Глава 10. Женщины-коммунистки

 

В 1848 году, когда Карл Маркс и Фридрих Энгельс опубликовали «Коммунистический манифест», Европа была ареной бесчисленных революционных восстаний. Один из участников революции 1848 года, ученик и соратник К. Маркса и Ф. Энгельса, Иосиф Вейдемейер, иммигрировал в Соединенные Штаты и основал первую в истории страны марксистскую организацию{408}. В 1852 году Вейдемейер создал Пролетарскую лигу, но никаких следов участия женщин в ее работе не сохранилось. Возможно, женщины и участвовали в работе организации, но их имена остались неизвестны. В течение последующих нескольких десятилетий женщины продолжали принимать активное участие в жизни своих рабочих союзов, в антирабовладельческом движении и в развертывавшейся кампании за собственные права. В рядах марксистского социалистического движения их, по всей видимости, не было. В Национальной ассоциации рабочих и Клубе коммунистов главными также были мужчины. Даже Социалистическая рабочая партия состояла преимущественно из мужчин{409}.

К 1900 году, когда была создана Социалистическая партия Америки (СПА), состав участников социалистического движения начал меняться. По мере того как общее требование равенства женщин стало звучать сильнее, женщины все шире вовлекались в борьбу за социальные изменения. Они начали утверждать своё право участвовать в этой новой форме борьбы против эксплуататорского общественного строя. С 1900 года левые марксисты в большей или меньшей степени стали ощущать влияние сторонниц борьбы за равенство женщин.

СПА, будучи основным проводником марксизма в течение почти двух десятилетий, поддерживала борьбу за равенство женщин. Долгие годы она была единственной политической партией, выступавшей за предоставление женщинам избирательных прав{410}. Благодаря таким женщинам–социалисткам, как Паулин Ньюмен и Роза Шнейдерман, движение суфражисток, соединившись с рабочим движением, подорвало десятилетнюю монополию представительниц средних слоев на массовую кампанию за получение женщинами избирательного права{411}. К 1908 году Социалистическая партия создала национальную женскую комиссию. 8 марта того же года женщины–социалистки, пользовавшиеся влиянием в нью–йоркском районе Нижнего Ист—Сайда, организовали массовую демонстрацию в поддержку предоставления им равного избирательного права. С тех пор этот день ежегодно отмечается во всем мире как Международный женский день{412}, Когда в 1919 году была основана Коммунистическая партия (фактически было создано две коммунистические партии, которые позже объединились), женщины, бывшие члены Социалистической партии, были среди ее первых руководителей и активистов. «Матушка» Элла Рив Блур, Анита Уитни, Маргарет Преви, Кейт Сэдлер Гринхэл, Роза Пастор Стоукс, Жанетт Перл — все они были коммунистками, ранее входившими в левое крыло Социалистической партии{413}.

Хотя организация «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ) не была политической партией — и на деле выступала против создания политических партий, — она, однако, была второй по значению силой, оказавшей воздействие на процесс создания Коммунистической партии. Организация «Индустриальные рабочие мира», известная в народе под названием «уоблиз», возникла в 1905 году. Провозгласив себя союзом промышленных рабочих, ИРМ заявила, что в отношениях между классом капиталистов и наемными рабочими никогда не может установиться гармония. Конечной целью «уоблиз» был провозглашен социализм, а стратегией — непримиримая классовая борьба. На первом собрании, которое созвал «Большой Билл» Хейвуд, среди признанных лидеров рабочих, сидевших в президиуме, были две женщины — «матушка» Мэри Джонс и Люси Парсонс.

Хотя обе организации — и Социалистическая партия и ИРМ — принимали женщин в свои ряды, содействовали их политическому росту и превращению в вожаков рабочих и агитаторов, только ИРМ проводила последовательную политику беспощадной борьбы с расизмом. Социалистическая партия под руководством Дэниела де Леона не признавала, что угнетение черных есть особая форма гнета. Хотя большинство черных было занято в сельском хозяйстве — издольщики, мелкие арендаторы, сельскохозяйственные рабочие, — социалисты утверждали, что их движение касается только промышленных рабочих. Даже такой выдающийся руководитель социалистического движения, как Юджин Дебс, говорил, что черные как народ не нуждаются во всесторонней защите своих прав, чтобы быть равными и свободными. Поскольку социалисты отвергали все, что не относилось к борьбе между трудом и капиталом, Ю. Дебс заявлял: «Мы не можем предложить неграм ничего, кроме этого»{414}. Что касается ИРМ, то она ставила своей основной целью создать профсоюз наемных работников и развивать в них революционное социалистическое классовое сознание. Однако в отличие от Социалистической партии ИРМ обращала особое внимание на специфические проблемы черных. Мэри Уайт Овингтон заявляла: «В этой стране существуют две организации, показавшие, что они заинтересованы в предоставлении неграм равных прав в полном объеме. Первая — Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения. Вторая организация, борющаяся с сегрегацией негров, — ИРМ. ИРМ стояла и стоит на стороне негров»{415}.

