Последний день помпеи

Цикл «КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ»

ПОРТРЕТ ЛОПУХИНОЙ

 

Лук Амура – певучих волос завиток –

Заплетали кокетливо Парки.

Вы лукавы, мой ангел, ленивый божок

Голубого пастельного парка.

Чуть колышатся струи лазоревых глаз

В полудреме пчелиного зноя.

Мой полуденный ангел, тревожно за вас,

Чувство – бабочка – тает смешное.

Разорвется однажды покоя кольцо.

И наложат жестокие руки

Знаки страсти на спящее ваше лицо –

И сомненья, и боль, и разлуки.

Вы познаете мрак, вы познаете свет

И предательства дар ядовитый.

Вы познаете страх неприкаянных лет,

Не однажды молвою убиты.

Будет смертная мука отравных дорог!

Но меня вы не слышите, - жалко.

В сладкой дреме мой ангел, прелестный божок                                             

Голубого пастельного парка.

 

ПЕТР ДОПРАШИВАЕТ ЦАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ

Неверен суд земных богов –
Сошлась полярность их стремлений:
Упрямство чуждых двух миров,
Упрямство разных поколений.
Свое у каждого болит,
Своею цепью каждый скован:
Один – замучен и убит,
Другой – работой замордован.
Любой хотел стране добра,
О ней, единственной, болея:
И непреклонный ум Петра,
И свет духовный Алексея…

ПОРТРЕТ ЕРМОЛОВОЙ

Со сценой навеки повенчанной,
Вне сцены вам боязно жить -
Надменной стареющей женщине,
Уставшей великою быть.

МЕНШИКОВ В БЕРЕЗОВЕ

Время, светлейший, гробы сколотить,
В мерзлую землю родных положить.
Время могилу готовить себе -
Жизни уже истончается нить.
Время, светлейший, отринуть позор.
В прошлом – гуляка, храбрец и позер.
Дружба царя и царицы любовь
Канули в бездну небесных озер.
Время, светлейший, разводит мосты,
Тушит обидою ярость мечты.
Титулы пали – остался острог -
Счеты земные да будут просты!
Время, светлейший, пить чашу до дна.
Неблагодарность людская черна.
Знаком прощенья из горьких времен -
Благословите меня с полотна!

ДАНАЯ

Надеяться больше нельзя.
У слабого чувства нет власти.
Но ждем золотого дождя
Последней убийственной страсти.
Рвануться мечтой из оков,
Так дерзко, бездумно и смело!
Растаять под лаской богов
Оплывшею свечкою тела!
Пусть тянет к земле естество,
Но, духом к высотам взлетая,
Мы учимся ждать Божество.
Спасибо, царевна Даная!

ИТАЛЬЯНСКИЙ ПОЛДЕНЬ

Светят люстры гроздьев спелых
За портьерами листвы.
Светят люстры взоров смелых,
Не боящихся молвы.

Чувства брошена орлянка,
И никто не виноват -
Поцелуем итальянки
Вспыхнет жаркий виноград.

ВЛАДИМИРСКАЯ БОГОМАТЕРЬ

Временам иным оставить плоть,
Дух парит, к потере не ревную!
Отчего же выбрал вас Господь,
Бледную, усталую, больную?

И потом, как преданный вдовец,
В этом чувстве оставался вечен,
Отчего же выбрал нас Творец
Из бессчетных поколений женщин?

Сколькие для мира и детей
О любви божественной мечтали,
Сколькие рожая сыновей,
Божьей искры в сердце им желали!...

Обручальных не даря колец,
Наградив годами лихолетий,
Отчего же выбрал вас Творец
На страданья будущих столетий?

Праха преходящая щепоть
Состраданьем в поднебесье светит.
Отчего же выбрал вас Господь?
Знает он один, да не ответит…

СМОЛЯНКИ

Угловатость подросших детей
Портретист возвеличить бессилен.
Это – девочки лучших семей,
Золотые невесты России.
Институтские стены таят
Вашу прелесть на долгие годы:
Шаловливость игривых котят
И приметы боярской породы.
На букет самобытный смотрю -
И услужливо память ответит:
Эта – голову вскружит царю,
Та – в Сибирь декабристкой уедет.
Я для них – не чета, из простых,
Но, по-взрослому счастья желая,
Приласкаю ершистых, чудных:
Двести лет – это малость такая!..

АПОФЕОЗ ВОЙНЫ

Лег в пирамиду миллиард
Людей, в сражениях погибших.
Ждет Сатана на биллиард
Убийц, отвергнутых Всевышним.
Противовесье злобных сил
Закрыло небо пред глазами,
И лузы брошенных могил
Переполнялись черепами.
Кто пирамиду разобьет?
Вновь дух войны поглотит годы,
И смерть откроет новый счет
На государства и народы.
И хлынет горький водопад,
Погибших планов и желаний!
Играет дьявол в биллиард
Людских ошибок и страданий.

ЖНИЦЫ

Заплескалась небесная просинь
В туесках родниковых очей.
Полнокровная рыжая осень
Окликает своих дочерей.

