Общество есть организм

214. Когда мы говорим, что явление роста одинаково
свойственно как общественным, так и органическим агрегатам,
то мы не хотим исключить тем самым всякую общность в
данном направлении между этими агрегатами, с одной сто­
роны, и агрегатами неорганическими — с другой, так как
некоторые из последних, как, например, кристаллы, обнару­
живают заметный рост и так как все они, на основании
гипотезы развития должны были возникнуть в то или в другое
время путем интеграции. Тем не менее, сравнивая живые
существа и общества с так называемыми неодушевленными
предметами, мы видим, что первые обнаруживают постепенное
увеличение в своей массе в столь явно заметной степени, что
мы по справедливости можем считать это обстоятельство
отличительным признаком, характеризующим эти два разряда
агрегатов. Многие организмы растут в продолжение всей своей
жизни; и все остальные растут в продолжение весьма значи­
тельной ее части. Что касается общественного роста, то он
обыкновенно продолжается или до того времени, когда об­
щество распадается на два или несколько других, или до тех
пор, пока оно не будет поглощено каким-либо другим общес­
твом.

Итак, вот первая черта, в силу которой общества сходствуют с органическим миром и существенно отличаются от мира неорганического.

215. Другая отличительная черта как обществ, так и живых
существ заключается в том, что наряду с увеличением в
Размерах у них наблюдается и увеличение сложности стро­
ения. Низшее животное, или зародыш высшего, обладает
лишь немногими отличимыми Друг от друга частями; но с
Увеличением общей массы тела число таких частей увеличи­
вается и в то же время эти части дифференцируются одна
°т другой. То же самое справедливо и по отношению к
обществу. Вначале несходства между различными группами
составляющих его единиц очень незначительны и по числу,
И по степени; но с возрастанием народонаселения в данном
обществе общественные разделения и подразделения становят­
ся более многочисленными и более резкими. Кроме того, как
^в общественном, так и в индивидуальном организме дальней-

 

280

281

шие дифференциации прекращаются только с завершение^ типа, характеризующим зрелый возраст и предшествующи^ упадку.

Хотя в неорганических агрегатах — как, например, в цело£ солнечной системе, равно как и в каждом из их членов —. интеграции также сопровождаются структурными дифференци­ациями, однако здесь эти последние относительно медленна и относительно просты, а потому могут быть оставлены без внимания. Напротив, в политических агрегатах и в живых существах умножение несходных между собой частей так велико, что оно по справедливости может считаться вторым сущес­твенным признаком сходства между ними, отличающим их от неорганических предметов.

216. Это сходство станет еще более заметным, когда мы обратим внимание на тот факт, что прогресс в структурной дифференциации сопровождается в обоих случаях прогрессив­ной дифференциацией функций.

Все более и более многочисленные отделы — первого, второго, третьего и т.д. порядков, — на которые распадается общая масса тела развивающегося животного, становятся все более и более несходными между собой вовсе не случайно: разнообразие их наружных форм и внутреннего сложения влечет за собой и разнообразие тех действий, которые они выполняют: они вырастают в несходные органы, имеющие несходные функции. Пищеварительный канал, принимая на себя сполна всю функцию поглощения питательных веществ, распадается постепенно на отдельные, отличные друг от друга участки, выполняющие каждый свою специальную функцию, составляющую часть общей функции всего пищеварительного канала. Каждый отдельный член, служащий для перемещения или для схватывания, претерпевает известные разделения и подразделения; причем получившиеся таким образом части выполняют каждая свою главную и вспомогательную функции всего члена. То же самое справедливо и по отношению к тем частям, на которые распадается общество. Возникающий в нем господствующий класс не только становится отличным от остальных классов, но и берет на себя контроль над их действиями; когда же этот класс распадается далее на под­классы, обладающие одни — большей, другие — меньшей степенью господства, то эти последние опять-таки начинают выполнять каждый свою, совершенно особенную часть общего контроля. В классах, подчиненных такому контролю, наблю­дается то же самое. Различные группы, на которые оН# распадаются, выполняют различные действия; причем в пре­делах каждой из таких групп наблюдается опять-таки распа­дение на части, конечно, менее резко различающиеся межДУ

собой, чем главные группы, но тем не менее отправляющие пропорционально отличные обязанности.

С этой стороны два сравниваемых нами класса предметов еще более ясным образом отличаются от предметов других классов; ибо все те структурные различия, которые медленно возникают в структурных агрегатах, никогда не сопровожда­ются чем-либо таким, что мы могли бы по справедливости назвать различными функциями.

217. Но почему же несходные действия несходных частей в политическом агрегате и в живом существе рассматриваются как настоящие функции, между тем как мы не можем смотреть таким образом на несходные действия несходных частей, наблюдаемые нами в неорганическом агрегате? Чтобы понять это как следует, надо обратиться к дальнейшей и еще более ясной черте сходства между политическими агрегатами и живыми существами.

И у тех, и у других развитие вызывает не просто различия, но различия, определенно связанные друг с другом — такие различия, из которых каждое делает возможными остальные. Различные части неорганического агрегата находятся в таких отношениях друг к другу, что одна из них может быть изменена в очень значительной степени без заметного действия на остальные. Но в органических и политических агрегатах от­ношение между частями вовсе не таково. В каждом из них изменения в различных частях взаимно определяют друг друга, и измененные действия этих частей также находятся в тесной взаимной зависимости. В обоих случаях эта взаимосвязь воз­растает вместе с прогрессом развития. У низших типов животного царства все тело есть желудок, все тело есть дыхательная поверхность, все тело есть орган движения, хватания и перемещения. Развитие такого тела, у которого имеются особые придатки для перемещения с места на место и для схватывания пищи, может иметь место лишь в том случае, когда эти придатки, утратившие способность к непос­редственному поглощению пищевых веществ из окружающей среды, будут в достаточной мере снабжаться пищей теми частями, которые удержали способность к ее поглощению. Развитие дыхательной поверхности, служащей для снабжения Воздухом образующихся в теле соков, может произойти лишь При том условии, что неизбежная при этом утрата ею спо­собности добывать себе материалы для восстановления потерь И для роста будет компенсирована развитием аппаратов, Приносящих эти материалы. То же самое имеет место и в обществе. То, что мы совершенно правильно называем общес­твенной организацией, предоставляет те же необходимые Условия. В зачаточном обществе каждый его член есть однов-

 

282

283

ременно воин, охотник, домостроитель, изготовитель всех необходимых орудий и т.д., т.е. здесь каждая часть сама удовлетворяет все свои нужды. Переход к общественному состоянию, характеризующемуся существованием постоянной армии,может свершиться только с развитием в обществе таких приспособлений, в силу которых остальные его члены будут снабжать армию пищей,одеждой и боевыми снарядами. Если мы видим.что одна часть населения занимается исключительно земледелием,другая — горным делом и т.д., — что одни производят товары, а другие распределяют их и проч., — то мы видим также,что все это возможно лишь при одном условии, а именно, чтобы каждая часть в обмен за специальную услугу,оказываемую ею всем другим частям, получала в свою очередь от всех них соответствующие доли их специальных услуг.

