Ночь душителей. Иоанна Неаполитанская и Андрей Венгерский

арл, герцог Дурацуо, был одним из первоклассных шахматистов своего времени, манипулирующим королями и королевами, рыцарями и прелатами из плоти и крови в игре, которую он вел с судьбой на мрачной доске неаполитанской политики. Он не обманывался относительно счета, который представит ему беспощадный противник в случае проигрыша. Он сознавал, что ставкой в этой игре служит голова и что один-единственный неверный шаг неизбежно приведет его к проигрышу. Поэтому, как мы увидим, он играл одновременно и дерзко и осторожно.

Первый свой ход он сделал в марте 1343 года, три месяца спустя после смерти Роберта Анжуйского, короля Иерусалима и Сицилии; так звучал титул правителя Неаполя. Герцог решил воспользоваться анархией, которая воцарилась в королевстве в результате глупого и бездарного правления.

Добрый король Роберт Мудрый силой вырвал корону Неаполя у своего старшего брата, короля Венгрии, и правил страной как узурпатор. Возможно, чтобы успокоить совесть или предотвратить в будущем борьбу между своими наследниками и наследниками брата, он попытался исправить совершенную несправедливость при помощи брака между внуком брата Андреем и своей внучкой Иоанной. Этот брак был заключен десятью годами раньше, когда Андрею было семь, а Иоанне пять лет.

Целью этого раннего брачного союза было примирение обеих ветвей Анжуйского дома. На деле же соперничество стало еще более острым, чем когда-либо, этому в немалой степени способствовал и сам король Роберт. Перед самой кончиной он призвал к своему смертному одру принцев крови, членов домов Дурацуо и Таранто, и других знатнейших лиц королевства и потребовал от них клятвы в верности Иоанне. Кроме того, он сам назначил регентский совет, который должен был править королевством до тех пор, пока Иоанна не станет совершеннолетней.

Иоанна была провозглашена царствующей королевой, и правление страной осуществлялось советом только от ее имени, что совершенно противоречило тем целям, ради которых был заключен брак. Поэтому неаполитанский королевский двор сразу же разделился на два лагеря — партию королевы, в которую входила неаполитанская знать, и партию Андрея Венгерского, к которой принадлежали венгерские аристократы, образовавшие его свиту, и несколько недовольных Иоанной неаполитанских баронов. Во главе этой партии стоял наставник Андрея монах Роберт.

Этот надменный монах, яркий портрет которого оставил нам Петрарка, краснолицый, рыжебородый и рыжеволосый, маленький и толстый, всегда грязный, проникнутый, словно Люцифер, непомерной гордыней, несмотря на свои лохмотья, яростно врывался на заседания регентского совета, требуя предоставить ему от имени его воспитанника голос при решении государственных вопросов. Он подавлял совет не только своими властными манерами, но и тем, что пользовался поддержкой черни, которая принимала его неряшливость за проявление святости. Его вторжение на заседания совета вызывали такое замешательство, что вынудили папу вмешаться как верховного властителя (ведь Неаполь был владением Святой Церкви). Папа назначил легата для управления королевством до совершеннолетия Иоанны.

Венгры во главе с братом Андрея, венгерским королем Людовиком, подали в папский суд в Авиньоне жалобу, требуя папской буллы, назначающей совместную коронацию Андрея и Иоанны, что было бы равносильно передаче полной власти над Неаполем в руки Андрея. Неаполитанцы же, возглавляемые принцами крови, будучи ближайшими наследниками трона в силу законов иерархии, требовали коронации для одной лишь Иоанны.

Так обстояли дела в королевстве, когда Карл Дурацуо, внимательно следивший за происходящим, решил наконец разыграть свою опасную партию. Начал он с тайного похищения четырнадцатилетней Марии Анжуйской, своей собственной кузины и сестры Иоанны. Целый месяц продержал он ее в собственном дворце, успев за это время получить от папы (при посредничестве своего дяди кардинала Перигора) разрешение на брак между кровными родственниками. Получив это соизволение, Карл прилюдно, на глазах всего Неаполя, женился на девушке. Благодаря этой женитьбе, против которой Мария, по-видимому, нисколько не возражала, он тоже получил права на неаполитанскую корону.

Это был открытый вызов. Следующим ходом было письмо, отправленное им тому же кардиналу Перигору, чье влияние на Авиньон было весьма значительным; в письме Карл просил дядю оказать давление на папу Климента VI с тем, чтобы тот не подписывал буллу в пользу Андрея и двойной коронации.

