Давно я не вставал по крику петухов

 

Село, где на чинаровом столбе

Осталась моего рожденья дата,

Зеленогрудое! Грущу я о тебе...

Мои поля! Где мной трава не смята...

Давно по свежевспаханной земле

Я не бродил и не слыхал спросонок,

Как блеют за стеною в теплой мгле

Коза и разлученный с ней козленок.

Давно я не вставал по крику петухов

И солнце не встречал в лощинах вешних,

Но домик наш - гнездо моих стихов

Не забываю, как скворец скворешник...

 

 

* * *

Человек переносит любую беду,

Он сгорает в болезненном жарком бреду,

И заносит его обезумевший снег -

Все равно переносит беду человек!

Но как трудно, как трудно бывает тогда,

Если рядом случится чужая беда!

Если кто-то страдает у вас на виду,

И, душой проникая в чужую беду,

Вы не в силах пройти стороною и прочь,

Но не в силах ничем человеку помочь!

 

 

* * *

Всегда заботой матери храним

От колыбельных дней и до конца,

Взрослеет сын, и борется, и дышит!

Так почему за именем своим

Он пишет имя гордого отца,

А имя доброй матери не пишет!..

 

 

* * *

Меня война солдатом не застала.

Чтоб взять винтовку, был годами мал.

Но тоже рос голодный и усталый!

Но тоже груз на плечи поднимал!

Своим крылом безжалостное время

Махало так, что мой мутился взгляд, -

Недетских слез и всех лишений бремя

Я тоже нес, как будто был солдат!..

 

 

ПОЖЕЛАНИЕ НОВОРОЖДЕННОМУ

 

Ты рожден под крылом водопадной струи,

Там, где властвуют скал перевалы,

Будь же чист, как высокие воды твои,

Будь же тверд, как родимые скалы!

 

 

* * *

Горбоносый,

В коротких штанишках,

Он стоял у родного крыльца.

И мечтал,

         увлеченный мальчишка,

Что изведает мир до конца!

Он мечтал

           и не ведал сомнений

В том, что имя его прозвенит,

Что везде

И у всех поколений

Будет подвиг его знаменит!..

Где же подвиг твой,

                         гордый мальчишка?

Где крылатая слава твоя?..

Горбоносый,

В коротких штанишках,

Это был...

        неужели не я?

 

 

Газим-бег Багандов

С дагестанского

 

ЖИЗНЬ И ВРЕМЯ

 

Жизнь и время -

                    взмыленные кони!

Время мчится к далям

                                дорогим,

И в азарте бешеной погони

Человек соперничает с ним.

И пока для слез, для

                             упованья

Существует в мире человек,

Бесконечен бег

                   соревнованья,

Знаю я, что вечен этот бег!

 

 

РАЗГОВОР С ЛУНОЙ

 

- Эй, человек:

                твой путь не вечен!

О чем же, голову склонив,

Ты размышляешь каждый

                                     вечер,

Один среди уснувших нив?

- Да, я умру. Я это знаю.

Но свой секрет не утаю:

Склонивши голову свою,

О жизни я стихи слагаю.

 

 

ЧЕРНАЯ ТУЧА

 

Черная туча

             надвинулась вдруг,

Мрак нагоняя на душу.

Черная, черная ходит

                              вокруг,

Чтоб навязать свою дружбу!

Черная туча!

               Уйди подобру!

Я, если надо, не струшу.

Даже на миг я в друзья

                                не беру

Тех, кто чернит мою душу!

 

 

* * *

Пусть цветут на улицах твоих

На меня похожие цветы.

Может быть, везде встречая их,

Обо мне задумаешься ты!

 

 

Письма

 

 

В. И. Сафонову

 

Здравствуй, Валя!

Письмо твое получил. Правда, далеко не сразу, поскольку с прежнего места жительства (куда пришло письмо) давно перебрался в Ленинград. И оно, твое письмо, терпеливо ждало, когда я наконец соберусь на побывку в «старую хату».

От всей души, от всего сердца поздравляю тебя с браком. И от всей души и от всего сердца желаю тебе в новой жизни всего, что желают только другу.

 

Пусть в дальнем домике твоем

Никто ни с кем не лается.

Пусть только счастье входит в дом

И все, чего желается.

 

Валя, ты просил написать, на что я живу. Я благодарен тебе за твое внимание даже к деталям моего теперешнего житья. И отвечаю на вопрос: сперва было не очень-то весело, теперь же можно жить, т.к. работать устроился на хороший завод, где, сам знаешь, меньше семисот рублей никто не получает. С получки особенно хорошо: хожу в театры и в кино, жру пирожное и мороженое и шляюсь по городу, отнюдь не качаясь от голода.

Вообще живется как-то одиноко, без волнения, без особых радостей, без особого горя. Старею понемножку, так и не решив, для чего же живу. Хочется кому-то чего-то доказать, а что доказывать и кому доказывать - не знаю. А вот мне сама жизнь давненько уже доказала необходимость иметь большую цель, к которой надо стремиться.

Но все это муть. Тебе все это неинтересно и старо. Дело жизни тобой выбрано, насколько я понимаю.

А мне нравятся только поездки в разные места.

Погода в Ленинграде неплохая. Лету давно был объявлен подъем. Но оно сперва, как недисциплинированный моряк, «тянулось», за это наказано несколькими внеочередными похолоданиями, теперь поняло свою вину и выполняет обязанности добросовестно. Что это мне взбрела на ум боевая и политическая подготовка - это-то тут при чем? Господи помилуй!..

Ну, Валек, будь здоров! Передай привет и наилучшие пожелания твоей жене. Передай привет Юре Кушаку.

Жму крепко краба.

С искренним приветом Н. Рубцов

 

Валя!

Извини, еще немного займу твое внимание.

Получил вчера из вашей газеты перевод девятнадцатирублевый. Мне интересно узнать, что это за миниатюра такая была напечатана в газете? Я таких коротких стихов не посылал. Может быть, ты читал ее, тогда, будь добр, напиши мне, про что в ней, в этой миниатюре. И еще напиши, пожалуйста, выходила ли полоса стихов б.ч.л.[6], если выходила, было ли там мое что-нибудь?

Валя, а ты видел фильмы «Рапсодия», «Алексей Кольцов»? Какие это замечательные вещи, да?

Ну, дорогой Валька, еще раз поздравляю тебя, еще и еще раз крепко жму руку.

Искренне Н. Рубцов

 

P.S. Валя, очень прошу: если будешь писать ответ, пошли, пожалуйста, что-нибудь из своих стихов. Мне так хочется почитать их. Пиши. Очень жду.

Ленинград. 2 июля 1960 г.

 

 

НЕИЗВЕСТНОЙ

 

Лариса!

Привет, привет!

Ты спрашиваешь, почему я так и не написал письмо, хотя обещал. А мне интересно знать, не все ли равно тебе, напишу я или нет.

В общем, короче. Перехожу с прозы на стихи, коими для меня удобней выражать мысли. А также и чувства.

 

Ах, отчего мне

Сердце грусть кольнула,

Что за печаль у сердца моего?

Ты просто

В кочегарку заглянула,

И больше не случилось ничего.

Я разглядеть успел

Всего лишь челку,

Но за тобою, будто за судьбой,

Я выбежал,

Потом болтал без толку

О чем-то несущественном с тобой.

 

Я говорил невнятно:

Как бабуся,

Которой нужен гроб, а не любовь.

Знать, потому

Твоя подруга Люся

Посмеивалась, вскидывая бровь?

Вы ждали Вову.

Очень волновались.

Вы спрашивали: «Где же он сейчас?»

И на ветру легонько развевались,

Волнуясь тоже,

Волосы у вас.

Я знал

Волненья вашего причину

И то, что я здесь лишний, -

Тоже знал!

И потому,

Простившись чин по чину,

К своим котлам по лужам зашагал.

Нет, про любовь

Стихи не устарели!

Нельзя сказать, что это сор и лом.

С кем ты сейчас

Гуляешь по Форели?