Разделение труда, впервые указанное экономистами как общественное явление и вслед за тем признанное биологами явлением органической жизни и названное ими «физиологи­ческим разделением труда», есть именно та особенность — как в обществе, так и в животном — которая делает каждое из них живым целым. Едва ли я могу с достаточной силой настаивать на той истине, что по отношению к этой основной черте общественный организм и индивидуальный совершенно сходны друг с другом. Когда мы видим, что у животного прекращение деятельности легких быстро влечет за собой остановку сердца; что с абсолютным прекращением деятель­ности желудка и все остальные части мало-помалу перестают действовать; что паралич членов ведет к смерти всего тела вследствие неспособности добывать пищу и избегать опаснос­тей; что потеря даже таких маленьких органов, как глаза, лишает остальные такой услуги, которая весьма существенна для их сохранения, — мы не можем не признать, что взаимная зависимость между всеми частями организма составляет его существенную отличительную особенность. Точно так же, когда мы видим, что и в обществе рабочие по железу должны прекратить свою деятельность, коль скоро рудокопы перестают снабжать их нужными материалами; что портные не могут продолжать своего дела при отсутствии прядильщиков и ткачей; что мануфактурные округа должны приостановить свои работы, коль скоро классы людей, занимающихся производством и распределением пищи, прекратят деятельность; что контроли­рующая власть — правительство, присутственные места, суды, полиция — перестают быть способными поддерживать по­рядок, коль скоро содержимые ими в порядке части перестают снабжать их всем необходимым для жизни, — мы обязаны признать, что и в обществе взаимная зависимость между всеМ#

284

I

его частями столь же строга, как и в организме. Как ни отличны эти два класса агрегатов в других отношениях, но по отношению к этой основной черте и ко всему, что не­обходимо вытекает из нее, они вполне сходны друг с другом.

218. Чтобы видеть еще более ясно, каким образом жизнь целого слагается из комбинаций деятельностей его составных частей, находящихся в тесной взаимной зависимости, и каким образом отсюда вытекает несомненный параллелизм между национальной жизнью и жизнью индивидуальной, следует обратить внимание на тот факт, что жизнь каждого видимого организма слагается из жизней крошечных единиц, слишком мелких для того, чтобы быть видимыми невооруженным глазом.

Неопровержимое доказательство этого факта может быть почерпнуто нами из рассмотрения странного порядка Мухо-mycetes. Споры, или зародыши, одной из этих грибных форм превращаются в реснитчатых монад, которые в продолжение некоторого времени обнаруживают очень деятельное движение по всем направлениям; по истечении же этого периода из­меняются в форме и становятся похожими на амеб; в этой новой форме они опять — таки движутся туда и сюда, принимают пищу, растут и размножаются путем деления. Затем эти амебообразные индивиды сползаются вместе в группы, и эти последние опять — таки сливаются между собой, составляя таким образом студенистую массу, иной раз едва видимую простым глазом, иной же раз достигающую величины ладони. Этот Plasmodium, имеющий неправильную форму и представ­ляющий собой в большинстве случаев сетчатую поверхность при студенистом внутреннем строении, сам обнаруживает движение то в той, то в другой своей части, делающее его похожим на громадную корненожку (rhizopodes): он медленно всползает по поверхности гниющих веществ, а иной раз взбирается даже вверх по стеблям растений. Итак, мы имеем здесь осязательный пример союза множества мелких живых индивидов для образования нового, сравнительно большого агрегата, в котором они, повидимому, утрачивают свою пре­жнюю индивидуальность,но жизнь которого, однако же, ясно слагается из комбинаций их жизней.

В других случаях вместо единиц, первоначально совершенно раздельных и лишь впоследствии теряющих свою индивиду­альность путем агрегации, мы имеем такие единицы, которые, явившись на свет путем размножения одного и того же зародыша, не разлучаются одна от другой, но тем не менее вполне ясно обнаруживают каждая свою особенную жизнь. Роговые фибры живой губки всегда одеты студенистым вещес­твом, которое, как показывает микроскопическое исследование, состоит из монад, наделенных движением. Рассматривая губку

285

как целое, мы не можем отказать ей в жизни, ибо она обнаруживает многообразие деятельностей, свойственных толь­ко агрегату с определенной индивидуальностью. Те из ее амебообразных единиц, которые находятся на наружной ее поверхности, теряют отчасти свои индивидуальности, сливаясь в род охранительного слоя, или кожи; ее волокнистый скелет, служащий для поддержания ее внешней формы, производится совокупной деятельностью составляющих ее монад; точно так же их совокупная деятельность обусловливает те потоки воды, которые вбираются в нее через мелкие отверстия и выталки­ваются через крупные. Но хотя все это указывает на несо­мненное существование у губки слабой агрегативной жизни, однако отдельные жизни мириад составляющих ее единиц очень мало подчинены ее агрегативной жизни: все эти единицы представляют собой как бы народ, у которого имеются только слабые следы зачинающегося разделения функций. Или, говоря словами профессора Гексли, «губка представляет роль подвод­ного города, обитатели которого стоят вдоль его улиц и переулков таким образом, что каждый из них легко может вылавливать себе пищу из протекающей мимо него воды». Даже для высших животных сохраняется возможность проследить это отношение между агрегативной жизнью и жизнями отдельных частей, составляющих данный агрегат. Кровь представляет собой жидкость, в которой наряду с питательными веществами обращается бесчисленное множество живых единиц — так называемых кровяных телец (или ша­риков). Каждое из этих кровяных телец имеет свою собствен­ную историю жизни. На первой ступени своего развития каждое из них (известное в этот период жизни под именем белого кровяного тельца) обладает способностью к выполнению независимых движений, сходных с движением амеб; и хотя впоследствии, в форме красного, сплющенного диска, оно уже не обладает видимой деятельностью, однако его индивидуаль­ная жизнь продолжается. Впрочем, присутствие такой инди­видуальной жизни может быть доказано не для одних только тех единиц, которые свободно плавают в жидкости, позволя­ющей легко усмотреть внешние проявления этой жизни. Многие слизистые поверхности, как, например, внутренняя повер­хность дыхательных путей, одеты так называемым ресничным зрителем, т.е. слоем мелких клеточек, тесно прижатых друг к другу и обладающих каждая, на своей свободной оконечности, несколькими ресничками, находящимися в непрерывном дви­жении. Качания этих ресничек существенно сходны с такими же качаниями ресничек у монад, живущих в многочисленных проходах, пронизывающих во всех направлениях обыкновенную губку; и как в губке совокупная деятельность этих реснитчатых

