2020-10-11
225
Евгений Петрович Федоровский. Свежий ветер океана
Предисловие Автора этой книги Евгения Федоровского хорошо знают читателижурнала "Вокруг света". Работа в журнале оказалась на редкостьсозвучной его горячей, беспокойной натуре. Здесь он смог осуществитьсвои мечты о путешествиях, выработать свой почерк. Первый его большой поход на подводной лодке "Северянка" вАтлантику вызвал к жизни и первую книжку - "Секрет рыбьих стай". Сбольшой любовью Федоровский раскрыл характеры молодых дерзкихисследователей океана. Затем Евгений Федоровский вместе с журналистом АлександромЕфремовым совершил интересное путешествие по 60-му меридиану отЛедовитого океана до советско-иранской границы, а годом позже - повсей восточной границе страны. Эти путешествия; описаны в книгах"Беспокойная прямая" и "Сто дорог, сто друзей", вышедших виздательстве "Молодая гвардия". В последующие годы Федоровский пишет повести "Потерянныйкараван", ""Штурмфогель" без свастики", "Входящий для спасения ",используя редкие архивные материалы для создания остродраматическогосюжета. В "Повести об алых снегах" Е. Федоровский сумел заинтересоватьчитателя, казалось бы, самым обыкновенным и будничным. Удивительнойпоэтичностью наделены герои этой книги - покорители ледниковой стихии. Аэронавты на воздушном шаре, геологи в тайге, полярники,сотрудники лавинных станций, испытатели новых самолетов - люди в пути,люди в тревоге, в опасности, в поиске - стали героями и других егокниг. "Дорога в тысячу верст", "Орлиный услышишь там крик", "Горячиеточки земли". В предисловии к одной из книг писателя наш знаменитыйполярник И. Д. Папанин заметил, что произведения Евгения Федоровскогоадресованы всем, кто любит путешествовать, познавать, в ком живонеистребимое чувство романтики. Где бы ни был писатель, он всегда выступал не в роли стороннегонаблюдателя, а как полноправный член того или иного коллектива.Поэтому каждый его очерк или книга так достоверны, вызывая полноедоверие читателей. В новой книге - "Свежий ветер океана" Федоровский рассказывает освоих путешествиях по северным морям на катере "Замора", о поездке наСоловецкие острова, о работе в геологической партии в одном из районовДальнего Востока. Одновременно он повествует о кругосветных плаванияходиночек, о бесстрашной семерке во главе с Дмитрием Шпаро, говорит оважности психологической совместимости и многом другом, что придаеткниге не только занимательность, но и познавательную ценность. "Трудные берега" - так называется одна из глав этой книги.Название это в какой-то мере символично. Не просто рядом со своимигероями находится автор, но чаще всего он с ними в минуты их самыхтрудных свершений. Может быть, именно поэтому так выразительно иправдиво входит в его произведения сама жизнь. Ю. СенкевичРАССКАЗ ПЕРВЫЙ
ИСПЫТАНИЕ СЕВЕРОМ
"ЗАМОРА" И ЕЕ КОМАНДА
Весна в журнале "Вокруг света" начинается с "первых ласточек". Вредакцию приходят люди с задубевшими от ветра лицами, в одежде,промытой холодными дождями, с беспокойным блеском в глазах. Они молчаразматывают рулоны карт. Там, на этих картах, в красных зигзагахлиний, - их планы, их надежда, их мечты. Еще одно несвершенное путешествие. Еще один вызов стихии. Ещеодин бросок в ураганы и штормы... Дороги сопротивляются, их нужнопобедить, чтобы в борьбе испытать свою силу, ловкость, хладнокровие,мужество. Средства передвижения? На мыслимых и немыслимых сооружениях,на плотах, на мотоциклах, резиновых лодках, байдарках, на самодельномвездеходе, свободно несущемся аэростате, семимаране... Каждую весну неистребимый зов дальних дорог будоражит этих людей.Всю зиму они терзали справочники, составляли списки необходимых вещей,рассчитывали время, чертили графики маршрута, копили деньги,ремонтировали палатки, снасти, спальные мешки... Таким людям не надо напоминать о том, что путешествие будетопасным или что в прошлом уже предпринималось нечто подобное, чтовообще можно выбрать более прямой и менее рискованный путь... И вот так же весной в редакцию пришли Дима Кравченко, АркадийКорольков, Сережа Красносельский и Володя Савельев. Пришли в общем-тос далеко не новой идеей: попробовать на маленьком катерке проскочитьпо Великому Северному морскому пути. Эта идея владела ими уженесколько лет, и они тоже хотели испытать себя в условиях,отличающихся от каждодневных. Идея подогревалась упорством Димы Кравченко, их признанноголидера. У Димы были максимализм молодости, неприятие осторожных советов ичрезмерная уверенность в себе. Какая-то одержимость была во всемоблике Димы, в его желтоватом аскетическом лице, впалых щеках, чернойбороде, остро-колючем взгляде. В квартире у Димы одна стена былазатянута зеленой морской сетью с нашитыми на ней ракушками и морскимизвездами, вдоль других стопами лежали книги, по углам распиханырюкзаки, ружья, болотные сапоги, надувные матрацы. Сюда собирались,здесь подолгу жили его друзья - скитальцы и бродяги. Если