Черная женщина Элен Холмэн была социалисткой и ведущей активисткой кампании в защиту заключенной в тюрьму Кейт Ричардз О'Хейр, одного из лидеров Социалистической партии. Однако число женщин ее расы в Социалистической партии было очень незначительным. До второй мировой войны численность черных женщин, работавших в промышленности, была ничтожно мала. В силу этого агитаторы, занимавшиеся привлечением в Социалистическую партию новых членов, их практически игнорировали. Пренебрежительное отношение к черным женщинам было частью доставшегося от Социалистической партии тяжелого наследия, от которого Коммунистической партии предстояло избавиться.

Как вспоминал лидер коммунистического движения, и его историк Уильям З. Фостер, «в начале 1920‑х годов партия… недостаточно учитывала специфические требования негритянок, работавших в промышленности»{416}. В последующее десятилетие — коммунисты пришли к пониманию того, что расизм занимает в американском обществе особое место. Они поставили дело освобождения черных на серьезную теоретическую основу, и их заслуги в борьбе против расизма огромны.

 

Люси Парсонс

 

Люси Парсонс — это одно из немногих имен черных женщин, периодически появлявшихся в хронике американского рабочего движения. Почти повсеместно ее образ рисуют упрощенно — как «преданной жены» Альберта Парсонса, «мученика Хеймаркет–сквер»[28]. Действительно, Люси Парсонс была одним из самых боевых защитников мужа, но как личность она представляла собой гораздо больше, чем верная жена и гневная вдова, стремившаяся защитить своего мужа, а затем — отомстить за его смерть. Недавно опубликованная Кэролайн Эсбо биография Люся Парсонс{417} подтверждает, что она как журналист и агитатор защищала интересы рабочего класса более 60 лет. Люси Парсонс включилась в рабочее движение почти за 10 лет «хеймаркетской бойни» и продолжала в нем участвовать еще 55 лет после нее. Развитие ее политических взглядов прошло путь от юношеского увлечения анархизмом до вступления в Коммунистическую партию в зрелые годы.

Люси Парсонс родилась в 1853 году, а свою деятельность в Социалистической рабочей партии начала уже в 1877 году. В последующие несколько лет она публиковала статьи и стихи в анархистской газета «Социалист», была активным организатором в чикагском профсоюзе работниц{418}. Ее муж был арестован в числе восьми радикально настроенных руководителей рабочих в результате спровоцированных полицией беспорядков на Хеймаркет–сквер 1 мая 1886 года. Люси Парсонс немедленно начала решительную кампанию за освобождение «хеймаркетских узников». Поездки по всей стране принесли ей известность как выдающемуся вожаку рабочих и горячему стороннику анархизма. Эта репутация сделала ее постоянным объектом репрессий. Например, в Колумбусе, штат Огайо, мэр города запретил ей выступить с заранее запланированной на март речью. Когда же она отказалась подчиниться, ее арестовали и посадили в тюрьму{419}. Один город за другим в последнюю минуту перед ее выступлением захлопывал перед ней двери своих залов, во время собраний шпики стояли на каждом углу, полиция держала ее под постоянным наблюдением{420}.

Чикагская полиция арестовала Люси Парсонс и ее двоих детей даже во время казни ее мужа. Один из полицейских пояснил: «Эту женщину надо бояться больше, чем тысячу бунтовщиков»{421}.

Хотя Люси Парсонс была черной — факт, который ей часто приходилось скрывать из–за расистских законов, — и хотя она была женщиной, Парсонс считала, что дискриминация по признаку расы и пола имеет второстепенное значение по сравнению с капиталистической эксплуатацией рабочего класса. Как жертвы капиталистической эксплуатации, говорила Л. Парсонс, мужчины и женщины черной расы, подобно женщинам и мужчинам белой расы, должны посвятить все свои силы классовой борьбе. Она считала, что женщины и черные не страдали от какого–то особого гнета и что не существовало насущной необходимости в том, чтобы массовые движения специально выступали против расизма и дискриминации женщин. Пол и раса, по концепции Люси Парсонс, были внешними признаками, которыми манипулировали работодатели, стремившиеся оправдать более жестокую эксплуатацию женщин и цветных. Если черные подвергались зверствам закона Линча, так это потому, что их бедность как социальной группы делала их наиболее уязвимыми объектами нападок. «Неужели найдется глупец, — ставила вопрос Люси Парсонс в 1886 году, — который верит, что эти бесчинства обрушились на негров только потому, что они черные?»{422}

«Ни в коей мере, — продолжала Л. Парсонс. — Они совершаются потому, что негры бедны. Потому, что они зависимы. Потому, что они как социальный слой беднее, чем их братья — белые наемные рабы Севера»{423}.

Люси Парсонс и «матушка» Мэри Джонс были первыми двумя женщинами, присоединившимися к радикальной рабочей организации «Индустриальные рабочие мира». Пользовавшиеся огромным уважением в рабочем движении, они вместе с Юджином Дебсом и «Большим Биллом» Хейвудом были приглашены в президиум учредительного съезда «Индустриальных рабочих мира», состоявшегося в 1905 году. В своей речи перед делегатами Люси Парсонс выразила симпатии к угнетенным женщинам–работницам, труд которых, с ее точки зрения, использовали капиталисты в попытках снизить заработную плату всего рабочего класса. «Мы, женщины этой страны, — говорила она, — не имеем права голоса, даже если бы мы хотели им воспользоваться… но у нас есть наши рабочие руки… Где бы ни проводилось сокращение заработной платы, капиталисты прежде всего снижают заработную плату женщинам»{424}.