монад гонит поток воды в известном направлении, так и здесь совокупная деятельность реснитчатых эпителиальных клеток гонит в известном направлении покрывающее их слизистое выделение. Если бы мы пожелали иметь еще больше дока­зательств в пользу индивидуальной жизни каждой из этих эпителиальных клеток, то мы могли бы найти такое доказа­тельство в факте, что, будучи отделены одна от другой и положены в жидкость, они «начинают двигаться туда и сюда с значительной быстротой, с помощью непрерывных волно­образных качаний тех ресничек, которыми они снабжены, и продолжают такое движение довольно значительное время».

Видя, таким образом, что обыкновенный живой организм может рассматриваться как народ, состоящий из отдельных единиц, живущих каждая своей индивидуальной жизнью, причем некоторые из них обладают даже весьма значительной степенью независимости, мы легко поймем, что народ, составленный из человеческих существ, может вполне справедливо рассматри­ваться как организм.

219. Отношения между жизнями единиц и жизнью всего агрегата представляют собой еще одну отличительную черту, общую для рассматриваемых нами случаев. Жизнь агрегата" может быть разрушена вследствие какой-нибудь катастрофы без непосредственного разрушения жизней всех составляющих его единиц; и наоборот, если никакая катастрофа не сократит насильственно жизни агрегата, то эта жизнь по своей про­должительности оставляет далеко за собой отдельные жизни его единиц.

У холоднокровных животных реснитчатые клеточки продол­жают выполнять свои движения с совершенной правильностью еще долго после того,как животное, часть которого они составляют, превратится в неподвижный труп; мышечные волокна еще долго сохраняют свою способность к сокращению под влиянием возбуждений; клеточки выделительных органов продолжают изливать свои продукты, если только им будет доставляться искусственным образом потребное для этого количество крови; и даже составные части целого органа — такого, у которого есть сердце, — продолжают свою совокуп­ную деятельность в течение многих часов после того, как оно будет вырезано из тела животного. Подобным же образом промышленная деятельность, правительственные координации и т.п., составляющие коллективную жизнь народа, могут быть остановлены насильственным способом — например, вследст­вие вторжения варваров — без непосредственной остановки Деятельности всех составляющих этот народ единиц. Некоторые Классы этих единиц, в особенности широко распространенные Классы, занимающиеся производством пищи, еще долго могут

 

286

287

проживать в более отдаленных округах и продолжать свои индивидуальные занятия.

И наоборот, в обоих случаях жизнь агрегата значительно превосходит по своей продолжительности жизни его отдельных единиц, если ничто не приведет ее к насильственному концу. Каждый из мелких животных элементов, составляющих взрос­лое животное, зарождается, развивается, играет свою роль в общей экономии тела, затем умирает, разрушается и заменяется другим, между тем как животное как целое продолжает су­ществовать. В нижнем (глубоком) слое кожи идет постоянное образование новых клеточек путем деления: по мере своего вырастания клеточки эти отодвигаются к наружной стороне, сплющиваются, превращаются в наружный эпителий и, нако­нец, отшелушиваются и отпадают, уступая свои места лежащим ниже более молодым клеткам. Клетки печени, разрастаясь от поглощения веществ, из которых они отделяют желчь, под конец умирают, и освобожденные ими места занимаются другим поколением клеток. Даже кость, кажущаяся такой плотной и такой инертной, повсюду пронизана кровеносными сосудами, приносящими материалы для замещения состарившихся состав­ных частей новыми. И такое замещение, в иных тканях — быстрое, в других — медленное, совершается в таких размерах, что в продолжение существования всего тела все части его разрушаются и воспроизводятся снова по многу раз. То же самое и в такой же мере имеет место и по отношению к обществу и его единицам. Все общество  и каждый из его больших отделов продолжают сохранять из года в год свою целостность, несмотря на смерть входящих в их состав от­дельных граждан. Обширная фабрика, находящаяся в каком-нибудь мануфактурном городе и состоящая из живых общес­твенных единиц — людей, продолжает производить известный продукт, удовлетворяющий известную национальную потреб­ность, и продолжает оставаться по истечении целого века той же обширной фабрикой, несмотря на то, что и хозяева, и рабочие, составлявшие ее сто лет назад, давным — давно исчезли с лица земли. То же самое имеет место даже по отношению к еще менее важным частностям промышленного устройства. Известная фирма, берущая свое начало от про­шедших поколений, продолжает вести свои дела под именем своего первого основателя; все ее члены и служащие в от­дельности сменились, быть может, уже много раз, но сама фирма продолжает занимать прежнее положение в промыш­ленном мире и поддерживать прежние отношения с покупа­телями и продавцами. То же самое находим мы повсюДУ' Правительственные учреждения как общего, так и местного характера, духовные корпорации, армия, всевозможные другие

учреждения вплоть до гильдий, цехов, клубов, человеколюби­вых обществ и пр., обнаруживают весьма значительную про­должительность жизни, далеко превосходящую продолжитель­ность жизней составляющих их личностей. Но этого мало. Нетрудно увидеть, что в силу того же самого закона сущес­твование общества как целого по своей продолжительности значительно превосходит существования некоторых из этих составляющих его частей. Частные союзы, местные обществен­ные учреждения, второстепенные национальные учреждения, целые города, предназначенные для известной национальной промышленности, могут исчезать, между тем как сама нация, постоянно сохраняя свою целостность, будет увеличиваться в размерах и в сложности своего устройства.