бы Дима родился во времена Великих географических открытий ифлибустьеров... Впрочем, и сейчас он искал какие-то неоткрытые тайны,объединял неустрашимых единомышленников и устремлялся на поискразгадок. Он искал клад Наполеона в Симлевском озере на старойсмоленской дороге, он обнаружил подо льдом у Новой Земли затонувшийкорабль Виллема Баренца... Когда-то Дима учился в Архангельском мореходном училище. Тамувлекся историей морского поморского дела. Он хорошо знал поморскиеобычаи, слова, приметы, разбирался в ветрах, течениях, приливах иотливах, мог довольно точно ориентироваться по звездам. Звезды он тоженазывал по-поморски: Большую Медведицу - Лосем, созвездие Плеяды -Утиным гнездом, Ореон - Коромыслом, Млечный Путь связывал снаправлением отлета птиц, именуя его Гусиной дорогой. Он утверждал,что никто иной, а только поморы положили начало географическимоткрытиям в северных морях, в Ледовитом океане. Они были превосходнымимореплавателями по "Студеному морю". Подобно скандинавам-викингам,плававшим в Северной Атлантике, они осваивали новые земли, узнавали оневедомых островах и архипелагах, расширяли границы государства. Димуочень огорчало, что о викингах сочинялись саги - позднее ониперелагались в романы и трагедии,- а вот поморы большей частьюоставались безвестными. А они не меньше, даже, может быть, большемучений претерпевали в пути. Как ни свирепа бывала Атлантика,Ледовитый океан был страшнее, грозил и ураганами, и туманами, ильдами, и дремучей дикостью почти незаселенного побережья. Диме хотелось узнать, скорее - на себе испытать, что жевстречалось людям на большом и холодном пути, какие беды подстерегалиих по дороге "встречь солнцу"? Он мечтал отправиться на восток, пойти,так сказать, в кильватере за кочами поморов, которые уже в XVI векедобирались до Оби и Енисея. Основали же они в низовьях реки Таз,притока Оби, огромное по тем временам торговое поселение Мангазею, гдевели меновую торговлю с ненцами, да и сами занимались рыбным исоболиным промыслами. Поморы первыми из европейцев проникли наШпицберген, а возможно, были и на Земле Франца-Иосифа. В это же время западные мореплаватели пытались проложить черезСевер морской путь в Китай и Индию. Они организовали "Общество купцов- искателей приключений для открытия неведомых земель, островов идержав". Председателем общества стал Великий штурман Англии (был такойчин) Себастиан Кабот. Стараниями этого моряка в 1553 году быласнаряжена экспедиция под командованием некоего Гуго Уиллоби. Кораблиангличан достигли Новой Земли, но дальше пройти не смогли из-за льдов.После шторма один корабль вынесло в Белое море, два других остались назимовку близ острова Нокуев. Весной следующего года поморы обнаружилиоба судна с замерзшими людьми... Через сорок лет попытался проникнуть в Ледовитый океан голландецКорнелиус Най. Он прошел через Югорский Шар и приблизился к Ямалу.Залив реки Мутной капитан принял за устье Оби. С этим "открытием" онвернулся на родину. Поскольку сам факт пребывания в столь высокихширотах считался на Западе актом невиданного героизма, этоошеломляющее известие было встречено с таким же восторгом, какоткрытие Америки Колумбом. Най получил звание адмирала и в 1595 годувозглавил новую эскадру из семи кораблей. Однако голландцы на этот разлишь подошли к берегам Югорского полуострова и дальше пробиться несмогли. Укрываясь под южным берегом Вайгача, они встретили лодьипоморов из Пинеги. Поморы рассказали иностранцам, что из Холмогорежегодно несколько лодий ходит до устья Оби и Енисея. Дальнейшиепопытки пробиться в "Индию" были безуспешны. На адмиральском кораблекапитанами был подписан акт о невозможности дальнейшего продвижения навосток. Лишь один из капитанов, Биллем Баренц, отказался поставить подэтим актом свою подпись... Столь же безуспешными оказались попытки и других западныхмореплавателей освоить "Студеное море". Оставив надежду проникнуть навосток, иностранцы завязали активную торговлю с жителями северныхокраин. Пушнина, моржовая кость, ценная рыба беспошлинно вывозились наЗапад. Знаменитый "мангазейский ход" поморов стал в сущности дорогойдля контрабанды. Русская казна ничего не получала от вывоза северныхбогатств. Да и воеводы южных областей Сибири с завистью смотрели напроцветающую Мангазею. Слишком многое уплывало у них из рук. Имудалось убедить молодого царя Михаила Федоровича запретить древниймангазейский ход. 24 августа 1623 года царь послал тобольским воеводам такуюграмоту: "А старою дорогою из Мангазеи Тазом рекою на Зеленую реку, дана Мутную реку, да на Карскую губу, и Большим морем к Архангельскомугороду и на Пустоозеро (Пустозерск на реке Печоре) торговым ипромышленным людям ходити не велено, чтобы на те места немецкие люди(так называли на Руси всех иностранцев) от Пуста озера и отАрхангельского города в Мангазею дороги не узнали и в Мангазею неездили. А людям, которые хаживали наперед сего в Сибирь, в МангазеюБольшим морем и через Камень (Урал), велено учинити заказ крепкой,чтобы они с немецкими людьми не ездили, и в Мангазею дороги неуказывали, и про Мангазею с ними не разговаривали". Многолетний опыт поморов по освоению "морского хода" из Белогоморя в устье Оби и Енисея предавался забвению. Воеводы срубали крестыи маяки, уничтожали рукописные карты и лоции. Запрет значительносократил количество дальних походов. Поморы стали вести зверобойный ирыбный промысел лишь в Баренцевом и Белом морях. Окончательно добил поморское судостроение и мореходство Петр I.