2020-09-27
80
— Я покажу его маме и папе, а потом поеду в отель встречаться со Стейси. Знаешь, я никогда в жизни так не нервничал. Такое ощущение, что сердце просто выпрыгнет из груди, — он забрал у меня кольцо и уставился на него с таким видом, словно переживал, что Стейси может ответить отказом на его предложение. Никаких шансов. Им, как никому другому, самой судьбой предназначено быть вместе. Даже когда много лет назад Келвину посчастливилось ухватить удачу за хвост, это не расстроило их отношений, а даже, скорее, укрепило их. Черт побери, да они с восьмого класса носят кольца с инициалами друг друга. Стейси и мой брат просто созданы для счастливой совместной жизни. Это их предназначение.
Я сжала его колено, и Келвин, оторвав взгляд от кольца, повернулся ко мне. Я улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, хотя во взгляде все еще был намек на страх.
— Спасибо, Мэгги. Пойду, покажу маме с папой, — вскочив с моей кровати, он вышел из комнаты, но ровно через секунду его голова снова показалась в дверном проеме. — И, Мэгги? Я люблю тебя. Сомневаюсь, должен ли брат об этом говорить. Не знаю. Но в свете того, что случилось с миссис Бун, я просто задумался: жизнь так непредсказуема, поэтому обязательно надо говорить людям, которых любишь, о своих чувствах. Понимаешь?
|
|
|
Мой брат — музыкант с тонкой душевной организацией. Я подняла доску, на которой уже было написано Я люблю тебя и добавила слово тоже.
Не прошло из двух минут, как из маминой спальни раздались радостные возгласы:
— О, мой Бог! Мой сын женится!
— Успокойся, мама! Я еще не спросил ее, — ответил Келвин.
— Обожемой, обожемой, о, БОЖЕ!!! Так много надо сделать, столько всего распланировать! — не унималась она. — Я ждала этого дня всю свою жизнь!
Я улыбнулась, прекрасно зная, что она не шутит. А еще улыбнулась потому, что уже много лет ее голос не звучал так счастливо.
***
— Ты в порядке сегодня, Магнит?
Мои любимые слова.
В тот же вечер Брукс вошел в мою комнату с сумкой в руке и пристроился на кровати рядом со мной.
— Итак, ходят слухи, что скоро будет свадьба. Полагаю, девочка любит мальчика и, приняв кольцо, сказала «да». Я был на торжественном ужине вместе с группой, и мне так хотелось, чтобы ты тоже была там — просто думать не мог ни о чем другом. Поэтому ушел раньше и принес тебе ужин.
Я наклонилась и поцеловала его. Мы объедались картошкой-фри и набивали рты гигантскими бургерами в таком количестве, что нормальному человеку стало бы плохо.
— Ты когда-нибудь думала о замужестве, Мэгги Мэй?
Да.
— А думала когда-нибудь о том, чтобы выйти замуж за кого-то вроде меня?
Я взяла его руку и, дважды сжав ее, прильнула к его телу. Брукс обнял меня и прижал к своей груди.
|
|
|
— Я хочу, чтобы когда-нибудь ты стала моей женой, Мэгги Мэй. Мы поженимся и будем самыми счастливыми людьми на земле. Потом у нас появятся малыши с пухлыми щечками, и они будут все время улыбаться, копируя наши улыбки. У нас будет собака по кличке Скиппи и кот по кличке Джем. Мы купим большой дом, а за ним для тебя будет большой сад, куда можно сбежать, чтобы выпить бокал вина, когда ты захочешь отдохнуть от детей. И беседка. Ты воплотишь в жизнь свою мечту — какой бы ни была эта мечта — и мы будем счастливы, Магнит. Я очень ясно представляю себе это — нашу жизнь. Мы будем счастливы всегда.
Мне нравились его слова, его надежды, его планы. Это были и мои планы тоже. Все, чего он хотел, я сама, наверное, желала еще сильнее. И тоже верила, что все это сбудется. Мы заслуживаем этого. Он и я. Как мой брат и Стейси, мы с Бруксом тоже заслуживаем счастья. Отныне и навсегда.
Я слышала, что у вас, ребята, неприятности из-за отмены концертов. Простите. Я не хотела портить вашу музыкальную карьеру.
— Ничего страшного, — тихо сказал Брукс, сидя рядом со мной и прижимаясь бедром к моей ноге. — Это всего лишь музыка.
Музыка была его жизнью, а он отложил концерты ради меня.
— Кроме того, есть мечты поважнее, — наши взгляды встретились, и он без слов — лишь своей полуулыбкой — сказал мне все. Я услышала его ясно и отчетливо, и надеялась, что он тоже слышит мой голос.
Я тоже люблю тебя, Брукс.
Тем вечером мы заснули, даря друг другу свою любовь. В середине ночи я проснулась от его прикосновений — он обнял меня и захватил мои губы обжигающим поцелуем.
— Мэгги, — шепотом выдохнул он, в темноте накрывая меня своим телом.
Наша одежда была свалена в беспорядочную кучу в углу комнаты. Брукс поцеловал меня в шею, и я ощутила на коже его горячее дыхание. Губами прикасаясь к моей коже, он скользил вниз по моему телу — сантиметр за сантиметром — отчего дышать становилось все труднее. Ну и пусть. В этот момент дыхание казалось пустой тратой времени. Положив руки мне на бедра, Брукс медленно и целенаправленно раздвинул их. Я внимательно наблюдала, как он, обхватив рукой член, начал неспешно поглаживать его по всей длине. Двумя пальцами второй руки он скользнул в меня, и я вцепилась ногтями в простыни. А потом, убрав руку, он потерся головкой члена о мой клитор и медленно погрузился в меня. Я чувствовала, как раскрываюсь навстречу ему — с каждым миллиметром, с каждым его толчком, с каждым стоном.
Да… Да…
Он склонился ко мне и коснулся моих губ нежным поцелуем.
— Ты в порядке?
Я кивнула.
Да… Да…
Он толкнулся глубже… вышел… толкнулся… снова и снова…
Мой рот непроизвольно открылся от ни с чем не сравнимых ощущений. Быстро и жестко, медленно и глубоко…
Брукс…
Как? Как такие, казалось бы, обычные движения могут ощущаться настолько… Вау. Он занимался со мной любовью так, словно извинялся за все пропущенные нами годы. Каждым своим толчком он молча обещал никогда не любить никого другого. Каждым своим голодным поцелуем я обещала ему то же самое.
— Тебе не обязательно говорить, — прошептал он, облизывая мою нижнюю губу. Он любил меня то жестко и глубоко, то быстро, то медленно. Прижавшись губами к моему уху, Брукс легонько втянул мочку между губами. — Но крики более чем приветствуются.
Глава 28
Мэгги
— Свадьба будет в зале или на открытом воздухе? — спросила мама у Келвина и Стейси следующим утром. Обеденный стол был завален журналами и проспектами на свадебную тематику. Мама не переставала суетиться с того самого момента, как узнала, что Келвин собирается сделать Стейси предложение. И стоило Келвину позвонить и сказать, что Стейси ответила согласием, мама вошла в режим турбо-белки в колесе. — О, вы уже думали, где устроить свадьбу?! Париж. Ой! Бора-Бора. Как насчет свадьбы осенью? Или, может, весной? Весенние свадьбы всегда так прекрасны, и я просто обожаю нежные пастельные тона. Вы двое уже определились с цветовой гаммой?
|
|
|
Стейси рассмеялась, продолжая листать журналы. Ее красота была такой естественной: карамельная кожа, вьющиеся медно-каштановые волосы, искренняя улыбка и потрясающие карие глаза, которые улыбались, наверное, больше, чем губы.
Я стояла возле холодильника и пила апельсиновый сок. От их суматошной группы меня отделяли всего несколько шагов, но они даже не обратили на это внимания — все были заняты разглядыванием безымянного пальца Стейси и попутно, с довольным сопением, поедали посыпанные сахарной пудрой пончики.
Выпрямившись, я сделала глоток сока, когда в кухню с книгой в руке вошел папа и улыбнулся мне. Подойдя ближе, он протянул книгу мне. «В поисках Аляски» Джона Грина.
— Вчера одна девушка читала это прямо на лекции, — тихо сказал он, хватая напудренный пончик и засовывая его себе в рот. — Должно быть, интересная, потому что мою лекцию она не слушала совершенно.
С улыбкой я провела кончиками пальцев по обложке и повернулась к нему.
