Медленное распространение зеркала в провинции

Провинция следовала примеру Парижа, но отставала на несколько десятилетий. Разумеется, аристократ, посещавший Версаль, уже давным-давно привез этот изысканный предмет меблировки в свой родовой замок. Парадные комнаты и покои хозяев почти всегда украшали зеркальные трюмо у каминов и в простенках между окнами. Но провинциальная буржуазия, руководствовавшаяся строгими принципами экономии, принимала сей предмет, казавшийся ей пустой забавой, с некоторым недоверием. Хрупкость предмета, которого любое неловкое движение могло превратить в груду осколков, его бесполезность, сам тот факт, что этот предмет создает впечатление пустоты и как бы образовывает дыры в толстых, прочных, крепких стенах-защитницах, нанося ущерб интиму и тайнам семейной жизни, — все это нисколько не способствовало тому, чтобы именитые горожане решили потратиться на покупку. Скорее всего, речь шла не об уровне жизни, а о менталитете…

И все же в первой трети XVIII в. описи имущества свидетельствовали о наличии у почтенных провинциальных буржуа небольших туалетных зеркал и туалетных столиков. Так, у жительницы Сен-Мало, вдовы довольно богатого судовладельца, в 1729 г. имелось одно квадратное зеркало, оцененное всего в 10 ливров. У другой дамы — бретонки было «только два туалетных зеркала и одно зеркало побольше, находившееся в ее комнате». У торговца фаянсовыми изделиями из Лиможа, у которого в лавке и на складах лежало десять тысяч изделий заводиков Невера и Руана, а также привозной товар из Голландии, имелось всего одно зеркало, висевшее на стене в его комнате и державшееся на двух крючках, а также маленькое туалетное зеркало (1767)⁴⁰. Да, в провинции тоже делались попытки придать жилищу приятный вид, сделать жизнь более комфортной, но попытки эти были весьма робкими. Признаки определенного достатка, зажиточности проявлялись в наличии в домах аксессуаров общественной жизни, полезных для приема гостей: подушек, кресел, осветительных приборов, фарфоровой посуды.

В Лионе у некоторых рабочих-ткачей, работавших на шелкоткацких мануфактурах, уровень жизни был довольно высок и приближался к уровню жизни буржуа; у многих из них имелись зеркала, укрепленные на стенах. Некий пекарь, владелец хлебной лавки, чей доход равнялся 10 000 ливров, был обладателем ковра, двух настенных часов и зеркала в раме. В Вильдье в 1744 г. некий кабатчик (лицо в городе значительное) украсил зал своего заведения «небольшим зеркалом». Р. Мюшамблед отметил, что по его данным в Шартре в период 1780–1790 гг. у мастеров и подрядчиков в домах было в среднем по два зеркала, а у наемных рабочих, судя по описям имущества, зеркала имелись лишь в каждой второй семье⁴¹.

Плохая организация торговли сыграла свою отрицательную роль в столь медленном распространении зеркала в провинции. До 1695 г., в эпоху очень ограниченного рынка и чрезвычайно «узкой» клиентуры, зеркальщики закупали стекла в Париже и везли их в провинцию, так что большие транспортные расходы значительно увеличивали цену на конечный товар. После 1695 г. Королевская мануфактура оставила за собой монополию на продажу зеркал в провинции и создала специальные королевские склады в крупных городах, являвшихся центрами больших регионов: Лионе, Лилле, Нанте, Марселе, Монпелье, Ла-Рошели, Бресте, Руане; склады эти находились под строгим контролем генерального контролера финансов. Отполированные и отшлифованные стекла (еще без слоя амальгамы) доставлялись на эти склады из Парижа раз в три месяца в соответствующих сделанным местными ответственными лицами заказам; разные города заказывали неодинаковые количества зеркал: в один и тот же год Лион заказывал их на сумму в 4000 ливров, в то время как Нант — всего на 1500. Если за год концессионер продавал товара на сумму более заранее оговоренной цифры, то он получал щедрые комиссионные; он также сам занимался амальгамированием стекол и имел солидный доход. В первой половине XVIII в. самыми активными по части продаж зеркал были склады в Лионе и Марселе, остальные же кое-как выживали, а некоторые (в Бордо, Руанне, Сен-Мало, Дижоне и Клермоне) просуществовали очень недолго⁴² и были закрыты в связи с убыточностью.

Однако даже в тех случаях, когда торговля в провинции шла успешно, сбыт там никогда не достигал того уровня, что наблюдался в Париже. В 1742 г. в Клермоне некий концессионер сетовал на то, что он на протяжении 3–4 лет прилагал невероятные усилия и в результате сумел продать лишь два десятка зеркал, а потому был вынужден сократить запасы этого товара у себя на складе. Так происходило повсеместно, и клиент, не найдя у местного торговца зеркала нужного размера, предпочитал напрямую обращаться к парижскому зеркальщику, минуя сеть распространителей от Королевской мануфактуры. Случалось и так, что крупный заказ на партию больших зеркал, поступивший от одного клиента, практически опустошал какой-нибудь склад, и остальным клиентам ничего не оставалось, как обращаться в Париж. Если учесть еще и продолжительность сроков поставок (несколько недель), и все более и более яростную конкуренцию со стороны других мастерских, расположенных на периферии (в Руэле в Бургундии и в Сен-Кирене в Лотарингии), то легко можно понять, что склады в провинции часто бывали на грани краха. Усугубляло их плачевное положение и то, что «материнский» торговый дом в Париже избавлялся от своего самого посредственного товара (а на деле — от самого плохого), сплавляя в провинцию стекла с явными дефектами, желтоватого и сероватого оттенка, что влекло за собой недоверие клиентов, затоваривание из-за отсутствия спроса и необходимость распродаж себе в убыток. Подобным диспропорциям мы обязаны тем, что можем прочитать шутливые куплеты некоего парижского зеркальщика конца XVIII в., которого можно назвать превосходным публицистом: «Почему в Париже люди более вежливы (или лучше «отполированы»), чем в провинции? Да потому, что в провинции зеркала не столь обычное явление, как в Париже…»⁴³