Своеволие Карла, проявленное при женитьбе на Марии Анжуйской, естественно, настроило Иоанну против него. Враждебно восприняли этот поступок и те принцы крови, которые стояли ближе всего к престолу и которых он обошел, укрепив свое положение. Наверняка рассчитал, что такой шаг позволит ему — неаполитанскому принцу! — получить предлог для того, чтобы завязать дружбу с венгерским узурпатором.

При других обстоятельствах его заигрывания, должно быть, были бы с подозрением встречены Андреем, а уж тем более хитрым монахом Робертом. Но теперь, зная о вероломном поступке Карла, венгерская партия приняла его с распростертыми объятиями, усмотрев в его отходе от двора Иоанны победу сторонников Андрея. Карл заявил, что питает симпатию к Андрею и ненавидит сторонников Иоанны, которые настраивают ее против мужа. Он охотился и пил вместе с Андреем, поощряя грубые вкусы этого чужеземца, которого он сам в глубине души презирал как варвара.

Вскоре Карл из доброго собутыльника превратился в советника молодого принца, и губительное наставление, которое он дал Андрею, даже монах Роберт посчитал искренним и чистосердечным.

«Отвечай враждебностью на враждебность, не давай сбить себя с пути, показывай всем своим видом, что ты уверен в благоприятном для тебя решении папы. Всегда помни, что ты король Неаполя не благодаря своему браку, а по собственному праву, Иоанна же — всего лишь отпрыск незаконно захватившей власть ветви».

При этих словах в тупых бычьих глазах Андрея мелькало нечто, напоминавшее мысль, и румянец оживлял его обычно ничего не выражающее лицо. Это был белокурый гигант с бледным невыразительным, несмотря на правильные черты, лицом и холодным неприятным взглядом. Рядом с лощеными неаполитанцами он выглядел грубым неотесанным мужланом, каковым они его и считали. Монах Роберт поддержал совет герцога Дурацуо, и Андрей неуклонно следовал ему. Он отдал распоряжение освободить заключенных из тюрьмы, оказывал почести своим венгерским приверженцам и таким неаполитанским вельможам, как герцог Альтамура, бывшим в оппозиции ко двору. По отношению к королеве он выказывал полное пренебрежение. Это привело, как и рассчитывал проницательный Карл, к тому, что наиболее влиятельные представители неаполитанской знати, поддерживавшие королеву, составили заговор против Андрея.

Дебют удался, а поведение самой Иоанны позволило Карлу оживить партию.

Юная королева находилась под сильным влиянием некой Филиппы Катанской, женщины непомерно честолюбивой и злобной. Филиппа, бывшая в юности прачкой, благодаря своему отличному здоровью была взята кормилицей к отцу Иоанны. Сохранившая привязанность своего воспитанника, она постоянно находилась при дворе, потом вышла замуж за богатого мавра по имени Кабане, который получил звание великого сенешаля королевства, а сама — бывшая прачка! — стала одной из первых дам Неаполя. Должно быть, она точно рассчитала, как приспособиться к новым обстоятельствам, иначе не была бы назначена после смерти своего молочного сына наставницей его несовершеннолетней дочери. Впоследствии, чтобы усилить свое влияние на королеву, эта чрезвычайно неразборчивая в средствах властолюбивая особа ухитрилась устроить так, что ее сын Роберт Кабане стал любовником Иоанны.

После смерти своего деда Иоанна сразу же сделала Роберта герцогом Эволи, несмотря на то, что ее благосклонностью уже пользовался красивый молодой Бертран д'Артуа. Таким образом, во главе партии королевы стояли наряду с принцами крови эти трое — Катанезе, ее сын и Бертран д'Артуа.

Как ко всему этому относился Андрей, толком не известно. Возможно, поглощенный заботами о соколах и гончих, он не замечал своего позора. По крайней мере, насколько это касалось Бертрана. Другой человек на месте Карла, возможно, попросту раскрыл бы глаза Андрею. Но Карл был прозорлив. Он предпочитал не торопиться. Его следующий ход зависел от того, что решат в Авиньоне по поводу коронации.

Это решение стало известно в июле 1345 года, и двор воспринял его как гром среди ясного неба. Папа издал буллу о совместной коронации Андрея и Иоанны.

