рассмотренных библейских объяснений подошло бы к СПИДу, к инфлюэнце 1918-го или бубонной чуме 1330-го года. Невыносимые боль и страдание здесь явно создаёт не Бог и не другие люди, и нет ничего искупительного в страданиях маленьких детей, не по своей вине столкнувшихся со СПИДом и будущее которых — сплошной кошмар и мучения. Может быть есть какие-то другие объяснения страданиям, охватившим весь мир?
Оказывается, есть, в том числе и в Библии. Самая известная история борьбы человека с его страданием рассказана в Книге Иова.
Книга Иова: краткий обзор
Большинство людей, читающих сейчас эту книгу, даже не догадывается, что она написана минимум двумя разными людьми, которые имеют разные, подчас противоположные взгляды на проблему причины человеческих страданий. Важно отметить, что начало и конец книги — написанный прозой рассказ о праведном страдании Иова, чьё терпение вынесло все напасти и было вознаграждено Богом — не соответствуют составляющим её основное содержание поэтическим диалогам, в которых Иов не терпелив, а дерзок, и Бог не вознаграждает его за терпение, а ломает и силой приводит к покорности. Это два разных взгляда на страдание, и чтобы понять книгу в целом, нам придётся понять и оба предложенных в ней посыла по отдельности.[46]
То, что она представляет собою сейчас, с прозаическим повествованием и поэтическими диалогами, объединёнными в одну общую историю, вкратце выглядит следующим образом: вначале идёт описание Иова — человека состоятельного и богобоязненного, самого богатого на Востоке. Затем действо перемещается на небеса, где Бог говорит с «сатаной» (еврейское слово в оригинале означает «противник») и препоручает Иова ему. Сатана утверждает, будто Иов богобоязнен лишь потому, что Бог сполна награждает его за благочестие. Бог позволяет сатане отнять у Иова всё, что тот имел: имущество, слуг и детей, а со второго захода ещё и здоровье. Иов отказывается проклясть Бога за случившееся. К нему приходят трое друзей, чтобы утешить его, но без особого успеха. В течение бесед они убеждают его, что он страдает за свои грехи (т. е. исповедуют «классический» взгляд на страдание, согласно которому грешники получают по заслугам). Иов настаивает на своей невиновности и молит Бога позволить ему предстать пред ним на суд. После всех диалогов между друзьями, которые занимают основной объём книги, Бог наконец предстаёт пред Иовом и ошеломляет его своим величием, насильно вынуждая того согласиться, что он, Бог, не должен ничего объяснять Иову, простому смертному. Иов раскаивается в своём желании апеллировать к Богу. В эпилоге, где поэтика меняется обратно на прозу, Бог одобряет Иова за его праведное поведение и проклинает его друзей за их слова. Он возвращает Иову его прежние богатства и даёт ещё большие, награждает новым выводком детей, Иов доживает свою жизнь в достатке и благоденствии, и умирает в преклонном возрасте.
Некоторые основные нестыковки между прозаической частью (начало и конец, всего менее трёх глав) и поэтическими диалогами (почти сорок глав) очевидны даже по этому краткому пересказу. Два источника, соединённых в один текст, давший конечный продукт, написаны в разных жанрах: народная сказка в прозе и поэтический ряд диалогов. Оба источника отличаются по стилю написания. Более тщательный анализ показывает, что божественное существо по-разному называется в прозе (где используется имя Яхве) и в поэзии (где божество именуется Эль, Элоах и Шаддай). Ещё удивительнее, что сам Иов по-разному описывается в обеих частях: в прозе он терпеливый страдалец, в поэзии держится вызывающе и вовсе не терпеливо. Соответственно, в прозе он удостаивается похвалы, а в поэзии выговора. Более того, сказка в прозе показывает, что Бог относится к людям в соответствии с их добродетелями, а вся поэтическая часть говорит, что он не только так не делает, но и не обязан так делать. Наконец, и для нас наиболее важно, обе части по-разному смотрят на причину страданий: в прозаическом повествовании страдание является испытанием веры, а в поэтическом причина остаётся необъяснимой и непостижимой загадкой.
Таким образом для адекватного восприятия книги Иова нам следует изучить обе заявленные части по отдельности и более подробно рассмотреть их объяснения страданий невинных людей.
Народная сказка: страдание Иова как тест на веру
Действие прозаической сказки происходит то на земле, то на небе. Она начинается с того, что рассказчик указывает, где жил Иов — в земле Уц. Обычно считается, что это в Идумее (страна Эдом), юго-восточнее Израиля. Иными словами, Иов не был израильтянином. Принадлежа к «учительным» книгам Ветхого Завета, эта книга акцентируется не на тонкостях иудейских традиций, а на осмыслении окружающего людей мира. Так или иначе, об Иове говорится, что он «был непорочен и праведен, жил в страхе перед Богом и сторонился зла» (Иов 1:1). Мы уже видели в других учительных книгах (например, книге Притч), что богатство и процветание даруется тем, кто праведен пред Богом; здесь эта мысль подтверждается. Об Иове далее говорится, что он был неимоверно богат — имел семь тысяч овец, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов, пятьсот ослиц и множество слуг. Его благочестие видно по его ежедневным жертвоприношениям: каждое утро он совершал всесожжение за всех своих детей, семерых сыновей и троих дочерей, на случай если те вдруг чем-то согрешили.
Далее рассказчик переходит к небесной сцене, где небожители (буквально «сыны Божии») являются пред Господом, и «сатана» посреди них. Важно понимать, что сатана здесь не падший ангел, воплощение мирового зла и враг Божий, которого некогда вышвырнули с неба на землю. Здесь он описывается как один из членов небесного совета, группы небожителей, регулярно отчитывающихся перед Богом и, по всей видимости, исполняющих на земле божественные повеления. Лишь на более позднем этапе развития иудейской религии «сатана» становится «диаволом», смертельным врагом Божиим — об этом мы поговорим в следующей, седьмой главе. Слово «сатана» в книге Иова является не столько именем, сколько характеристикой должности: буквально оно переводится как «противник» (или «обвинитель»). Но он не противник Бога, он член подотчетного Богу совета небожителей. Он противник в том смысле, что играет роль «адвоката дьявола», как бы бросая вызов общепринятому мнению, чтобы попытаться обосновать противоположную точку зрения.