И кто тебя целует за углом?

А если ты

Одна сидишь в квартире,

Скажи: ты никого к себе не ждешь?

Нет ни одной девчонки в целом мире,

Чтоб про любовь сказала: «Это ложь!»

И нет таких ребят на целом свете,

Что могут жить, девчонок не любя.

Гляжу в окно,

Где только дождь и ветер,

А вижу лишь тебя, тебя, тебя!

 

Лариса, слушай!

Я не вру нисколько -

Созвучен с сердцем каждый звук стиха.

А ты, быть может,

Скажешь: «Ну и Колька!»

И рассмеешься только: ха-ха-ха!

 

Тогда не сей

В душе моей заразу -

Тоску, что может жечь сильней огня.

И больше не заглядывай ни разу

К нам в кочегарку!

Поняла меня?

 

С искренним приветом Н. Рубцов

<1961>

 

 

Э. Шнейдерману

 

Дорогой Эдик, привет, привет!

Посылаю стихи.

Попробуй как-нибудь разобраться в почерке и правильно отпечатать стихи.

А когда выходит «Оптима»?

Мою подборку открой «Элегией». Потом пусть будет тралфлотский цикл с таким расположением стихов: «В океане», «Фиалки», «На берегу», «Бывало». Двух стихов («Портовая ночь», «Я весь в мазуте») пусть не будет. Неохота просто больше мне писать. Потом - два стиха про любовь, «Видение в долине», «Поэт», «В этом городе крыши низкие» (обязательно этот стих напечатай в таком виде, в каком посылаю). И закрой подборку стихотворением «Космонавты советской земли».

«В океане» и «На берегу» сейчас не посылаю. Помнится, что они у тебя уже есть.

Стихи печатай смелей. Там просто чувства, отвлечение, точно? Тем более, что все эти стихи я посылал уже сюда, в институт на конкурс. Ну, будь здоров, Эдик. Жду от тебя письма. Пиши. Посылай стихи свои.

С большим приветом, Коля.

Привет Киму, Лене.

Н. Рубцов

 

P.S. Эдик, это стихотв[орение] помести после стиха «Птицы разного полета». Больше про любовь ничего не надо. Про Гааза тоже не надо.

 

 

К. Кузьминскому

 

Привет, привет, несчастный Костя!

Я читал у Эдика[7] твое письмо, проникнутое трогательным пессимизмом, отчаянием.

Просишь стихов. Если не пошлем их, - сойдешь с ума в Феодосии, так что ли? Ну, ладно, друзьям полагается в таких случаях быть отзывчивыми и т.п., и я отзовусь, напишу тебе что-нибудь из своих стихов в конце письма. Подкрепи ими свои ослабевшие силы. Или травить в ближайшую урну потянет?

Но о чем писать? Говорить о лит[ературных] сплетнях? Но я почему-то не интересуюсь ими, и потому не могу покормить и напоить свежими слухами организм (обойдемся без эпитета) твоего любопытства. Это если понимать сплетни в их обычном, прозаически-унылом смысле. А если сплетни в твоем понимании - просто разговор осведомленных людей о новых стихах, о делах поэтов, то пожалуйста: недавно...

Впрочем, мне скоро на работу, так что писать об этом ничего не стану, тем более что все обыденно и изрядно поднадоело. Приедешь - все узнаешь. Ты ведь скоро приедешь? Не будешь ведь там всю жизнь околачиваться и сходить с ума. Все проходит, проходит и жизнь, а твое теперешнее состояние, новая обстановка - пройдут и подавно. Да, самое удивительное, самое возмутительное в том, что время идет независимо от наших соображений, от нашего желания. Вот черт!

А что, пожалуй, неплохо, что ты сейчас ничего не пишешь. Всю зиму, как мне кажется, ты писал, как будто беспорядочно, лихорадочно растрачивая свои поэтические патроны, куда попало, во что попало, лишь бы стрелять, благо патроны были. А теперь, может быть, ты приготовился убить тигра, чувствуешь огромное желание убить тигра. А тигра надо сперва выследить. Дай Бог, чтоб он попал тебе и чтоб ты пристрелил его на месте.

Костя, не обращай внимания на хаотичность моих разглагольствований (слово-то, мать его...), в самом деле, спешу. Думать некогда. Да и что я, несерьезное создание, могу написать серьезного, дельного.

Меня тоже сейчас не очень тянет писать. Больше тянет на женщин, на деревья, на тени на тротуаре. Ты бы посмотрел, какие у нас на Севастопольской улице тени ночью! О Господи, оказывается, на обычных тенях от дерева можно помешаться! А еще регулярно тянет к винно-водочным отделам...

Ну, ладно. Прости мою витиеватость. Почитай дальше стихи[8].

Жму лапу.

Н. Рубцов

Черкни, как будет время.

Адью!

 

 

А. Я. Яшину

 

Дорогой Александр Яковлевич!

Студенты всех курсов института писали ректору, Ивану Николаевичу[9], обо мне. Просили восстановить. Ректор сказал, что всех их за это надо бы пропесочить! Он злой на меня. Сведения о моем проступке дошли до него в явно искаженном виде. Из искры раздули пламя (правда, искра была сильной).

Поэтому мне вряд ли стоит идти к нему. О чем с ним говорить? Жаловаться, что у меня нет ни специальности, ни дома (есть только любовь к одной избе и местности глубоко в Вологодской области, где прошло детство), нет ничего? Я не люблю жалобных слов.

Мне сказали, что исключил меня из института все-таки ректорат. Ни в каком секретариате такого приказа не было. Возможно, вполне возможно, были звонки из союзного секретариата.

Когда В. Белов ругал меня на чем свет стоит, я хорошо понимал его. Более всего стыдно мне, Александр Яковлевич, перед Вами.

В общем, «мне осталась одна забава: пальцы в рот - и веселый свист!». В буквальном смысле, конечно, и этого не осталось.

Наверное, мне надо бы уехать куда-нибудь на месяц, на два, имея перспективу. Что мне нужно для этого сделать?

Извините за беспокойство.

Как я благодарен Вам за все! Вы сами понимаете.

Кто-то сказал, что я в институте подложил свинью. Когда поеду, позвоню Ивану Николаевичу, что я свинью не подкладывал. И Вас в этом уверяю.

Всего Вам наилучшего!

Н. Рубцов

 

P.S. Никакой секретариат, наверное, и не имеет права писать приказы об исключении из института.

<13 декабря 1963>

 

 

НЕИЗВЕСТНОМУ

 

Уважаемый Иван Игнатьевич! Добрый день!

Тема Вашего стихотворения - полет в космос - была уже использована во множестве стихотворений разных авторов, т.е. эта тема, как говорится, общая и старая.

Смысл стихотворения - прославление героев-космонавтов - также был выражен во множестве стихотворений такого же рода.

Слова, которые Вы употребляете в стихотворении для прославления этих героев, также были уже употреблены все в том же множестве стихов на эту тему.

Вашего оригинального настроения в стихотворении - нет.

Вашего оригинального мировоззрения в стихотворении тоже нет.

Вот по всему по этому Ваше стихотворение не произвело на меня впечатления. А жаль. Жаль потому, что человеку, любящему стихи, любому такому человеку всегда бывает радостно, когда он находит в стихах поэзию, т.е. свежую тему, свежий смысл, свежее настроение, мировоззрение, мысли, свежие оригинальные слова. И всегда приходится огорчаться, когда всего этого нет в стихах.

Уважаемый Иван Игнатьевич! Я искренне написал здесь о главных недостатках Вашего стихотворения, ничуть не желая убедить Вас в верности моего мнения о нем, о Вашем стихотворении. Вполне, вполне возможно, что я ошибаюсь, когда думаю о нем так, и вполне возможно, что это Ваше стихотворение другим читателям понравится. И я от всей души желаю Вам этого.

Еще немного.