Более того, в те времена практически игнорировалась тяжкая доля женщин, вынужденных торговать собой, а Парсонс заявила съезду ИРМ, что она говорит и от имени своих сестер, которых она видит ночью на улицах Чикаго{425}.

В 20‑е годы Люси Парсонс начала участвовать в работе молодой Коммунистической партии. Как и многие другие, испытавшая глубокое воздействие пролетарской революции 1917 года в России, она поверила, что рабочий класс в конечном счете может одержать победу и в Соединенных Штатах. После того как коммунисты и другие прогрессивные силы основали в 1922 году «Международную организацию помощи борцам революции» (МОПР), Парсонс стала активно в ней работать. Она боролась за свободу Тома Муни в Калифорнии, «девятки из Скоттсборо» в Алабаме и за молодого негра–коммуниста Анджело Херндона, которого бросили в тюрьму власти штата Джорджия{426}, По данным ее биографа, Люси Парсонс официально вступила в Коммунистическую партию в 1939 году{427}. Она умерла в 1942 году. В некрологе, помещенном в «Дейли уоркер», говорилось, что она была «связующим звеном между рабочим движением сегодняшнего дня и великими историческими событиями 1880‑х годов…

Она была одной из подлинно великих женщин Америки, бесстрашной и преданной рабочему классу»{428}.

 

Элла Рив Блур

 

Элла Рив Блур родилась в 1862 году. Замечательный организатор рабочих, агитатор за права женщин, равенство черных, мир и социализм, известная в народе как «матушка» Блур, она вступила в Социалистическую партию вскоре после ее основания. Элла Блур стала лидером социалистов и живой легендой для рабочих всей страны. Разъезжая из конца в конец Соединенных Штатов на попутных машинах, она была в эпицентре несчетного количества забастовок. Водители конок Филадельфии слышали ее первые речи, призывавшие к забастовкам. И в других частях страны ее талант выдающегося оратора и прекрасные способности организатора вдохновляли на борьбу шахтеров, издольщиков, текстильщиков. В возрасте 62 лет «матушка» Блур по–прежнему колесила на попутных машинах из штата в штат{429}.

Когда ей исполнилось 78 лет, «матушка» Блур выпустила книгу, в которой рассказывала о своей деятельности рабочего организатора, начиная с тех дней, когда она еще не была социалисткой, и заканчивая своей работой в рядах Коммунистической партии.

Пролетарское сознание Э. Блур в период ее пребывания в Социалистической партии не допускало мысли о том, что черные подвергаются особому угнетению, но, став коммунисткой, «матушка» Блур выступала против бесчисленных проявлении расизма и призывала других следовать её примеру. Так, вспоминая съезд МОПР в 1929 году в Питтсбурге, штат Пенсильвания, она писала: «Мы заказали номера для всех делегатов в отеле «Моногахэла». Мы приехали поздно ночью, и среди нас было 25 делегатов–негров. Управляющий отеля сказал, что они могут переночевать, но утром должны немедленно покинуть отель.

На следующее утро мы проголосовали за то, чтобы все делегаты съезда перешли в другой отель, где руководствуются пристойными правилами. Мы прошли маршем в такой отель, неся транспаранты с надписями «Нет дискриминации». Колонной мы вошли в холл, уже заполненный журналистами, полицейскими и толпой любопытных…»{430}.

Как–то в начале 1930‑х гг. «матушка» Блур выступала на митинге в Лоуп–сити, штат Небраска, в поддержку женщин–работниц птицефермы, бастовавших в знак протеста против действия хозяев. Банда расистов, недовольных присутствием на митинге нескольких черных, хотела силой разогнать забастовщиков. Прибыла полиция и арестовала «матушку» Блур вместе с одной черной женщиной и ее мужем. Эта черная женщина, госпожа Флойд Бус, входила в руководство местного антивоенного комитета, а ее муж был активистом городского совета безработных. Местные фермеры собрали необходимую сумму денег, чтобы освободить «матушку» Блур под залог, но она отказалась от их помощи и заявила, что не покинет тюрьму до тех пор, пока не будут освобождены супруги Бус{431}.

В автобиографии Э. Блур писала: «Я чувствовала, что не могла принять этот залог и оставить двух своих черных товарищей в тюрьме, в жуткой атмосфере лютой ненависти к неграм»{432}.

В этот период своей жизни «матушка» Блур организовала поездку делегации США на Международный женский конгресс в Париж. В состав делегации входили четыре черные женщины: Кэпитола Тэскер, издольщица из Алабамы, высокая и грациозная, была душой всей делегации; Лулиа Джексон — делегат от шахтеров Пенсильвании; женщина, представлявшая матерей «девятки из Скоттсборо», Мзйбл Бирд, блестящая молодая выпускница Вашингтонского университета, работавшая в то время в Международной организации труда в Женеве{433}.

Наряду с «матушкой» Блур и женщиной, представлявшей Социалистическую партию, Кэпитола Тэскер была одной из трех американок, избранных в исполнительный комитет Парижского конгресса 1934 года, Мэйбл Бирд, черная выпускница университета, была избрана одним из секретарей конгресса{434}.