Это решение наносило Карлу шах. Его дядя, кардинал Перигор, сделал все что мог, чтобы воспрепятствовать такому исходу, но в конце концов папа исполнил настойчивую просьбу Людовика Венгерского, который выдвинул веский довод, заявив, что он сам, будучи законным наследником короны Неаполя, согласен отказаться от своих притязаний только в пользу младшего брата. Довод этот он подкрепил вручением папе огромной, по тем временам, суммы в сто тысяч золотых крон; и тотчас же папскому двору стало ясно все в этом запутанном деле.

Решение папы расстраивало игру Карла. Однако он взял себя в руки и начал обдумывать ответный ход, который дал бы ему преимущество. Он отправился поздравлять Андрея и застал его раздувшимся от гордой уверенности в своем триумфе.

— Рад вас видеть, — приветствовал его Андрей. — Я не такой человек, чтобы забыть тех, кто был со мной, когда судьба моя еще не была решена.

— Я надеюсь, — сказал Карл, освободившись от братских объятий, — что вы не забудете и тех, кто был вашим врагом и кто, даже будучи поверженным ныне, предпринимает отчаянные попытки предотвратить вашу коронацию.

В обычно тусклых глазах венгра появился недобрый огонек.

— О ком вы говорите?

Карл задумчиво погладил черную бороду; взгляд его прищуренных темных глаз был печален. Нужно было наметить такую жертву, чтобы друзья Иоанны испугались и сделали выгодные ему ходы.

— Ну, прежде всего, это советник Иоанны, Изерниа. Выкладки этого мерзкого законника подвергают сомнению ваши права на корону. Дальше надо назвать…

Однако здесь Карл сделал многозначительную паузу, умолкнув как бы в нерешительности.

— Кто еще? — вскрикнул Андрей. — Скажите!

Герцог пожал плечами.

— Говоря по правде, их хватает. У вас с избытком врагов среди друзей королевы.

Легкий загар не смог скрыть бледность Андрея. Он сбросил малиновую мантию, как если бы ему вдруг стало жарко, и стоял, подавшись вперед, словно изготовившись к схватке.

— Нет нужды называть их имена, — сказал он жестко.

— Конечно, — согласился Карл. — Но самый опасный Изерниа. Пока он жив, смертельная угроза подстерегает вас повсюду. А его кончина могла бы вызвать панику, которая свяжет руки остальным.

Больше не надо было ничего говорить. Он знал, что сказал уже достаточно для того, чтобы Андрей, мрачный и гневный, посеял ужас в сердцах тех, кто чувствовал за собой хоть какую, самую ничтожную вину, и в том числе, конечно же, в сердце Иоанны.

Андрей посоветовался с монахом Робертом. Доказательств того, что Изерниа опасен, было вполне достаточно, и поэтому он пал от кинжала убийцы, подкараулившего его при выходе из Кастель-Нуово. Карл лично сообщил об этом двору, испугав его.

Тем прохладным вечером придворные прогуливались по прекрасному парку Кастель-Нуово. Приблизившись к ним, Карл коснулся стального плеча Бертрана д'Артуа. Фаворит королевы искоса взглянул на герцога. Зная о связях Карла с Андреем, Бертран относился к нему с неприязнью и недоверием.

— Этот венгерский боров, — сказал Карл, — начал точить свои клыки. Ведь теперь его власть подтверждена святым отцом.

— Мне все равно, — ухмыльнулся д'Артуа.

— Не знаю, будет ли вам все равно, если я добавлю, что он уже успел обагрить кровью эти свои клыки.

Бертран д'Артуа изменился в лице. Герцог продолжал:

— Он начал с Джакомо Изерниа. Десять минут назад тот был заколот насмерть в двух шагах от замка. Я думаю, это только начало.

— Боже! — воскликнул д'Артуа. — Изерниа! Царство ему небесное. — И он перекрестился.

— Царство небесное ждет и многих из вас, если вы позволите этому венгру стать орудием провидения, — сказал Карл с мрачной усмешкой.

— Это угроза?

— Не распаляйтесь и не валяйте дурака. Я предупреждаю. Я знаю, как он настроен. Мне известны все его намерения.

— Да, вы всегда были его доверенным лицом, — насмешливо проговорил Бертран.

— Это так. Но теперь с меня довольно. Я — неаполитанский принц и никогда не пойду на поклон к варвару. С ним можно было славно покутить и поохотиться, пока он был просто герцогом Калабрийским и не чаял стать чем-то большим. Но если он сделается моим королем, а наша госпожа Иоанна — всего лишь его супругой… нет, только не это!