Когда я говорю Вам, что тема Вашего стихотворения старая и общая, это еще не значит, что я вообще против старых тем. Темы любви, смерти, радости, страдания - тоже темы старые и очень старые, но я абсолютно за них и более всего за них!

Потому я полностью за них, что это темы не просто старые (вернее, ранние), а это темы вечные, неумирающие. Все темы души - это вечные темы, и они никогда не стареют, они вечно свежи и общеинтересны.

В Вашем же стихотворении, как я уже говорил, нет оригинального настроения, т.е. нет темы души. Вы, очевидно, думаете, что достаточно взять какую-нибудь тему современного прогресса, особенно популярную, и уже получится поэтическое стихотворение. Но это не так. Хорошо, когда поэт способен откликаться на повседневные значительные события жизни, общества. Но надо сначала своими стихами убедить людей в том, что Вы поэт, чтобы к Вашим словам относились с вниманием и интересом, а потом уже откликаться на эти значительные события.

Так что главное для Вас, я думаю, попробовать сначала свои силы в умении выражать свои душевные переживания, настроения, размышления, пусть скромные, но подлинные. Поэзия вдет от сердца, от души, только от них, а не от ума (умных людей много, а вот поэтов очень мало!). Душа, сердце - вот что должно выбирать темы для стихов, а не голова.

Коротко о подробностях стихотворения. Вот Ваши эпитеты: «небо голубое», «сильная грудь», «могучие крылья», «улыбка светлая и веселая», «знамена алые», «седая голова», «золотая звезда», «почтительное молчание», «великий подвиг». Неужели Вы не заметили, что все это очень, очень общие, распространенные, примелькавшиеся эпитеты, потерявшие свою выразительность.

А разве это не поверхностные выразительные средства, которые сразу же любому в таких случаях приходят в голову: «космический корабль несется быстрее птицы. Москва приветствует, были все потрясены» и т.д.

Кое-где у вас совершенно отсутствуют рифмы, т.е. созвучия на конце строк. Например:

 

В сияньи неба голубого,

В блеске солнечных лучей

Корабль «Восход» быстрее птицы

Плавно несся над землей.

 

«Голубого - птицы», «лучи - земля» - разве это рифмы? Можно, конечно, писать стихи и без рифмы, но почему же тогда в других местах стихотворения она у Вас есть?

Где есть, где нет, и каждый раз бездумно - это не годится.

Вы пишете «быстрее птицы плавно несся...». Эту плавность при полете быстрее птицы невозможно представить. Да неужели ракета летит только быстрее птицы.

Вот так коротко о Вашем стихотворении, Иван Игнатьевич. Не могу судить вообще о Ваших стихах, т.к. Вы послали мне только одно.

А Вы ни разу не бывали в редакции местной газеты? Там есть люди, которые могли бы с Вами поговорить о стихах или с которыми Вы могли бы поговорить.

Еще раз повторяю, что не берусь судить о Ваших стихах вообще и что, возможно, я ошибаюсь в своем мнении о Вашем стихотворении.

От всей души желаю Вам всего самого доброго!

С искренним уважением Николай Рубцов

 

Такие недостатки, которые есть, на мой взгляд, в Вашем стихотворении, сейчас довольно широко распространены в стихах и множества других авторов. Причем частенько такие стихи все же печатают, и если Вы встречаете такого рода стихи в печати, то не думайте, пожалуйста, что так и надо писать. Всем надо нам учиться писать так, как писали настоящие, самые настоящие поэты - Пушкин, Тютчев, Блок, Есенин, Лермонтов. Законы поэзии одни для всех.

Н. Рубцов

12 января 1964 г.

 

 

С. П. Багрову

 

Здравствуй, Сережа!

Я снова в своей Николе. А ты? В своей ли Тотьме? Что-то я не вижу в здешних газетах твоей фамилии. Может быть, ты уехал или отъехал куда-нибудь, и мое письмо не застанет тебя дома?

Живу я здесь уже месяц. Погода, на мой взгляд, великолепная, ягод в лесу полно - так что я не унываю.

Вася Белов говорил мне, что был в Тотьме, был у тебя. В Тотьме и у тебя ему понравилось. Да иначе и не может быть!

Хотелось бы мне встретить тебя, тем более что у меня есть к тебе дело. О нем я пока не стану говорить. Думаю, что заеду в Тотьму, вот тогда об этом и поговорим.

Ты обязательно, я прошу, дай мне ответ на это письмо, если ты дома. Я буду знать, что ты никуда не уехал. А иначе (если ты уехал) и в Тотьму мне заезжать нечего.

Может быть, ты возьмешь командировку опять в Николу? И тебе неплохо несколько дней пошляться по этой грустной и красивой местности.

Ты не видел моих стихов в «Молодой гвардии» и в «Юности» - 6-й номер? Я недоволен подборкой в «Юности», да и той, в «Молодой гвардии». Но ничего. Вот в 8-м номере «Октября» (в августе) выйдет, по-моему, неплохая подборка моих стихов. Посмотри. Может быть, в 9-м номере. Но будут.

Какие у тебя новости? Как живется тебе? Как пишется?

Жду от тебя письма. До свидания.

Крепко жму твою добрую мускулистую руку!

С искренним приветом Н. Рубцов

Мой адрес: Тотемский р-н, Никольский с/с, с. Никольское.

Привет твоей маме.

27 июля 1964 г.

Пиши ответ скорее, мои каникулы уже на исходе. Во второй половине августа уеду отсюда.

 

 

Н. Н. Сидоренко [10]

 

Здравствуйте, Николай Николаевич!

Пишу Вам из села Никольского, куда я собирался. Это бедное, доброе, красивое (правда, немного беспорядочное) село. По вечерам здесь бывает особенно тихо, грустно и хорошо. Люди здесь, как везде, относятся друг к другу по-разному, но мне они почему-то все кажутся почти одинаково хорошими настоящими людьми.

Иногда пишу стихи. Например, такие:

 

* * *

Поднявшись на холмах,

                                 старинные деревни

И до сих пор стоят, немного накренясь,

И древние, как Русь, могучие деревья

Темнеют вдоль дорог,

                              листву роняя в грязь.

Но есть в одном селе,

                             видавшем сны цветенья

И вихри тех ночей, когда нельзя дремать,

Заросший навсегда травою запустенья

Тот дворик дорогой, где я оставил мать.

Со сверстницею здесь мы лето провожали

И, проводив, грустим уж много-много лет,

Грустнее оттого, что все мои печали

Кому я расскажу? Друзей со мною нет...

Ну что ж! Пусть будет так! Ведь русские деревни

Стояли и стоят, немного накренясь,

И вечные, как Русь, священные деревья

Темнеют вдоль дорог,

                               листву роняя в грязь...

 

Или в том же духе такое:

 

* * *

Когда душе моей

                      сойдет успокоенье

С высоких, после гроз, немеркнущих небес,

Когда, душе моей внушая поклоненье,

Идут стада дремать под ивовый навес,

Когда душе моей земная веет святость

И полная река несет небесный свет,

Мне грустно оттого,

                          что знаю эту радость

Лишь только я один. Друзей со мною нет...

 

Я получил письмо из Архангельска. Стихи «Русский огонек», «По холмам задремавшим» и еще многие стихи, которые дали бы лицо книжке, мне предлагают обязательно убрать из рукописи. Даже стихотворение «В горнице моей светло» почему-то выбрасывают. Жаль. Но что же делать? Останутся в книжке стихи мои самые давние, мной самим давно позабытые. Хорошо, что оставили стихотворение «Тихая моя родина». Николай Николаевич, а что это значит, что книжку мою включили в план редакционно-подготовительных работ на 1965 г.? Это значит ли: что книжка в 65-м г. выйдет? Объем ее - 1 п. л. Много ли это стихов, строчек, примерно?[11]

Тут на днях умер один забавный старик. Жил он со старухой, да с ними сноха (жена сына). Сын-то умер еще раньше, кажется, потонул. Так вот, пошла однажды старуха корову доить, а старик полез на печь к снохе и говорит ей: «Дашь?» Сноха отвечает: «Дам!» Да как даст ему подзатыльника, - старик кубарем с печки полетел. А после говорит: «Так и знал, что дашь, только чего дашь, не знал!»