В обоих случаях мы видим также, что взаимозаменяемые функции различных отделов слагаются каждая из деятельности множества единиц и что умирание этих единиц одна за другой и замещение их новыми не влияет сколько-нибудь заметно на ту функцию, в которой они принимали участие. Каждый саркозный элемент мышцы изнашивается в свою очередь, удаляется прочь и замещается новым, но остальные ее эле­менты продолжают свои совокупные сокращения по-прежнему; точно так же выход в отставку какого-нибудь общественного деятеля или смерть какого-нибудь торговца лишь весьма мало заметным образом нарушает деятельность торгового учрежде­ния или отдела того промышленного предприятия, в котором он принимал участие.

Вследствие этого в социальном организме, как и в инди­видуальном, выявляется жизнь целого, совершенно отличная от жизней отдельных единиц, хотя и слагающаяся из этих последних.

220. От этих сходств между социальным и индивидуальным организмами мы должны обратиться к рассмотрению трех крайних несходств, которые существуют между ними. Все части животного образуют одно конкретное целое; но части, состав­ляющие общество, образуют такое целое, которое должно считаться раздельным, а не конкретным. Живые единицы, составляющие животное, тесно связаны между собой и нахо­дятся в непосредственном или почти непосредственном сопри­косновении друг с другом; тогда как живые единицы, состав­ляющие общество, свободны, не находятся в тесном сопри­косновении, но рассеяны более или менее далеко друг от друга. Каким же образом можно толковать после этого о каком-либо Параллелизме между обществом и организмом?

Хотя это различие имеет ярко выраженный характер и, Невидимому, устраняет всякую возможность сравнения, однако ^вНимательное исследование доказывает, что оно менее важно,

 

288

'°Э,._К. _1Ш

289

чем это может казаться с первого взгляда. Позже я покажу, что даже при полном допущении этого различия оно ничуть не противоречит принятию указанной аналогии; но теперь посмотрим, каким образом всякий желающий мог бы доказать, что даже и в этом отношении здесь чувствуется больше сходства, чем может показаться с первого поверхностного взгляда.

Человек, пожелавший доказать это, мог бы утверждать, что физически непрерывное тело животного не состоит повсюду из живых единиц, что оно составлено в значительной мере из обособившихся частей, которые были образованы жизне­деятельными поначалу частями, но позже сделались полужи­выми или даже стали вовсе безжизненными. Взять для примера хотя-бы протоплазматический слой, лежащий под кожей: можно было бы сказать, что этот слой состоит действительно, из живых единиц, но что образующиеся в нем клетки, переходя в эпителиальные чешуйки, превращаются в инертный охрани­тельный аппарат; затем,- указав на нечувствительные ногти, волосы, рога, зубы, образующиеся из этого слоя, можно было бы прибавить, что хотя все эти образования суть составные части организма, однако они едва ли могут быть названы его живыми частями.

Следуя далее тем же путем, человек, пожелавший доказать это, мог бы сказать, что и во всех других частях организма существуют такие протоплазматические слои, из которых вырастают ткани, слагающиеся в различные органы; что эти слои одни только остаются вполне живыми, между тем как развивающиеся из них аппараты теряют свою жизненность пропорционально степени своей специализации; в подтвержде­ние чего он мог бы указать на хрящи, тяжи (сухожилия) и соединительную ткань, которые весьма заметным образом обнаруживают низкую степень присущей им жизненности. Из всего этого он мог бы вывести заключение, что хотя тело животного представляет собой непрерывное целое, однако его существенные единицы, рассматриваемые сами по себе, об­разуют такое непрерывное целое только там, где мы находим протоплазматические слои. Вслед за этим он постарался бы доказать, что социальный организм при правильном взгляде на него представляется гораздо менее прерывистым, или дискретным, чем это может показаться сначала. Он мог бы утверждать, что подобно тому как мы включаем в индивиду­альный механизм наряду с вполне живыми его частями также и менее живые и даже вовсе безжизненные его части, имеющие свою долю участия в полной деятельности всего целого, так же точно мы должны включать и в общественный организм не одни только наиболее жизненные единицы — человеческие

существа, которые преимущественно определяют наблюдаемые в нем явления, но также различные роды домашних животных, которые, стоя ниже на лестнице жизни, оказывают тем не менее человеку свое содействие под него непрерывным кон­тролем равно как и еще более низко стоящие агрегаты — растения, которые, размножаясь под влиянием и при содей­ствии человека, доставляют материалы для животной и чело­веческой деятельностей. В защиту такого взгляда он мог бы указать на то, в какой мере эти низшие классы организмов сосуществуют с людьми в составе обществ, влияют на склад И деятельность общества в различных случаях, до какой сте­пени различные особенности пастушеского типа зависят от рода разводимых животных и в какой мере в оседлых общес­твах растения, доставляющие пищу, материалы для пряжи и тканья и пр., определяют те или иные особенности общес­твенного склада, те или другие формы различных обществен­ных деятельностей. Показав все это, он мог бы сказать: так как физические и душевные особенности человеческих единиц, равно как и их повседневные действия, складываются в известной мере под влиянием этих животных и растений, которые, живя при помощи людей и, в свою очередь, помогая жить людям, проникают так глубоко в общественную жизнь, что составляют даже предмет попечений законодательства, то эти низшие существа не могут быть по справедливости ис­ключены из представления об общественном организме. Ре­зюмируя все сказанное, он мог бы вывести такое заключение: если включить в состав общества наряду с человеческими существами и все остальные, менее жизнедеятельные его единицы, т.е. животных и растения, населяющие занимаемую обществом территорию, то получится такой агрегат, в котором непрерывность между частями будет гораздо более приближать­ся к тому, что мы видим в индивидуальном организме, чем это можно было подумать с первого взгляда. Кроме того, в этом случае общество будет сходствовать с организмом еще с той стороны, что оно также окажется составленным из Местных агрегатов в высшей степени жизненных единиц, погруженных в обширный агрегат единиц, представляющих различные более низкие степени жизненности; причем эти низшие единицы производятся в известном смысле высшими единицами, видоизменяются ими и получают под их влиянием то или другое расположение в пространстве и времени.