В глазах Бертрана д'Артуа вспыхнула радость. Он схватил Карла за руку и повел вдоль изгороди из виноградной лозы, образовавшей у стены зеленую крытую галерею.

— О, для нашей королевы это — добрая весть! — закричал он. — Она страшно обрадуется, узнав, что вы верны ей.

— Это не так уж важно, — ответил Карл. — Главное — чтобы вы были начеку. Вы и Эволи — в особенности. Конечно, среди намеченных жертв не только вы, но венгр не настолько доверяет мне…

Бертран внезапно остановился. Он смотрел на Карла, и кровь медленно отливала от его лица.

— Я следующий? — спросил он, прижав руку к сердцу.

— Да, вы. Вы следующий. Но не раньше, чем он напялит корону. Тоща он расправится со всеми неаполитанскими дворянами, которые прежде противостояли ему. Неужели вы не понимаете, — он понизил голос, — какое ужасное черное знамя мести поднимет узурпатор перед коронацией? И ваше имя будет во главе списка людей, которых объявят вне закона. Неужели вас это удивляет? В конце концов, он супруг и кое-что знает о ваших отношениях с королевой…

— Замолчите!

— Чушь. — Карл пожал плечами. — Что проку молчать о том, о чем знает весь Неаполь? Разве вы с королевой скрывались? На вашем месте я бы не ждал предостережений. Я-то знаю, на что способен обманутый супруг, когда он становится королем.

— Нужно сообщить королеве.

— Конечно. Лучше, если она узнает все от вас. Идите к ней, пусть примет меры. Но действуйте тайно и осмотрительно. Вы в безопасности, только пока он не надел корону. Но главное, что бы вы ни решили, ничего не предпринимайте здесь, в Неаполе.

И он удалился, Бертран же поспешил к Иоанне. Выходя из сада, Карл остановился и оглянулся. Он искал глазами королеву. И увидел ее — высокую, гибкую девушку. На ней было лиловое шелковое платье; на прелестное, правильной формы лицо, как бы бросала теплый отсвет копна пышных, цвета меди, волос.

Через три дня приближенный королевы, по имени Мелацуо, подкупленный Карлом, сообщил, что брошенное им семя упало на благодатную почву. С целью убийства короля был составлен заговор, который возглавляли Бертран д'Артуа, герцог Эволийский Роберт Кабане и его зятья Терлицуи и Морконе. Сам Мелацуо, которого считали горячим приверженцем королевы, также был включен в компанию заговорщиков. Кроме того, туда входил слуга Андрея, который, как и Мелацуо, был подкуплен Карлом.

На лице Карла появилась довольная улыбка. Игра шла по его правилам.

— Перед коронацией двор выезжает на месяц в Аверсу. Это подходящий момент для осуществления их планов. Намекните им на это.

Коронация была назначена на 20 сентября. За месяц до нее, 20 августа, двор, спасаясь от жары и духоты Неаполя, переехал в более прохладную Аверсу и расположился в монастыре святого Петра.

В ночь их прибытия в трапезной монастыря все было устроено так, чтобы в ней могла расположиться на ужин многочисленная и веселая компания. Длинная комната, выложенная камнем, с высоким потолком и очень высоко расположенными окнами, обычно такая аскетично-голая, была увешана гобеленами, пол покрывали циновки, между которыми были разбросаны вербена и другие ароматические травы. Вдоль боковых стен и в торце комнаты на невысоких помостах были установлены каменные столы, за которыми обычно обедали непритязательные в своих привычках монахи. Теперь на этих столах сверкали хрустальные бокалы, золотая и серебряная посуда. За столами, спиной к стене, сидели дамы и кавалеры, составлявшие двор королевы. Сводчатый потолок трапезной был покрыт довольно незамысловатыми фресками, изображавшими разверзшиеся небеса — работа монаха, чья кисть была скорее благочестива, нежели искусна. Над столом настоятеля, стоявшим у задней стены комнаты, была изображена, согласно традиции, тайная вечеря.

За этим столом, окружив небрежно развалившегося Андрея, расположилась партия короля. Его золотистая грива была слегка взъерошена. Он пил один бокал за другим, как было принято у варваров, то и дело бросая кость или кусок мяса своим темно-рыжим псам.