Николай Николаевич, а как же быть с журналом «Огонек»? Надо бы дать туда стихи-то. Ведь говорили об этом. Вообще, мне очень хочется получить какой-нибудь гонорар да угостить здешних своих дружков и мужиков. Из «Юности» что-то не посылают, а летней стипендии эти черти лишили меня! Мне не за себя обидно, обидно за то, что я не могу совсем сделать что-нибудь хорошее для людей (купить, например, кому-нибудь подарок).

Вообще, зачем это сидят там, в институте, некоторые «главные» люди, которые совершенно не любят поэзию, а значит, не понимают и не любят поэтов. С ними даже как-то странно говорить о стихах (это в Литературном институте!). Они все время говорили со мной, например, только о том, почему я выпил, почему меня вывели откуда-то, почему и т. п., как будто это главное в моей жизни. Они ничего не понимают, а я все объяснял, объяснял, объяснял...

Николай Николаевич, у меня в 6-м номере «Юности» вышли стихи, а ни одного журнала у меня нет. Вы не могли бы послать мне сюда в деревню один экземпляр этого номера? Я буду очень благодарен Вам. Сюда его не посылают. Да и вообще я ручку и бумагу с трудом здесь раздобыл. Пробовал было написать Вам ястребиным (или вроде вороньим) пером. Ничего не получилось.

Заявление на заочное я подал и просил в заявлении, чтоб меня оставили в Вашем семинаре.

Лето проведу, наверно, здесь. А там - видно будет! Что Бог даст.

До свидания, дорогой Николай Николаевич, привет Вашей прекрасной семье и еще - Владимиру Соколову. Напишите, пожалуйста, пока я здесь, да, если не затруднит, вышлите «Юность». С искренней любовью и приветом

Н. Рубцов

 

 

Н. Н. Сидоренко

 

Добрый день, Николай Николаевич!

Какие у Вас есть приятные новости, и у Вас лично и на семинаре? Рад был бы получить от Вас опять весточку. Так довольно долго ничего не писал Вам потому, что о себе писать нечего. Но вспоминаю Вас по-прежнему часто и всегда с самым добрым чувством. И Вас, и Вашу семью, и Ваш семинар. Нередко встречаю Ваши стихи в печати и радуюсь этому.

Из института мне приходят какие-то странные письма. Например, снова просили справку с места работы, чтоб оформить приказ о моем восстановлении, то есть значит, что мое положение в институте по-прежнему было очень зыбкое, о чем я не знал. Справку послал. Потом пришла рецензия на курсовую работу В. Рубцова. Пришла почему-то на мое имя эта заблудившаяся рецензия. Потом послали обзор совр. литературы в помощь студентам. А вот никаких заданий я до сих пор не получил.

Еще послали мне личную карточку студента и просили ее заполнить. Ее послали недавно, и я, кажется, могу теперь считать, что уже оформлен наконец приказ о моем восстановлении. Но столько в остальных письмах было непонятного для меня, что и это письмо для меня остается не совсем понятным. Не подумайте, что я прошу Вас обо всем этом поговорить в институте. Я сам сегодня им напишу обо всем. Вот такие у меня студенческие дела.

В «Огоньке» тоже ничего пока нет и нет. Может быть, Вы, Николай Николаевич, позвоните еще раз М. Алексееву[12]. В конце концов может случиться такое, что М. Алексеев оставит по каким-либо причинам эту свою должность, - и с кем тогда нам иметь дело? Надо будет начинать тогда все сначала. Между прочим, какая-нибудь скорая публикация для меня сейчас была бы очень, очень кстати.

Живу по-прежнему. Только по временам все сильнее и сильнее чувствую какую-то беспросветность в будущем. Порой кажется, что я уже испытал и все радости и все печали. Все сильнее и сильнее люблю Л. Толстого, Тютчева, Пушкина, Есенина.

До свиданья, Николай Николаевич. С прежним полным уважением и любовью

Н. Рубцов

Поклон Вашей семье.

 

P.S. Да, мне написали, что я должен послать свои стихи на кафедру творчества, а после этого пришло письмо, что нужна справка для восстановления. Получилось так, что я еще не студент, а стихи послать должен. Поэтому я их еще не посылал.

 

P.P.S.

Дорогой Николай Николаевич!

Может быть, от меня от самого требуется какое-либо письмо в «Огонек»? Я ведь там не имел ни с кем совершенно никакого разговора. Заходил однажды в редакцию, собирался поговорить с М. Алексеевым, но его тогда не оказалось там. Так и ни с чем и уехал.

Так Вы напомните, пожалуйста, Николай Николаевич, М. Алексееву о моих стихах. Времени, по-моему, прошло уже вполне достаточно, - можно уже, кажется, им и принять какое-то решение.

Еще раз от души всего Вам наилучшего!

Снегопад, глушь, ни одной мысли в голове.

Н. Рубцов

Простите, приходится продолжить. Мне кажется, что Вы отнесли тогда в «Огонек» в числе других стихов и стихотворение «Родная деревня». На тот случай, если его примут к публикации, я посылаю его новый, последний вариант.

 

 

Н. Н. Сидоренко

 

Добрый день, Николай Николаевич!

Письмо Ваше получил. Очень обрадовался ему, тем более что никто уж мне сюда не пишет. Кто летом еще и посылал весточку, тот теперь уж думает, что меня здесь нет.

Погода у нас вовсе осенняя. Недолго, помянуть Тютчева, весь день стоял как бы хрустальный, и лучезарны были вечера. Дожди, холода, скоро, наверно, перестанут ходить пароходы.

Да, Николай Николаевич, я получил от Вас и «Юность», и «Октябрь». Большое спасибо Вам и за это, и за то.

Фотокарточку для «Огонька» я посылаю с этим письмом. А что рассказывать, как Вы выразились, о моем жизненном пути? Я уж плохо все помню. Родился в Архангельской области, в поселке Емецк (это я знаю по своим документам), но все детство прошло в этом вот селе Никольском, в Вологодской области, в детском доме. После учился в двух техникумах, в лесотехническом и в горном (вообще, после детдома мне довелось много «попутешествовать»), год работал кочегаром в Архангельском траловом флоте (зимой этот флот базируется в Мурманске), работал на военном испытательном полигоне в Ленинграде некоторое время, потом пошел служить на военный флот, опять на северные моря. Служил матросом 4 года, с 1955-1959 г. Потом два года работал на Кировском (бывшем Путиловском) заводе в Ленинграде - слесарем, шихтовщиком и еще кое-кем. А уж после поступил в Литинститут. Больше двух лет жизни на одном месте не выдерживал, все годы тянуло в родные края. Исключение - служба на Северном флоте. Там уж все по-особому. Вот так вкратце об этом пути. Да, родился в семье значительного партийного работника. Его даже врагом народа объявляли, потом освободили, и статья о его реабилитации была напечатана, кажется, в 1939 г. в архангельской областной газете. Больше всего времени он работал вообще-то в Вологде. Свою мать не помню почти, ничего о ней не знаю. Надо будет о ней когда-нибудь мне порасспрашивать брата. Николай Николаевич, а зачем все эти сведения нужны во «врезне»? Ну, конечно, Вы-то должны иметь обо всем этом более полное представление, поэтому я все это и написал.

Не понимаю, что значат Ваши слова: «Я подал заявление о вашем восстановлении...» Разве меня исключили из института? Если так, то это для меня новость, мне никто об этом не сообщал. Предлагали только перейти на заочное. А если меня исключили, так Вы не беспокойтесь обо мне. Бог с ним! Уеду куда-нибудь на Дальний Восток или на Кавказ. Буду там, на Кавказе например, карабкаться по горным кручам. Плохо, что ли? Пока могу карабкаться по скалам, до тех пор и живой и полон сил, а это главное.