Спасибо, папа.
— Всегда пожалуйста, шалунья, — он прислонился к холодильнику и перевел взгляд на маму и недавних обрученных. — Планируют свадьбу?
Я кивнула.
— На самом деле, я надеялся, что они сбегут куда-нибудь вдвоем. А теперь на ближайшие несколько месяцев нам предстоит жить с мамочкой-будущей тещей.
Стоя в сторонке, мы наблюдали, как будущая теща не перестает засыпать молодых вопросами. По правде говоря, такой взволнованной мама не была уже очень давно. Стейси, сохраняя спокойствие, изо всех сил старалась отвечать вежливо.
— Кэти, у нас действительно было не так уж много времени, чтобы обсудить все детали, но все это так волнительно, не правда ли?
Мама всплеснула руками и подпрыгнула.
— Да! Я ждала этого дня целую вечность и понимаю, что это мой единственный реальный шанс устроить свадьбу хотя бы для одного из моих детей.
|
|
|
У меня внутри все сжалось, а Келвин прошептал:
— Мама, прекрати.
— Я просто хотела сказать: не похоже, чтобы твои сестры вообще когда-нибудь собираются выйти замуж. Шерил помешалась на феминизме, а Мэгги… Все, что я хочу сказать, — у меня вряд ли будет шанс заниматься подготовкой их свадеб, — мама повернулась к Стейси и сжала ее руку. — Но, по крайней мере, у меня скоро появится еще одна дочь, чтобы все это сделать. Я чувствую, что наконец-то получу ту дочь, на которую смогу рассчитывать. Видит Бог, в воспитании Шерил я упустила много важного, и теперь эта своенравная девчонка колесит по всему миру, поэтому сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь задумается о браке. А знаете, что в городе говорят про Мэгги? «Страшная история. Самый жуткий материнский кошмар. Эксцентричная чудачка». И с ними сложно не согласиться. Она больна, и ей уже не поправиться. Скорее всего, ей лучше никогда не покидать дом. Здесь для нее безопаснее.
Ой.
— Кэти, — прошипел папа.
Все резко повернули головы и увидели, что мы с ним стоим всего в нескольких метрах от них. Увидев меня, все трое нахмурились. Мамины щеки залил румянец, и она разволновалась еще сильнее.
— Мэгги Мэй, ты же знаешь, что нужно постучать, когда входишь в помещение, чтобы объявить о своем присутствии. В противном случае, получается подслушивание, а это неприлично.
Неприлично? Сегодня утром мать во всей красе продемонстрировала свое умение быть «приличной».
Я четыре раза стукнула по столешнице. Я здесь. Я здесь. Я здесь. Я здесь.
Они продолжали смотреть на меня с хмурыми выражениями на лицах. А я продолжала стоять, чувствуя себя крайне неловко. В итоге, переступив с ноги на ногу, я отправилась к себе в спальню.
***
На подоконник моей комнаты села зарянка, словно напоминание о свободе, которой мне так не хватало. Я снова и снова перечитывала список желаний, пока не осознала, что выучила его наизусть. Закрыв записную книжку, я положила ее на подоконник. Мамины слова не шли у меня из головы.
Я должна выйти отсюда. Я выйду.
Мне следовало еще много лет назад собрать все необходимые вещи и давно покинуть дом. Я должна была отправиться на поиски приключений, найти свою любовь и обвенчаться в большой церкви под торжественное пение хора и нелепые шутки священника. Я должна была стать знаменитой, как мой брат. Ну, или хотя бы чем-то большим, чем являюсь сейчас — ничем.
Встав со стула, я вышла из комнаты и достала из кладовки чемодан. Притащив его в спальню, я села на пол и начала складывать одежду. Сперва я уложила любимые книги. А на них — самые любимые книги. На самом верху я положила список желаний.
Я выйду.
Я выйду.
Сердце пустилось вскачь, но я старалась сохранять ясность ума. Не задумывайся. Просто собери вещи и иди. Сделать первый шаг будет труднее всего, но оно того стоит. Миссис Бун была права. Я должна жить так, чтобы мама снова могла мной гордиться. Я должна жить ради Брукса.
Когда на обложку «Голодных игр» упали первые несколько слезинок, я собрала все силы, чтобы прекратить плакать. Подсознание упорно убеждало остаться дома, рисуя разные ужасы, поджидающие меня за пределами этих стен, и напоминая о тишине, бывшей моим проклятием все эти годы.
Ш-ш-ш-ш…
Ш-ш-ш-ш…
Я тряхнула головой и продолжила собираться.
Будь выше этого. Будь сильнее, Мэгги Мэй.
Дверь скрипнула и открылась. От испуга я подпрыгнула, но потом увидела, как в комнату входит папа. Он заметил чемодан и, поморщившись, подошел к окну, выходящему на улицу.
— Иди сюда, Мэгги, — сказал он.
Я встала и подошла к нему. Несколько минут прошли в абсолютном молчании, после чего он снова заговорил:
— Знаешь, Эмили Диккинсон не любила встречаться с новыми людьми, — естественно, ему была известна история жизни Эмили Диккинсон. — Она покидала дом своего отца всего несколько раз, а через какое-то время и вовсе перестала выходить. Всегда одевалась в белое и была очень немногословной. (Примеч.: Эмили Диккинсон — американская поэтесса 19 века).
Я смотрела на улицу, наблюдая за детьми — они играли в догонялки, катались на велосипедах. Они в своей жизни испытали гораздо больше, чем я за все эти долгие годы. Я смахнула очередную слезу, чтобы папа ее не заметил. Он увидел это и улыбнулся. Папа всегда замечал мои слезы и улыбался, но это была печальная, вымученная улыбка.
— Одно лишь то, что она была не похожа на других, не делало ее уродом. Знаешь, люди тоже называли ее нелюдимой чудачкой. А Эйнштейна считали слабоумным.
Я улыбнулась, но он все равно каким-то образом разглядел мою печаль.
— Мэгги Мэй, ты хороша такая, какая есть.
Типичная фраза моего отца.
— Я знаю, что тебя волнует. Тебя волнует то, что думают о тебе другие. То, что думает о тебе твоя мать. И то, что думаю о тебе я. Откровенно говоря, все это пустая трата времени. Мы с твоей матерью, конечно, старше, но это никоим образом не делает нас мудрее тебя. Мы тоже до сих пор развиваемся, меняемся. И совершенно неважно, как люди называют тебя: отшельницей или чудачкой. Это не имеет значения. Важно лишь то, как ты называешь себя наедине с собой, — он снова улыбнулся мне. — Если однажды ты решишь выйти из дома и во всем разобраться, то, во что бы то ни стало, сделай это. Но не ради того, чтобы сделать счастливыми меня или маму, теряя при этом, на мой взгляд, собственное счастье. Уходи из дома, когда сама будешь к этому готова, а не под влиянием чьего-то давления. Договорились?
Я кивнула.
Хорошо, папа.
Он поцеловал меня в лоб.
— Биение твоего сердца заставляет планету вертеться, — он повернулся, чтобы выйти из моей комнаты, но остановился, откашлялся и, почесав свой щетинистый подбородок, сказал: — О, и в столовой тебя ожидает сюрприз.
Я спустилась вниз, в столовую, и увидела сидящую за столом старушку. Перед ней были два сэндвича с индейкой и две чашки чая.
— Итак, — сказала она, поднимая одну из чашек, — оказывается, потеря памяти — это не самое плохое, что может случиться, — она встала из-за стола и, слегка прихрамывая и опираясь на ходунки, подошла ко мне. На щеках у нее было несколько небольших синяков, но, в целом, она выглядела в своих лучших традициях: накрашенная и нарядно одетая. С легкой улыбкой миссис Бун подтолкнула меня в плечо. — Все могло быть гораздо хуже, — игриво добавила она. — Я могла бы стать немой.
Беззвучно хихикнув, я легонько толкнула ее в ответ.
В жизни никого не обнимала так крепко.
— Простите, я помешал? — сказал Брукс, входя в столовую и замечая, как мы с миссис Бун обнимаемся.
— Нет-нет. Мальчик, который поет песни на ушко старой леди, лежащей на больничной койке, имеет полное право нам мешать.
Брукс улыбнулся ей в своей однобокой манере.
— Так вы слышали меня?