Весь день компания охотилась в окрестностях Капуи, и Андрей, довольный охотой и жизнью, почти позабыл о зловещих нашептываниях Карла; он смеялся и шутил с сидевшим рядом предателем Морконе. Чуть позади стоял его слуга Пасе, тоже человек Карла. По правую руку от него сидела королева, тщетно пытаясь делать вид, что ест; ее красивое юное лицо покрывала смертельная бледность, широко раскрытые темные глаза смотрели вокруг невидящим взглядом. В числе гостей были мрачно насупившийся Эволи и его зять Терлицуи, Бертран д'Артуа и его отец, Мелацуо, также ставленник Карла, и Филиппа Катанская, величественная и высокомерная, странно молчаливая в этот вечер.

Карла Дурацуо в этой компании не было: игроку не пристало превращаться в пешку на доске.

Ему намекнули: то, что он коварно внушил Бертрану д'Артуа, будет осуществлено в Аверсе, и поэтому он решил остаться в Неаполе. У него неожиданно заболела жена, и, как заботливый муж, он не мог оставить ее одну. Карл просил Андрея извинить его. Он очень сожалеет, что не сможет насладиться вместе со всеми охотой; на прощанье он в знак дружбы подарил молодому королю лучшего из своих соколов.

Вечер был уже на исходе, когда наконец по знаку королевы дамы поднялись и направились в свои покои. У мужчин пир разгорелся с новой силон. Вино не успевали подносить, и шум стоял такой, что монахи, укрывшиеся от мирской суеты в своих кельях, наверное, так и не смогли сомкнуть глаз. Смех Андрея становился все более громким и бессмысленным. Наконец в полночь он тяжело поднялся и, пошатываясь, отправился спать, чтобы немного отдохнуть перед завтрашней охотой.

Но нашлись там другие охотники, которым не терпелось закончить свою смертельную игру, не дожидаясь рассвета. Это были Бертран д'Артуа, Роберт Кабане, герцоги Терлицуи и Морконе, Мелацуо и слуга Андрея Пасе. Они ждали, пока Аверса не уснет крепким сном. В два часа ночи они, стараясь двигаться как можно тише, собрались в лоджии на четвертом этаже, которая представляла собой длинную галерею с колоннами над монастырским садом. На мгновение они замерли перед дверью спальни королевы, выходившей на галерею, потом крадучись подобрались к двери короля на другом ее конце. Пасе дважды резко постучал в дверь; наконец они услышали недовольное сонное бормотание Андрея.

— Это я — Пасе, мой господин, — произнес слуга. — Прибыл курьер из Неаполя от брата Роберта с важными вестями.

Они услышали, как король громко зевнул, затем раздался какой-то шорох, звук опрокинутого стула и наконец скрежет отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и в тусклом свете зарождающегося дня они увидели Андрея, одетого в отороченный мехом халат, накинутый поверх ночной рубашки.

Он увидел только Пасе. Остальные отошли в полумрак. Не подозревая худого, Андрей вышел из комнаты.

— Где этот посланец?

Неожиданно дверь, из которой он только что вышел, резко захлопнулась; обернувшись, он увидел Мелацуо, который, используя кинжал как засов, пытался запереть ее, чтобы никто не мог воспользоваться этим ходом — ведь в комнате была еще другая дверь, открывающаяся во внутренний коридор.

Конечно, вместо этого Мелацуо мог бы ударить Андрея сзади и таким образом мгновенно кончить все дело. Но заговорщикам было известно, что Андрей носил амулет — кольце, подаренное матерью и охраняющее его от стали и яда. Слепая вера людей того времени в чудесную силу таких вещей была настолько велика, что они не решились искушать судьбу проверкой действия кинжала. Вот почему они не обратились и к более легкому способу убийства — яду. Веря в чудодейственную силу амулета, заговорщики решили, что Андрея надо задушить.

Когда он обернулся, они все вместе бросились на него и, прежде чем он понял, что происходит, повалили его на пол. Андрей яростно отбивался. Он был здоров как молодой бык, и сладить с ним оказалось нелегко. Он поднялся, расшвыряв противников, но те опять повалили его. При этом он громко закричал, взывая о помощи. Он вслепую наносил удары, один раз его огромный кулак угодил в Морконе, который упал, едва не потеряв сознание.

Осознав, как трудно будет его задушить, убийцы, должно быть, прокляли злосчастный амулет. Андрей поднялся на колени, выпрямился и, окровавленный, оставляя клочья своих белокурых волос в руках убийц, с громким криком побежал по галерее к двери в комнату жены. Колотя в дверь, он звал ее:

— Иоанна! Иоанна! Ради Бога! Открой! Открой! Меня убивают!

За дверью была тишина…

— Иоанна! Иоа-а-а-нна!