Пахнут зноем и спелой малиной,
Сытым духом созревших хлебов -
Эти женщины слишком картинны
Для простецких крестьянских трудов.

И в медвяности полудня снится,
Как под солнцем – спокойны, чисты -
Собирают небесные жницы
Золотой урожай доброты.

ПОРТРЕТ СТРУЙСКОЙ

Ни грустить, ни плакать, ни печалиться.

В краски заковали – не вздохнуть…

В слезные глаза летит – качается

Снежный, санный, бубенцовый путь,

Кто там нынче с каторгой венчается?

Кто кричит: «Родная, не забудь!»

 

Закрутила вьюга-куролесица

Во всю ширь России, во всю ширь!..

Лишь луна над тройкой тускло светится –

Мачехи-чужбины поводырь.

Бабушка с портрета, ты ровесница

Внука, увозимого в Сибирь.

 

Марево нд обскими затонами

Инеем ресницы опалит,

Стылыми задушенными стонами

Взор неуспокоенный налит.

Даже не упасть перед иконами:

Где же ты, кровиночка, зарыт?

 

ПОРТРЕТ ИДЫ РУБИНШТЕЙН

 

Архитектурная осанка,

Библейской древности черты:

Бесовка или марсианка? –

Уродство выше красоты!

 

Таких на свете не бывает,

Такие – в бездне иль в бреду

Любой чертой провозглашают:

Заполоню, с ума сведу!

 

В ней – времена иные слиты

И дерзость бешенных веков,

И Карфаген, и пирамиды –

Заря древнейших языков.

 

Пред ней Европа преклонялась,

Легли к ногам Дунай и Рейн!

И красота сдалась на милость

Великой Иды Рубинштейн.

 

ДЕВОЧКА С ПЕРСИКАМИ

Щеки в свежести цветочной
И ресниц махровый взмах.
А судьба, как персик сочный,
Воском плавится в руках.

Спелый день раскрыл объятья,
Янтарем текут меды -
Ненадкушенного счастья
Золоченые плоды.

В неге сахарного зноя
Покачайся мотыльком,
А гнилые фрукты горя
Ты распробуешь потом.

Сладкий миг – какая малость!
На минутку в суете
Это юность замечталась
И – осталась на холсте.

ПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОЙ

Вот лицо, утомленное славой,
В яркой рамке на белой стене.
Только имя художник лукавый
Утаил и оставил себе.

Кто она, неизвестная дама
В завлекательных черных шелках?
И какая неясная драма
Похоронена в темных зрачках?

Иль жизнь обошлась слишком грубо,
Оторвав от любимых людей?
Что сулят эти грешные губы
Плотоядной усмешкой своей?

Кто мы ей – ни друзья и ни судьи,
Что ей прошлое? Тлен и былье.
Всюду чудятся страшные судьбы
Согрешивших во имя её.

Из порока, из жизненной прозы
Проступает магический свет.
Живописец, ответь на вопросы:
В чем её обаянья секрет?

Обожаешь её или судишь?
Дал ей право любить и страдать?
…Ты её никогда не забудешь,
Потому что не смог разгадать.

ПОХИЩЕНИЕ ЕВРОПЫ

Остатки детского смятенья:
Я – молода, а он старик…
Но первозданною постелью
Распахнут юный материк!

А сердце сладостным галопом
Скакало в страстные года:
Люби, люби меня, Европа,
Люби античность навсегда!

И возносились к небу храмы,
И подрастали сыновья!
Но разрешенья этой драмы
Остановить уже нельзя!

Лавины варваров потопом
Прошли – и выжгли этот край.
Но ты люби меня, Европа,
Не забывай, не забывай!

С тех пор в лицо эпохам встречным,
Иных деланий не ценя,
Кричит, зовет любовник вечный:
Люби меня! Люби меня!

ДЖОКОНДА

Он её не любил, от неё уходил,
Возвращался в проклятом бессилье!..
Он в картину страданья и душу вложил -
А улыбка кокетством бесила!

Восходила она, затмевая собой
Полнокровных сирен Возрожденья.
Но, касаясь холста, проникался любой
Бесконечной природой сомненья.

И дразнила, неверная, зная о том,
Что превыше земного предела!
Признан гений навеки великим творцом,
А она признавать не хотела!

Неуклонно гигант поднимался в цене,
Шел дорогой познанья и пробы.
Смерть его обняла на чужой стороне,
Но – улыбка стояла у гроба.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ПОМПЕИ

Везувий взят на роль злодея,
На роль гасителя сердец.
И вот – помпезностью Помпеи
Облагороженный конец.
Ах, как изящно, как парадно
В роскошной раме умирать!
И как художнику отрадно
Игру статистов передать!
А режиссерская работа
Богам Олимпа по плечу.
Но мне досадно отчего-то,
И потому сказать хочу:
Смерть театральной не бывает -
В ней гной и грязь, дерьмо и пот.
Она искусству уступает
По описанию красот.