Заботясь о развитии большого морского флота, он действовалтрадиционными запретительными методами: "По получению сего указуобъявите всем промышленникам, которые ходят в море для промыслов своихна лодьях и на кочах, дабы они вместо тех судов делали морские суды -галиоты, гукары, каты, флейты, кто из них какие хочет, и для тогодается им сроку на старых ходить только два года..." Но поморы не спешили строить гукары и флейты. Эти суда быликилевые, а не поморские плоскодонные и совсем не годились для волокапо суше. Кроме того, они имели большой вес и не подходили для рыбногои зверового промысла. Поморские суда, на которых веками плавалимореходы, больше устраивали северян. Тогда последовал более жесткий приказ: "...а старые их судылодьи, карбусы, соймы, кочи и протчие велите переорлить (поставитьклеймо с царским орлом, то есть учесть) и дайте им на тех заорленныхдоходить, а вновь отнюдь не делали б, а буде кто станет делать послесего указу оные, тех с наказанием ссылать на каторгу, а суда ихизрубить". Вот так и получилось, что весь мир восхищался формой корпусазнаменитого "Фрама", хотя поморы плавали на подобных судах много вековназад! Предприимчивые и отважные, а главное, коллективно накопившиеогромные практические знания и опыт, они выживали и побеждали вусловиях, в которых гибли специально снаряженные экспедиции позднейшихвремен вплоть до XX века. По старому поморскому пути на восток и решил отправиться ДимаКравченко. Он перечитал множество книг про северные моря и путешествияпо ним. Воспоминания отчаянных мореходов-одиночек были особенно близкиего мятежной душе. Он знал их высказывания наизусть. "Я боялся разучиться говорить и стал громким голосом отдаватьсебе команды. Ровно в полдень я по всем морским правилам кричал:"Восемь склянок!" В каюте я кричал воображаемому рулевому: "Как курс?"Но ответа не было, и одиночество наваливалось на меня с новой силой". Это Джошуа Слокам, первым в одиночку обогнувший земной шар. "В минуту полного отчаяния пропадает даже страх. Прижатая к стенемышь может броситься даже на льва. Налетел ураган или нет, а воду изтрюма необходимо откачивать, иначе яхта пойдет ко дну. Я выпиваюнесколько глотков драгоценной воды и чувствую, как в меня вливаетсябодрость". Это Джон Колдуэлл, в 1946 году пересекший Тихий океан. "По три раза в день я вколачивал себе в голову: "Я этого добьюсь!Не сдаваться!" Эти слова были для меня "спасательным кругом" в тотпятьдесят седьмой день плавания. Провести девять часов, цепляясь задно крохотной, скользкой калоши, когда тебя качаютшести-девятиметровые волны, когда налетают безжалостные шквалы ибешено завывает ветер, - такое, пожалуй, требует большего, нежелиобычная воля к жизни". Это Ханнес Линдеман, дважды, на плоту и надувной лодке,переплывший Атлантику. "Когда я путешествую один, я чувствую себя вдвое сильнее. Когдаже плыву с кем-нибудь, то меня не оставляет беспокойство о комфорте ибезопасности спутников. Нет! Я решительно предпочитаю плавать водиночку". Так высказывался победитель трансатлантической гонки одиночныхмореплавателей Френсис Чичестер. Диму очень соблазняло одиночное плавание. Как ни странно, он,наверное, спокойнее перенес бы любые невзгоды, если бы поплыл один.Сам работавший до полного изнеможения, из последних сил, он того жесамого требовал от других. Он не терпел людей, не похожих на себя,резко и круто обходился с товарищами, не признавал чужих советов,бросался из одной крайности в другую. Однако на этот раз отодиночества пришлось отказаться. Ледовитый океан - это Ледовитый. Тогда он стал подбирать единомышленников, и, конечно же, сразунашел. Правда, осторожный и скептически настроенный СергейКрасносельский мало верил в удачу, зато Аркадия Королькова и ВладимираСавельева покорила одержимость Димы. И они полностью доверились ему. Еще больше разжег страсти отважный поход старых полярников -капитана Анатолия Савельевича Янцелевича и авиатора АлексеяАркадьевича Каша. На швертботе "Пингвин" они отправились по маршрутуМосква - Дальний Восток - Москва. Их малыш кораблик прошел сначала поречным путям до Архангельска, затем ледовыми морями до западногоТаймыра, по многоводной Пясине поднялся к Норильску. Перезимовав там,"Пингвин" по тундровым рекам пересек южный Таймыр, морем Лаптевыхдошел до Тикси, оттуда Восточно-Сибирским морем достиг Колымы иподнялся до ее верховьев. Доставленный на автомашине в Магадан, катерпересек Охотское море и достиг Хабаровска. Потом на новой надувнойлодке "Пеликан" Янцелевич и Каш преодолели сотни километров по Амуру,Шилке, Селенге, пересекли Байкал, Ангару, Енисей... Последний этап этого удивительного путешествия проходил по Волге.