Лулиа Джексон, черная представительница пенсильванских шахтеров, стала заметной фигурой на Парижском женском конгрессе. Отвечая на выступления группы пацифисток, она убедительно доказала, что поддержка борьбы против фашизма — единственное средство гарантировать устойчивый мир. Выступая в прениях, одна убежденная пацифистка, противница насилия, сказала: «Я полагаю, что в этом (антивоенном) манифесте слишком много слов о борьбе. В нем говорится: боритесь против войны, боритесь за мир, боритесь, боритесь, боритесь… Мы — женщины, мы — матери, мы не хотим бороться, воевать. Мы знаем, что, даже когда наши дети плохо себя ведут, мы добры к ним, мы побеждаем их любовью, а не борьбой с ними»{435}.

Сразу же последовали четкие контраргументы Лулии Джексон, «Уважаемые дамы, — резюмировала она, — только что нам сказали, что мы не должны бороться, что мы должны быть добрыми и нежными к нашим врагам, к тем, кто выступает за войну. Я не могу согласиться с этим. Всем известен источник войны — это капитализм. Мы не можем взять и накормить этих плохих капиталистов ужином и уложить их спать, как своих детей. Мы должны бороться с ними»{436}.

Как вспоминает «матушка» Блур в автобиографии, «все смеялись и аплодировали, даже пацифистки»{437}, и в результате антивоенный манифест был принят единогласно.

Выступая на конгрессе, Кэпитола Тэскер — черная издольщица из Алабамы — сравнила современный европейский фашизм с расистским террором, которому подвергались черные в Соединенных Штатах. Красноречиво описав зверские расправы, совершаемые бандами расистов в южных штатах, она рассказала делегатам парижского конгресса о жестоких репрессиях в Алабаме против стремящихся объединиться в профсоюз издольщиков. Кэпитола Тэскер объяснила, что она стала глубоко убежденной противницей фашизма, так как на себе испытала его страшную разрушительную силу. Она закончила свое выступление «песней издольщиков», которую она переиначила к данному случаю:

Как дерево, стоящее у воды,

Нас не сломить.

Мы против войны и фашизма,

Нас не сломить {438}.

Делегация США возвращалась домой на пароходе. «Матушка» Блур запомнила трогательное признание Кэпитолы Тэскер о впечатлениях от поездки в Париж: «Матушка, — обращаясь к Блур, говорила она, — когда я вернусь в Алабаму и выйду на этот клочок хлопкового поля за нашей старой маленькой хижиной, я буду стоять и думать про себя: «Кэпитола, неужели ты действительно была там, в Париже, и видела всех этих замечательных женщин и слушала их прекрасные речи или это был просто сон?» И если окажется, что это действительно был не сон, тогда, матушка, я разнесу по всей Алабаме то, чему я там научилась, расскажу, как женщины всего мира борются, чтобы остановить террор, подобный террору расистов на Юге, и преградить путь войне»{439}.

«Матушка» Блур и ее товарищи в Коммунистической партии пришли к выводу, что рабочий класс не может выполнить свою историческую миссию как революционная сила, если рабочие не будут неустанно бороться с отравляющим общество расизмом. Длинный список замечательных свершений, связанных с именем Эллы Рив Блур, свидетельствует о том, что эта коммунистка, белая, была убежденной сторонницей движения за освобождение черных.

 

Анита Уитни

 

Когда в 1867 году в богатой семье из Сан—Франциско родилась девочка, никто не мог подозревать, что в конце концов она станет председателем секции Коммунистической партии в Калифорнии. Возможно, самой судьбой ей было предназначено стать политическим деятелем. Сразу после окончания Уэллесли — престижного женского колледжа в Новой Англии — она занялась благотворительностью, а также просветительской работой среди беднейших слоев населения и вскоре стала активной поборницей предоставления женщинам избирательных прав. По возвращении в Калифорнию Анита Уитни вступила в Лигу равных избирательных прав и была избрана ее президентом как раз к тому времени, когда Калифорния стала шестым в стране штатом, в котором женщинам было предоставлено право голосования{440}.

В 1914 году Анита Уитни стала членом Социалистической партии. Хотя Социалистическая партия индифферентно относилась к борьбе черных за свои права, Анита Уитни энергично поддерживала антирасистское движение. Она с радостью согласилась войти в исполнительный комитет отделения Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, только что открывшегося в одном из районов Сан—Франциско{441}. Примыкая к левому крылу Социалистической партии, она была среди тех, кто основал Коммунистическую рабочую партию в 1919 году{442}. Вскоре эта группа объединилась с Коммунистической партией США.

1919 год был годом печально известных антикоммунистических рейдов, вдохновителем которых был министр юстиции А. Митчелл Палмер.

Анита, безусловно, не могла не стать одной из многочисленных жертв палмеровских рейдов. Ей сообщили, что власти запретили речь, с которой она собиралась выступать перед женщинами — членами клуба в Оклендском центре, входящем в Лигу гражданских прав в Калифорнии. Несмотря на официальный запрет, она все же выступила 28 ноября 1919 года с речью «Негритянская проблема в Соединенных Штатах»{443}. Особое внимание в своем выступлении она уделила актуальному вопросу о линчеваниях.

«С 1890 года, — отмечала она, — когда у нас стали вестись статистические подсчеты, в Соединенных Штатах было совершено 3228 линчеваний, жертвами расистов пали 2500 цветных мужчин и 50 цветных женщин. Я не могу привести только эти вопиющие факты и на этом закончить… Как мне кажется, мы должны в полной мере оценить ситуацию, всю степень ее варварства, чтобы внести свой вклад и смыть это пятно позора с истории нашей страны»{444}.