— Мой хороший, тебя слышала вся больница. Каждый вечер после твоего ухода все медсестры с ума сходили из-за этого голоса и бородатого лица, чего лично я всю жизнь не понимала. Голос у тебя более-менее приличный, но сам ты похож на волосатое чудовище. Знаешь, бриться — это нормально. Если хочешь, я куплю тебе бритвенный станок.
Я подошла к Бруксу и погладила его небритый подбородок. Мне нравился его новый облик. Его руки были покрыты татуировками и выглядели такими мускулистыми, словно последние годы он только и делал, что качал мышцы. Он выглядел таким мужественным и таким взрослым.
Миссис Бун застонала.
— Ну, конечно, тебе это нравится. Но твое мнение предвзятое, поэтому оно не в счет. В любом случае, Брукс, вот… — она порылась в своей сумочке и вытащила связку ключей.
— Что это за ключи? — спросил он.
— Это в благодарность за то, что навещал меня. Келвин сказал, что вы, мальчики, здесь на все выходные. Еще он сказал, что ты был в очень сильном напряжении. Поэтому я решила, что вы, ребятки, можете поехать в мой коттедж и устроить там мальчишник. Делайте все, что придет в ваши юные головы.
— Вау. Это просто здорово. Спасибо, миссис Бун.
Раздался стук в дверь, и папа пошел, чтобы открыть. На пороге стояла женщина с любезной улыбкой на лице. При виде нее миссис Бун закатила глаза.
— Уф, только не ты снова.
— Привет, я Кейтлин — новая сиделка миссис Бун, — сказала женщина. — За ней совершенно невозможно угнаться. Она просто неуловимая.
— Единственный человек, для кого я старалась стать неуловимой, это ты, шпионка, — пробормотала миссис Бун.
Я ухмыльнулась. Удачи, Кейтлин. Ты еще хлебнешь с этой старушкой.
Они обе отправились в дом миссис Бун, и Брукс подбросил на ладони связку ключей.
— В эти выходные мы туда не поедем. У меня осталось мало времени, чтобы побыть с тобой, и я хочу насладиться каждым мгновением.
Я покачала головой. У нас впереди еще много мгновений. Группа заслуживает того, чтобы отдохнуть от всего и какое-то время потусоваться вместе. После недолгих убеждений, Брукс согласился поехать на северный берег озера. Он обещал вернуться в воскресенье днем, чтобы последний день перед отъездом провести со мной.
И пообещал мне много-много таких же дней в будущем.
Глава 29
Брукс
Перед тем, как нам с парнями отправиться к коттеджу, нужно было сделать важную остановку. Магазин лодок Джеймса. Если коттедж миссис Бун на берегу озера, и мы хотим совершить водную прогулку, то нам понадобится хорошая лодка, чтобы вместить всех. С тех пор, как мы с отцом Келвина ездили продавать их лодку, очень многое изменилось, поэтому вдвойне приятно было видеть, что в магазине Джеймса все осталось прежним. Включая значительно постаревшего Уилсона, все так же лающего на крыльце.
— Тихо, Уилсон! — сказал Джеймс, выходя на улицу. — Проклятая собака, которая не затыкается всю свою жизнь!
Пес залаял громче, словно говорил хозяину отвалить от него. Джеймс улыбнулся и почесал свою седую голову.
— Должен вам сказать, не каждый день группы — обладатели «Грэмми» звонят мне, чтобы арендовать лодку. Рад встрече с вами всеми, — он рассмеялся и пожал нам руки.
Келвин тряхнул руку Джеймса и сказал:
— На самом деле, мы — я и Брукс — уже встречались с вами около десяти лет назад. Мой отец приезжал сюда продавать свою лодку, а ваш сын водил нас на экскурсию на огромную яхту.
— На «Дженну», — он кивнул с гордостью во взгляде. — Это точно была она. Не для того ли вы здесь, чтобы взять ее в аренду?
Я рассмеялся.
— Нет, думаю, нам нужно что-то попроще. Чтобы просто выйти на озеро и порыбачить.
— Ну, полагаю, спорить бессмысленно. Хм… нам только что поступила отличная понтонная лодка, мы сдаем ее напрокат. Отлично подходит для рыбалки. Для большего комфорта есть диваны и шезлонги. Ощущается по-настоящему роскошной, и не слишком большая. Думаю, вам понравится…
— А что-нибудь… поменьше? — спросил я. — Нам бы хотелось почувствовать себя, как тогда, когда мы школьниками плавали рыбачить.
Джеймс кивнул.
— Ребята, а на какой лодке вы обычно плавали?
— С центральной консолью, — ответил Келвин. — Она была небольшая, но нам нравилось.
— Ну что ж, пусть будет с центральной консолью, если только вы, парни, не боитесь тесноты.
— Неа, — сказал Оливер, зажимая голову Рудольфа у себя под мышкой. — Мы любим прижиматься.
— Господи, я тебя ненавижу! — прокричал Рудольф.
— Ну же, маленький братец. Что я говорил тебе раньше? Не надо называть меня Господом. «Ваше величество» меня вполне устраивает.
Я закатил глаза, наблюдая за своими товарищами по группе — они совершенно не изменились. Джеймс позвал нас в свой кабинет, чтобы оформить документы. Пока мы общались, Оливер съел всю черную лакрицу на столе у Джеймса, заставив Рудольфа застонать.
— Ты ведь понимаешь, что это чистая отрава? К примеру, ты осознаешь, насколько это вредно для твоего тела?
Оливер бросил в рот еще два кусочка и пожал плечами.
— Конфеты — это моя слабость.
— Ты отвратителен, — сказал ему брат.
— Честно говоря, Оли, в этот раз Рудольф прав. Никто в здравом уме не может любить черную лакрицу, — сказал я, вмешиваясь в их разговор.
— Очевидно, этот парень любит, раз предлагает ее своим клиентам! — промычал Оливер, набивая себе рот.
Джеймс рассмеялся и подвинул мне несколько бумаг на подпись.
— Каюсь, грешен. Я просто обожаю лакрицу и съедаю почти по пачке в день. Мой сын меня за это ненавидит. Он говорит, что рано или поздно она убьет меня, но я дал ему понять, что быстрее загнусь от сигарет, чем от лакрицы, — Джеймс подмигнул, и мы все усмехнулись. Он подобрал для нашего уик-энда идеального размера лодку на прицепе, подходящем к нашей машине. И через некоторое время мы отправились в дальний путь. До коттеджа было добрых четыре часа езды, но, добравшись до него, мы не пожалели ни на секунду.
— Не могу поверить, что миссис Бун владеет этим местом и совсем не пользуется им, — воскликнул Келвин, когда мы подъехали к бревенчатому дому.
Когда миссис Бун сказала, что коттедж находится на берегу озера, она не упомянула тот факт, что это самое озеро для многих по своим размерам было сопоставимо с океаном. Стоя на пристани невозможно было разглядеть противоположный берег. А еще здесь был сарай с коллекцией из шести маленьких каноэ.
Сам коттедж был огромным и просто потрясающим. В общей сложности в нем было двенадцать комнат, включая три ванные и пять спален. Гостиную украшала гигантская голова лося, висевшая над камином, а в углу стоял громоздкий музыкальный автомат, проигрывающий лучшие старые мелодии. За монетку в пять центов можно было выбрать пять из пятидесяти разных песен. Рядом с музыкальным автоматом был проигрыватель и полка, полная пластинок. Это был самый лучший угол во всем доме.
Все спальни были оформлены в стиле разных стран. Одна была декорирована в британском стиле, а, войдя в другую, ты словно оказывался в Таиланде, и так далее. Переходя из комнаты в комнату, ты за пару минут словно переносился на другой конец света. Создавалось впечатление, что миссис Бун украшала дом, вспоминая путешествия, в которых они побывали вместе с покойным мужем. Всю их жизнь вкратце могли рассказать стены этого дома, и, кажется, жизнь эта была замечательной.
— Мне просто не верится, что она только сейчас рассказала нам об этом доме! — воскликнул Рудольф, вылезая из машины с тонной самодельного белого солнцезащитного крема на носу. — Представляете, какие вечеринки мы могли бы здесь закатывать!
Я хмыкнул.
— Наверное, именно поэтому она нам и не рассказывала. Мы разнесли бы это место по бревнышку.
— Стейси бы здесь понравилось, — сказал Келвин, затаскивая в дом дорожную сумку.
— Нарушитель! — хором крикнули близнецы, указывая на моего лучшего друга. Забавно, насколько были схожи их мысли, хотя в жизни они были совершенно разными.