Впрочем, даже и не разделяя этого взгляда, но вполне Допуская, что раздельность общественного организма находится ^в резком противоречии к цельности организма индивидуаль­ного, мы все-таки имеем возможность легко устранить сде­ланное выше возражение.

290

221. Хотя в индивидуальном организме непрерывная связь между частями составляет необходимое условие той взаимной кооперации частей, посредством которой выполняется его жизнь, и хотя члены социального организма, не образуя конкретного целого, не могут достигать такой взаимной ко­операции путем физических влияний, передаваемых непосред­ственно от одной части к другой, однако они могут достигать и действительно достигают такой кооперации, только иным путем. Хотя они и не находятся во взаимном соприкосновении, тем не менее они влияют друг на друга через промежуточные звенья при помощи языка чувств и языка ума, словесного и письменного. Для выполнения взаимозависимых действий необходимо, чтобы побудительные импульсы, приспособленные друг к другу со стороны качества, количества и времени, могли передаваться от одной части к другой. В живом существе это требование выполняется при помощи особых молекулярных волн, которые у низших типов неопределенно разливаются по всем направлениям, а у высших передаются по совершенно определенным каналам, функция которых получила знамена­тельное название посреднической. В обществах это требование выполняется при помощи, знаков, символически выражающих чувства и мысли и передающихся от одной личности к дугой, — сначала весьма неопределенным образом и лишь на ко­ротких расстояниях, а потом более определенно и на более значительные расстояния. Другими словами, посредническая функция, не достижимая здесь путем физической передачи стимулов, выполняется тем не менее с помощью языка.

Таким образом, и здесь эффективно устанавливается та взаимосвязь частей, которая составляет организацию. И хотя социальный организм не конкретен, а разделен, это обстоя­тельство делает его тем не менее настоящим живым целым. 222. Только что рассмотренное нами возражение и данный на него ответ приводят нас косвенным путем к другому контрасту между обществом и организмом — контрасту, име­ющему очень знаменательный смысл и влияющему главным образом на нашу идею относительно той цели, к осуществле­нию которой должна стремиться общественная жизнь.

Хотя раздельность социального организма не препятствует разделению функций и взаимной зависимости частей, однако она не позволяет такой дифференциации зайти так далеко, чтобы одна часть сделалась органом чувства и мысли, а остальные части взамен того "совершенно утратили всякую⁰ чувствительность. Высшие животные, к какому бы классу они ни принадлежали, отличаются от низших сравнительной слож­ностью нервной системы и сравнительным совершенством ее интеграции. В то время как у низших типов их мелкие,

рассеянные нервные узелки существуют, можно сказать, только для блага других аппаратов, концентрированные узлы высших типов представляют собой, наоборот, другие аппараты, для блага которых, можно сказать, существуют все остальные. Хотя развитая нервная система управляет действиями всего тела таким образом, чтобы сохранить его целостность, однако конечной целью всех этих действий служит благосостояние самой нервной системы, так как вред, нанесенный какому-нибудь органу, получает важность только вследствие того, что он причиняет нервной системе непосредственным или отда­ленным образом известное страдание или лишает ее известного удовольствия. Но раздельность общества отрицает возможность проведения в нем дифференциаций до этой крайней ступени. В индивидуальном организме большая часть его мелких живых единиц локализована постоянным образом; большинство их зачинается, вырастает, действует, размножается и умирает на том же самом месте, а потом все эти прочно локализованные единицы в течение бесконечного ряда поколений, так сказать, пригоняются каждая к своей функции, так что некоторые из них становятся особенно чувствительными, а другие совсем бесчувственными. Но в социальном организме мы видим иное. Его составные единицы, не находясь в непосредственном соприкосновении и будучи удерживаемы в своих относительных положениях с меньшей строгостью, не могут дифференциро­ваться в такой мере, чтобы одни из них стали совсем бес­чувственными, а другие монополизировали себе всякое чувство. В действительности и тут существуют слабые следы такой дифференциации. Человеческие существа не сходны между собой отношении количества ощущения и чувства, вызываемых в них одинаковыми причинами: в одних замечается значитель­ная черствость, в других — значительная восприимчивость. Контрасты этого рода могут постоянно наблюдаться в пределах одного и того же общества даже тогда, когда его члены принадлежат к одной и той же расе; но особенно в тех случаях, когда члены его принадлежат к двум различным расам — господствующей и покоренной. Единицы, занимающиеся руч­ным трудом и ведущие тяжелую жизнь, вообще менее чув­ствительны, чем единицы, работающие головой и лучше обеспеченные в своей жизни. Но хотя регулятивные (прави­тельственные) аппараты социального организма действительно стремятся — подобно регулятивным аппаратам индивидуаль­ного организма — стать исключительным вместилищем чув­ствования, однако это стремление постоянно сдерживается отсутствием здесь той физической непрерывности, которая ведет к постоянству функции; оно сдерживается также и тем обстоятельством, что даже единицы, занимающиеся ручным

 

292

293

трудом, постоянно нуждаются в чувствовании для должного выполнения своих функций.

Итак, вот в чем состоит основное отличие между этими двумя родами организмов. В первом сознание концентрировано в одной небольшой части агрегата. В другом сознание разлито по всему агрегату: все его единицы способны чувствовать наслаждение и страдание, если не в равной степени, то приблизительно одинаково. Следовательно, тут не существует ничего похожего на какое-либо «общественное чувствилище», а поэтому благосостояние агрегата, рассматриваемое незави­симо от благосостояния составляющих его единиц, никогда не может считаться целью общественных стремлений. Общество существует для блага своих членов, а не члены существуют для блага общества. Следует всегда помнить, что как бы ни были велики усилия, направленные к благосостоянию поли­тического агрегата, все притязания этого политического агре­гата сами по себе суть ничто, и что они становятся чем-нибудь лишь в той мере, в какой воплощают в себе притязания составляющих этот агрегат единиц.