Далее она обратилась к белым женщинам — членам клуба с вопросом, знают ли они, что «однажды один цветной сказал, что если бы он владел Техасом и адом, то он бы сдал в аренду Техас, а сам предпочел бы жить в аду»{445}. Он объяснил это тем, продолжала она, что Техас занимал третье место среди южных штатов (только Джорджия и Миссисипи могли «похвалиться большим) по количеству убийств черных, совершенных бандами расистов. В 1919 году призыв белого человека к людям своей расы выступить против кошмара линчеваний был еще редким явлением. Всеохватывающая пропаганда расизма, в частности постоянное насаждение мифа о черном насильнике, привела к желаемому расистам результату — черные и белые были разобщены и относились друг к другу отчужденно. Даже в прогрессивных кругах белые зачастую не решались открыто выступить против линчеваний, поскольку последние оправдывались как ответная реакция, хотя и жестокая, на изнасилования черными белых женщин на Юге. Анита Уитни была одной из немногих белых, сохранившей четкое понимание этой проблемы, несмотря на весь размах господствовавшей расистской пропаганды. И Анита знала, какие последствия ей угрожают за ее антирасистские позиции. Хотя было ясно, что ее арестуют, она все же выступила с речью о линчеваниях перед белыми женщинами в клубе Окленда. Разумеется, по окончании речи ее взяли под стражу и предъявили обвинение в преступном синдикализме.

Позже Уитни была осуждена и заключена в тюрьму Сан—Квентин, где провела несколько недель, прежде чем была выпущена под поручительство. Только в 1927 г. губернатор Калифорнии принял решение о её помиловании{446}.

Белая женщина XX века Анита Уитни, безусловно, шла в авангарде борьбы с расизмом. Вместе со своими черными товарищами она и подобные ей примут участие в разработке стратегии Коммунистической партии по освобождению рабочего класса, В этой стратегии борьба за освобождение черных станет центральным звеном. В 1936 году Анита Уитни стала руководителем отделения Коммунистической партии в Калифорнии, а вскоре была избрана в Национальный комитет Коммунистической партии.

Однажды ее спросили: «Анита, что ты думаешь о Коммунистической партии? Что она для тебя значит?» Она смущенно улыбнулась, немного растерявшись от такого странного вопроса, и сказала: «Но… она придала смысл всей моей жизни. Коммунистическая партия — это надежда всего мира»{447}.

 

Элизабет Герли Флинн

 

Элизабет Герли Флинн умерла в 1964 году в возрасте 74 лет. К этому времени она имела за плечами почти 60 лет активной работы в Социалистической и Коммунистической партиях. Воспитанная родителями–социалистами, она очень рано осознала свою личную причастность к социалистическому вызову, брошенному буржуазии. Юной Элизабет не исполнилось еще и 16 лет, когда она произнесла свою первую публичную речь о социализме. Прочитав книгу Мэри Уолстонкрафт «В защиту прав женщин» и «Женщина и социализм» Августа Бебеля, она выступила в 1906 году с речью «Что принесет социализм женщинам» в Тарлемском клубе социалистов{448}. Ее отец, отчасти настроенный в духе «мужского превосходства», неохотно разрешил Элизабет выступать перед публикой, но энтузиазм, с каким приняли Элизабет в Гарлеме, заставил его изменить свое мнение. Сопровождая отца, она быстро привыкла к уличным выступлениям, что было типичной тактикой радикалов в тот период. Очень скоро Элизабет Герли Флинн подверглась первому аресту — «за выступление с речью без разрешения». Вместе с отцом ее увезли в тюрьму{449}.

К 16 годам Элизабет Герли Флинн уже начала свой путь борца за права рабочего класса. Ее первым поручением была защита «Большого Билла» Хейвуда, против которого были выдвинуты ложные обвинения, состряпанные медными трестами. Во время кампании в защиту Хейвуда она ездила по западу страны, где включилась в борьбу «Индустриальных рабочих мира» в штатах Монтана и Вашингтон{450}. После двух лет пребывания в рядах Социалистической партии Элизабет Герли Флинн стала ведущим организатором в ИРМ. Она вышла из Социалистической партии, «убедившись в ее бесплодности и сектантстве по сравнению с движением низов, охватившим всю страну»{451}.

В 1912 году, имея за плечами богатый опыт стачечной борьбы, включая многочисленные столкновения с полицией, Элизабет Герли Флинн поехала в Лоуренс, штат Массачусетс, когда там началась забастовка текстильщиков. Требования рабочих были просты и убедительны. По словам Мэри Хитон Ворз, «в Лоуренсе заработная плата была настолько низка, что 35% рабочих получали менее 7 долларов в неделю. Менее 1/5 рабочих получало более 12 долларов в неделю. Национальный состав рабочих был весьма пестрым. Они говорили на 40 языках и диалектах, но их объединял протест против нечеловеческих условий существования, от которых умирали их дети. Каждый пятый ребенок умирал, не дожив до года… Только в нескольких других городах Америки детская смертность была выше. И все это были промышленные города»{452}.