В данном случае предметом его вызова стал Иов. Господь расхваливает праведную жизнь Иова, и сатана решает поспорить: Иов праведен не просто так, а за то, что во всём имеет благополучие. Сатана заверяет Бога: если ты отнимешь у Иова всё, что у него есть, то Иов «проклянет Тебя прямо в лицо» (Иов 1:11). Бог думает иначе и поэтому позволяет сатане лишить Иова всего, что у него есть. Другими словами, Иову предстоит пройти тест на праведность: его благочестие искренно или только основано на выгоде от сделки?
Сначала сатана разрушает хозяйство Иова. В одночасье волов и верблюдов угоняют, овец сжигает небесный огонь, всех слуг убивают и даже дети гибнут под рухнувшей кровлей дома. Реакция Иова? Как Бог и предсказывал, он не разразился проклятием за свои беды, а предался скорби:
Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! (Иов 1:20,21)
Рассказчик заверяет нас, что «во всем этом не согрешил Иов и не обвинил Бога в несправедливости к нему» (Иов 1:22). Может возникнуть вопрос, что же ещё несправедливого мог сделать Бог, если грабёж, уничтожение имущества и убийство не считать таковым. Но в этой истории, по крайней мере для Иова, сохранить праведность означает продолжить доверять Богу, что бы тот с ним ни выделывал.
Затем рассказчик возвращается к событиям на небе, к Богу и членам его совета. Сатана предстаёт пред Богом и снова слышит от него похвалы в адрес Иова. Сатана отвечает, что в поведении Иова нет ничего странного, поскольку лично ему не пришлось испытать физической боли. Но, говорит сатана, «протяни руку и порази его кости и плоть, и он проклянет Тебя прямо в лицо» (Иов 2:5). Бог позволяет сатане действовать дальше с условием, что он не дойдёт до убийства Иова (в частности, как можно предположить, потому что оценить реакцию покойника было бы сложно). «Сатана ушел от Господа и поразил Иова болезненными язвами с головы до пят. Тогда Иов взял черепок от глиняной посуды, чтобы скоблить себя им, и сел в пепел» (Иов 2:7,8). Жена призывает его произнести проклятие: «Ты все еще держишься за свою непорочность? Прокляни Бога и умри!» Но Иов отказывается: «Разве мы должны принимать от Бога только хорошее и не принимать плохого?» (Иов 2:10). И во всём этом Иов не согрешил против Бога.
К Иову приходят трое его друзей: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин. Они делают единственное, что могут сделать друзья в такой ситуации: они и плачут с ним, и скорбят с ним, и сидят рядом с ним, не говоря ни слова. Что нужно страдальцам, так это не советы, а присутствие сочувствующих людей.
А затем начинается поэтический диалог, в котором друзья повели себя уже не как друзья, менее того как утешители, но принялись утверждать, что Иов получил то, что заслужил. Я скажу об этих диалогах дальше, поскольку они принадлежат другому автору. Сказка же на этом заканчивается и возобновляется лишь в заключении книги, в конце сорок второй главы. Очевидно, что часть сказки была утрачена в процессе её объединения с поэтическим диалогом, потому что когда она возобновляется, то Бог говорит, что гневается на слова трёх друзей, в отличие от слов Иова. Это не очень хорошо соотносится с тем, что говорили все участники поэтического диалога, поскольку там именно трое друзей защищали Бога, а Иов его обвинял. Так что, по всей видимости, часть сказки была вырезана, когда добавились диалоги. Что там такого оскорбительного для Бога наговорили друзья мы никогда не узнаем.
Однако ясно, что тест пройден: Иов не проклял Бога и Бог вознаграждает его. Иову приказано принести жертву и сотворить молитву за его друзей, что тот и исполняет. Тогда Бог восстанавливает все потери Иова и даже даёт больше: четырнадцать тысяч овец, шесть тысяч верблюдов, тысячу пар волов и тысячу ослиц. И даёт ему семь других сыновей и трёх дочерей. Иов доживает свои дни в мире и процветании, окружённый детьми и внуками.
Общий взгляд этой сказки на проблему страдания вполне ясен: иногда страдают невиновные, чтобы стало понятно, насколько их вера и благочестие искренни и бескорыстны. Люди сохраняют свою веру только когда их дела идут хорошо или всегда, независимо от обстоятельств? Очевидно, что для данного автора неважно, насколько плохо обстоят дела, поклоняться Богу и славить его належит в любом случае.
Но подобный взгляд может вызвать серьёзные вопросы, их вызывает сам текст сказки. С одной стороны, многие читатели столетиями чувствовали, что не стоит примешивать Бога к страданиям Иова; в конце концов, их устроил сатана. Но более внимательное чтение показывает, что не всё так просто. Именно Бог поручает это дело сатане; сатана не смог бы сделать ничего без прямого Божьего повеления. Более того, пара отрывков указывают, что в конечном счёте ответственность лежит именно на Боге. После первой порции страданий, обрушившихся на Иова, Бог говорит сатане, что Иов «доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно» (Иов 2:3). То есть хотя Бог и действует по наущению сатаны, но ответственность за невинные страдания Иова лежит на нём самом. Бог сам говорит, что Иов страдает «безвинно». Это совпадает с финалом истории, когда испытания миновали и семья Иова приходит и утешает его «за все зло, которое Господь навел на него» (Иов 42:11).
Бог сам обрушил на голову Иова несчастье, боль, страдание и нищету. Нельзя винить в этом только «противника». И важно помнить, что Иов не только лишился всего имущества, но было истерзано его тело и варварски убиты десять детей. А за что? Так «безвинно» же, просто чтобы доказать сатане, что Иов не проклянёт Бога, даже если у него будут для этого все основания. Были у него такие основания? Мы помним, что он не сделал ничего, чтобы заслужить подобное обращение. Он действительно был безвинен, и Бог сам это признал. Бог поступил с ним так, чтобы выиграть пари у сатаны. Да, Бог действительно непостижим человеческому разуму. Любой, кто провернул бы с вами подобную штуку — уничтожил всё имущество, нанёс увечья и убил детей — подлежал бы самому суровому наказанию, на какое только способно правосудие. Но Бог выше любого правосудия и может творить что угодно, если ему хочется что-то доказать.