Никакого ответа.

Убийцы, испугавшись, что его крики разбудят весь монастырь, на мгновение замешкались и стояли в нерешительности. Но Бертран д'Артуа, понимая, что отступать слишком поздно, внезапно снова бросился на Андрея.

Крепко обхватив друг друга, они несколько минут раскачивались, тяжело дыша, потом с грохотом упали на пол, причем при падении Андрей, оказавшийся внизу, сильно ударился головой о каменный пол галереи. Любовник королевы удерживал его в таком положении, придавив коленями.

— Веревку! — Задыхаясь, скомандовал он подоспевшим сообщникам.

Один из них бросил ему моток лилового шелка, переплетенный золотой нитью, на конце которого была петля. Бертран накинул ее на голову Андрея, туго затянул, не обращая внимания на отчаянные судорожные попытки последнего освободиться. Остальные стали помогать Бертрану. Все вместе они подняли корчащуюся в агонии жертву к ограде лоджии и перекинули через нее. Бертран, Кабане и Пасе держали вереску, на которой висел Андрей, дожидаясь, когда он затихнет.

Мелацуо и Морконе подошли помочь им, и тут Кабаце заметил, что Терлицуи держится поодаль.

Тоном, не допускающим возражений, он крикнул ему:

— Идите сюда и помогите! На веревке хватит места и для вашей руки. Нам нужны помощники, а не свидетели, граф.

Терлицуи подчинился, и воцарившаяся на миг тишина внезапно была нарушена пронзительными воплями. Кричала женщина, спавшая в комнате под ними; неожиданно проснувшись, она в сером свете наступающего дня увидела фигуру бьющегося в судорогах человека, который раскачивался на веревке прямо перед ее окном.

Еще несколько секунд испуганные убийцы держали свой конец веревки, дожидаясь, пока на другом ее конце все кончится, наконец отпустили ее, и тело с глухим стуком упало на землю монастырского сада. И сразу же разбежались в разные стороны. Монастырь, разбуженный криками женщины, уже начал просыпаться.

Трижды, как рассказывают, стучались монахи в дверь комнаты королевы, чтобы получить от нее распоряжения касательно тела ее мужа, и ни разу не получили ответа. Не получили они ответа и тогда, когда позднее, днем, в закрытом паланкине и в сопровождении охраны она уехала из Аверсы и вернулась в Неаполь. Так и не получив указаний, монахи оставили тело в монастырском саду, где оно лежало до тех пор, пока Карл Дурацуо спустя два дня не приехал за ним.

Демонстративно вез он убитого принца, чью смерть так искусно подстроил, в Неаполь, и там, в кафедральном соборе, перед специально приглашенными венграми и огромной толпой народа, торжественно поклялся над телом Андрея отомстить его убийцам.

Использовав Иоанну и убрав руками ее любовника и его преступных сообщников одно из препятствий на своем пути к трону, он теперь пытался использовать правосудие, чтобы убрать и другое препятствие.

Проходили дни, недели, месяцы, а королева не делала никаких попыток разыскать убийц своего мужа. Не было даже начато следствие. Бертран д'Артуа вместе со своим отцом удалился в Сен-Агата, свое родовое гнездо. Но другие — Кабане, Терлицуи и Морконе — продолжали невозмутимо сидеть вместе с Иоанной в Кастель-Нуово.

Карл написал письма Людвигу Венгерскому и папе с требованием правосудия, подчеркнув, что никаких попыток наказать виновных в королевстве не делается. Он призвал их взять это дело в свои руки. В результате папа Климент VI 2 июня следующего года издал буллу, по которой верховный судья Неаполя Бертран де Бо должен был поймать и наказать убийц. Второй буллой папа предал их анафеме. Однако святой отец сопроводил эти приказы частным письмом, в котором он строго запрещал верховному судье, ссылаясь на государственные интересы, впутывать в это дело королеву…

Де Бо сразу же принялся за работу и, очевидно, подталкиваемый Карлом, отдал приказ арестовать Мелацуо и слугу Пасе. Карл не собирался обвинять королеву или даже кого-нибудь из ее придворных: слишком серьезные последствия могло бы иметь такое обвинение. Ему достаточно было указать на людей самого низкого звания в надежде, что под пыткой они постепенно выдадут остальных, а в конечном счете и королеву.