Эти километры оказались чуть ли не роковыми. В Куйбышевскомводохранилище суденышку пришлось выдержать настоящий морской шторм сдождем. "Пеликан" заливало водой, его едва не опрокидывало. Все чащелодка давала течь. Плавание продолжалось... десять лет, потому что плылипутешественники только во время отпусков и каждый раз начинали свойпуть с того места, где остановились ранее. Пройдя около тридцати тысячкилометров по рекам и морям, "Пеликан" наконец финишировал в Южномречном порту Москвы. "Неужели на таком суденышке ("Пеликан" был три метра длиной иполтора шириной) столько пройдено?" - удивлялись многие. И бывалыеполярники смущенно разводили руками: мол, что поделаешь, большего небыло... Кое у кого из журналистов, видимо, уже вертелось в голове началорепортажа. Вроде: "Они вышли победителями из сражения с океаном". Ктаким фразам прибегали многие авторы, когда писали о знаменитыхмореплавателях. Но в том-то и дело, что эти мореплаватели ничего непобеждали. Они тем и славны, что смогли найти с океаном общий язык,научились согласовывать его и свои усилия. Кравченко тоже надеялся сдружиться с Ледовитым океаном, чтобыодолеть нелегкую поморскую дорогу. Когда идея стала витать в воздухе, друзья начали строить катер.Судно должно было быть предельно устойчивым, но в то же времядостаточно легким, с сильным автомобильным мотором, мачтой длякрепления паруса. Осадка должна быть небольшой, до шестидесятисантиметров, чтобы можно было идти по мелководью вдоль берега. Правда, попытка впрячь в одну телегу "коня и трепетную лань"обернулась большими неудобствами. В рубке с трудом помещались трое, небыло камбуза, туалета, радиорубки, места, где хранились бы вещи,продукты, запасные канистры с горючим. Для серьезного морскогопутешествия катер подходил мало. Он больше годился для тихих речексредней полосы, когда можно в любой момент пристать к берегу,приготовить на костре обед, сходить в магазин за продуктами,устроиться на ночлег в палатке. Тем не менее Дима дал ему название"Замора". Несведущие спрашивали: ""Замора"? Это от слов "заморить","заморыш"?" Диме приходилось объяснять, что, согласно словарю Даля,это поморское слово означает "моряк, побывавший за морем". Едва "Замора" спустилась на воду, Дима тут же погнал ее "в дальсветлую". Первыми пошли на ней скептик и постоянный спутник Димы вовсех странствиях научный работник одного из исследовательскихинститутов Сергей Красносельский и осторожный, уравновешенный АркадийКорольков, инженер Ленинградского оптико-механического объединения, скоторым друзья познакомились в одном из походов. Из Москвы по системе каналов они перегнали катер в Архангельск,отсюда ринулись в Белое море. Тут-то и хватили лиха. В ветер волнасвободно гуляла по палубе, быстро намокала одежда, зубы начиналивыбивать дробь. Нелегко пришлось им и в устье реки Чижи на полуострове Канин, гденачинался знаменитый поморский волок. Исследователь Русского Севера Константин Сергеевич Бадигин такоценивал значение древней дороги: "Пути через волоки положили началоособому виду полярного мореплавания, прибрежному, при которомиспользовалась тянувшаяся вдоль берега полоса чистой воды - рынчара(заберега). Тактика прибрежного плавания, выработанная нашимисеверными мореходами, долго давала единственную возможность плаванияпо Северному морскому пути. Так плавали вплоть до начала примененияавиаразведок". Когда Дима с друзьями очутился у Чижи, он узнал, что Чешскийволок летом вообще непреодолим. Обходить же Канин морем он не захотел.Промышленный человек пинежанин Фома Борисов писал об этом волоке так:"...а река Чижа пала устьем в большое море-окиян с востока на запад; аЧижа река невелика, поперек сажени с три (около шести с половинойметров); а шли они тою рекою вверх до Чесского волоку день да ночь, апо реке Чиже по обе стороны тундра, а большого лесу нет, а кочует потой речке каменская самоядь, а ясак дают на Мезень в слободу, а кочуютневеликие люди. А через Чесский волок кочи их перевозила самоядь, наоленях наймуючись, а волоку Чесского сажень о двадцать, местотундряное, а в большую воду тот волок поймает водою. А перешед Чесскийволок, пришли на Чошу, а речка Чоша невелика, ходят ею прибылою водою,как приходит вода с моря". Дима все же решил идти напролом. У реки Чижи оказался зловредныйнрав. Несколько часов она текла к морю, словно пытаясь отбросить"Замору", потом замирала, спокойненько струилась, притупляябдительность, затем вдруг набирала скорость и неслась впротивоположную сторону, таща катер в глубь полуострова. Много сил потратили ребяга, когда плыли, вернее, ползли, орудуявеслом, как багром, по самой грязной в мире грязи с ласковым названием"няша", устилавшей дно старого волока. Все тяжелые вещи они сложили врюкзаки, взвалили груз на спину и толкали катер вперед. Мотор работална малых оборотах. Из-под винта лезла густая торфяная каша. Ноги вболотных бахилах увязали выше колен. Так продвигались метр за метром.