М. Ворз освещала эти события для еженедельника «Харперз уикли». По ее оценкам, из всех выступавших самое сильное впечатление на рабочих произвела Элизабет Герли Флинн. Именно ее слова придали им мужество продолжать борьбу.

М. Ворз писала: «Когда начала говорить Элизабет Герли Флинн, стало заметным возбуждение собравшихся. Она стояла перед ними, молодая, с голубыми глазами ирландки, с лицом, белым, как цветок магнолии, и копной черных волос — воплощение юной девушки–революционерки, готовой вести за собой. Она взволновала их, увлекла своим призывом к солидарности. Казалось, огонь зажегся в душах, их охватило какое–то волнующее и могучее чувство, которое давало веру в освобождение людей»{453}.

Будучи разъездным организатором забастовочной борьбы «Индустриальных рабочих мира», Элизабет Герли Флинн иногда работала вместе с широко известным лидером американских индейцев Фрэнком Литтлом. Так, например, в, 1916 году оба они представляли ИРМ во время забастовки на руднике Мезаби в штате Миннесота. Год спустя Фрэнка Литтла линчевали в Бутте, штат Монтана. На него набросилась толпа после того, как он произнес речь перед бастующими шахтерами этого района. В автобиографии Э. Флинн пишет: «…Шесть человек в масках пробрались ночью в отель, выломали дверь, вытащили Фрэнка из постели и повесили его на железнодорожной платформе в пригороде»{454}.

Через месяц после смерти Фрэнка Литтла федеральные власти обвинили 168 человек в том, что они вступили с Ф. Литтлом в сговор с целью «препятствовать осуществлению определенных законов Соединенных Штатов…»{455}. Элизабет Герли Флинн была единственной женщиной среди обвиняемых, а Бен Флетчер, портовый грузчик из Филадельфии и лидер ИРМ, был единственным черным, включенным в обвинительный акт{456}.

Судя по воспоминаниям Элизабет Герли Флинн, она с самого начала своей политической деятельности понимала, что черные страдали от особой формы угнетения. Осознание ею важности антирасистской борьбы, несомненно, усилилось во время работы в ИРМ. «Уоблиз» официально заявили: «В Соединенных Штатах существует только одна рабочая организация, принимающая в свои члены цветных рабочих на основаниях абсолютного равенства с белыми, — «Индустриальные рабочие мира»… В ИРМ цветной рабочий, будь то женщина или мужчина, имеет равные права с любым другим рабочим»{457}.

Однако «Индустриальные рабочие мира» были профсоюзной организацией, представляющей интересы промышленных рабочих, подавляющим большинством которых — в силу расовой дискриминации — были белые. Черное население в промышленности составляло незначительную прослойку. Черных же женщин в ней практически не было — их попросту не принимали на работу на промышленные предприятия. Основная масса трудящихся с черным цветом кожи, как мужчины, так и женщины, работала в сельском хозяйстве или была домашней прислугой. В итоге лишь незначительная часть черного населения могла быть охвачена профсоюзами промышленных рабочих — если только профсоюзы сами настойчиво не боролись за вовлечение черных в промышленность.

В 1937 году Элизабет Герли Флинн начала активно работать в Коммунистической партии{458} и вскоре стала одним из ее ведущих деятелей. Тесно сотрудничая с такими коммунистами–черными, как Бенджамин Дэвис и Клаудиа Джонс, она по–новому осознала важность освобождения черных для всесторонней борьбы за свободу рабочего класса. В 1948 году она опубликовала в «Политикал афферз», теоретическом органе партии, статью о значении Международного женского дня. В статье говорилось, что «право на труд, получение профессионального образования, продвижение по службе, охрана здоровья и труда, необходимое обеспечение детскими учреждениями остаются насущными требованиями организованных в профсоюзы трудящихся женщин, и выполнение этих требований необходимо всем, кто работает, особенно негритянкам…»{459}.

Критикуя дискриминацию по отношению к женщинам — ветеранам войны, она напоминала своим читателям, что черные женщины–ветераны подвергались большим испытаниям, чем их белые сестры. В самом деле, черные женщины, как правило, были опутаны тремя рядами оков угнетения. Э. Флинн подчеркивала, что «каждое проявление неравенства и ущемления способностей белых американок проявляется в тысячу раз сильнее по отношению к негритянкам, подвергающимся тройной эксплуатации — как черные, как рабочие и как женщины»{460}.

Этот анализ «тройной угрозы», кстати, позже был представлен черными женщинами, которые стремились оказать влияние на формирование политического курса современного женского движения.