— Никаких упоминаний о невесте, иначе выпиваешь штрафную рюмку, — строго сказал Рудольф.
— Это всех касается, — сказал Оливер, тыча пальцем в каждого. — Сегодня здесь никаких разговоров о женщинах, никаких имен. Иначе штрафная рюмка! Если кого-то поймают за телефонным разговором с девушкой — две штрафных. И, обещаю, если кому-нибудь каким-то образом удастся провести девушку на территорию, то в наказание за это придется пить мочу Рудольфа.
— Поверьте, это будет, по всей вероятности, самая чистая моча в доме. Для меня было бы настоящей честью пить свою мочу.
Я закатил глаза. Мальчишник. Никаких девушек. Никакого распития мочи. Следуем жестким правилам.
***
К полудню мы уже изрядно выпили и разговаривали о музыке — все казалось идеальным. Все, что оставалось сделать — это спустить на воду взятую напрокат лодку.
— На фиг все это, — простонал Оливер, лежа на диване в полусонном состоянии. — Я останусь здесь и палец о палец не ударю до тех пор, пока не придет время есть пиццу!
— Брось, ты ведь можешь бездельничать и на лодке. День такой замечательный!
— Если в твоем понимании замечательный день — это затянутое облаками небо, то ради Бога, а моя толстая задница не сдвинется с этого дивана, пока не настанет время пиццы.
Я закатил глаза.
— Ладно. Где твой брат?
Несколько секунд спустя я увидел Рудольфа, разговаривающего с искусственным цветком в углу комнаты. И он не просто разговаривал, а заигрывал с ним.
— Значит, ты часто здесь бываешь? — спросил он, ласково поглаживая пластиковые листья.
Я бросил взгляд на часы.
— Чувак, всего лишь час дня. Как ты умудрился так напиться?
Подняв пустую бутылку из-под виски, я получил ответ на свой вопрос.
— Келвин! Мне нужен мой жулик-подельник, чтобы выйти на лодке на озеро и вытащить с собой двух этих придурков. Келвин? — крикнул я, обходя дом.
Его нигде не было.
Я дважды осмотрел каждую комнату и, только обойдя территорию коттеджа, обнаружил его. Он сидел на корточках за кустами и шептал в трубку:
— Хорошо, детка. Я должен бежать. Кажется, кто-то идет. Я тоже тебя люблю.
— Маленький засранец, — засмеялся я при виде вскакивающего на ноги Келвина и его попытки быстро спрятать телефон в карман.
— Я не понимаю, о чем ты, — сказал он, защищаясь.
— О, прекрасно понимаешь. Ты только что разговаривал со Стейси!
— Что? Ни фига! Это же мальчишник! Никаких цыпочек.
Я прищурился.
— Мы закроем на это глаза, и ты сможешь избежать штрафных рюмок, если пойдешь со мной и поможешь спустить на воду лодку, а заодно перетащить на нее тех двоих.
Келвин поморщился.
— Я на самом деле не…
— ПАРНИ! КЕЛВИН ЗАСТУКАН ЗА РАЗГОВОРОМ…
Он подбежал и зажал мне рот ладонью.
— Чувак, ладно, ладно! Я не знаю, заметил ли ты, но у близнецов рюмка — это пластиковый стакан.
— Ладно, приятель, переодевайся! Мы собираемся на рыбалку. Только выпивка, парни и удочки.
— Не очень удачный девиз для предстоящего мероприятия. Я обеспокоен тем, что нам предстоит.
— Обеспокоен? — спросил я с лукавой усмешкой. — Или волнуешься в предвкушении?
Келвин начал подпрыгивать вверх-вниз, словно пятилетний ребенок.
— Я так взволнован! Так взволнован! Только выпивка и парни! И ты возьмешь с собой свою длинную палку!
— Не заставляй меня повторять.
Он направился в сторону кухни, но остановился.
— Честно говоря… когда сказал про палку, я имел в виду удочку, Брукс. А не твой член.
Я приподнял брови.
— Называй ее, как хочешь, братец. В любом случае, я захвачу это. И возьми свою гитару — мы сможем разобрать некоторые аккорды и тексты для нового альбома.
Его лицо засветилось. Я не знал больше ни одного человека, кого работа приводила бы в такое возбужденное состояние. Ну, кроме меня самого.
Через час мы спустили лодку на воду, отплыли на середину озера и заглушили двигатель. Вокруг тишина и покой — даже ни одной лодки поблизости. Мы начали выпивать. Что может быть лучше, чем провести такой день в Висконсине: лодка, выпивка и дружеская компания. Это просто жизненно необходимо делать.
— Знаешь, наша группа вызывает у меня некоторое беспокойство, — сказал Оливер, когда мы удобно расположились.
Все трое были в изрядном подпитии, а я почему-то решил оказаться тем, кто должен следить, чтобы они не поубивали друг друга. Меня выручала стоящая рядом пивная банка: каждый раз, когда поступало предложение выпить, я делал вид, что запиваю пивом, а на самом деле выплевывал в банку отвратительный виски.
— Да? Почему это, Оли? — спросил я.
— Ну, видишь ли, я никогда не мечтал играть в девичьей группе, и поэтому мне немного тревожно, что в последнее время у троих из нашей команды отрастает вагина.
— Что?
— Это довольно жалкое зрелище, и, честно говоря, чертовски непонятное. Я к тому, что ты, Келвин, и суток не смог продержаться, не позвонив Стейси. Брукс, не думай, что я не заметил, как ты переписываешься с Мэгги. Даже мой брат-близнец в данный момент влюблен в растение, хотя, зная его сверхъестественную любовь к матери-природе, я не удивлен.
Я взглянул на Рудольфа, он обнимал горшок с искусственным цветком, который прихватил с собой.
— Ее зовут Николь, и она прекрасна, — с гордостью в голосе промямлил он.
— Понимаешь, о чем я? Мои друзья превращаются в слюнтяев, и я боюсь, что скоро мы начнем писать песни о свадьбах и подгузниках.
Я засмеялся.
— Оливер, все не так страшно.
Он замахал на меня руками.
— Брукс Тайлер Гриффин. Ты переписывался с ней и отправил фото с высунутым языком. Ты изображал гребаную собаку.
Я прищурился и притворился, что увлеченно слежу за поплавком.
— Если быть точным, то да, я выкладывал фото, но для наших фанатов. Помнишь таких? Это люди, которые нас поддерживают. Очень важно делиться с ними чем-то личным, Оли. Тебе следует взять это на заметку. Именно поэтому наши фаны любят меня больше, чем тебя.
— Ха! Сомневаюсь. Особенно, когда ты собачьим голосом говоришь: «Я люблю тебя, Мэгги!» Это тоже фанатам? Понятное дело, у многих фан-клубов есть названия. У фанатов Деми Ловато — «Ловатики». У Джастина — «Белиберы». У Бьонсе — «Бихайв». Но, как мне кажется, «Я люблю тебя, Мэгги» не так-то просто выговорить.
Я повернулся, чтобы показать Оливеру средний палец, но он в ответ уже показывал мне оба своих. Уложил на обе лопатки.
Небо стало хмурым, но на воде был полный штиль. Единственные звуки на всю округу — это наши радостные выкрики каждый раз, когда мы думали, что поймали рыбу. Но этого так ни разу и не случилось. Оглянувшись назад, я с трудом смог различить очертания огромного коттеджа, а при взгляде вперед едва просматривались городские магазины. Идеальное место. Полную тишину нарушал только легкий плеск воды.
— Но, шутки в сторону, Кэл, я действительно счастлив за тебя и Стейси, — сказал Оливер и взял в руки гитару Келвина, при этом не знакомый ни с одним аккордом.
— Как вы думаете, наш директор сильно разозлится?
— Ха! Конечно, разозлится. Один из солистов «Жуликов» связывает себя узами брака, разбивая сотни девичьих сердец по всему миру. Директор изо всех сил будет стараться отговорить тебя от этого.
— Да, я понимаю. Ну и ладно. Он и так злится на нас за отмененные концерты. Поэтому можно дать ему еще один небольшой повод позлиться и понаблюдать при этом, сколько седых волос добавится у него на голове, — Келвин выхватил свою гитару из рук Оливера и перешел на корму, где у штурвала лодки сидел я. Я тоже взял свою гитару и начал наигрывать вступление к нашей песне «Раздвоение». Келвин начал подыгрывать мне. Оливер запел, а Рудольф просто продолжил разговаривать со своим цветком. Когда близкие друзья работают вместе, это часто приводит к проблемам. Но только не в нашей группе. Не считая бесконечных споров близнецов, нам легко работалось. Конечно, у нас иногда возникали разногласия, но ничего такого, чего нельзя было бы решить.