Когда попадалась глубь, катер, облегченно вздохнув, вырывался вперед,и его приходилось догонять, то и дело купаясь в жидкой грязи. Поломали они спины и на перекопе - канале, когда-то вырытомпоморами. Сейчас он зарос и сильно обмелел. Сережа и Аркадий приладилибечеву к носу и впряглись в лямку, как бурлаки, а Дима приподнималкорму, чтобы дать ход винту. Измучившись, они сели на траву и уже решили повернуть обратно,плюнув на свое бесполезное занятие. Поморы, видно, были покрепче, да ипомогала им "самоядь с олешками". Однако, отдохнув, они впряглисьснова. Потом призвали на помощь опять же поморский опыт. Древниемореходы орудовали вагой: клали бревно поперек русла, концами в ямымежду кочек, чтобы оно не вырывалось, накручивали трос, прицепленный ксудну, и потихоньку тащили. Они же применяли "шлюз": вешали парус наверевке поперек протоки, нижний край придавливали камнями иликаким-нибудь грузом, получалась плотина. Когда вода поднималась,плотину разбирали, и некоторое время судно двигалось с водяным валом. Поливая волок обильным потом, с проклятиями тащились ДимаКравченко и его товарищи по тундровой хляби. Были моменты, когда онисобирались отступить, уйти назад на резиновой надувной лодке, азавязший катер оставить посреди тундры как памятник упрямству ибезрассудству. И все-таки им удалось в конце концов прорваться вЧешскую губу. Через неделю. А ведь поморы проходили Канинский перешееквсего за трое суток, да и их лодьи, наверное, были потяжелее"Заморы"... "Здесь нас вынужден был покинуть Аркадий, у него кончалсяотпуск,- рассказывал Сергей Красносельский в своем дневнике. -Проводив Королькова на "резинке", на обратном пути думаю, что нам сДимой будет трудно вдвоем - Аркадий со своим спокойствием и мягкостьюбыл демпфером в нашем небольшом коллективе..." Поскольку до Индиги не хватало бензина, Дима решил остановитьсяна мысе Микулкин, где находилась метеостанция. Здесь он поставил катерна два якоря носом к волне. Съехали на берег на резиновой лодке ипошли к домику метеорологов по прямой через тундру. На другой день катер оказался на камнях, метрах в семидесяти отводы. "Лопасть винта сломана, погнут кронштейн вала, и катер полонводы, - пишет далее Сергей Красносельский. - Как по команде встаем начетвереньки и заглядываем под брюхо катера - царапина на скуле, нонеглубокая, и больше ничего. - Ай да "Заморушка"! - Дима ходит вокруг, подбирает на берегуконсервную банку и начинает вычерпывать воду. Меня возмущает это егосвойство - хвататься за работу сразу, не подумав, не взвесив всего. Ноу этого метода есть преимущество: Дима не дает намерению погибнуть подгрузом сомнений, колебаний, рассуждений. Он берется, и плохо ли,хорошо ли, но делает такие вещи, за которые, подумав как следует, ивовсе не возьмешься. Вот и сейчас он не дал мне толком задуматься надтем, возможно ли в полевых условиях отремонтировать залитый водойдвижок. Поневоле переключился на более практические действия: отыскалв носовом отсеке кусок шланга, опустил его в корму, подсосалпо-шоферски, и полилась вода веселой струйкой. Воды еще полкатера, аДима уже орудует гаечным ключом, снимая карбюратор... Надо отвезти на зарядку аккумулятор. Перед домом на траве стоятнарты на высоких полозьях. Черемушкин, начальник метеостанции, внимательно разглядывает его. - Думаешь, не выкинуть ли сразу? - спрашиваем. - Зачем выкидывать? Ничего ему от воды не сделалось, и заряд онпримет. Черемушкин ведет к электростанции. Она помещается в отдельном,очень чистом домике. - Да тут у вас целая мастерская! - А как же! Не будешь же из-за каждого пустяка вертолет вызывать.То радиостанция вырубилась, то дизелю - профилактику, то какой-нибудьиз приборов испортится. А вот сейчас подвесной мотор сломался. С ним уменя больше всего мороки. Черемушкин говорит и дело делает - подсоединил аккумулятор,запустил дизель подвижной электростанции: "Ток дадим небольшой, времяесть, а заряд глубокий..." Регулирует силу тока и вдруг меняет тему разговора. - Вы мне лучше скажите, зачем вы на Север подались? Мы здесь хотьдля дела. А вам что, мало других мест для отдыха? По пути к катеру излагаем идейные предпосылки нашего похода. - Ну ладно, зачем - это я понял. Но почему именно вы пошли? Развеможно так рисковать? Неужели нельзя было найти приличный катер и людейболее опытных, профессионалов? Вы ведь, ребята, даже и с условияминезнакомы. - Вам ли говорить про риск? Вы сами в Индигу на "казанке"ходите... - Я - другое дело. Я здесь живу". После мыса Микулкин "Замора" пересекла Чешскую губу, прошлаИндигу, Топседу и добралась до