В то время как первая автобиография Элизабет Герли Флинн «Я говорю сама» (или «Девушка–бунтарь») представляет собой прекрасные зарисовки ее жизни агитатора ИРМ, ее вторая книга, «История Олдерсонской тюрьмы» (или «Моя жизнь политического заключенного»), показывает ее политическую зрелость и более глубокое понимание природы расизма. Во время гонений на Коммунистическую партию, в «эру маккартизма», Флинн была арестована в Нью—Йорке вместе с тремя другими женщинами по обвинению в «агитации и обучении методам насильственного свержения правительства»{461}. Тремя другими женщинами, арестованными вместе с ней, были Мэриан Бэкрех, Бетти Тэннет и Клаудиа Джонс, черная женщина из Тринидада, девочкой иммигрировавшая в Соединенные Штаты. В июне 1951 года полиция перевезла четырех коммунисток в нью–йоркский дом предварительного заключения. «Единственный приятный эпизод, — вспоминала Э. Флинн, — облегчивший наше пребывание там, был связан с днем рождения, который Элизабет, Бетти и Клаудиа устроили для одной из заключенных. Упавшая духом и одинокая 19-летпяя черная женщина случайно упомянула, что завтра будет её день рождения»{462}. Трем женщинам удалось раздобыть торт, Э. Флинн пишет в «Истории Олдерсонской тюрьмы»: «Мы сделали бумажные свечи для торта, как можно красивее накрыли стол бумажными салфетками и спели «С днем рождения», мы сказали приветственные речи в ее адрес, и она заплакала, удивленная и счастливая. На следующий день мы получили от нее маленькое письмо, в котором было написано:

«Дорогие Клаудиа, Бетти и Элизабет! Я очень рада тому, что вы сделали для меня в день моего рождения. Я просто не знаю, как отблагодарить вас… Вчерашний день был одним из самых счастливых в моей жизни. Я считаю, что, несмотря на то, что вы — коммунистки, вы — самые хорошие люди, которых я встречала. Я упоминаю о коммунистках в этом письме, потому, что многие люди не любят коммунистов лишь потому, что они думают, будто коммунисты против американского народа, но я так не думаю. Я думаю, что вы — одни из самых хороших людей, которых я встречала за все свои 19 лет, и я никогда не забуду вас, где бы я ни была… Я надеюсь, все вы выберетесь из этой беды и никогда больше не попадете в такое место, как это»{463}.

После суда над тремя женщинами по закону Смита[29] (дело Мэриан Бэкрех велось отдельно из–за ее болезни) их осудили и приговорили к разным срокам заключения в федеральной женской тюрьме в Олдерсоне, штат Виргиния. Незадолго до их перевода туда тюрьма была десегрегирована. Еще одной жертвой закона Смита была Дороти Роуз Блюменберг из Балтимора — одна из первых белых женщин–заключенных, уже отбывшая часть своего трехлетнего срока вместе с черными женщинами. «Нас это рассмешило, — писала Э. Флинн, — и мы были польщены тем, что коммунисток призвали помочь десегрегировать тюрьмы»{464}. Однако, как отмечала Элизабет Герли Флинн, легальная десегрегация тюремных зданий не означала, что расовой дискриминации был положен конец. Черных женщин по–прежнему назначали на самые тяжелые работы — «на ферме, консервном заводе, в свинарнике»{465}.

Лидер Коммунистической партии Элизабет Герли Флинн проявила глубокое понимание борьбы за освобождение черных и пришла к выводу, что сопротивление черных не всегда носит сознательный политический характер. Она наблюдала это в Олдерсоне. «Негритянки, — вспоминала она, — проявили большую солидарность, что, несомненно, было следствием их обычной жизни вне тюрьмы, особенно на Юге. Мне показалось, что у большинства из них по сравнению с белыми заключенными лучше характер, он сильнее и привязчивее, меньше склонен к сплетням и наушничеству»{466}.

В тюрьме Э. Флинн было легче завести друзей среди черных, чем среди белых женщин. «Откровенно говоря, — писала она, — я доверяла негритянкам больше, чем белым. Они лучше владели собой, были менее истеричными, не столь капризными и более зрелыми»{467}. Черные женщины в свою очередь более дружелюбно относились к Элизабет. Возможно, они инстинктивно чувствовали в этой белой женщине–коммунистке товарища в борьбе.

 

Клаудиа Джонс

 

Она родилась на Тринидаде, когда остров еще входил в британскую Вест—Индию. Клаудиа Джонс иммигрировала в Соединенные Штаты вместе с родителями, будучи еще совсем юной. Позже она стала одной из многих черных, участвовавших в движении за освобождение «девятки из Скоттсборо». Работая в Комитете защиты «девятки из Скоттсборо», она познакомилась с членами Коммунистической партии и с радостью стала ее членом{468}. Ей было немногим более 20 лет, когда она возглавила женскую комиссию партии и была избрана одним из ее руководителей, став символом борьбы для коммунисток всей страны. Среди многих статей, которые Клаудиа Джонс опубликовала в журнале «Политикал афферз», одна из наиболее заметных была помещена в июньском номере за 1949 год под заголовком «Покончить с забвением проблем негритянок»{469}.

В этой статье ее оценка черных женщин была направлена на преодоление восприятия роли женщин с общепринятых позиций мужского превосходства. Борьба черных за свою свободу, отмечала Джонс, всегда только выигрывала, когда женщины играли в ней ведущую роль. В исторических обзорах движения, написанных с ортодоксальной точки зрения, редко упоминался тот факт, что «инициаторами первых забастовок издольщиков в 1930‑х годах были негритянки»{470}. Более того, в статье отмечалось, что, «будучи сами рабочими и женами рабочих, негритянки играли выдающуюся роль в забастовках и борьбе за признание принципов тред–юнионизма в таких отраслях, как автомобильная, упаковочная, сталелитейная и другие, еще до создания Конгресса производственных профсоюзов. Недавний пример тому — боевой настрой негритянок — членов профсоюзов, проявившийся во время забастовки рабочих упаковочных предприятий, и в еще большей степени — во время забастовки рабочих табачной промышленности. В этих забастовках обнаружился выдающийся талант Моранды Смит и Вельмы Гопкинс как профсоюзных деятелей»{471}.