Другие тесты на веру в Библии
Идею, что страдания могут служить проверкой, позволяющей Богу судить о преданности его последователей, можно обнаружить и в других местах Библии. Есть несколько историй, которые иллюстрируют эту мысль ещё яснее и страшнее, вроде «жертвоприношения Исаака» из двадцать второй главы Бытия. Вкратце там дело было так: отцу всех иудеев Аврааму давно был обещан сын, от которого произойдёт великий и могучий народ. Но обетование не сбывалось до тех пор, пока он и его жена не достигли преклонного возраста. Авраам был уже зрелым и, очевидно, фертильным столетним мужиком, когда у него родился Исаак (Быт 21:1–7). Но затем, когда Исаак — исполнение обетования Божия, был ещё молодым человеком или даже ребёнком, Бог отдаёт Аврааму страшный приказ: взять своего единственного сына и принести ему, Богу, в жертву всесожжения. Бог, который обещал ему сына, теперь хочет погубить этого сына. Бог, который запрещает своему народу убийство, приказывает отцу иудеев принести в жертву своего сына.
Авраам берёт сына и отправляется в глухое место с парой слуг и ослом, навьюченным вязанкой дров для костра, на котором предполагается совершить всесожжение. Когда они приближаются к назначенному месту, Исаак начинает интересоваться, что, собственно, происходит: дрова он видит, огонь тоже, а где же жертвенное животное? Авраам отвечает, что «Бог усмотрит себе агнца для всесожжения» и оставляет сына в неведении относительно своих дальнейших планов. Но затем он хватает его, связывает, кладёт на дрова и готовится его зарезать. В последнее мгновение вмешивается Бог: он посылает ангела, который останавливает уже занесённый нож. Ангел говорит Аврааму: «не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (Быт 22:12). Авраам осматривается и видит барана, запутавшегося рогами в зарослях. Он хватает барана и приносит его в жертву всесожжения вместо Исаака (Быт 22:13–14).
Это была проверка, жутковатый тест на то, послушается ли Авраам Бога, даже если потребуется убить своего единственного сына, от которого Бог обещал произвести многочисленный народ. Смысл истории тот же, что и в случае и Иовом: самое главное в жизни — сохранять верность Богу. Эта верность важнее самой жизни. Что бы Бог ни приказал сделать, это должно быть выполнено, как бы оно ни противоречило его природе (всё-таки он Бог любви, разве не так?), как бы оно ни противоречило его закону (он же против убийства и человеческих жертв, не так ли?), как бы оно ни противоречило всем человеческим приличиям. Со времён Авраама многие убивали невинных, утверждая, что так им повелел Бог. Как мы поступаем с такими людьми? Обычно мы сажаем их в тюрьму, в психушку или казним. А как мы поступаем с Авраамом? Мы называем его верным и добрым слугой Божиим. Меня это часто удивляет.
Некоторым людям в Библии наказывается сохранять верность Богу до самой смерти. В Новом Завете, конечно, образцовой фигурой является сам Иисус, который в виду грядущей смерти молился Богу: «пронеси чашу сию мимо Меня» (Мк 14:36). То есть Иисус вовсе не хотел умирать. Но такова была воля Божия, и он проходит через все страсти (предательство, издевательства, бичевание) до самой смерти через распятие — всё потому, что делать так ему сказал Бог. Но конечный результат, как и в случае с Иовом и Авраамом, оказался хорошим; у этих историй счастливый конец. Иисуса это привело к его воскресению и вознесению на небеса. Как гласит один из до-евангельских источников, он
уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени. (Флп 2:7–9)
Последователи Иисуса должны следовать этому примеру, желая страдать, чтобы доказать свою непоколебимую преданность Богу. Так, как сказано христианам в Первом послании Петра:
Возлюбленные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения для вас странного, но как вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете… Итак, страждущие по воле Божией да предадут Ему, как верному Создателю, души свои, делая добро. (1Пет 4:12–13,19)
Страдание христиан является тестом на то, могут ли они сохранять верность Богу до самого конца, даже до смерти. Поэтому вместо жалоб на свои невзгоды они должны радоваться, будучи счастливы тем, что страдают подобно Христу. Ради чего? Потому что так хочет Бог. Но почему он этого хочет? Боюсь, что этого мы никогда не узнаем наверняка. Выглядит это как тест, что-то вроде выпускного экзамена.
Что можно извлечь из представления о страдании, как о тесте на веру? Я думаю, что люди, слепо верящие в Бога, видят в страдании возможность показать ему свою преданность, и это может быть очень даже хорошо. Как минимум это может укрепить дух и дать ощущение, что Бог полностью контролирует этот мир, что бы в нём ни происходило. Но разве это удовлетворительный ответ на вопрос, почему люди вынуждены переносить боль и страдание? Мы что, должны представить себе некое божество, которое пытает своих детищ только затем, чтобы увидеть, может ли оно заставить их отречься от веры в него? А от какой веры? Явно ни во что хорошее: тяжело поверить, что Бог поражает людей раком, гриппом и СПИДом чтобы убедиться, что они будут славить его до самого конца. Славить за что? За муки и увечья? За его безграничные возможности приносить боль и страдание невинным людям?
Важно помнить, что Бог сам признал неповинность Иова, то есть то, что Иов не сделал ничего, заслуживающего таких мучений. А Бог мучил его не только тем, что отнял тяжело нажитое имущество и здоровье. Он убил детей Иова. Зачем? Чтобы доказать свою правоту, чтобы выиграть пари. Да что же это за Бог такой? Многие читатели утешились тем обстоятельством, что раз Иов прошёл проверку, то Бог вознаградил его — как ранее вознаградил Авраама и как позже вознаградил Иисуса, как сейчас вознаграждает своих страдающих последователей, значит Бог способен доказать свою правоту. А как насчёт детей Иова? Зачем было их безжалостно убивать? Чтобы Бог доказал свою правоту? Не означает ли это, что Бог не прочь (или даже очень хочет) убить и моих детей, чтобы посмотреть на мою реакцию? Моё мнение важно настолько, что Бог готов отнять невинные жизни чтобы посмотреть, останусь ли я верен ему, когда он оказался неверен мне? Возможно, конец книги Иова, когда Бог компенсирует весь нанесённый им ущерб, включая детей — это самая оскорбительная её часть. Иов потерял семерых сыновей и трёх дочерей, и в награду за его верность Бог даёт ему других семерых сыновей и трёх дочерей. О чём вообще думал этот автор? Что боль от утраты детей будет устранена рождением других? Что дети подлежат возврату и обмену, как товар в магазине? Да что же это за Бог? Мы должны думать, что если шесть миллионов евреев, убитых во время Холокоста, заменить новыми шестью миллионами, родившимися в следующих поколениях, то всё будет в порядке?