Мы провели на воде весь день. Когда небо начало темнеть, мы принялись трудиться над новыми текстами. Наше творчество было практически непрерывным с тех пор, как нам улыбнулось счастье в мире музыки.
Упали первые капли дождя, поэтому Келвин предложил вернуться в коттедж и закончить работу там. Я завел двигатель лодки и направил ее в сторону дома. Спустя всего несколько минут небо совсем почернело, и с небес на нас обрушился ливень. Рудольф вскочил на край лодки и поднял горшок со своей Николь вверх.
— Да, моя дорогая! Выпей все это! Напейся воды матери-природы!
— Идиот, это искусственный цветок! — прорычал Оливер, перекрикивая дождь. — Ему не нужна вода!
— Не слушай одинокого парня, Николь! Единственная любовь в жизни моего брата — это тако. (Примеч.: Тако — традиционное блюдо мексиканской кухни. Готовится из кукурузной или пшеничной лепешки тортильи, в которую заворачиваются различные начинки).
— Тако — это жизнь! — крикнул Оливер, потрясая кулаками над головой, и в этот самый момент над нами сверкнула молния. — Я люблю вас, тако!
— Итак, — сказал Келвин, когда мы направились в сторону дома. Он стоял рядом со мной, покачиваясь взад-вперед. — Ты хочешь быть моим шафером? — прокричал он сквозь шум дождя.
Я вытер мокрое лицо.
— Чувак, я уже даже смокинг купил. Мне на роду было написано стать твоим шафером.
Он засмеялся.
— Это правда. Но из вежливости я решил поинтересоваться.
— Это все потому, что у тебя выросла вагина. Вагины, в отличие от членов, делают человека более воспитанным.
— Да, то же самое вчера вечером мне сказала твоя мама.
— Забавно, а когда я в последний раз видел твою маму, она не произнесла ни слова. С другой стороны, ее рот был занят едой, так что, скорее всего, для разговора у нее просто не было возможности.
Он потянулся за моей «пустой» банкой пива, чтобы запустить ею в меня, и тут же замер, глядя на меня прищуренными глазами.
— Ты пил из нее последние четыре часа, а она все еще полная.
— Я…
Он поднес банку к носу и понюхал.
— НАРУШИТЕЛЬ! Брукс выплевывал виски в пивную банку!
Близнецы тут же возмущенно ахнули и начали хором скандировать:
— НАРУШИТЕЛЬ! НАРУШИТЕЛЬ!
Чем громче они кричали, тем сильнее ревел ветер. Вода вокруг нас буйствовала все сильнее, а раскаты грома становились мощнее, громче, яростнее.
— Не волнуйся! — обнимающий свою Николь Рудольф споткнулся. — У нас с собой есть еще бутылка виски, — прокричал он.
Рудольф направился в мою сторону, и я заметил, как его слегка качнуло к краю борта. Вскочив со своего места, я попросил Келвина взять штурвал и бросился к пьяному другу.
— Эй, Рудольф, держись! Осторожно! Ты слишком близко к краю.
Рудольф захихикал и ущипнул меня за щеку.
— Ты такая сладкая киска, Брукс Гриффин.
Насквозь промокший, я громко рассмеялся.
— Это самое приятное из всего, что мне когда-либо говорили.
— Это просто потому, что Любимица Америки Мэгги Мэй не может разговаривать. (Примеч.: America`s Sweethearts — «Любимцы Америки» — название альбома Кортни Лав. Рудольф намекает на схожесть пары Брукса и Мэгги с парой Кортни Лав и Курта Кобейна, лидера культовой группы Nirvana). А если бы могла, то, держу пари, выразилась бы как-нибудь более поэтично, — он замолчал, и его глаза округлились. — НАРУШИТЕЛЬ! Я только что упомянул в разговоре имя девушки! Мне нужна штрафная рюмка! Виски! — он направился за бутылкой на другой конец раскачивающейся лодки. Пошатнувшись всем телом, Рудольф едва не выпал за борт. Я крепко вцепился в него, пытаясь втащить обратно. Едва я смог оттянуть его на безопасное расстояние, как порыв ветра швырнул нашу лодку в сторону, и я потерял равновесие.
— Черт! — успел выкрикнуть я, прежде чем меня сильно ударило волной. Я ушел с головой в ледяную воду.
— Брукс! — закричали мои друзья, подбегая к краю лодки и бросая мне спасательный круг.
— Наше плавание не может считаться полностью удавшимся, если кто-то не свалится в воду, — крикнул я, смеясь и хватаясь руками за круг. Ребята тоже засмеялись и начали втягивать меня на борт, не дожидаясь, пока поводов для смеха станет еще больше.
Я подплыл вплотную к лодке, и тут меня обожгла внезапная боль.
— Твою мать!
Все произошло очень быстро, в мгновение ока.
Гребной винт лодки ударил меня в правый бок.
В одну секунду веселье сменилось ужасом.
В одну секунду моя жизнь перевернулась — я начал тонуть.
Кровь. Я не мог ее видеть, но понимал, что рана открытая и очень глубокая.
Боль в правом боку нарастала. Дыхание стало прерывистым, сознание нечетким. Я тонул. Захлебываясь, я барахтался в холодной воде, пытаясь выбраться. Левой рукой я потянулся, чтобы ощупать раненый бок. Черт! Опять! Лопасти винта снова задели меня.
Меня захлестнула паника. Моя рука. Плечо. Шея.
Моя жизнь.
Волны утаскивали меня вниз — в дикие безжалостные воды.
В небе вспыхивала молния.
Раздавались раскаты грома.
Мои лучшие друзья звали меня, но я не мог ответить.
Все произошло быстро, в мгновение ока.
В одну секунду веселье сменилось ужасом.
В одну секунду моя жизнь перевернулась — я начал тонуть.
В одну секунду волны отшвырнули меня, словно я ничто.
И я стал ничем.
Глава 30
Мэгги
— Мэгги, давай же! Спускайся быстрее! Нам надо ехать!
Услышав свое имя, я приподняла бровь. Я сидела в своей спальне и играла на гитаре, перебирая струны, под последний альбом «Жуликов». Вскочив, я подбежала к верхней ступеньке лестницы и увидела стоящую внизу миссис Бун. Она находилась в состоянии полной паники. Удивленно приподняв брови, я медленно — ступенька за ступенькой — начала спускаться.
Она была в исступленном состоянии — такой я ее никогда не видела.
— Идем немедленно! Обуй что-нибудь. Поехали!
Идти? Идти куда?
— Мэгги, пожалуйста, — руки миссис Бун беспокойно двигались по металлическим поручням ее ходунков. — В коттедже произошел несчастный случай, и Брукс… он ранен. Нам нужно идти.
Я отшатнулась, словно кто-то толкнул меня к стене.
Брукс. Он ранен.
Я утонула в этих двух словах. В голове заметались разные мысли. Как случилось, что он ранен? Насколько сильно? Что там произошло? А что с остальными?
Из комнаты прибежал папа, из кухни примчалась мама. У них в руках были мобильные телефоны — вероятно, с сообщением от Келвина.
— Его отвезли в больницу Святого Иоанна. Ему предстоит операция, — сказал папа. Он говорил быстро и испуганно. — Я еду туда.
— Я тоже, — подтвердила мама.
— И Мэгги, — приказала миссис Бун. — Она едет с нами. Поторапливайся, — сказала она, махнув в мою сторону рукой. — Нам нельзя мешкать. До больницы путь неблизкий.
— Нет, — резко ответила мама, в ее голосе звучала непреклонность. — Нет. Она не должна выходить из дома. У нее уже была паническая атака, когда она пыталась съездить проведать вас, миссис Бун.
— Но это была я. В том смысле, мне очень приятно, что она пыталась сделать это, но сейчас совсем другой случай. Я не самый важный для нее человек. Я не Брукс. А теперь идем.
Я закрыла глаза.
Мама и миссис Бун начали спорить, их голоса становились все громче и громче, и папа начал кричать, пытаясь их успокоить. Мое сердце колотилось так, словно старалось не отставать от общей заварухи. Мой разум изо всех сил пытался удержать дьявола взаперти, хотя он не оставлял попыток вырваться на свободу и добраться до меня.