Печоры. Здесь катер оставили зимовать. Он требовал капитального ремонта. Пройдя путь от Москвы до Печоры, Дима убедил себя, что можно"пробежать" на "Заморе" до Тикси или в крайнем случае до Диксона. К весне в Печору должны были съехаться снова Дмитрий Кравченко,Аркадий Корольков и Владимир Савельев, сменивший СережуКрасносельского, который от новой поездки отказался. Чуть сутуловатый, тихий, рано начавший лысеть Володя Савельев,инженер одного из московских научно-исследовательских институтов,кажется, дальше Можайска никуда и никогда не выезжал. Типичное дитябольшого города, он не умел чистить рыбу, варить кашу, понимать сполуслова товарища, особенно на привалах, когда требовалась большаярасторопность, чтобы засветло разбить палатку, набрать дров, зажечькостер, запастись водой для чая, найти в рюкзаках сухари и кружки.Склонный более к созерцательности, чем к какой-либо деятельности, онсебе на удивление решился поплыть с Димой. Оставалось гадать, чемруководствовался и Дима, когда соглашался взять с собой Володю. Аркадий Корольков опять мог потратить на поездку только своеотпускное время и где-то на полпути должен был покинуть "Замору".Требовалась замена, поэтому Дима обратился в "Вокруг света" с просьбой"дать человека". Заодно с помощью журнала он хотел обзавестисьнеобходимыми для похода в морях Арктики документами. Редакцию настораживало, что свою экспедицию Кравченко предполагалосуществить на крошечном катерке. Ведь это был немалый риск. Здесьтребовалась большая и тщательная подготовка. Первый этап путешествия"Заморы" по рекам и Белому морю прошел более или менее благополучнолишь потому, что был самым легким. Дальше шло Карское море - онопострашнее. Да и берега были уже менее заселены, на чью-то помощьрассчитывать не приходилось. Но Дима уверял, что катер строился на совесть и вполнеприспособлен для плавания по северным морям, благо никто изсотрудников журнала "Замору" в глаза не видел, а предусмотрительныйДима не показывал ее фотографий. По московским улицам неслись шалыеручьи, горячо светило весеннее солнце, обещая хорошее лето. "Катер вПечоре, и мы все равно пойдем",- настаивал Дима. Хотя путешествие и представлялось сомнительным предприятием, темне менее автор этих строк дал согласие участвовать в нем. "Кто нерискует, тот не выигрывает", - пришли мне на ум бесшабашная мысль. Нупочему же в наш деловой, рациональный век мы должны слепопридерживаться его логических установок?! Привлекала меня эта поездка еще и тем, что давала возможностьснова побывать в Арктике, которую я знал на всем протяжении отЯн-Майена в Северной Атлантике до мыса Уэлен на Чукотке. Договорились так: из Печоры Аркадий Корольков, Володя Савельев иДима Кравченко пройдут до Карского моря, я же вылечу позже и встречукатер в Амдерме, а может, и в Югорском Шаре. Мой друг, узнав, что я собираюсь пойти по Ледовитому океану накатерке, возмутился: "Идти к черту на рога?! Кому это нужно?! Зачемрисковать, голодать, мучиться, когда можно с комфортом доплыть,доехать, долететь, если уж снова потянуло туда? Вашу лайбу разнесетпервый же шторм, выбросит на мель, раздавит льдами..." Евгений Иванович Толстиков, заслуженный наш полярник, заместительначальника тогдашней Гидрометеослужбы СССР, руководитель многихантарктических экспедиций, участник похода к Полюсу недоступности,человек, испытавший всю лютость высоких широт, хорошо представил себеопасность нашего предприятия, когда я рассказал ему о намерении пройтина катере по Карскому морю. Но, наверное, потому, что сам постоянношел навстречу опасностям, он без всяких проволочек дал нам "добро" ипод письмом к начальникам полярных станций с просьбой "оказатьсодействие" твердой рукой поставил свою подпись. Кроме матросских обязанностей я должен был в экипаже отвечать закино- и фотосъемку. Накупив целый рюкзак фотопринадлежностей,объективов, пленки, собрав теплые вещи, я вылетел в Амдерму, так и недождавшись телеграммы от Димы с дороги. Меня поместили в маленькой комнатке аэрофлотовской гостиницы, и ясразу же побежал к морю. Но "Заморы" там не было. Ребята, видимо,находились где-то далеко за Югорским Шаром. Потянулись дни, такие томительные, что делать ничего не хотелось.Я бродил по тундре, снимал васильки и ромашки, читал, летал к геологамна вертолете. Сверху июльская тундра была трехцветной. Преобладалгрязно-зеленый цвет. На нем ярко выделялись буровато-рыжие пятнаболот. Еще больше было темно-синих пятен - это озера. Местами онивытягивались цепочкой - обозначалось русло распавшейся тундровойречки. Отсюда казалось, что по тундре проехал, виляя, маслозаправщик,у которого растяпа-водитель забыл завинтить кран. Вечером я неизменноприходил на берег. Незаходящее солнце плавило море. Колкая солнечнаядорога резала воду. Стояли на рейде суда. Сонно перекликались чайки.