Насколько утешительна всегда была для людей книга Иова, настолько же, и гораздо больше, я нахожу её неутешительной для себя. Если Бог мучает, калечит и убивает людей только затем, чтобы посмотреть на их реакцию — станут ли они винить его, когда виноват действительно он — то с моей точки зрения он не заслуживает поклонения. Заслуживает страха — да, славословия — нет.
Поэтические диалоги Иова: объяснения не существует
Как я сказал в начале этой темы, взгляд на страдание в поэтических диалогах Иова радикально отличается от взгляда в прозаическом прологе и эпилоге повествования. Но проблема в диалогах поднимается та же самая: если Бог контролирует всё, то почему страдают невинные? Народная сказка объясняет это тем, что Бог проверяет людей на способность сохранять веру под натиском незаслуженных невзгод. Участники поэтических диалогов предлагают другие объяснения. Так называемые друзья Иова объясняют страдание наказанием за грехи (сам автор вроде бы не поддерживает их точку зрения). Иов много рассуждает, но не находит объяснения. А Бог, подключающийся к поэтическим диалогам в конце, отказывается что-либо объяснять. То есть, согласно автору книги, объяснения невинных страданий просто не существует.
Общая структура поэтических диалогов
Поэтические диалоги выстроены по следующему принципу: с одной стороны говорит Иов, с другой — кто-то один из его «друзей». Иов что-то сказал — один из друзей ответил, снова говорит Иов — возражает второй друг, опять очередь Иова — откликается третий. Эта последовательность повторяется трижды, так что у нас тут три раунда переговоров. Правда, третий раунд выглядит несколько сумбурно, возможно по вине переписчиков текста, копировавших его многие века. Так комментарий одного из друзей (Вилдада) становится здесь необычно кратким (всего пять стихов), другой участник диалога (Софар) вообще пропускает свою очередь, а Иов вдруг занимает позицию, которую отстаивали его друзья и с которой сам он прежде спорил (глава 27). Обычно учёные полагают, что при передаче этой части диалогов было что-то напутано.[47]
Но в остальном структура сохранена. Когда трое друзей высказались, возникает четвёртый участник: молодой человек по имени Елиуй, недовольный силой их аргументации. Елиуй пытается более энергично повторить сказанное прежде: Иов страдает за свои грехи. Его заявление выглядит ничуть не убедительнее сказанного тремя друзьями, но прежде, чем Иов успевает возразить, появляется сам Бог. Он полностью подавляет Иова своим присутствием и объявляет, что у Иова нет ни малейшего права предъявлять претензии деяниям того, кто создал этот мир и всё, что в нём есть. Иов раскаивается в своем желании понять и пресмыкается в грязи перед внушающей трепет волей Всевышнего. На этом поэтические диалоги окончены.
Иов и его друзья
Поэтический раздел открывает Иов. В глубокой скорби он проклинает день, когда родился. Он говорит, что лучше бы ему было умереть сразу:
После того открыл Иов уста свои и проклял день свой.
И начал Иов и сказал:
погибни день, в который я родился,
и ночь, в которую сказано: «зачался человек»!..
Для чего не умер я, выходя из утробы,
и не скончался, когда вышел из чрева?
Зачем приняли меня колени?
зачем было мне сосать сосцы?..
или, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы,
как младенцы, не увидевшие света. (Иов 3:1–3, 11–12,16)
Елифаз отвечает первым, и задаёт тон для последующих речей остальных друзей. В их понимании Иов получил то, что заслуживает. Все они будут утверждать (ошибочно, как мы знаем из первой главы), что Бог не наказывает невиновных.
И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:
если попытаемся мы сказать к тебе слово,
не тяжело ли будет тебе?
Впрочем, кто может возбранить слову!..
Вспомни же, погибал ли кто невинный
и где праведные бывали искореняемы?
Как я видал, то оравшие нечестие
и сеявшие зло пожинают его;
от дуновения Божия погибают
и от духа гнева Его исчезают. (Иов 4:1–2,7-9)
Каждый из трёх друзей в свою очередь будет повторять одно и то же: Иов сам виноват, он должен покаяться, и если он раскается, то и Бог смилостивится и вернёт ему своё благоволение. Если же Иов продолжит упорствовать, то лишь подтвердит свою непокорность и своеволие Богу, который наказывает только тех, кто того заслуживает. (Слова друзей близки словам пророков, как мы видели во второй и третьей главе). Вот и Вилдад твердит, что Бог справедлив и только ждёт раскаяния Иова.
И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:
долго ли ты будешь говорить так?
слова уст твоих бурный ветер!
Неужели Бог извращает суд,
и Вседержитель превращает правду?
Если сыновья твои согрешили пред Ним,
то Он и предал их в руку беззакония их.
Если же ты взыщешь Бога
и помолишься Вседержителю,
и если ты чист и прав,
то Он ныне же встанет над тобою
и умиротворит жилище правды твоей.
И если вначале у тебя было мало,
то впоследствии будет весьма много. (Иов 8:1–7)
Софар тоже считает, что Иов заблуждается насчёт своей невиновности, чем оскорбляет Бога. Раз Иов страдает, значит он виноват и получает то, что заслуживает, хотя на самом деле он заслуживает ещё худшего (тут читатель может удивиться, куда уж хуже, если сказанное в прологе соответствует действительности).
И отвечал Софар Наамитянин и сказал:
разве на множество слов нельзя дать ответа,
и разве человек многоречивый прав?
Пустословие твое заставит ли молчать мужей,
чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?
Ты сказал: «суждение мое верно, и чист я в очах Твоих».
Но если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе
и открыл тебе тайны премудрости,
что тебе вдвое больше следовало бы понести!
Итак, знай, что Бог для тебя
некоторые из беззаконий твоих
предал забвению. (Иов 11:1–6)
И это говорят, заметьте, друзья Иова! Они порой вообще, что называется, не видят берегов, когда незаслуженно винят его в страшных грехах, как это делает, например, Елифаз:
Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание,
пойдет судиться с тобою?
Верно, злоба твоя велика,
и беззакониям твоим нет конца.
Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что
и с полунагих снимал одежду.
Утомленному жаждою не подавал воды напиться
и голодному отказывал в хлебе; …
Вдов ты отсылал ни с чем
и сирот оставлял с пустыми руками.