Вы просите меня рассказать о какой-то «истории»? Не знаю, какую такую историю Вы имеете в виду, поэтому пока ничего рассказывать не буду. Вы уж извините, Николай Николаевич.

А что, Рябинин[13] опять дал на обсуждение стихи в прежнем «стиле»? По-моему, с ним семинару Вашему надо бы расстаться за одно описание, как он обнюхивал какой-то самолет. До сих пор не могу забыть эту диковину. Человек, несущий хотя бы немного поэзии, отличается особой живостью и переменчивостью настроений, у такого человека всегда ярко выражены симпатии и антипатии, в отличие от большинства, - и, глядя на Рябинина, не скажешь, что в нем есть поэзия.

Ну вот, Николай Николаевич, у меня пока все. Здешних стихов у меня уже больше пятидесяти - это, в основном, июльские и августовские, в сентябре почти ничего не написал. Ну, в общем, рукопись еще одной книжки есть. Куда бы ее только сдать?

Вот кое-что из последних стихов[14]:

 

ВЕНЕРА

 

Где осенняя стужа кругом

Вот уж первым ледком прозвенела,

Там любовно над бедным прудом

Драгоценная блещет Венера!

 

Жил однажды прекрасный поэт,

Да столкнулся с ее красотою, -

И душа, излучавшая свет,

Долго билась с прекрасной звездою.

 

Но Венеры играющий свет

Засиял при своем приближенье

Так, что бросился в воду поэт

И уплыл за ее отраженьем...

 

Старый пруд забывает с трудом,

Как боролись прекрасные силы...

Но Венера над бедным прудом

Доведет и меня до могилы!

 

Ну, так что же! Не все под звездой

Погибают - один или двое!

Всех, звезда, испытай красотой,

Чтоб узнали, что это такое!..

 

* * *

Уединившись за оконцем,

Я с головой ушел в труды!

В окно закатывалось солнце,

И влагой веяли пруды.

 

И вдруг являлся образ предка

С холмов, забывших свой предел,

Где он с торжественностью редкой

В колокола, крестясь, гремел!

 

Как жизнь полна! Иду в рубашке,

А ветер дышит все живей,

Журчит вода, цветут ромашки,

На них ложится тень ветвей.

 

И так счастливо реют годы,

Как будто лебеди вдали

На наши пастбища и воды

Летят со всех сторон земли!

 

И снова в чистое оконце

Покоить скромные труды

Ко мне закатывалось солнце,

И влагой веяли пруды...

 

Ну, так до свиданья, Николай Николаевич! Всего Вам наилучшего. Привет Вашей семье.

С любовью Н. Рубцов. 23/IX 64 г.

 

 

Н. Н. Сидоренко

 

Здравствуйте, Николай Николаевич!

Ваше письмо я получил, за что очень благодарен Вам.

В деревне мне уже стало скучновато. Это потому, что опять в лесу нет рыжиков. Позор какой! Уже несколько лет подряд нету их! А может быть, и вырастут еще. Тогда мне будет весело.

За это время написал уже тридцать с лишним стихотворений. По-моему, есть там и хорошие. Я согласен с Вами, с Вашим мнением о тех стихах, которые я послал Вам в первом письме. «Поднявшись на холмах, старинные деревни...» - действительно какая-то деталь прежних настроений, моих же. Но стихотворения «Когда душе моей сойдет успокоенье», «Зачем ты, ива, вырастаешь над судоходною рекой», - по-моему, нечто другое.

Николай Николаевич! Посылаю Вам для «Огонька» несколько новых стихотворений, и еще хотелось бы мне, чтоб Вы из старых предложили журналу такие стихи: «Тихая моя родина», «Во мгле по холмам суровым» («На родину») и «На перевозе» («Много серой воды, много серого неба»). Чтоб уж подборка стихов была более-менее, как говорится, ничего. А то я очень недоволен, например, подборкой в «Юности». Отредактировали еще некоторые строфы нелепо. А в «Октябре», в № 8, Вы видели мои стихи? Два из них, по-моему, тоже ничего. А какое Ваше мнение?

Как Ваше здоровье? Не подводит иногда? Желаю Вам, Николай Николаевич, отличного здоровья. Это в первую очередь. И во всем остальном - наилучшего! У меня пока все. До свидания! Большой привет всей Вашей семье! Привет Москве.

Н. Рубцов

 

 

Н. Н. Сидоренко

 

Дорогой Николай Николаевич!

Добрый день или вечер!

Я опять в Николе. Время сейчас в природе такое, что поневоле - любитель ты или не любитель - приходится наблюдать и переживать борьбу зимы и осени. Уже ясно видится, что зима победит, осень уже почти на обеих лопатках, и многим болельщикам от этого весело и радостно, в том числе и мне. Хотя я люблю зиму только в этот момент борьбы, когда она полна свежести и новизны, и знаю, что она мне наскучит потом.

Живу сейчас в другой избе за скромную плату (и буду жить недолго здесь), но здешний адрес у меня прежний, т.к. дома в этом селенье не нумеруются.

Написал несколько стихотворений. Взялся писать прозу - повесть, - кажется, у меня это может получиться, но пока не хватает усидчивости, детальной ясности образа да и условий для этого писания (имею в виду самые скромные условия). Хочу прозой написать историю одного человека, не похожего на современных литературных героев, - чтоб в нем была жизненная, а не литературная! тоска, сила, мысль, сила, разумеется, не физическая, а духовная. Но это пока хочу, а не написал, одна только глава готова, так что «похвалиться» или поогорчаться нечем здесь.

Никаких заданий из института мне сюда не послали, и я не знаю, чем это объяснить.

Что нового, Николай Николаевич, у Вас в семинаре и в институте? Много ли стихов написано натурально, т.е. как на душе, жизненно, а не сочинено, хотя бы и по всем правилам техники?

И еще я хочу узнать вот что: будут ли все-таки мои стихи напечатаны в «Огоньке»? Если будут, то примерно когда и какие? Я перед отъездом заходил в «Огонек», но не застал там Алексеева.

Вот у меня пока все. До свидания. От всей души желаю Вам здоровья и всех радостей в жизни, а также и всей Вашей семье. Передайте, пожалуйста, привет Анфе Георгиевне и Тане.

Вологодская обл.,

Тотемский р-он,

с. Никольское

19/XI-64 г. Н. Рубцов

P.S. Писал это письмо раньше, да вот только сейчас отправляю.

 

 

А. Я. Яшину

 

Здравствуйте, Александр Яковлевич!

Пишу Вам из села Никольского. Это в старинном Тотемском районе Вологодской области. Вы, наверное, бывали и здесь, в этих красивых и грустных местах?

Здесь великолепные (или мне только кажется) холмы по обе стороны неширокой реки Толшмы, деревни на холмах (виды деревень), леса, небеса. У реки, вернее, над рекой, сразу у въезда в Николу (так здесь коротко называют село), под березами - разрушенная церковь. Тоже великолепная развалина! В этой местности когда-то я закончил семь классов (здесь для души моей родина), здесь мне нравится, и я провожу здесь уже второе лето.

Дорогой Александр Яковлевич! Сколько раз звонил Вам по телефону в Москве, а все не мог дозвониться. Даже в праздники не смог по-человечески поздравить Вас. Один раз кто-то сразу же вмешался, другой раз ничего не было слышно. Я слышал только, как Вы сказали «Але!». В общем-то, оба раза я сказал все-таки в трубку «Поздравляю!».

Село это культурное: выписывает всевозможные газеты. Я тоже иногда читаю их. Читал в «Вологодском комсомольце» Ваши стихи. Очень, очень обрадовался Вашей фамилии в газете и Вашим стихам.

Вообще-то «Вологодский комсомолец» - газета унылая. Печатает удивительно неуклюжие, пустяковые, «современные» местные стихи. Уж сколько раз твердили миру, что мы молотобойцы, градостроители и т.п., и все твердят, твердят! А где лиризм, естественность, звучность? Иначе, где поэзия? Да еще многие из пишущих со своим легкомысленным представлением об этом деле носятся, как курица с яйцом! Впрочем, это сейчас широко распространено на Руси.