Тихо было на земле, тихо в поселке. Все спали. Около зеленых свайжурчала такая же зеленая вода. На память приходили стихи здешнегопоэта. Когда штормит, когда лютует вьюга, Когда стихов в себе не удержу, Как к верному, испытанному другу Я к старому причалу прихожу. Стоит над морем часовым на страже. Он много видел, много пережил, Но никому об этом не расскажет Заслуженный полярный старожил. Теперь другой несет его заботы, А у него уже закончен путь. Как человек, уставший от работы, Остановился, чтобы отдохнуть. Как пешеход в конце своей дороги, Как на покое старый ветеран. У ног его - задумчивый и строгий Суровый Ледовитый океан. И все же я дождался того мига, когда на пороге гостиницы появилсяВолодя Савельев с потемневшим лицом, в мятой штормовке и шерстянойшапочке с легкомысленным помпончиком на макушке. Было раннее утро.Окна дребезжали от ветра. По улице носилась снежная крупа. Мы быстропошли к причалу. На берег накатывалась тяжелая волна. Водаобрушивалась на сваи. Они вздрагивали и скрипели, издавая горькиестоны. Сваи принимали первый удар. За ними вода дробилась, теряласилу, и "Замора" не так рвалась на капроновых растяжках и не биласьбортом о причал. Я сразу узнал ее, хотя никогда не видел раньше. Не впример черным портовым трудягам-катерам она была окрашена в нарядныйоранжевый цвет. На борту белела надпись славянской вязью: "Москва -Архангельск - Диксон". С высоты пирса "Замора" походила на божьюкоровку. Непропорционально широкая, низкобортная, с приплюснутойрубкой, забранной органическим стеклом, А-образной мачтой из тонкихдюралевых трубок, она не внушала никакого доверия. Вяло ответив на приветствие, Дима сделал вид, что он страшнозанят, и стал копаться в моторе. Я поставил ногу на борт, катерзакачался, как утлая лодчонка. Открыл фанерную задвижку, заглянул вполутемную рубку и обомлел - так мала она была. - Как же мы уместимся втроем? - Это фифти-фифти, - с некоторым раздражением отозвался Дима. -Один за штурвалом, двое в уголке... На катере не было ни крупномасштабных карт, ни современной лоции,ни радиостанции. Но еще больше поразило меня то обстоятельство, чтоДима не позаботился взять с собой секстан, навигационную линейку,транспортир, даже обыкновенную линейку с сантиметрами и миллиметрами.Уж эти-то вещи должны быть на любом судне. - А чем будем определять курс и местонахождение? - спросил я,понемногу сатанея. - Не бери в голову, пройдем вдоль берега. - Дима кольнулвзглядом. - И прошу впредь советы оставить при себе... Аркаша Корольков собирал свои вещи. Он уезжал в Ленинград. Напрощание он сказал мне: - Суров командор... Как-то вы сживетесь с ним? Меня встревожили эти слова. С первого же дня Кравченко давалпонять, что он здесь командир и не потерпит никаких пререканий. Но,может, в дальнейшем мы сдружимся? Ведь поход по северным морям всущности только начинался...ДОМ НА СЕВЕРЕ
Для двигателя понадобились кое-какие детали, и, пока их делали впортовой мастерской, мы решили сходить на остров Вайгач. Дима поднял якоря. Орудуя баграми, мы оттолкнули катер от свайпричала. Кравченко нажал на стартер. Из-под днища рванулась вспененнаявода. Плавно набирая обороты, винт потянул "Замору" вперед. Володя Савельев положил багры в гнезда на борту, проверил,надежность крепления надувной лодки. "Резинка" лежала наверху вместе свеслами и в случае опасности могла бы спасти нас. Потом он залез врубку размером чуть больше платяного шкафа, задвинул фанернуюперегородку, чтобы не заливала вода, занял место в углу. Погода пока баловала нас. Работал мотор. "Замора" легко бежала покрутой попутной волне. Дима уступил мне место рулевого. Штурвал походил на самолетный.Перед глазами удобно располагались магнитный компас, счетчик оборотов,манометр, бензиномер. Однако управление было поставлено с ног наголову: штурвал крутишь вправо - катер уходит влево, и наоборот. - Я привык так, - коротко объяснил Дима и, понаблюдав за моимидействиями, полез в спальный мешок. С непривычки пришлось долго приноравливаться. На верхней полке лежали рулончик мелкомасштабных ученических карти потрепанный томик лоции... 1934 года выпуска. Измерять пройденныйпуть пришлось с помощью спичечного коробка, зная, что одна сторона его- пять, другая - три с половиной сантиметра. Хорошо еще, что доВайгача было не так далеко, светило солнце - надежный ориентир, дулустойчивый южный ветер. Может, и вправду все обойдется?.. Слева по борту показалась лиловая полоса. Она постепенно росла искоро запестрела буроватыми камнями, рафинадными снежниками, зеленойшерсткой тундровой растительности. Это был остров Вайгач. Он лежит награнице Баренцева и Карского морей. При виде его скромных береговучащенно забилось сердце. Ведь я был там в первый раз пятнадцать летназад. Каким-то особенно звонким и радостным было то лето. Тогда над берегом висели туманы. Это были июльские весенниетуманы. Только в июле солнцу удавалось пробить ледяной панцирь океана.