Ш-ш-ш-ш… Ш-ш-ш-ш…
— Прекрати! — миссис Бун выкрикнула это так громко, что я открыла глаза. Она стучала своими ходунками об пол. Снова и снова. — Прекрати! Это просто нелепо! Хоть убей, Кэти, я не могу понять, кто из вас больше боится того, что Мэгги покинет дом: ты или она.
— Вы выходите за рамки дозволенного, миссис Бун, — продолжала нападать мама, но, тем не менее, ее тело задрожало.
На мгновение я задумалась: а хотела ли она вообще, чтобы я когда-нибудь вышла из дома?
— Конечно, я выхожу за рамки. Я всегда была за рамками — ничего не изменилось. Но речь сейчас не обо мне. Кэти, я знаю, сейчас ты скажешь, что эта девочка — не мое дело. Ты постоянно говоришь мне это. Но сейчас все серьезнее и гораздо важнее, чем то, что ты чувствуешь. Это важнее тебя, Эрика и меня. Сейчас речь идет о Мэгги и Бруксе. Мэгги Мэй, — миссис Бун повернулась ко мне, — если ты можешь честно признаться себе, что демоны твоего прошлого сильнее, чем твоя любовь к этому мальчику, тогда, пожалуйста, прости меня. Это будет означать, что я переоценила тебя и неправильно истолковала каждое мгновение между вами двумя. Но если есть шанс на то, что голос твоей любви все-таки громче, если вдруг случайно в этой любви твое сердце начинает тонуть, тогда ты должна идти. Ты должна поехать с нами прямо сейчас. Брукс хороший парень, и на протяжении многих лет он был твоим якорем. Теперь твоя очередь стать якорем для него.
Все трое начали снова спорить, и я прижала к глазам кулаки.
Пять минут.
Я подняла вверх руку, и они замолчали. Бросившись наверх, в ванную, я наполнила раковину водой, опустила в нее лицо и задержала дыхание. Мне нужно пять минут, чтобы успокоить свой разум. Мне нужно пять минут, чтобы отгородиться от их криков и найти свой собственный голос. Мне нужно пять минут, чтобы дышать. Я видела его лицо. Дьявол. Он душил меня, пытаясь убить, как убил ту женщину. Он собирался убить меня.
Ш-ш-ш-ш…
Я исчезла.
В этот момент он украл меня у самой себя.
Я чувствовала себя грязной.
Чувствовала себя использованной.
Пойманной в ловушку.
Все казалось таким реальным. Каждый день после стольких лет… ощущения по-прежнему были яркими. Но пока мое лицо было погружено в воду, я могла вспомнить больше.
— Мэгги Мэй! — снова крикнул Брукс, и его голос нарушил замысел дьявола.
Пока мое лицо под водой, я вспоминаю его. Я вспоминаю моего Брукса.
— Ты мой лучший друг, Магнит, но… — он прижался еще ближе, и я могла поклясться, что почувствовала невесомое прикосновение его губ. Пальцами он выводил легкие круги на моей спине, и я таяла от каждого их движения. — Что, если она была права? Что, если подозрения Лэйси справедливы? Что, если между нами что-то есть — что-то большее, чем просто дружба?
Он обнял меня крепче, притягивая ближе к себе. Наши губы снова соприкоснулись, и все во мне затрепетало.
Я вытащила голову из воды, вытерла мокрое лицо и осознала, где мне необходимо сейчас быть. Домчавшись до своей спальни, я схватила туфли.
— Мэгги Мэй, не делай этого, — сказала мама, вставая в дверях моей комнаты. Скрестив руки, она смотрела на меня потухшими глазами. — Не уходи.
Не понимая, что происходит, я прищурила глаза. Она подошла к моей кровати и, сев на край, похлопала по матрасу рукой, приглашая меня сесть рядом. Я даже не могла припомнить, когда мама в последний раз находилась в моей комнате, а уж про то, чтобы сесть и поговорить со мной, я вообще молчу.
— Я позабочусь о том, чтобы с ним все было хорошо. Я позабочусь о том, чтобы он поправился. Он узнает, что ты хотела быть там, с ним. Но, Мэгги, пожалуйста… не уходи.
Дотянувшись до своей доски, я написала:
Почему нет?
Опустив голову, она пристально рассматривала свои дрожащие пальцы.
— Если ты выйдешь из дома… если ты, наконец, начнешь двигаться дальше… как я смогу защитить тебя? Тогда, много лет назад, я даже не заметила, как ты выскользнула из дома, потому что была занята стиркой. Я должна была лучше следить за тобой. Должна была заботиться о твоей безопасности. А если ты уйдешь… если ты отправишься исследовать мир…как я смогу уберечь тебя?
Вот они — самые глубинные и тайные страхи мамы. У каждого в душе есть то, что мы пытаемся подавить. У мамы — это ее вина.
Взяв маркер, я начала писать на доске самые важные в жизни слова.
Это не твоя вина.
Мама проглотила ком в горле и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Она скрючилась всем телом, и я, обхватив ее руками, крепко обняла. Мама плакала, пока не иссякли силы. А потом, немного придя в себя, выпрямилась и вытерла нос тыльной стороной ладони.
— Посмотри, как ужасно я выгляжу. Прости меня, Мэгги Мэй. За все то, через что я заставила тебя пройти… Я просто беспокоилась за тебя, вот и все, — она шмыгнула носом, и я положила голову ей на плечо. Мама переплела свои пальцы с моими. — Ты на самом деле собираешься сделать это, да?
Я дважды сжала ее руки.
Мама вздохнула и выпрямилась.
— Хорошо. Тогда вот как мы поступим. Мы спустимся вниз и пойдем в направлении входной двери. Когда в твоей голове начнут возникать те мысли, ты все равно будешь продолжать идти, договорились?
Я кивнула. Хорошо, мама.
— Даже если тебе будет страшно, ты должна продолжать идти. А когда голоса в твоей голове станут громче, ты побежишь. Ты побежишь, Мэгги Мэй. Ты будешь бежать и бежать, пока не окажешься за пределами дома.
Я сделала глубокий вдох.
— Тебе страшно?
Я дважды сжала ее руки.
Тебе страшно?
Мама дважды сжала мои руки.
— Ладно. А теперь идем.
***
— Закрой глаза и дыши, — прошептала мама, держа меня за руку. — Мы с твоим отцом отведем тебя к машине.
Сделав первые несколько шагов, я почувствовала, как сжалось горло. Мне хотелось обхватить шею руками и постараться дышать, но я не могла, потому что мама и папа крепко их сжимали.
Со мной будет все в порядке? Я смогу дышать?
Папа дважды сжал мою руку. Да. Как у него получалось слышать слова, не произнесенные вслух?
Следующие несколько шагов дались мне еще болезненнее.
Мне нужно обхватить себя за шею. Нужно убрать его руки, сжимающие ее. Мне нужно дышать.
Я не могу дышать.
Мама дважды сжала мою руку. Да. Можешь.
— Мы почти на месте, — сказал папа, ускоряя шаг.
Чем дальше мы продвигались, тем слабее становилась его хватка на моей шее. Я представляла себе Брукса. Его улыбку. Его смех. Его любовь. Чем дальше мы шли, тем легче становилось дышать.
Я остановилась и открыла глаза. Мама и папа взволнованно смотрели на меня.
— Мэгги, ты в порядке? — спросил папа.
Я освободила руки от их хватки и, подняв их, прижала к груди в области сердца.
С первым глубоким вдохом я вошла в мир, вдыхая воздух, чувствуя ветер, медленно освобождаясь от сковывающих меня кандалов.
Сделав еще один глубокий вдох, я взяла маму и папу за руки и дважды сжала их.
Да.
Я в порядке.
А теперь настало время убедиться, что в порядке он.
Пока мы ехали в машине, я замечала все: ощущения от соприкосновения тела с обивкой автомобиля, звук икающего каждые несколько минут двигателя. Я чувствовала каждую кочку, на которую мы наезжали, видела каждую мелькнувшую за стеклом вспышку света. Это что-то нереальное — быть вне дома, видеть то, чего я никогда не видела. Дома, деревья, животные — все настолько потрясающее, словно какой-то сон. И, тем не менее, это все реально. Мое сердце сжалось. Я свернулась калачиком на заднем сиденье, но не могла ни на секунду отвести взгляда от окна. В мире было столько всего, о существовании чего я даже не знала. Столько всего, чего я была лишена.