 

О Вашей «Вологодской свадьбе», об этом прекрасном литературном явлении, слава Богу, и здесь стали говорить лучше, трезвее. Ведь правда, как пьяные наговорили тогда, помянуть Гоголя, черт знает что! Беда, конечно, в том, что очень уж немногие могут иметь в этом деле действительно свое, действительно толковое мнение!

Ну до чего жаль, что в лесу опять нет рыжиков! Недавно в лесу так обиделся на это, что даже написал стихотворение о том, как много бывает грибов: в общем, не смог обойтись без того, чтоб не приукрасить свою лесную жизнь. Иначе было бы очень скучно. Ужасно люблю собирать грибы, особенно рыжики! Когда их много, рыжиков, они так и заманивают в лес! Я беспрерывно вижу их во сне и просто так, перед глазами: мерещатся.

Ягод в лесу нынче полно. Но я больше люблю смотреть на них. Собирать с удовольствием могу только такие ягоды, которые быстро прибывают в ведре или корзине. Ну, есть такие: брусника, клюква, смородина.

Вы знаете, в собирании земляники и малины мне все чудится что-то сиротское, старинное, особенно милое и грустное, даже горестное. В одной старой песне так и поется: «Послали меня за малиной...».

Между прочим, вчера с великим наслаждением и тоской слушал романсы в исполнении Надежды Андреевны Обуховой. По радио передавали. Как было все прекрасно: и музыка, и слова, и голос!

В это лето напечатали две подборки моих стихов. В «Октябре» и в «Юности». Подборка в «Юности» никуда не годится. Я не согласился бы печатать ее, если б в это лето мне не очень потребовались деньги. Да еще так отредактировали кое-какие места. Вместо «суда гудели, надрывались...» напечатали «суда гудели, надрываясь». В результате и рифма стала безвкусной, и слово «надрывались» потеряло ударное значение. «И дул в лицо им мокрый норд» - не моя строчка. Как легко было строчку эту сделать лучше, вдобавок избежать «им мокрый»! А из стихотворения «Загородил мою дорогу грузовика широкий зад» после поправок получилось нечто вроде блокнотной записи.

В «Октябре» ко мне отнеслись хорошо. Стихи прошли через Кочетова, Д. Стариков (зам. редактора) старался тоже напечатать что-нибудь получше. В этой подборке есть тоже плохие места, но тут уж виноват я сам полностью и недоволен за это только собой.

А все-таки, если б не Вы, сидеть бы мне сейчас за железной решеткой, распевать бы да слагать тюремные песенки, да клевать бы, как птица, клюкву на болоте во время перекуров. Да ходил бы за мной стражник с огромным таким штыком!

Хотелось бы мне напечатать стихи в «Литературной газете», но это абсолютно невозможно, даже если найдутся стихи подходящие. Пробовал. Похвалят меня, и уйду я с Богом.

Здесь за полтора месяца написал около сорока стихотворений. В основном о природе, есть и плохие и есть вроде ничего. Но писал по-другому, как мне кажется. Предпочитал использовать слова только духовного, эмоционально-образного содержания, которые звучали до нас сотни лет и столько же будут жить после нас. По-моему, совсем не обязательно в лирике употреблять современные слова. Современное слово «трактор», например, через десяток-другой лет может звучать уже архаично, как преходящая обыденность. В общем, было такое настроение, а что дальше - видно будет. Кое-какие стихи летние посылаю Вам. Извините, разболтался я, как воробей на просыпанном зерне. До свидания, Александр Яковлевич!

Сердечный привет Злате Константиновне, всей Вашей чудесной семье.

С искренней любовью Н. Рубцов

(Дата отправления на почтовом штемпеле 22 августа 1964 г.).

 

 

С. П. Багрову

 

Сережа, милый!

Как доехал? Не сломался мотоцикл?

Сразу после тебя целые сутки у нас был дождь. Сразу же после дождя я побежал в лес искать рыжики. Рыжиков не нашел, но зато написал стихотворение о том, как много в лесу бывает грибов. Это стихотворение наполовину навеяно случайно сказанной тобой строчкой (а может, и не случайно) «Ведьмы тоже по-детски плачут». Посылаю его тебе. По-моему, оно получилось неплохим. Ты лучше что-нибудь выкинь из тех стихов, а это предложи своей газете.

Я очень был рад твоему приезду. Спасибо тебе, что «наш двор уединенный, пустынным снегом занесенный, твой колокольчик огласил!» (Пушкин).

Вышел 8-й номер «Октября». Там есть и мои стихи. Я уже их читал. А ты не читал? Посмотри, если найдешь как-нибудь минуту свободного времени. Сядь в кресло, закури сигару и почитывай их помаленьку, балагуря о том, о сем...

Я получил письмо от одного московского товарища, поэта. Собирается приехать ко мне в Николу. Поздновато он что-то надумал: пока едет, пока то да се, - я буду готовиться покинуть эту святую обитель природы. Да как знать! Может, потом вместе заглянем к тебе. А рыжики еще будут!

Ваня Серков уехал. Почти всю ночь просидели у прощального костра. Жаль, что и он уехал.

Ну, будь здоров! До свиданья, Сережа. Пиши. Буду ждать. Сердечный привет Елесину.

Н. Рубцов

Август 1964 г.

 

 

С. П. Багрову

 

Сережа!

Черт возьми! Еще раз приходится тебя беспокоить. Пустяк, но все-таки.

Только что отправил тебе письмо и вспомнил, что в посланном стихотворении одна строфа отпечатана не так. Вернее, одна строчка: «Будто видишь ты сновидение?»

Надо так: «Будто видит твоя душа сновидение?».

Извини за беспокойство.

Еще раз привет!

Н. Рубцов

Август 1964 г.

 

 

А. Я. Яшину

 

Добрый день, Александр Яковлевич!

Письмо мое будет коротким. Просто хочу послать Вам привет и, как говорится, весточку.

Пишу все из того же села Никольского, откуда написал Вам предыдущее письмо. Вы его получили? Не выезжаю в Москву, в институт потому, что перехожу на заочное. А еще потому нахожусь именно здесь, что здесь мне легче дышится, легче пишется, легче ходится по земле. Много раз ходил на болото. Километров за шесть отсюда есть огромное, на десятки километров во все стороны, унылое, но ягодное болото. Собирал клюкву. Ходил туда до тех пор, пока не увидел там змею, которая на меня ужасно прошипела. Я понял это, как предупреждение. Мол, довольно! И больше за клюквой не пойду. Да и птицы в последний раз на болоте кружились надо мной какие-то зловещие, большие, кружились очень низко над моей одинокой головой и что-то кричали.

Вообще, я еще должен заехать в Москву, в этот институт - улей, который теперь тише, наверное, шумит, т.к. поразлетелись из него многие старые пчелы, а новые не прибывают. Далеко не все нравится, и не все в литинститутском быту, но очень хочется посмотреть на некоторых хороших наших поэтов, послушать их. Остались ли они еще там? Если не остались, то лучше бы снова одиноко ходить мне на наше унылое болото.

Удивительно хорошо в деревне! В любую погоду. Самая ненастная погода никогда не портит мне здесь настроение. Наоборот, она мне особенно нравится, я слушаю ее, как могучую печальную музыку... Конечно, не любая сельская местность может быть по душе.

Поеду отсюда числа 27 сего месяца. Как раз будет лотерейный розыгрыш, я выиграю «Москвич», вот в нем и поеду. Между прочим, за это лето научился я играть в лотерею: два раза подряд выиграл по рублю. А то ли еще будет!

До свидания, Александр Яковлевич! От всей души желаю Вам отличного здоровья, всего наилучшего, Вам и Вашей семье. Передайте, пожалуйста, привет Злате Константиновне.

С искренней любовью и приветом Н. Рубцов.

С. Никольское. Дождь.