223. Высказав это последнее соображение, которое должно считаться скорее отклонением от предыдущей аргументации, чем ее продолжением, вернемся теперь назад и перечислим вкратце те различные доводы, которые принуждают нас смот­реть на общество как на организм.

В обществе имеет место явление постоянного роста. По мере его возрастания части его, становясь несходными друг с другом, обнаруживают увеличение сложности строения; в то же самое время эти несходные части принимают на себя выполнение несходных деятельностей; эти деятельности не только различны между собой, но эти различия еще и находятся в таких отношениях друг к другу, что одни делают возможными другие; являющаяся таким образом взаимная помощь вызывает вза­имную зависимость всех частей общества; и эти взаимозави­симые части, живя при помощи друг друга и друг для друга, образуют агрегат, построенный на том же самом общем начале, что и индивидуальный организм. Аналогия между обществом и организмом становится еще яснее, когда мы узнаем, что каждый организм сколько-нибудь заметного объема есть об­щество, а также, когда мы узнаем, далее, что в обоих случаях жизни единиц продолжаются еще в течение некоторого вре­мени после того, как жизнь агрегата будет неожиданно ос­тановлена каким-нибудь насильственным способом, и что в обоих случаях жизнь агрегата, не будучи остановлена путем насилия, далеко превосходит по своей продолжительности жизни его единиц. Хотя один из сравниваемых нами агрегатов объединен, а другой разделен, и хотя это обстоятельство влечет

294

за собой различие в тех целях, которые достигаются органи­зацией в каждом из этих двух случаев, однако оно не влечет за собой различия со стороны законов организагщи, которые одинаковы для обоих случаев; ибо необходимое условие каждой организации, а именно — возможность для всех частей ор­ганизма влиять друг на друга — существует и в обществе, хотя оно и выполняется здесь не прямым, а косвенным путем. Рассмотрев, таким образом, в самых общих чертах те доводы, которые заставляют нас смотреть на общество как на организм, мы можем считать себя достаточно подготовленными к тому, чтобы проследить это сравнение в его подробностях. Мы увидим, что чем далее мы будем следить за этой аналогией, тем более будем убеждаться в ее верности.

Глава III ОБЩЕСТВЕННЫЙ РОСТ

224. Общества, как и живые существа, зачинаются из
зародышей, т.е. берут свое начало от таких скоплений, вели­
чина которых крайне ничтожна по сравнению с той, которой
о'ни достигают впоследствии. Никто не решится оспаривать тот
факт, что самые большие общества возникли вначале из
небольших кочующих орд, подобных тем, которые мы встре­
чаем теперь у самых низших человеческих рас. Орудия и утварь
у доисторических народов оказываются более грубыми, чем
даже те, которые употребляются нынешними дикарями, что
указывает на отсутствие у них тех искусств, которые одни
только делают возможными обширные скопления людей.
Некоторые религиозные обряды, сохранившиеся в культах
древних исторических рас с незапамятных времен, указывают
на тот период цивилизации, когда прародители этих рас
употребляли кремневые ножи и добывали огонь из дерева
посредством трения, и потому должны были жить маленькими
группами, которые только и могут существовать до появления
земледелия.

Смысл всех этих фактов в том, что процесс интеграции, Прямой и косвенный, породил с течением времени такие общественные агрегаты, которые по своему объему превосходят в миллионы раз те мелкие общественные агрегаты, что одни только и существовали в самые отдаленные времена чело­веческой истории. Таким образом, общественный рост по Достигаемым им размерам оказывается аналогичным росту у живых существ.

225. Это черта над органического развития сходна с соот­
ветствующей ей чертой органического развития еще с той

295

стороны, что в обоих случаях агрегаты различных классов обнаруживают явления роста в чрезвычайно различной степени.

Пересматривая наскоро всю совокупность животных типов, мы видим, что члены обширного класса Protozoa редко вырастают за пределы того микроскопического объема, с которого начинает свое развитие всякое высшее животное. У многочисленных и разнообразных Coelenterata величина тела колеблется между размерами маленькой гидры и большой медузы. У кольчатых и мягкотелых контраст между самыми крупными и самыми мелкими их представителями может быть назван громадным. Точно так же и позвоночные, будучи в среднем крупнее остальных классов, обнаруживают огромные различия между отдельными своими членами в отношении достигаемых ими размеров.

Подобные же различия в отношении роста поражают нас и при обозрении всей совокупности людских обществ. Многие области земного шара представляют нам мелкие, рассеянные орды — эти выжившие доныне образчики первобытного об­щественного типа. Так, мы имеем тут лесных веддахов, живущих иной раз одиночными парами и только изредка сбивающихся в небольшие группы; далее, мы имеем бушменов, блуждающих по своим пустыням отдельными семьями и лишь случайно образующих более крупные группы; затем мы имеем огнезе­мельцев, живущих по дюжине вместе или, редко, человек по двадцати. У австралийцев, тасманийцев, андаманцев число членов в отдельном племени колеблется, быть может, между двадцатью и пятьюдесятью. Такое же ограничение численности племени этими первобытными размерами встречаем у эски­мосов, где обитаемая страна чересчур негостеприимна для человека, у индейцев из племени даггер, где размножению мешает слишком слабое развитие житейских искусств, и у некоторых из горных племен Индии, каковы джуанги, где дальнейший общественный рост встречает себе помеху со стороны соседних, более высоких рас. Но там, где плодородная почва доставляет много пищи,и там, где более оседлая жизнь, порождая земледелие, опять-таки увеличивает запас пищи, мы находим более обширные общественные агрегаты, например, на островах Полинезии и во многих областях Африки. Тут местами сотня или две, местами несколько тысяч, а местами и много тысяч людей удерживаются вместе более или менее совершенным образом и составляют более или менее плотную массу. И, наконец, в наиболее высокоразвитых обществах вместо отчасти сплоченных тысяч мы имеем вполне сплочен­ные миллионы.

226. Рост индивидуального организма и рост общественного организма сходны между собой еще в другом отношении. В

каждом из этих случаев увеличение размера совершается с помощью двух процессов, которые имеют место иной раз порознь, а иной раз вместе. Возрастание размера может совершаться или путем простого увеличения единиц, ведущего к увеличению группы, или путем слияния уже сложившихся групп, причем получившиеся таким путем группы групп могут снова сливаться. Параллелизм первого способа для обоих случаев слишком прост, чтобы нуждаться в пояснениях; но второй случай должен быть пояснен фактами, в которых он обна­руживается.