Терлицуи, узнав об аресте двух заговорщиков и полностью сознавая грозящую ему опасность, решился на дерзкую и отчаянную попытку предотвратить свой арест. Вместе с группой сообщников он напал на эскорт, когда Пасе везли в тюрьму. Они отбили пленника, но вовсе не для того, чтобы спасти ему жизнь. Терлицуи нужно было только его молчание. По его приказу у несчастного вырвали язык, а затем его снова передали страже и предоставили судьбе.

Сумей Терлицуи сделать то же самое и с Мелацуо, Карл попал бы в трудное положение. Этого, однако, не случилось, выходит, Пасе изувечили напрасно. На допросе Мелацуо выдал Терлицуи, а вместе с ним Кабане, Морконе и других. Более того, его показания уличали Филиппу Катанскую и двух ее дочерей, жен Терлицуи и Морконе. О королеве он не сказал ничего. Он знал даже меньше, чем слуга Пасе, и ни сном ни духом не ведал о ее причастности к заговору.

Вскоре последовал арест остальных. Приговоренные к смерти, они были публично сожжены на площади Сен-Элигио, испытав все невыразимые словами ужасы пыток четырнадцатого столетия, которые продолжались вплоть до самой казни. Но даже корчась в муках и теряя под щипцами палачей сознание, они никого не выдали. Их молчание казалось необъяснимым. Никто не знал о том, что верховный судья Бертран де Бо делал все, чтобы повеление папы было выполнено. Как только обвиняемые начинали говорить лишнее, их языки нанизывались на рыболовные крючки.

Планы Карла были несколько расстроены; кроме того, возникло еще одно, новое препятствие: Иоанна снова вышла замуж, на этот раз за своего кузена Луи Тарантского.

Хотя игра, казалось, шла к патовому исходу, Карл решил все-таки, несмотря ни на что, двигаться дальше. Он написал венгерскому королю письмо, в котором, теперь уже открыто, обвинял Иоанну в убийстве, сославшись в подтверждение своих обвинений на недостойное поведение королевы.

Людвиг, в ответ на попытки Иоанны оправдаться от обвинений в бездействии по отношению к убийцам покойного супруга, отправил ей угрожающее письмо, в котором перечислял все ее грехи. Он писал: «Иоанна, ваша прежняя беспорядочная жизнь, ваше стремление сосредоточить власть в королевстве в собственных руках, ваше пренебрежение долгом отмщения по отношению к убийцам вашего мужа, ваше новое замужество и сами попытки оправдаться — все это, несомненно, доказывает, что вы причастны к смерти вашего супруга».

Пока это было все, к чему стремился Карл. До сих пор все шло так, как он хотел. Однако возникло новое осложнение. Людвиг решил бороться за королевство. Учитывая все обстоятельства, он мог считать себя законным наследником короны, а итальянские принцы предоставили ему возможность свободного прохода через свои земли. Все это совершенно не нравилось Карлу. Он понял, что необходимо срочно принять меры, иначе он может получить нечаянный мат, что сведет на нет все искусство, с каким он до сих пор вел партию.

Эта мысль заставляла его нервничать, и однажды, потеряв самообладание, он сделал неверный ход.

Иоанна, обеспокоенная быстрым продвижением войск Людвига, призвала на помощь своих сторонников. Она вызвала к себе также и Карла, понимая, что любой ценой должна привлечь его на свою сторону. Выслушав ее, он решил уступить за хорошую цену — титул герцога Калабрийского, дававший право на наследование короны. Собрав мощный отряд улан, он двинулся на Аквилу, которая уже подняла венгерский флаг.

Но там он очень скоро понял, что этот ход был ошибочным. Карл узнал, что королева в панике бежала в Прованс, ища убежища в Авиньоне.

Карл решил немедленно исправить свою ошибку; он покинул Аквилу и направился навстречу Людвигу, чтобы заявить о своей верности ему и стать под его знамена.

В Фолиньо венгерский король был встречен папским легатом, который от имени Климента запретил ему под страхом отлучения захватывать владения Святой Церкви.

— Когда я стану хозяином Неаполя, — решительно ответил Людвиг, — я буду считать себя вассалом святейшего престола. А пока отчитываюсь только перед Богом и своей совестью.

И он двинулся дальше, неся черное знамя смерти.

Солдаты Людвига убивали, насиловали, грабили, жгли. Казалось, их король решил отомстить за убийство брата всей этой мирной стране. Так он достиг Аверсы, где расположился вместе с отрядом в том самом монастыре святого Петра, где год назад был задушен Андрей. И здесь же он встретился с Карлом, который пришел, чтобы заявить ему о своей верности. Король радушно принял его, да и как иначе можно было встретить единственного верного друга Андрея в этой стране, где вокруг него были одни лишь враги? Не было сказано ни слова об опрометчивом походе Карла на Аквилу. Как и надеялся Карл, это дело было предано забвению ради прошлого и настоящего.