За то вокруг тебя петли,
и возмутил тебя неожиданный ужас… (Иов 22:4–7, 9-10)
Слово «за то» в последнем стихе особенно важно. Иов страдает за свою нечестивую жизнь и несправедливое отношение к окружающим, и ни за что иное.
Но подобные обвинения несправедливы по отношению к Иову. Он не сделал ничего, чтобы заслужить подобную участь и, защищая своё доброе имя, Иов настаивает на своей невиновности. Поступить иначе для него значило бы солгать себе, всему миру и Богу. Он не может раскаяться в грехах, которых не совершал и согласиться с тем, что обвинения справедливы, когда в действительности не видит за собой никакой вины. И он снова и снова повторяет друзьям, что знает, как выглядит грех или, вернее, каков он на вкус. И он бы сразу понял, если бы уклонился от путей Господних:
Научите меня, и я замолчу;
укажите, в чем я погрешил.
Как сильны слова правды!
Но что доказывают обличения ваши? …
Но прошу вас, взгляните на меня;
буду ли я говорить ложь пред лицом вашим? …
Есть ли на языке моем неправда?
Неужели гортань моя не может различить горечи? (Иов 6:24–25, 28, 30)
Очень образно и энергично Иов рисует Бога, что так несправедливо обрушился и растерзал его плоть, словно лютый враг на поле брани:
Я был спокоен, но Он потряс меня;
взял меня за шею и избил меня
и поставил меня целью для Себя.
Окружили меня стрельцы Его;
Он рассекает внутренности мои и не щадит,
пролил на землю желчь мою,
пробивает во мне пролом за проломом,
бежит на меня, как ратоборец…
Лицо мое побагровело от плача,
и на веждах моих тень смерти,
при всем том, что нет хищения в руках моих,
и молитва моя чиста. (Иов 16:12–14, 16–17)
С великим трудом снимается с меня одежда моя;
края хитона моего жмут меня.
Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел.
Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне,
стою, а Ты только смотришь на меня.
Ты сделался жестоким ко мне,
крепкою рукою враждуешь против меня. (Иов 30:18–21)
Иов постоянно с ужасом ощущает Бога рядом с собой и не может избавиться от этого чувства даже засыпая по ночам. Он умоляет Бога облегчить свои страдания, оставить его в покое хоть на мгновение, чтобы дать судорожно сглотнуть слюну:
Когда подумаю: «утешит меня постель моя,
унесет горесть мою ложе мое»,
Ты страшишь меня снами
и видениями пугаешь меня;
и душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти,
нежели сбережения костей моих.
Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне.
Отступи от меня, ибо дни мои — суета. …
Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня,
доколе не дашь мне проглотить слюну мою? (Иов 7:13–16,19)
А в это время злые процветают, им не приходится бояться Бога:
Почему беззаконные живут,
достигают старости, да и силами крепки?
Дети их с ними перед лицом их,
и внуки их перед глазами их.
Домы их безопасны от страха,
и нет жезла Божия на них. …
Восклицают под голос тимпана и цитры
и веселятся при звуках свирели;
проводят дни свои в счастье
и мгновенно нисходят в преисподнюю. (Иов 21:7–9,12–13)
Подобная несправедливость не была бы столь вопиюща, если бы существовало какое-то посмертное воздаяние праведникам и наказание грешников, но для Иова (как и для большинства ветхозаветных авторов) в загробной жизни тоже нет справедливости:
Уходят воды из озера,
и река иссякает и высыхает:
так человек ляжет и не встанет;
до скончания неба он не пробудится
и не воспрянет от сна своего. (Иов 14:11,12)
Иов понимает, что попытайся он представить своё дело на Божий суд, толку не будет: Бог слишком могуществен. Ну и что? Ведь Иов в самом деле невиновен и твёрдо знает это:
Бог не отвратит гнева Своего;
пред Ним падут поборники гордыни.
Тем более могу ли я отвечать Ему
и приискивать себе слова пред Ним?
Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать,
а буду умолять Судию моего.
Если бы я воззвал, и Он ответил мне,
я не поверил бы, что голос мой услышал Тот,
Кто в вихре разит меня
и умножает безвинно мои раны,
не дает мне перевести духа,
но пресыщает меня горестями.
Если действовать силою, то Он могуществен;
если судом, кто сведет меня с Ним?
Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня;
если я невинен, то Он признает меня виновным. (Иов 9:13–20)
Тут Иов как в воду глядел. Потому что в конце поэтических диалогов Бог действительно явится пред безвинным Иовом как Всемогущий Создатель всего сущего и наведёт на него страх и трепет. Но пока что Иов настаивает на рассмотрении своего дела пред Богом, он отстаивает свою праведность и право заявить о своей невиновности: «доколе еще дыхание мое во мне … не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!» (Иов 27:3,4). Он уверен, что будь у него возможность предстать на суд Божий, Бог обязательно признал бы его правоту:
О, если бы я знал, где найти Его,
и мог подойти к престолу Его!
Я изложил бы пред Ним дело мое
и уста мои наполнил бы оправданиями;
узнал бы слова, какими Он ответит мне,
и понял бы, что Он скажет мне.
Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною?
О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня.
Тогда праведник мог бы состязаться с Ним,
и я навсегда получил бы свободу от Судии моего. (Иов 23:3–7)
Возможно, так бы оно и было. Но к несчастью более ранние предположения Иова больше соответствуют действительности. Бог не слушает мольбы невиновных, он подавляет их одним своим всемогущим присутствием. Наконец диалоги подходят к своему завершению, и Иов бросает перчатку, требуя личной встречи с Богом:
О если бы кто-нибудь меня выслушал!
Вот подпись моя. Пусть Всемогущий ответит.
Пусть мой обвинитель запишет свое обвинение.
О, я носил бы его на плече,
надевал его, как венец.
Каждый свой шаг я открыл бы Ему,
и, как князь, приблизился бы к Нему. (Иов 31:35–37)
Только заключительное требование удостаивается наконец божественного ответа. Но не ранее чем возникает ещё один «друг» и в духе пророков ещё энергичнее утверждает: Иов несёт наказание за свои грехи. Этот Елиуй сын Варахиила появляется из ниоткуда и вторгается в дискуссию, произнося речь, которая стоит между конечным требованием Иова и ответным появлением на сцене самого Бога. В своей речи Елиуй в самых жёстких выражениях обличает Иова и превозносит Божию благость, наказывающую злых и награждающую праведных.