Клаудиа Джонс упрекала прогрессивные силы — особенно профсоюзы — за нежелание поддержать усилия черных, работавших домашней прислугой, объединиться в профсоюз. Поскольку большинство черных женщин по–прежнему работали домашней прислугой, патерналистское отношение к ним влияло на господствовавшую оценку черных женщин как социальной группы. К. Джонс подчеркивала, что «негритянок по–прежнему берут на работу только в качестве домашней прислуги, что увековечивает и усиливает шовинизм в отношении ко всем женщинам–негритянкам»{472}.

Джонс не боялась напоминать своим белым друзьям и товарищам по партии, что «на очень многих прогрессивно мыслящих людях, и даже некоторых коммунистах, все еще лежит вина за эксплуатацию негритянской прислуги»{473}. Иногда они позволяют себе «оскорблять служанок в разговорах со своими соседями–буржуа и в своих собственных семьях»{474}. Клаудиа Джонс была убежденной коммунисткой, верившей, что только социализм принесет освобождение черным женщинам, людям черной расы в целом и, конечно, многорасовому рабочему классу. Таким образом, ее критические замечания были продиктованы настойчивым желанием, чтобы ее белые соратники и товарищи изжили предрассудки расизма и высокомерное отношение к женщинам. Что касается самой партии, писала она, то «в наших… клубах мы должны проводить серьезные и насыщенные дискуссии о роли негритянских женщин, чтобы вооружить членов нашей партии ясным пониманием этого вопроса и соответственно перестроить работу в профсоюзах и по месту жительства»{475}.

Как и многие черные женщины до нее, Клаудиа Джонс считала, что белые женщины, участвующие в прогрессивных движениях — особенно белые коммунистки, — несут особую ответственность по отношению к черным женщинам. «Экономические отношения между негритянками и белыми женщинами, — подчеркивала она, — уже сами по себе увековечивают взаимоотношения по типу «госпожа — прислуга», питают шовинистические настроения и возлагают на прогрессивных белых женщин, особенно коммунисток, долг сознательно бороться со всеми проявлениями белого шовинизма, как открытыми, так и скрытыми»{476}.

Обвиненная по закону Смита и заключенная в федеральную женскую тюрьму в Олдерсоне, она нашла там уменьшенную копию того расистского общества, которое уже хорошо знала. Хотя по судебному распоряжению тюрьму должны были десегрегировать, Клаудиу поселили в «коттедж для цветных», отдельно от двух ее белых подруг, Элизабет Герли Флинн и Бетти Гэннет. Элизабет Герли Флинн очень переживала эту разлуку, поскольку они с Клаудией Джонс были не только товарищами по борьбе, но и близкими подругами. Клаудиу выпустили из тюрьмы в октябре 1955 года — через 10 месяцев после заключения коммунисток в Олдерсон. Элизабет была счастлива за подругу, но испытывала боль от предстоящей разлуки. Э. Флинн вспоминает:

«Мое окно выходило на дорогу, и я могла видеть, как она уходит. Она довернулась и помахала рукой — высокая, стройная, красивая, одетая в золотисто–коричневые тона. Затем она скрылась из виду. Это был мой самый тяжелый день в тюрьме. Я чувствовала себя такой одинокой»{477}.

В день, когда Клаудиа покинула Олдерсон, Элизабет Герли Флинн написала стихотворение «Прощание с Клаудией».

 

Этот день становился все ближе и ближе, дорогой товарищ,

Печальный день расставания друг с другом,

День за днем печальное темное предчувствие

Проникало в мое тревожное сердце.

Никогда уже я не увижу, как ты идешь по дорожке,

Никогда уже я не увижу твои смеющиеся глаза и лучезарное лицо,

Никогда уже я не услышу твой веселый и звонкий смех,

Никогда уже я не буду окружена твоей любовью в этом мрачном месте.

Невозможно описать словами, как мне будет не хватать тебя,

Я одинока, мне не с кем поделиться в эти тоскливые дни,

Я чувствую себя покинутой и опустошенной в это серое, мрачное утро,

Передо мною одинокое будущее в заключении.

Иногда мне кажется, что ты никогда не была в Олдерсоне,

Ты так полна жизни и далека отсюда.

Твоя походка, разговор, работа, жизнь исполнены достоинства,

Воспоминание о тебе — угасающая пылкая мечта.

Но так же, как солнце светит сквозь туман и темноту,

Я чувствую неожиданную радость, что ты ушла,

Что ты снова пройдешь по улицам Гарлема,

Что, по крайней мере сегодня, тебе светит заря свободы.

Я буду сильна нашей общей верой, дорогой товарищ,

Я буду твердой, я буду верной нашим идеалам,

У меня хватит сил, чтобы не замыкаться мыслями и душой

в степах тюрьмы, И силы мне придадут нежные воспоминания о тебе {478}.

 

Вскоре после освобождения Клаудии из Олдерсона разгул маккартизма стал причиной ее депортации в Англию. Некоторое время она продолжала свою политическую деятельность, издавая журнал «Вест–индиан газетт». Однако состояние ее здоровья продолжало ухудшаться, и вскоре она умерла.