Через несколько часов мы добрались до больницы, но Брукс все еще был в операционной. Снаружи больница была окружена поклонниками «Жуликов» — видно, слухи быстро разлетелись. Родители Брукса и его брат Джейми тоже были здесь и изо всех сил старались держаться.
Свет в больнице был очень ярким. У меня даже глаза заболели. Я никогда не сталкивалась с таким ярким освещением. А еще здесь был странный запах — в нем словно сконцентрировались запахи всех существующих в мире чистящих средств. Вокруг царила суматоха — медсестры, натыкаясь друг на друга, передавали информацию ожидающим в холле семьям.
Я закрыла глаза и попыталась абстрагироваться. Слишком много всего, слишком быстро для меня. Нужно успокоить свои мысли. Что, если дьявол здесь? Вдруг он увидит меня? Нет. Мне необходимо сосредоточиться на чем-то хорошем. На чем-то, что поможет мне удержать связь с реальностью. Мне нужно обрести внутренний покой. Я сжала в ладони ожерелье.
Брукс. Мой якорь. Моя сила.
— Мэгги, — выдохнул Келвин, появляясь в предоставленной нам комнате ожидания. — Ты… ты здесь… — заикаясь, пробормотал он и крепко стиснул меня в своих объятиях. — Ты здесь.
Через несколько секунд к его объятиям присоединились близнецы, и мы какое-то время просто стояли, вцепившись руками друг в друга.
— Он в очень тяжелом состоянии, — сказал Келвин. Мама, папа и я окружили его, ожидая полной информации. — Гребаный винт серьезно травмировал ему всю правую сторону. Доктора говорят, что он может лишиться двух пальцев. И еще, кажется, слегка задето горло, но я не знаю точно… Все произошло так быстро. В мгновение ока все пошло наперекосяк. Мы отлично проводили время на озере. Все было прекрасно. А теперь... — он сжал пальцами переносицу, как всегда делал папа. — Теперь все изменилось, и нам ничего не остается, кроме как ждать, чтобы понять, насколько…
Мама и папа ушли, чтобы взять для всех кофе, потому что впереди нас ожидала долгая ночь. После кофе они устроили миссис Бун на ночлег в ближайшем мотеле, где она могла бы отдохнуть. Рудольф, скрючившись в углу, бился в истерике, обвиняя себя в случившемся. Рядом стоял Оливер, убеждающий его в обратном. Я вопросительно посмотрела на Келвина и указала на них взглядом.
— Брукс спас Рудольфа от падения за борт. Лодку качало на волнах, и Рудольф чуть не свалился в воду, а Брукс сумел втащить его обратно. Но как только ему это удалось, лодку снова качнуло, и Брукса смыло волной.
Вау…
— Рудольфу очень тяжело, и он во всем винит себя. Это был несчастный случай. Здесь никто ни в чем не виноват. Просто стечение обстоятельств.
Через какое-то время я нашла себе стул и, сгорбившись, села в ожидании. Пока ждала, я всматривалась и вслушивалась во все. В каждое движение, в каждый голос, в каждый предмет. С момента моего выхода из дома все стало таким близким, таким реальным. Стоило медсестре уронить ручку, как я тут же повернула голову в сторону звука. Это было тяжелее, чем я себе представляла, когда уезжала из дома. Но еще тяжелее было ощущение неизвестности. Я не знала, в порядке ли Брукс.
Поэтому всякий раз, когда дьявол пытался завладеть моим разумом, я закрывалась в себе, делала несколько глубоких вдохов и повторяла, что голос нашей любви громче голосов моего прошлого.
***
— Операция закончилась, — случайно услышала я слова врача, адресованные родителям Брукса. Я встрепенулась и превратилась в слух.
— С ним все хорошо. Ему очень повезло, что раны на его боку оказались не очень глубокими. Немного глубже, и мы потеряли бы его.
— Боже мой, — пробормотала мама Брукса, и ее глаза наполнились слезами.
— Тревожные вести касаемо его руки, — врач переступил с ноги на ногу и скрестил руки поверх своего белого халата. — Мне очень жаль. Мы делали все от нас зависящее, чтобы спасти два поврежденных пальца, но они попали прямо в гребной винт и повреждения оказались очень серьезными. Мы надеялись их сохранить, но не смогли. Пришлось ампутировать их, чтобы восстановить общую функцию руки.
На какой руке? В голове непроизвольно возник этот вопрос, и в животе все сжалось.
— Какая рука? — выкрикнул Джейми из-за спины родителей.
Взглянув на него, доктор приподнял бровь.
— Прошу прощения?
— Я спросил, на какой руке?
Доктор неуверенно посмотрел на родителей Брукса, словно не зная, должен ли он что-либо говорить в нашем присутствии. Получив их разрешение открыто говорить в этой комнате обо всем, врач сказал, что рука левая. Раздался дружный стон.
— Черт, — прошипел Рудольф, ударяя кулаком в стену. — Твою мать!
Левой рукой Брукс зажимал лады на гитаре. С такой травмой он не сможет играть. Все присутствующие почувствовали, что для него это полный крах.
— Знаю, как это будет тяжело, учитывая его карьеру. Но мы действительно должны радоваться, что он по-прежнему здесь, с нами. Боюсь, ему будет практически невозможно вернуться к игре на гитаре. А из-за травмы шеи возникнут трудности с пением, но я верю, что со временем его вокальные способности восстановятся. Будет нелегко, но, я думаю, с помощью правильно подобранной физиотерапии и занятий с фониатром у него должно получиться восстановить голос, — доктор сочувственно нам улыбнулся. — Скорее всего, какое-то время ему будет нужен полный покой, но я пришлю за вами медсестру, когда можно будет его навестить.
Когда он ушел, все застыли в молчании, за исключением Рудольфа, бьющего кулаками в стену и сыплющего проклятиями. Черт, черт, черт!
***
Когда Брукса перевели в палату, нам разрешили навестить его. По два человека за раз. Я стойко терпела, ожидая своей последней очереди. Когда я вошла в палату, он спал, и это, в некотором роде, было даже к лучшему. Стоя в углу, я наблюдала за ним спящим: дыхание Брукса было тяжелым, и, казалось, что ему тяжело глотать. Шрам на шее тянулся от ключицы до подбородка. Левая рука перевязана. На теле синяки. Но он был жив. Значит, остальное не имеет значения.
— Ты не сделаешь ему больно, — сказала мне медсестра, проверявшая показания на мониторах. С тех пор, как вошла в палату, я битых полчаса так и не выходила из угла. Медсестра улыбнулась. — Если подержишь его правую руку, ты не причинишь ему боли. Ему дали снотворное, чтобы помочь немного отдохнуть. Он беспокойно спит, и это может замедлить процесс восстановления. Поэтому пришлось прибегнуть к снотворному, так что какое-то время он будет спать. Но если ты захочешь посидеть рядом с ним… — она жестом указала на стул рядом с кроватью Брукса, — можешь подержать его за руку.
Кивнув, я подсела к Бруксу и медленно переплела его пальцы с моими.
Я здесь, Брукс. Я здесь.
Медсестра улыбнулась.
— Скоро я вернусь проверить его состояние.
Как только она вышла, я пересела ближе и положила голову на его плечо. Грудь Брукса поднималась и опадала каждые несколько секунд, и я считала каждый его вдох и выдох. Я прижалась к нему теснее, желая, чтобы он почувствовал мое тепло на своей коже. Чтобы он знал — я здесь. Я здесь.
Я не могла перестать смотреть. Не могла отвести от него взгляда, потому что боялась: если сделаю это, он перестанет дышать.
— Простите, я не знала… — прозвучавший голос заставил меня поднять склоненную к кровати Брукса голову. Я повернулась и увидела женщину с вазой, полной цветов.
— Я… — она запнулась, — мне не сказали, что здесь кто-то есть.
Саша.
Я узнала ее, потому что следила за ней в интернете, просматривая каждую фотографию, размещенную в «Инстаграм». Саша была очень красива, и красота эта была естественной. Никакого макияжа. Никакой вычурной одежды. Только она и ее цветы.
Она перевела взгляд на мою руку, по-прежнему сжимающую руку Брукса. Я быстро отдернула ее.
— Извини. Я просто принесла цветы и сейчас уйду, — она поморщилась и поставила вазу на стол. Саша развернулась и направилась в сторону выхода, но остановилась. — Ты ведь она, не так ли?