Таким образом лишний раз воспроизводится точка зрения друзей Иова, но, чтобы отреагировать, у него то ли не остаётся времени, то ли нет нужды. Он не успевает ничего ответить, потому что появление Бога во всей его силе наводит на Иова страх и повергает ниц. Бог не являет себя тихим нежным голосом с неба, он не приходит в человеческом обличье и не снится Иову в сладком сне. Он насылает страшную и жестокую бурю, из которой грозно читает свои нотации:
кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?
Препояшь ныне чресла твои, как муж:
Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне:
где был ты, когда Я полагал основания земли?
Скажи, если знаешь.
Кто положил меру ей, если знаешь?
или кто протягивал по ней вервь?
На чем утверждены основания ее,
или кто положил краеугольный камень ее,
при общем ликовании утренних звезд,
когда все сыны Божии восклицали от радости? (Иов 38:2–7)
В ярости Бог отчитывает Иова за то, что будучи простым смертным он возомнил, будто может спорить с тем, кто создал мир и всё, что его наполняет. Бог Всемогущий неподотчётен жалким земным существам. Он засыпает Иова риторическими вопросами, призванными совершенно уничижить его пред лицом божественного величия:
Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру
и указывал ли заре место ее, …
Нисходил ли ты во глубину моря
и входил ли в исследование бездны?
Отворялись ли для тебя врата смерти,
и видел ли ты врата тени смертной?
Обозрел ли ты широту земли?
Объясни, если знаешь все это. …
Входил ли ты в хранилища снега
и видел ли сокровищницы града, …
Знаешь ли ты уставы неба,
можешь ли установить господство его на земле?
Можешь ли возвысить голос твой к облакам,
чтобы вода в обилии покрыла тебя?
Можешь ли посылать молнии,
и пойдут ли они и скажут ли тебе: «вот мы»? …
Твоею ли мудростью летает ястреб
и направляет крылья свои на полдень?
По твоему ли слову возносится орел
и устрояет на высоте гнездо свое?
(Иов 38:12, 16–18, 22, 33–35; 39:26–27)
Открытая демонстрация божественной мощи — это Бог, а не Иов правит миром, который создал — приводит к естественной развязке. Если Бог всемогущ, а Иов откровенно жалок, то кто он такой, чтобы спорить с Богом (39:32)? Иов униженно соглашается (39:34). Но Бог ещё не закончил. Он снова взывает из бури:
И отвечал Господь Иову из бури и сказал:
препояшь, как муж, чресла твои:
Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне.
Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой,
обвинить Меня, чтобы оправдать себя?
Такая ли у тебя мышца, как у Бога?
И можешь ли возгреметь голосом, как Он? (Иов 40:1–4)
Понятно, что не может. Иов предсказывал, что доведись ему предстать пред Богом, то виновный или нет он будет полностью раздавлен и покорён божественным величием. Именно так и происходит. Когда гремящий Божий глас утихает, Иов кается и признаёт:
знаю, что Ты все можешь,
и что намерение Твое не может быть остановлено. …
Я слышал о Тебе слухом уха;
теперь же мои глаза видят Тебя;
поэтому я отрекаюсь
и раскаиваюсь в прахе и пепле.
(Иов 42:2, 5–6)
Данная развязка поэтических диалогов понимается по-разному.[48] Одни считают, что Иов получил то, что хотел, т. е. встретился с Богом лично и, соответственно, остался удовлетворён. Другие полагают, что Иов осознал свою греховность, присущую ему по природе. Иные мыслят, что коль скоро Иов познал грандиозность Божьего творения, то смог увидеть свои страдания во вселенской перспективе. А некоторые думают, что Богу в принципе не особо интересно брюзжание Иова по поводу его незаслуженных страданий, поскольку у него есть много дел поважнее — как-никак, приходится управлять всей Вселенной.
Я думаю, всё это заблуждения. Иов правда желал встречи с Богом, но лишь для того, чтобы заявить о своей невиновности, а на деле ему и слова не дали сказать. Не было там и никакого осознания греховности: когда он «кается», то не раскаивается ни в одном дурном поступке (ведь их и не было!). Он кается лишь в том, что посмел думать, будто сможет отстоять своё дело пред лицом Всевышнего. Несправедливо и третировать личные страдания потому, что мир несопоставимо больше и важнее. И неправда, что у Господа Бога есть дела поважнее, чтобы он ещё занимался ничтожными проблемами Иова: смысл всех речей Иова не в том, что Бог его забыл и оставил, а в том, что Бог неотступно преследует его и наказывает жестоко и незаслуженно за проступки, которых он не совершал.
Нетрудно заметить, что когда на страстные и отчаянные стенания Иова из бури звучит божественная отповедь, в ней нет никакого ответа на вопрос, за что так жестоко и незаслуженно расплачивается Иов. Бог не объясняет страдания Иова. Он просто декларирует, что ему, Всевышнему, такие вопросы не задают. Он не говорит, что за Иовом водятся грехи, которых тот не увидел. Он не говорит, что Иов страдает не из-за Бога, а из-за других людей (или демонов), которые так плохо поступили с ним. Он не объясняет, что посредством тяжких испытаний испытывалась крепость его веры. Его единственный ответ гласит: простые смертные не смеют задавать вопросы Всевышнему, и сами попытки получить ответ и докопаться до истины, само желание что-то понять оскорбляют Божественное Величие. Нельзя задавать Богу вопросы и нельзя доискиваться причин. Любой, кто осмелится бросить Богу вызов, будет на месте размазан и втоптан в грязь при одном появлении Всемогущего. Объяснение страданий заключается в том, что нет никакого объяснения и нам не позволено его искать. Проблема Иова в том, что он рассчитывает на адекватную реакцию Бога, на разумное объяснение положения дел, но Бог ему в этом отказывает. С чего это он должен отвечать на чьи-то вопросы? Он, как-никак, Бог. А кто мы такие, простые смертные, чтобы спрашивать его о чём-то?
Из бури Бог дал такой ответ, что, кажется, навсегда отбил охоту задавать ему вопросы о безвинных страданиях: он может творить что хочет, поскольку он Всемогущ и никому не подотчётен. Но если разобраться, то вопросы никуда не делись. Означает ли всё это, что Бог может калечить, мучить и убивать по своей воле и не отвечать за это? Нам, людям, такое не позволено. А Богу? Даёт ли ему право его всемогущество мучить невинных и убивать детей? Что хочу, то и ворочу?