Органическая интеграция была уже подробно рассмотрена в «Основаниях биологии», п. 180-211; но здесь мы должны снова припомнить ее вкратце, чтобы сделать наше сравнение понятным. Прежде всего взглянем на органическую группи­ровку первой, второй и т.д. степеней, обнаруживающуюся в растительном царстве, так как здесь она может быть просле­жена с большей легкостью.

Растения самых низших порядков представляют собой просто крошечные клеточки, неисчислимые мириады которых то окрашивают стоячие воды, то образуют зеленые пленки,одевающие различные сырые поверхности.Путем ели-' яния таких клеточек образуются маленькие, нежные нити, кружки, шарики и пр., равно как и бесформенные или же пластинчатые массы. Когда такая пластинчатая масса не обнаруживает почти никакой дифференциации, как у морской водоросли, она называется ростцем, или слоевищем (thallus), когда же она представляет кое-какие признаки внутреннего строения, как у некоторых вышестоящих тайнобрачных, она называется листовищем, или вайей (frond); но и в том, и в другом случае эта масса представляет обширную, но простую группу одноклеточных протофитов, упомянутых нами с самого начала. Такие листовища опять-таки соединяются между собой, У некоторых низших тайнобрачных — лишь временным об­разом, у высших же — в совершенно постоянные группы, причем появляется ряд листовых поверхностей, соединенных Между собой ползучим стеблем. Отсюда возникает потом явнобрачная ось, т.е. побег с его листовыми органами, или Просто листьями. Другими словами, тут имеет место уже группа групп, имеющая постоянный характер. Затем, когда из этой оси разовьются побочные оси, а из них опять ветви, веточки И т. д., мы получим ряд сложных органических группировок Все более и более высоких степеней. В животном царстве происходит то же самое, только в менее правильной и более ^сКрытой форме. Самое маленькое животное, как и самое Маленькое растение, есть крошечная группа живых молекул, ¹*ли физиологических единиц. Эти самые маленькие животные

 

296

I

297

сливаются в новые группы, представляющие много различных форм и ступеней. В некоторых случаях, как, например, у сложных Vorticellae и у губок, их индивидуальности почти нисколько не стираются индивидуальностью составляемого ими агрегата; но с прогрессивным развитием сложного агрегата индивидуальности составляющих его агрегатов становятся менее и менее ясными. Так, например, хотя в некоторых Coelenterata они и сохраняют еще значительную самостоятельность — это можно видеть из того, что, будучи отделены от составляемого ими агрегата, они движутся на манер амеб, — однако уже и здесь их индивидуальности в очень значительной мере поглощаются индивидуальностью составляемого ими агрегата, как в этом можно убедиться на примере обыкновенной гидры. Из совокупности этих вторичных агрегатов возникают подо­бным же образом третичные агрегаты. Различные формы и фазы этого процесса могут наблюдаться на многочисленных типах порядка Coelenterata. Здесь мы имеем в виду ветвистую гидру, в которой отдельные полипы сохраняют каждый свою индивидуальность, а общий полипняк служит только для удержания их вместе; затем тут имеются такие формы, как Velella, в которой составляющие ее полипы до такой степени изменены и слиты друг с другом, что их индивидуальность долго ускользала от взора наблюдателей. Среди Mouscoida мы имеем и слабо связанные третичные агрегаты — в отряде Salpidae, где эта сплоченность третичного агрегата почти совершенно стирает индивидуальности составляющих его вто­ричных агрегатов. То же самое мы видим и у некоторых кольчатых типов (Annulosa) и, как я старался доказать, у всех вообще Annulosa.

Общественный рост совершается путем подобного же сли­яния общественных групп различных степеней. Первичная общественная группа, подобно первичной группе физиологи­ческих единиц, с которой начинается органическое развитие, никогда не достигает сколько-нибудь значительного размера путем простого разрастания. Рассматривая такие крайние примеры, как те, что предоставляются нам огнеземельцами, у которых скудость запасов естественной пищи, обеспечива­емых им их суровым обиталищем, не дозволяет жить в одном месте более чем двадцати человекам или около того; или андаманцами, принужденными ограничиваться узкой береговой полосой, запертой сзади непроницаемой лесной чащей, где сорок человек есть наибольшее число, могущее найти себе достаточно добычи, не удаляясь слишком далеко от своих временных жилищ; или бушменами, блуждающими по голыМ пустыням, где могут существовать только самые маленькие орды и где даже отдельная семья «бывает вынуждена иной раз разойтись в разные стороны, ибо одно и то же место н^

может доставить ее членам такого количества пищи, которого хватило бы на пропитание их всех», — мы видим, что во всех этих случаях группа наталкивается при своем разрастании на некоторые неизбежные пределы, перейдя которые она бывает вынуждена отделить и отослать от себя образовавшийся из­быток, который складывается в новую маленькую группу, подобную первоначальной. Даже в довольно плодоносных областях общественные группы по истечении некоторого времени бывают вынуждены к подобному же распадению на части. Увеличиваясь в своей численности, первобытное племя распространяется все шире и шире и, наконец, развивается так широко, что различные его части теряют взаимную связь и распадаются на независимые группы, которые — с превра­щением их постоянно расходящихся диалектов в различные языки — сами превращаются в различные племена. Часто за этим не следует ничего другого, кроме повторения того же процесса. Взаимные столкновения племен, уменьшение и умирание одних, разрастание и самопроизвольное разделение других продолжают тянуться из века в век бесконечной че­редой. Образование более крупного общества происходит только путем комбинации этих более мелких обществ; при этом разделения, вызванные прежними распадениями, не стираются вследствие такого процесса. Процесс этот может наблюдаться еще и теперь на различных своих ступенях у многих неци­вилизованных рас, где он проходит так, как он и происходил когда-то у предков прежних и нынешних цивилизованных рас. Вместо абсолютной независимости мелких орд, наблюдаемых нами у самых низших рас, мы находим у дикарей, уже несколько продвинувшихся по пути развития, присутствие некоторой, хотя и слабой, связи между их несколько более крупными ордами. В Северной Америке каждое из трех больших племен команчей состоит из многих банд, связанных между собой посредством лишь тех слабых уз, которые вытекают из личного характера Великого Вождя. Племя дакотов состоит, по словам Бертона, из семи главных банд, каждая из которых распадается на несколько меньших, общее число которых, по свидетельству Кэтлина, простирается до сорока двух; подобным Же образом каждый из пяти ирокезских народцев распадается на восемь племен. При благоприятных условиях из этих слабо связанных между собой первоначальных групп возникают союзы более тесного свойства; но такие союзы лишь очень редко получают постоянный характер. Самая обыкновенная форма этого процесса изображена Масоном в его описании каренов: «Каждая деревня с ее бедными владениями есть независимое государство, и каждый вождь есть самостоятельный государь; Но время от времени появляется между ними маленький Наполеон, который подчиняет себе королевство и основывает