25 сентября 1964 г.

 

P.S. Да, посылаю Вам почитать кое-что из последних своих стихов. Хотелось бы каким-то образом узнать о них Ваше мнение.

Посылаю Вам вырезку из районной газеты. «Ленинское знамя» за 24 сентября с.г. (Тотемский р-н. Вол. обл.). Там немного написано о Вашей повести «Сирота».

 

 

С. В. Викулову

 

Сергей Васильевич!

Когда Вы предложили мне дать стихи для «Красного Севера», тогда я еще не подумал, что сделаю это, т.к. был доволен уже тем, что получу командировку, и чувство успокоенности (и благодарности: но об этом я уже говорил Вам) было достаточно полным, чтобы не пополнять его. А сейчас, когда подошло время, я подумал о том, что жизнь все-таки не стоит на месте, и почему бы мне, если Вы тогда не пошутили, не послать Вам стихи? Я посылаю Вам кое-какие стихи, но, конечно, не прошу напечатать их, т.к. это зависит от Вашего о них мнения, и буду вполне готов к тому, если они не будут напечатаны.

Среди этих стихов есть одно чисто философское - «Душа». Говорю о нем отдельно потому, что оно смущает меня своей холодноватостью, но и все же я не прочь напечатать его...

Все последние дни занимаюсь тем, что пишу повести (впервые взялся за прозу), а также стихи, вернее, не пишу, а складываю в голове. Вообще я никогда не использую ручку и чернила и не имею их. Даже не все чистовики отпечатываю на машинке - так что умру, наверное, с целым сборником, да и большим, стихов, «напечатанных» или «записанных» только в моей беспорядочной голове. Но это между прочим. Пустяки.

Извините, что посылаю вторые экземпляры стихов: первых не осталось, а сейчас мне машинку дали только на несколько минут.

Всего Вам доброго.

С приветом и любовью Н. Рубцов

Осень 1964 г.

 

 

С. П. Багрову

 

Добрый день, дорогой Сережа!

Как ты живешь? Что нового в твоей жизни? Вопрос, конечно, банальный, и сам я, когда мне задают такой вопрос, обычно теряюсь и не знаю, что сказать. Но все-таки я искренне желаю узнать что-нибудь о тебе, о твоей жизни, т.к. давненько уже не видел тебя и не слышал.

Я живу же по-прежнему, среди зимней, рано темнеющей теперь скучной Никольской природы. Нехотя пишу прозу, иногда стихи.

Жаль, что Гета[15] (из Николы) без твоего ведома взяла у тебя дома мой чемодан. Она бы этого не сделала, если бы не спешила на грузовик, в котором отправлялась из Тотьмы. Между прочим, я просил ее, чтоб она только подстрочники стихов Хазби взяла из чемодана, но она без тебя все равно ничего бы не нашла, поэтому унесла их вместе с чемоданом.

Что буду делать дальше, я еще не знаю. Хочу все-таки до того, как поеду отсюда, что-нибудь закончить, хотя бы несколько глав повести, которую задумал. А еще пришла в голову дурацкая мысль записать кое-какие свои соображения о поэзии в литературной форме и дать им заголовок «Письмо другу». Вот так, Сережа.

Напиши когда-нибудь несколько слов мне. Крепко жму руку.

С приветом Коля.

Осень 1964 г.

 

 

С. Ю. Куняеву

 

Добрый день, Стасик! Письмо твое получил, повеселился над твоими веселыми стихами и вот написал на них ответ. Желаю тебе здоровья и всех радостей. С приветом Коля.

Ответ Куняеву (некоторые соображения на тему «Если жизнь начать сначала»).

 

Если жизнь начать сначала,

Все равно напьюсь бухой

И отправлюсь от причала

Вологодчины лихой.

Знайте наших разгильдяев!

Ваших, так сказать, коллег!

- Где, - спрошу я, - человек

По фамилии Куняев?

И тотчас ответят хором:

- Он в Москве! Туда катись!

И внушат, пугая взором:

- Там нельзя греметь запором

И шуметь по коридорам:

Он описывает жизнь!

И еще меня с укором

Оглядят: - Опасный вид!

Мол, начнет греметь запором

Да шуметь по коридорам,

То-то будет срам и стыд!

Гнев во мне заговорит!

И, нагнувшись над забором,

Сам покрою их позором,

Перед тем спросив с задором:

- Кто тут матом не покрыт? -

Кроя наших краснобаев,

Всю их веру и родню,

- Нужен мне, - скажу, - Куняев,

Вас не нужно - не ценю!

Он меня приветит взглядом

И с вопросом на лице

В цэдээловском дворце

Помолчим... с буфетом рядом!

 

Н. Рубцов

Осень 1964 г.

 

 

С. П. Багрову

 

Здравствуй, Сережа!

Видел литстраницу в «Ленинском знамени»[16] - твой рассказ и свои стихи. Твой рассказ мне понравился. За свои стихи благодарен тебе и редакции.

Снимки тоже получил. И тоже большое тебе спасибо. Но тут у меня к тебе вот какое дело: не смог бы ты отпечатать еще и послать снимки, где сидят на колодце Ленька Богданов, Лев Николаевич и я с ними? Это ты зафотографировал у нас во дворе. Этот снимок, конечно, нужен не мне, а Льву Николаевичу и Леньке, так что послать его можно и неспешно, хоть тогда, когда меня и в Николе не будет.

В Николе я решил прожить вплоть до сентября, т.к. в лесу поспело много брусники. Да и рыжики, должно быть, скоро пойдут.

По-прежнему пишу иногда стихи. Написал после тебя еще 6 стихотворений. Несколько из них посылаю тебе, просто так, почитать.

Ну, будь здоров, Сережа!

Да, я так и не сумел послушать твое выступление по радио. Получил твое письмо уже после выступления и поэтому ничего не знал о нем. А сплю я обычно часов до девяти, так что случайно услышать тебя в эфире тоже не смог: ты ведь говорил по радио часов в 7?

Всего тебе наилучшего!

Салют городу Тотьме, реке Сухоне, всем ее островам и заливам!

Крепко жму руку.

С приветом Н. Рубцов

Осень 1964 г.

 

 

С. П. Багрову

 

Дорогой Сережа!

Добрый день!

Я уже три дня в Николе. Один день был на Устье в дороге. Пришлось топать пешком. Не знаю, как бы я тащился по такой грязи столько километров... с чемоданом! Хорошо, что ты любезно оставил его у себя.

Что новенького в твоей жизни? В личной и общественной? Продолжаешь ли работать над повестью?

Вчера я отправил Каленистову заметки о той учительнице и стихотворение. Стихотворение писать было тяжелей, ей-Богу! Ты сам знаешь, почему это. Можно было бы подумать еще и над прозой, и над стихами, если б я точно знал, что еще будут ходить пароходы. Ведь если они на днях перестанут ходить, этот мой материальчик мог бы сильно задержаться, и тогда я был бы виноват перед Каленистовым.

Сережа, я здесь оказался совсем в «трубе». На Устье у меня потерялись или изъялись кем-то последние гроши. Сильно неудобно поэтому перед людьми в этой избе, тем более что скоро праздник. Может быть, поскольку я уже подготовил материал, Каленистов может послать мне десятку (только мне ничего и не надо за эту командировку)? Непосредственно к нему с этим вопросом я решил не обращаться, т.к. плохо знаю его. А вообще надо бы обязательно хоть немного поддержать эту мою избушку.

Праздник я проведу здесь, а потом уеду куда-нибудь. Плохо, что здесь, в Николе, не найдешь никакой литературной работенки, ни постоянной, ни временной, а без работы жить невозможно.

Здесь выпал, день назад, первый снег. Сегодня растаял. Картины за окном очень унылые. Грибов в лесу нет, стихи не пишутся - я как будто бы сел на мель. Хорошо еще, что можно поразмышлять, подумать, что же делать дальше. Хорошо еще, что в Тотьме есть ты, и можно написать тебе письмишко.