Ночью они пировали в той самой трапезной, где пировал Андрей в ту ночь, когда убийцы подстерегли его. Карл был почетным гостем. На другой день Людвиг собирался двинуться на Неаполь, и поэтому с рассветом все были уже на ногах.

Перед самым отъездом Людвиг обратился к Карлу.

— Прежде чем выступить, — сказал он, — я хотел бы увидеть то место, где умер брат.

Карл попытался отговорить Людвига. Но тот настаивал.

— Отведите меня туда, — потребовал он.

— Я точно не знаю, где это. Ведь меня здесь не было, — ответил Карл, испытывая некоторую тревогу то ли из-за мрачного выражения сурового лица Людвига, то ли из-за невнятного шепота своей нечистой совести.

— Мне известно, что вас тут не было, но вы наверняка должны знать это место — ведь его может указать любой в этих краях. Насколько я знаю, вы же сами забрали тело брата. Отведите меня туда.

Карлу ничего не оставалось, как подчиниться. Вместе, рука об руку, поднялись они по лестнице к мрачной лоджии в сопровождении дюжины офицеров Людвига.

Они прошли по выложенному мозаикой полу. Над монастырским садом, залитым теперь солнечным светом, витал аромат цветущих в саду роз.

— Вот здесь спал король, а на том конце — королева, — сказал Карл. — Где-то здесь все и произошло, и здесь же они повесили его.

Людвиг мрачный стоял в раздумье, сжимая рукой подбородок. Внезапно он резко повернулся к герцогу, стоявшему рядом. Выражение его лица изменилось, и губы искривились так, что обнажились, словно у рычащего пса, крепкие зубы.

— Предатель! — гневно воскликнул он. — Это ты, имеющий наглость прийти ко мне с улыбкой и лестью, подстрекая к мести, ты извинен в том, что здесь произошло!

— Я? — Карл отшатнулся, побледнев; ноги его стали ватными.

— Ты! — яростно воскликнул Людвиг. — Он был бы жив, если бы не твои интриги и попытки лишить его королевской власти, помешать коронации.

— Это неправда! — закричал Карл. — Клевета! Бог свидетель!

— Лживый пес! Клятвопреступник! Ты отрицаешь, что при помощи своего драгоценного дядюшки кардинала Перигора хотел удержать папу от издания необходимой буллы?

— Да, я отрицаю это, но не потому, что так хочу, а потому, что булла было дарована.

— Твоя ложь только доказывает твою вину, — ответил король. Из кожаной сумки, висевшей на поясе, он вытащил пергамент и показал его герцогу, не выпуская из своих рук. Это было его собственное письмо, посланное кардиналу Перигору, в котором он просил его сделать все, чтобы папа не подписал буллу, санкционирующую коронацию Андрея.

Король смотрел на белое искаженное ужасом лицо Карла с мрачной, внушающей ужас улыбкой.

— Ну-ка, попробуй теперь отрицать, — насмешливо проговорил он. — Отрицай также, что, соблазнившись титулом герцога Калабрийского, ты предложил свои услуги королеве и переметнулся на мою сторону, только когда почувствовал опасность. Предатель, ты думал использовать нас как ступеньки на пути к трону, так же, как пытался использовать моего брата, не остановившись даже перед его убийством.

— Нет, нет! Я к этому не причастен. Я был его другом…

— Лжец! — Людвиг ударил его по лицу.

В этот миг офицеры схватили герцога, опасаясь, как бы он не ответил на нанесенное ему оскорбление.

— Самое время, — сказал им Людвиг и сухо добавил: — Кончайте с ним.

Карл издал крик, очень похожий на крик Андрея на том же самом месте перед лицом смерти. Меч венгра насквозь пронзил грудь негодяя.

Офицеры подняли его тело с мозаичного пола лоджии, поднесли к ограде, как когда-то убийцы подтащили тело Андрея, и швырнули в монастырский сад, туда, куда год назад был сброшен Андрей. Тело упало на розовый куст. По нежно-розовым лепесткам только что распустившихся цветов медленно текли темно-красные струйки, а в тех местах, где кровь накапливалась, ее капли глухо и отрывисто падали на землю. Так падают невольные слезы…