 

298

299

империю. Однако такие династии не переживают своего основателя». Подобное же мы видим и в Африке. Лингвистон говорит: «Прежде все маганджийцы состояли под управлением своего великого вождя Унди...; но по смерти Унди королевство его распалось на куски... Такое распадение составляет с незапамятных времен неизбежную судьбу всякой африканской империи». Только случайно возникают сложные общественные агрегаты, выдерживающие такую связь в продолжение значи­тельного периода времени, каково, например, Дагомейское королевство или королевство Ашантиев, которые представляют собой собрание мелких государств, обязанных чем-то вроде феодального подчинения одному общему государю. В истории Мадагаскара и разных полинезийских островов мы также постоянно видим такие сложные общественные группы вре­менного характера, причем в некоторых случаях из них сла­гаются под конец постоянные группы. Вымершие цивилизо­ванные расы в древнейшие времена своей истории прошли через такие же ступени. По словам Масперо, Египет «в самом начале был населен большим числом племен, которые потом стали объединяться одновременно в различных его пунктах в маленькие независимые государства, имевшие каждое свое собственное законодательство и свой собственный культ». Первыми сложными общественными группами, возникшими у греков, были те маленькие группы, которые появились вслед­ствие покорения более слабых городов их более сильными соседями. А в Северной Европе во времена ее языческого периода образчиками этой второй ступени агрегации были многочисленные германские племена с их кантональными подразделениями внутри каждого отдельного племени. Когда такие сложные общества достаточно сплотятся, повторение того же самого процесса, но в еще более широких размерах, приводит к образованию обществ двойной сложности, которые обыкновенно обнаруживают лишь весьма слабую внутреннюю связь, но в некоторых случаях становятся вполне связными и прочными агрегатами. Масперо говорит, что те мелкие государства, из которых состоял в древности Египет и которые произошли путем интеграции населявших его племен, слились впоследствии в два больших княжества — Верхний Египет и Нижний Египет, а эти последние слились, в свою очередь, в одно большое государство, причем прежние мелкие государ­ства стали его провинциями. Хвастливые летописи месопотам-ских царей также повествуют о подобном сплочении воедино прежних независимых союзов. Также и в Греции та интеграция, которая была вначале лишь местной, стала впоследствии стягивать все прежние маленькие общества в две больших конфедерации. То же самое происходило и в Европе — как до, так и после начала христианской эры. Во времена Римской

300

империи многие племена сливались в федерации для оборо­нительных целей; с течением времени эти федерации приоб­рели значительную прочность, а еще позже сами вошли в состав более обширных агрегатов. В позднейшие времена за периодом неопределенных и изменчивых комбинаций насту­пало слияние мелких феодальных областей в провинции, а этих последних — в королевства, как это мы можем видеть, например, из истории Франции.

Так что и в органическом, и в надорганическом росте мы видим один и тот же процесс сложения, или слияния, вос­ходящий последовательно все выше и выше. В обоих случаях за некоторой консолидацией самых мелких агрегатов идет процесс образования самых крупных агрегатов путем соеди­нения первых в одну общую группу; и в обоих случаях повторения этого процесса превращают вторичные агрегаты в третичные.

227. Сравнение органического роста и надорганического дают нам еще одну аналогию. Выше мы уже сказали, что разрастание путем умножения числа индивидов в группе может иметь место одновременно; и, действительно, такое одновре­менное разрастание этими двумя путями наблюдается в обоих сравниваемых случаях.

Первоначальные группы в животном и общественном мире не только незначительны по своим размерам, но и рыхлы. Существа низших типов занимают очень много пространства сравнительно с количеством содержащегося в них животного вещества; точно так же и общества низших типов простираются на более обширные пространства сравнительно с числом составляющих их индивидов. Но как в животном мире ин­теграция проявляется столь же в концентрации, сколь и в объеме, так же и общественная интеграция, являющаяся результатом слияния отдельных групп, дополняется процессом умножения числа индивидов в каждой группе. Если мы срав­ним населенность областей, обитаемых дикими племенами, с населенностью европейских областей таких же размеров, или плотность населения Англии во время гепархии¹ с нынешней плотностью ее населения, то увидим, что кроме разрастания, которое последовало за слиянием отдельных групп, здесь постоянно шло еще и разрастание путем заполнения свободных промежутков. Высшее животное не только больше низшего, но и плотнее его; и тот же самый результат получается из сравнения высшего общества с низшим.

Итак, общественный рост, подобно росту живого существа, обнаруживает основную черту развития с двух ее сторон. И в том, и в другом случае интеграция проявляется двояким

'Гепархия — «Ссмицарствия» (греч.). Англия в конце VI — начале VII вв. была разделена на семь самостоятельных королевств (ред.).

301

I I

образом: как в достижении более объемной массы, так и в прогрессивном приближении этой массы к тому состоянию сплоченности, которое обусловливается тесным сближением ее частей.

Впрочем, справедливость требует прибавить, что существует такой способ общественного роста, который не находит себе ни малейшей аналогии в органическом росте, — это рост путем миграции, или перехода единиц из одного общества в другое, У многих первобытных и у немногих развитых групп этот фактор имеет немалое значение; но вообще влияние его столь ничтожно по сравнению с влиянием роста путем умножения населения и путем слияния прежних независимых групп, что он не изменяет в сколько-нибудь заметной степени рассмат­риваемой нами аналогии.

Глава IV