Скажу больше: если мы не можем судить об актах божественной жестокости по своим человеческим стандартам (напоминаю — Иов был невиновен!), то что мы можем вообще? Ведь согласно Библии, люди созданы по образу Божию, не так ли? И не Богом ли установлены человеческие стандарты? Разве не он определил, что есть благо, честь и справедливость? Разве не ему мы должны подражать, когда обращаемся с себе подобными? Если мы не понимаем Бога со своими человеческими стандартами (которые он же для нас и установил), как мы вообще можем понимать его, оставаясь людьми? Не является ли подобное объяснение божественной справедливости, в конце концов, просто отговоркой, отказом задуматься о существующем в мире множестве зол и бед, словно бы и нет никакого смысла задумываться об этом?
Может, проблема Иова в том, что он начитался Притч и Пророков и теперь думает, что наказание должно быть связано с грехом — ведь иного способа объяснить свои страдания он не видит. Может, вместо того ему стоило почитать Екклесиаста?[49] Потому что там мы увидим, что для страдания нет видимых поводов и объяснимых причин. Страдание наступает само по себе, и напрягаться по его поводу нам тоже приходится самим.
Екклесиаст и эфемерность нашего бытия
Долгое время Екклесиаст был одной из моих любимых книг Библии. Обычно его включают в число учительных книг Ветхого Завета, поскольку своей житейской мудростью он обязан не божественным откровениям (как пророческие книги), а глубокому пониманию устройства этого мира. Правда, в отличие от других учительных книг вроде Притчей, мудрость Екклесиаста нажита не поколениями мыслителей, а жизненными наблюдениями одного человека, который размышляет о многогранности жизни и неизбежности смерти. С поэтическими диалогами Иова эту книгу роднит критическое отношение к традиционной мудрости вроде той, что отражена в Притчах. Там говорится, что жизнь хороша и полна смысла, что зло наказывается, а хорошее поведение получает свою награду. Но автор Екклесиаста, называющий себя Проповедником (по-еврейски «Кохе́лет»), считает, что жизнь зачастую напрасна, и в конце концов все — как мудрецы, так и глупцы, как праведники, так и грешники, богатые и бедные — все без исключения умирают, и на этом всё заканчивается.[50]
Лучше всего можно понять общий смысл книги внимательно прочитав её первые строчки. Здесь мы увидим, что автор называет себя сыном Давида и царём Иерусалима (Еккл 1:1), то есть прозрачно намекает, что он не кто иной как Соломон, о котором другие предания говорят как о «самом мудром человеке на земле». Учёные, однако, имеют все основания полагать, что кто бы ни был автором, это точно не Соломон. Даже лингвистический анализ показывает, что древнееврейский язык книги испытал сильное влияние поздних форм арамейского языка и даже имеет пару заимствований из персидского. Последнее могло произойти только после Вавилонского пленения, когда мыслители Израиля пережили влияние философов Персии. Обычно книгу датируют III в. до н. э. Так или иначе, в её начале всё сказано:
Слова Екклесиаста, сына Давида, царя в Иерусалиме.
«Суета сует! –
сказал Екклесиаст. –
Суета сует,
все суета!»
Что приобретает человек от всех трудов своих,
которые он делает под солнцем?
Поколения приходят и уходят,
а земля остается навеки.
Солнце всходит, и солнце заходит,
и вновь спешит к месту своего восхода.
Летит ветер на юг,
потом направляется к северу,
кружится, кружится
и возвращается на свои круги. …
Все эти вещи утомляют:
человек не может все пересказать,
глаз не насытится тем, что видит,
ухо не наполнится тем, что слышит.
Что было, то и будет,
и что делалось, то и будет делаться опять.
Нет ничего нового под солнцем! (Еккл 1:1–6, 8-11)
Ключевое понятие здесь «суета». Всё в жизни суета. Проходит жизнь быстро, и вот её больше нет. В еврейском оригинале это слово «гевел», которое можно перевести как «пустота», «бессмысленность», «ничтожность». Буквально оно означает лёгкий пар выдоха, то есть призвано отобразить мимолётность и эфемерность. В этой относительно небольшой книге оно встречается около тридцати раз. Автор считает, что всё в этом мире эфемерно и обречено скоро исчезнуть, включая нас самих. Тщетно и бесполезно рассуждать о ценности и важности чего бы то ни было; всё мимолётно, всё эфемерно.
Представляясь Соломоном, автор показывает, как в своих попытках наполнить жизнь смыслом он испытывал всё что мог. Он набирался великих знаний, предавался наслаждениям, вёл большое строительство, собирал массу сокровищ (Еккл 1:16-2:23). Но смысл этих дел он в итоге определил так: «когда я посмотрел на все, что сделали мои руки, и на тот труд, что я совершил, я увидел, что все суета, все — погоня за ветром, и ни в чем нет пользы под солнцем» (Еккл 2:11). Будучи богатым, мудрым и известным он «возненавидел жизнь» (2:17) и сердце его «впало в отчаяние» (2:20). Он заключил, что «нет ничего лучше для человека, чем есть, пить и находить наслаждение в труде» (2:24). Не то чтобы Проповедник отказался от Бога или от жизни; напротив, он решил, что удовольствие от самых простых вещей (еда, питьё, труд, семья) «даёт рука Божья» (2:24). Впрочем, всё это тоже мимолётно и эфемерно: «И это — суета, это — погоня за ветром» (2:26).
Вот библейский автор, с которым я готов согласиться. Оглянись вокруг и посмотри на свои труды, на всё, что ты хотел бы видеть итогом своей жизни. Допустим, ты нажил добро и стал сказочно богат. Но ты же потом умрёшь и всё достанется другому (6:1–2). Допустим, ты планируешь всё оставить детям. Ну, прекрасно. Но и они умрут, и их дети тоже, как и дети их детей. Какой вообще смысл посвящать свою жизнь чему-то, что достанется другим? Ну или допустим, ты решил потратить свою жизнь на интеллектуальные занятия. Ты всё равно когда-то умрёшь, твой мозг перестанет работать и куда тогда отправится вся твоя мудрость? Или допустим всё, чего ты хочешь в этой жизни — это наслаждаться. Но любое удовольствие — тоже вещь непостоянная, ты никогда не сможешь насытиться им вполне. А потом твоё тело состарится, начнёт болеть и, наконец, прекратит своё существование. Ну и в чём был смысл?