Я прищурилась, показывая, что не понимаю, о чем она.
— Ой, не прикидывайся дурочкой. Ты ведь та самая девушка. Девушка, которая присылала ему книги.
Я встала, чувствуя себя неловко оттого, что не имею возможности нормально общаться с ней.
— Так ничего? Тебе нечего сказать? Я не пытаюсь тебя оскорбить, просто… — она замолчала. — Знаешь, ты не единственная, кому он по-настоящему дорог.
Я постучала пальцем по своей шее, и она тоже прищурилась, не понимая, к чему я это сделала.
— Что?
Я осмотрела комнату, в поисках того, на чем можно написать. Взглянув на стену, я увидела маркерную доску медсестер и торопливо направилась к ней.
У меня нет голоса.
Саша скрестила руки на груди.
— Только сегодня или… всегда?
Всегда.
Она нахмурилась. Судя по взгляду, Саша почувствовала себя виноватой.
— Прости, я не знала. Как тебя зовут?
Мэгги.
— Мэгги, — она пригладила пальцами свои шоколадного цвета волосы, а потом опустила руки на талию. — Ты ведь без ума от него, верно?
Я не знала, как ответить, потому что чувствовала: все, что я скажу, может ранить ее.
Она улыбнулась.
— Все нормально, я понимаю. В него трудно не влюбиться. Мне пора идти… Если тебе не трудно, не говори ему, что я приходила. Не ради него. Это для меня. Для меня лучше, чтобы он не знал.
Ты уверена?
— Да, уверена. Просто позаботься о нем, ладно? Он будет очень подавлен, лишившись возможности играть на гитаре. В этом вся его жизнь. Кроме, ну… — ее слова затихли, и Саша еще раз улыбнулась мне. — В общем, я пойду. Только не давай ему заходить в интернет, ладно? Сегодня медийщики могут любить тебя, а уже на следующий день ненавидят. Знаменитым людям очень легко потерять свой звездный статус. Достаточно одной трагической случайности. В случае с Бруксом, СМИ отвернулись от него с ужасающей быстротой. А ты знаешь, какая ранимая у него душа… Не уверена, что он нормально справится с такой реакцией. Просто следи за ним. Когда находишься в центре внимания, создается видимость, что ты никогда не бываешь один. Но никто никогда не признается в том, каким одиноким на самом деле себя чувствует. Напоминай ему о том, что его ценность не определяется главным заголовком недели.
Я пообещала, что буду присматривать за ним.
Она направилась к выходу, и я стерла все с доски. Сев рядом с Бруксом, я снова взяла его за руку, прижалась к ней щекой и снова стала наблюдать за малейшими его движениями.
— О, и, Мэгги? — сказала Саша, снова входя в палату. — Я просто хочу, чтобы ты знала: я вижу это, — она переступила с ноги на ногу и указала сначала на Брукса, а потом на меня. — Ты смотришь на него так же, как он смотрел на те книги. Спасибо, что не оказалась чудовищем, каким тебя рисовало мне мое подсознание. Мне просто хотелось бы, чтобы ты была чуть менее красивой, вот и все, — сказала она, словно успокаивая меня.
Я усмехнулась. Взаимно.
Глава 31
Брукс
Мама, папа и Джейми в один голос убеждали, что со мной все будет в порядке. Они твердили о том, как мне повезло, ведь я чудом уцелел в этой катастрофе, отделавшись лишь незначительными травмами. Незначительными. Брат выбрал не самое удачное слово и, едва произнеся его, понял свою ошибку.
— Прости, я не хотел сказать «незначительными». Я просто имел в виду… — он запнулся. — Я просто счастлив, что ты с нами и можешь встретить новый день.
Не говоря ни слова, я перевел взгляд на свою забинтованную руку. Люди продолжали входить и выходить из палаты, улыбаясь мне, как обычно улыбаются ребенку, потерявшему своего щенка.
С жалостью и сочувствием.
Я и чувствовал себя жалким.
Ненадолго заскочила моя группа, и пока парни сидели рядом со мной, в воздухе витало стойкое ощущение вины. Но самую сильную боль причиняло то, что они напоминали мне о музыке. Напоминали о том, чего я в один момент лишился. К приходу менеджера я был уже на грани срыва.
— Мы должны разработать стратегический план. Медийщики сходят с ума. Нам нужно сделать официальное заявление… — настаивал Дейв.
— Нам нужен перерыв, — сказал Келвин, обрывая Дейва на полуслове. — Ты ведешь себя так, словно это не Брукс едва выжил после серьезной травмы.
— Но ведь выжил, — сказал Дейв со своей вечной лукавой улыбкой. — Именно на этом и нужно сделать основной акцент. Мы должны продемонстрировать, насколько он силен, и как для его возвращения…
Возвращения?
Я раздраженно зарычал.
Взгляды всех присутствующих метнулись в мою сторону. Всего несколько часов назад я побывал в кошмарной переделке, а они уже планируют мое фееричное возвращение.
Дейв нахмурился.
— Знаете что, давайте-ка подождем денек-другой. Отложим все на некоторое время.
Когда все вышли из палаты, я вздохнул, еще до конца не осознавая, где витают мои мысли. Мне все еще казалось, что я в воде, а когда закрывал глаза, клянусь, физически ощущал волны.
Дверь в палату снова открылась, а мне этого очень не хотелось. Мне было больно видеть людей, больно слышать их разговоры о том, каким чудом я выжил и как мне повезло. Я повернулся в сторону двери и чуть не упал с кровати.
Мэгги.
Она стояла здесь, в моей палате, обхватив свое тело руками, и смотрела на меня. Ее голубые глаза покраснели и опухли, словно она проплакала несколько часов, а волосы были стянуты в небрежный пучок.
Она никогда не завязывала волосы.
А еще она никогда не выходила из дома.
Это сон?
Если да, то я не хотел просыпаться.
Я приоткрыл губы, чтобы спросить ее, что же случилось, но горло словно огнем обожгло. Даже рот открыть было больно. Больно двигаться влево, поворачиваться вправо. Больно дышать.
Мэгги напряженно улыбнулась и подошла к моей кровати. Взяв мою правую руку, она поцеловала ладонь, и я закрыл глаза. Я не прекращал попыток прочистить горло, чтобы заговорить, но она сжала мою руку один раз, приказывая не делать этого. Так мы и застыли в этой позе — я с закрытыми глазами, и Мэгги Мэй, держащая меня за руку.
В течение нескольких дней она практически не покидала моей палаты. Когда ей предложили комнату для посетителей, работающую по принципу отеля, Мэгги отказалась и крепче сжала мою руку.
Каждую ночь, свернувшись калачиком, она засыпала на маленьком диванчике. В дневное время суток Мэгги не переставала улыбаться мне, но ночью, оказываясь один на один со своими снами, она ворочалась и извивалась, а иногда я видел ее проснувшейся в холодном поту. Уход из дома не заставил ее демонов исчезнуть, но она изо всех сил старалась держать их под контролем.
— Ладно, настало время подняться с кровати и немного подвигаться, Брукс, — сказала медсестра, входя однажды утром в мою палату.
Я возненавидел это время суток. Меня заставляли ходить по коридору с помощью ходунков. Мэгги неотступно следовала рядом, нарезая вместе со мной круги по коридору. Когда левая часть моего тела отказывалась двигаться, и я начинал заваливаться, она тут же подскакивала, чтобы помочь мне. Но медсестра приказала ей прекратить попытки спасать меня.
— Ты можешь поддержать, но ты не должна помогать. Не волнуйся, я не дам ему упасть.
Преодолев сегодня половину коридора, я почувствовал, как сдавило грудь, а дыхание стало прерывистым.
— Обратно, — прохрипел я резко. Мне хотелось вернуться в свою палату и лечь.
— Ни в коем случае. Помнишь, мы должны пройти полный круг, прежде чем…
Я приподнял ходунки и резко ударил ими по полу. Шея запульсировала от боли.
Обратно. Обратно. Обратно.
Чувствовать себя настолько слабым было невыносимо. Рука болела. Бок горел огнем. В была голове полная сумятица.
Медсестра слегка улыбнулась мне и, подмигнув, взглянула на Мэгги.
— Думаю, сейчас самое время ему поспать.
Мэгги нахмурилась, в ее глазах ясно читалось беспокойство. Я заворчал громче. Мы вернулись в палату и после того, как меня снова уложили в постель, она взяла блокнот и села рядом.