Между прочим, сейчас за окном, над этой унылой дорожной грязью, над скучной осенней травой заиграло солнышко.

До свидания, Сережа!

От всей души желаю тебе весело проводить праздник и в остальном - всего наилучшего. Сердечный привет Любови Геннадиевне, бабушке.

С искренним приветом Н. Рубцов

30 октября 1964 г.

 

 

С. В. Викулову

 

Дорогой Сергей Васильевич!

Пишу Вам из села Никольского. Это в Тотемском районе. Решил провести здесь праздник и подзаняться чтением, пока нет его, праздника. Читаю самого Льва Толстого. Между прочим, об этом - что читать надо - сказал мне А. Я. Яшин однажды. И этот много раз слышанный совет вдруг поразил меня. В самом деле, оказывается, удивительно хорошо и полезно, уединившись в какой-нибудь глухой избе, читать целыми днями прекрасные книжки. А еще я должен кое-какой материал (ну, заметки, статейки, стихи) подготовить для здешней

районной газеты. Там я скромно заработаю на дорогу отсюда. Немного стихов не по просьбе тоже, наверное, напишу.

Недавно здесь выпал первый обильный снег (с дождем он уже давненько пролетал), это было так внезапно, так красиво - снег лежит повсюду - на крышах, на порогах, на дорожной грязи. На меня это подействовало, как в детстве. Но на другой день снег растаял, и за окном опять возникли во всей своей унылой красоте прежние осенние картины.

Сижу порой у своего почти игрушечного окошка и нехотя размышляю над тем, что мне предпринять в дальнейшем. Написал в «Вологодский комсомолец» письмо, в котором спросил, нет ли там для меня какой-нибудь (какой угодно) работы. Дело в том, что если бы в районной газете и нашли для меня, как говорится, место, все равно мне отсюда не выбраться туда до половины декабря. Ведь пароходы перестанут ходить, а машины тоже не смогут пройти по Сухоне, пока тонок лед. Так что остается одна дорога - в Вологду - с другой стороны села, сначала пешком, потом разными поездами.

Я хочу поблагодарить Вас за поддержку и еще от всей души пожелать Вам весело проводить праздник, с которым я Вас поздравляю, и пожелать в остальном, пользуясь случаем, всего наилучшего. Еще надо А. Я. Яшину написать - поздравить и пожелать ему здоровья. Не знаю только, найду ли сегодня еще листок бумаги для письма...

С искренним приветом Н. Рубцов

Октябрь - ноябрь 1964 г.

 

 

Л. Я. Яшину

 

Дорогой Александр Яковлевич!

Добрый день или вечер!

Письмо Ваше я получил - очень благодарен за это письмо.

Пишу опять из села Никольского, где пропадал целое лето. Мне здесь крепко поднадоело, но есть, правда, и большое удовольствие, уединившись в тихой избе, читать прекрасные книжки Льва Толстого - я внял, как видите, Вашему совету и занимаюсь чтением. А еще есть удовольствие для меня в ожидании первых сильных заморозков, первых сильных метелей, когда особенно уютной и милой кажется бедная избушка и радостно на душе даже от одного сознания, что ты в эту непогодную грустную пору все-таки не бездомный.

Люблю первый лед на озерах и речках, люблю, когда в воздухе носится первая зимняя свежесть. Хорошо и жутко ступать по этому первому льду - он настолько прозрачен, что кажется, будто ступаешь прямо по воде, бездонно-темной.

Позвольте, Александр Яковлевич, от всей души поздравить Вас с праздником и пожелать Вам всех радостей в жизни, а главное - здоровья, здоровья. Позвольте и всей Вашей семье - Злате Константиновне, а также Злате Александровне, Наташе, Мише и Саше - пожелать тоже всего самого, самого хорошего.

Я не хотел бы больше беспокоить Вас, но думаю, можно все-таки сказать Вам, что в Ваших словах о моих летних стихах есть, конечно, правда, и мне, честное слово, было полезно узнать Ваше мнение. Для меня как раз было главным не то, что Вы можете куда-либо рекомендовать стихи (говорю абсолютно честно), а главным было знать Ваше мнение о них. Бросаясь, как говорится, в какую-либо крайность в своих писаниях, всегда хочется знать, что же скажут о стихах люди, знающие в этом деле настоящий толк.

Только я вот в чем убежден, Александр Яковлевич (разрешите мне поделиться своим, может быть, нелепым убеждением): поэзия не от нас зависит, а мы зависим от нее. Не будь у человека старинных настроений, не будет у него в стихах и старинных слов, вернее, старинных поэтических форм. Главное, чтоб за любыми формами стояло подлинное настроение, переживание, которое, собственно, и создает, независимо от нас, форму. А значит, еще главное - богатство переживаний, настроений (что опять не от нас зависит), дабы не было бедности, застоя интонаций, форм...

Во всем остальном, во всех остальных деталях, я не имею никаких убеждений, во всем сомневаюсь.

Сомневаюсь также всегда в том, смогу ли я создать что-либо настоящее. Записать любыми стихотворными словами могу что угодно. Но найдет ли на меня, осенит ли меня что-либо общеинтересное? Это не от меня зависит, поэтому сомневаюсь.

Я тут сбивчиво всего наговорил и, может быть, ни к чему. Извините меня тогда, дорогой Александр Яковлевич. А Вам большое, большое спасибо за то письмо - и за внимание, и за доброе верное слово. Я долго, между прочим, думал над мимоходом Вами написанными словами. Все это Вы, может, и сами не знаете, очень помогает. Еще раз желаю Вам здоровья и всего наилучшего.

С искренней любовью Н. Рубцов

(Дата отправления на почтовом штемпеле 3 ноября 1964 г.)

 

 

В. Д. Елесину

 

Дорогой Вася!

Добрый день!

Посылаю заметку о нашем фельдшере. Редактируй ее и сокращай, как хочешь (это не стихи), но только хоть что-нибудь из этой заметки надо бы напечатать. Так что, если найдешь это возможным, предложи, пожалуйста, заметку в газету.

Живу неплохо. Хожу в лес рубить дрова. Только щепки летят!

Поздравляю с праздником. Будь здоров и счастлив. Передай, пожалуйста, привет Сереже, если он уже вернулся.

С искренним приветом Н. Рубцов

С. Никольское.

Начало ноября 1964 г.

 

 

С. Ю. Куняеву

 

Дорогой Стасик!

Добрый день или вечер!

Я опять пропадаю в своем унылом далеке, в селении Никольском, где пропадал целое лето. Это, как я тебе уже говорил, один из самых захолустных уголков Вологодской стороны, - в прелестях этого уголка я уже разочаровался, т.к. нахожу здесь не уединение и покой, а одиночество и такое ощущение, будто мне все время кто-то мешает и я кому-то мешаю, будто я перед кем-то виноват и передо мной тоже. Все это я легко мог бы объяснить с психологической стороны не хуже Толстого (а что! в отдельных случаях этого дела многие, наверно, могут достигнуть Льва Толстого: и мелкие речки имеют глубокие места. Хотя в объеме достигнуть его, Толстого, глубины - почти немыслимое дело), повторяю, мог бы и объяснил бы, если бы не знал, кому пишу это письмо.

Мое здесь прозябание скрашивают кое-какие случайные радости, на которые я не только способен, но еще и люблю их, и иногда чувство самой случайной радости вырастает до чувства самой полной успокоенности. Ну, например, в полутемной комнате топлю в холодный вечер маленькую печку, сижу возле нее - и очень доволен этим, и все забываю. Я проклинаю этот Божий уголок за то, что нигде здесь не подработаешь, но проклинаю молча, чтоб не слышали здешние люди и ничего обо мне своими мозгами не думали. Откуда им знать, что после нескольких (любых, удачных и неудачных) записанных мною стихов мне необходима разрядка - выпить и побалагурить?

Вспоминаю иногда последний вечер в ЦДЛ. Ты, Стасик, вел себя прекрасно. Я не очень. Но иначе повести себя не мо