Более того, Екклесиаст считает «традиционную» мудрость изначально порочной (ещё одна причина, почему он мне так нравится). Это же неправда, будто праведники получают награду, а грешники несут наказание: «В моей суетной жизни я видел всякое: праведника, гибнущего в своей праведности, и нечестивого, живущего долго в своем беззаконии» (7:15); «праведник получает то, что заслуживает нечестивый, а нечестивый получает то, что заслуживает праведник. И сказал я, что это тоже суета» (8:14). Всё это «гевел» потому что все умирают и с их смертью для них всё заканчивается: «Все разделяют одну участь: праведник и нечестивый, добрый и злой, чистый и нечистый, приносящий жертву и не приносящий жертвы. Как бывает с добрым, так и с грешником, … одна участь ожидает всех» (9:2–3). Ещё в этой жизни, прежде всякой смерти, награды и наказания не распределяются согласно достоинству каждого, всё зависит от случая.
И еще кое-что я видел под солнцем: не обязательно в беге побеждают быстрые, а в битве — храбрые, не всегда у мудрых есть хлеб, а у разумных — богатство, как не всегда образованные пользуются благосклонностью, потому что все зависит от времени и случая. Человек не знает когда придет его час: как рыбы попадаются в губительную сеть, или птицы — в силки, так и люди бывают пойманы в день несчастья, который приходит к ним нежданно. (Еккл 9:11–12)
Не следует думать, считает автор, что доброго, умного, верующего и благочестивого человека после смерти ждёт что-то хорошее, но и умершего во грехах не ждёт ничего плохого. После смерти нет ни награды, ни наказания; жизнь — это всё, что есть, и надо дорожить ею, пока мы живы. Знаменательны слова Проповедника: «живой собаке лучше, чем мёртвому льву» (9:4). И он объясняет почему: «Ведь живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже не будет им награды, и даже память о них утрачена. Их любовь, их ненависть и их ревность уже исчезли, и никогда более они не будут участвовать во всем, что происходит под солнцем» (9:5–6).
Вы можете подумать, что все мысли о мимолётности бытия в конце концов доведут автора до депрессии и самоубийства, но не тут-то было. Да, он пессимист и говорит нам, что «отчаялся» найти глубокий, сокровенный смысл жизни. Но самоубийство ничего не даёт, потому что смерть отнимает у нас единственную хорошую вещь — саму жизнь. Поэтому автор неустанно повторяет свою мысль: учитывая полную невозможность понять этот мир и уловить какой-то смысл в происходящем, самое лучшее, что нам остаётся, это наслаждаться жизнью, пока она у нас есть. Целых семь раз он советует своим читателям «есть, пить и веселиться»:
Затем я понял, что хорошо и правильно для человека есть и пить и находить наслаждение в труде своем под солнцем в течение немногих дней жизни, что дал ему Бог, ведь такова его доля. (Еккл 5:17)
Итак, я воздаю хвалу веселью, потому что нет ничего лучше для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться. И радость будет сопровождать его в трудах во все дни его жизни, которые Бог дал ему под солнцем. (Еккл 8:15)
По мне это чуть ли не лучший совет, что можно найти во всех древних писаниях. Хотя есть люди (да полно таких людей!), которые думают, будто знают, что произойдёт с нами после смерти, на самом деле мы этого не знаем и никто из нас не «узнает», пока не станет слишком поздно, чтобы извлечь хоть какую-то пользу из полученного знания. Лично я склонен согласиться с Проповедником, что после смерти ничего нет и всё, что у нас есть — это нынешняя жизнь. И это никак не должно приводить нас в отчаяние. Напротив, это призывает нас наслаждаться жизнью на полную катушку всеми возможными путями и настолько долго, насколько это только возможно. Все невинные наслаждения этой жизни нам в помощь: близкие отношения, любовь семьи, настоящая дружба, хорошая еда и добрые напитки, полное погружение в свою работу, свои игры, во все занятия, что мы любим.
Но как быть со страданием при таком взгляде на жизнь? Проповедник считает, что страдания столь же мимолётны и эфемерны, как и наслаждения. Он особо не касается такой сильной боли и такого горя, как у того же Иова. Ему интереснее боль самого бытия, экзистенциальные кризисы, с которыми все мы сталкиваемся просто как с частью своего человеческого существования. Однако нетрудно понять, как он повёл бы себя, доведись ему самому сильно страдать. Это всё тоже «гевел». Конечно, мы должны стремиться к преодолению своего и чужого страдания. Жизнь без боли — главная цель нашего мимолётного призрачного бытия. Но скромная задача избежать страданий не может быть единственной жизненной целью. Надо ещё успеть насладиться жизнью за время нашего краткого пребывания на земле.
Взгляд Проповедника на страдания в некоторых отношениях напоминает тот, что содержится в поэтических диалогах Иова (именно в диалогах, а не сказочном прологе и эпилоге). Автор Екклесиаста ясно говорит, что Бог отнюдь не вознаграждает праведность богатством и процветанием. А что он «вознаграждает» страданием? Этого автор не знает. А ещё «самый мудрый человек на земле»! Из этого следует вывод: как бы мы ни старались, страдание порой не поддаётся никаким объяснениям.
Ведь и в поэтических диалогах Иова Бог отказывается объяснять Иову, за что он обрушил на праведника тьму страданий. Здесь отличие в том, что в Екклесиасте ответственность за страдания не возлагается на Бога. У Иова Бог мало того, что причиняет боль, но ещё и не говорит, за что. Как я сказал, мне подобное положение вещей кажется совершенно неудовлетворительным, если не отвратительным: Бог бьёт, ранит, калечит, мучает и убивает людей, а затем вместо того, чтобы объяснить логику своих поступков, является во всей силе, чтобы невинные страдальцы почувствовали собственную ничтожность и заткнулись. Я нахожу взгляды Проповедника более приемлемыми. У него тоже Бог не объясняет, почему мы страдаем. Но у него Бог и не является причиной страданий. Просто на земле так заведено, что люди страдают по обстоятельствам, на которые не могут повлиять, по причинам, которых не могут объяснить. И что нам остаётся делать? Насколько возможно мы пытаемся избежать страданий сами и, насколько возможно, стараемся облегчить чужие страдания, и мы продолжаем жить, насколько возможно получая удовольствие от этой жизни, пока не придёт и нам время исчезнуть с лица земли.
Глава седьмая