Ледовые поля распадались. Белыми тихими ночами с моря доносилисьглухие раскаты - это рушились ледяные скалы. Лед набухал, зеленел,вбирал в себя миллионы воздушных пузырьков и таял. Над гигантскимкотлом, где происходила могучая холодная плавка, поднималасьарктическая мгла. За ширмой тумана бесился забавный солнечныймаскарад. Солнце беспрестанно меняло свои наряды, стараясь выбратьпоцветистее да поудивительнее. И вдруг туман рассеялся, заголубело небо. И сразу загуделисамолеты и вертолеты, перекрывая трубные крики гусей. Они полетели вгеологические партии, к оленеводам в тундру, к нефтяникам. Сверху Вайгач выглядел унылым, однообразным. На картах, зажатыймежду материком и Новой Землей, он казался небольшим. Но когда мыспустились на землю, каждый из его 3380 квадратных километров сталнеобозримо велик. Вместе эти плоские километры походили на шахматнуюдоску, с которой сняли все фигуры. Впрочем, нет, их не снимали. Их ещене поставили. Но скоро должны были поставить. Недаром сюда торопилисьгеологи, и кто знает, какое будущее готовили они этому пустынномуучастку арктической суши! Полет над Вайгачом не веселил глаз. Даже ущелья, прорезанные втолще острова ручейками и речками, не вносили оживления. Внизублестела река Ямал-яга. На берегу стояли палатки геологов... На Вайгаче все было доведено до минимальных размеров. Наши сапогитоптали карликовые березки и ивы. В густой траве голубели крохотныенезабудки. Но удивляло не это. Удивляло, что почти бесцветный сверхуВайгач оказался наделенным прекраснейшими красками. Была весна, и всекарликовое растительное царство разнарядилось и справляло свойединственный в году праздник. Бедные золушки трогательно отвечали наскудную ласку полярного дня. Мы шли по кочкам, страшась наступать на живой душистый ковер.Вдыхали воздух - чистый, густой. Подставляли ладони под звонкие каплиистаявшего снежника. Слушали зов гусей с соседнего озера. По Вайгачузвенела весна... Палатки были тоже приметой вайгачской весны. Они означали началополевого сезона. Он короток здесь, в Заполярье, от силы три месяца. Затри месяца нужно было обстоятельно изучить необозримое пространство.Природа сжимала сроки, навязывала ускоренный ритм работ. К каждомумаршруту у геологов прибавлялся добрый десяток километров. И каждыйдень пути - без скидок на усталость, на пределе выносливости. Вайгач называют геологическим заповедником. У него особенныенедра. О нем, как и о людях, нельзя судить по внешности. Вайгач непрячет глубоко своих богатств. Здесь коренные породы подходят прямо кповерхности. Сквозь тонкую кожу легко просматривается мускулатураЗемли. Поэтому у геологов Вайгач считается удобным объектом дляизучения целого ряда закономерностей. Вайгач входит в большуюгеологическую область Полярного Урала, хребта Пай-Хой и Печорскогоугольного бассейна. На материке, чтобы добраться до пластов,интересующих геологов, приходится бурить глубокие скважины. На Вайгачете же самые пласты можно потрогать рукой. Анализ его геологическогостроения помогает искать полезные ископаемые на материке. И в том, чтона Большой земле появляется все больше каменноугольных шахт, рудников,нефтяных скважин, немалая заслуга Вайгача - геологического полигона илаборатории. Почти на самой оконечности Болванского Носа в крепко сбитомдеревянном доме жил со своей семьей ненец охотник Тимофей ВасильевичПырерко. Главным его занятием, древним, привычным, была промысловаяохота. Добывал он моржа, нерпу, тюленя. Но больше всего интересовалсяпесцом. Жена Тимофея Васильевича - Матрена Михайловна шила из оленьегомеха и жесткой нерпичьей шкуры очень красивые тапочки, отделывая ихзаячьим пухом. Было время, дети жили с Тимофеем Пырерко, и, когда на полярнойстанции неподалеку от его избы крутили кино, юное поколение Пыреркозанимало весь первый ряд. Потом дети выросли и разъехались. Тимофей Васильевич был первым ненцем, который поставил деревянныйдом и крепко осел на северном берегу Вайгача. Еще в начале века здесьвообще не было оседлых поселений. Интересно, что когда в 1897 годуВайгач, в том числе и Болванский Нос, посетил художник АлександрАлексеевич Борисов, его сопровождал некий Иван Пырерко. Возможно, этобыл дед Тимофея Васильевича. Впрочем, фамилия Пырерко оченьраспространена у ненцев. Так называется один из главных ненецкихродов. В переводе "пырерко" означает "щука". Тогда, пятнадцать лет назад, я шел по весеннему Вайгачу и всевремя пытался представить себе, каков он зимой. А позже, когда ужемного раз бывал в Арктике, увидел тугие сугробы на плоской, болотистойравнине, черные камни песчаника, торчавшие из снега, как клыкивымерших мастодонтов, смотрел на лед моря, взбугренный торосами. Ледмог бы казаться неподвижным, окаменевшим на лютой стуже, если быиногда не издавал идущий из глубин тяжелый гул - то дышал океан. Я увидел нервные строчки следов. Песец бежал вдоль берега,принюхиваясь к запахам живого моря, отыскивал рогатых ленивых рыбок -бычков, раздавленных льдами и прибитых к берегу. Зверь крутил петли иуходил в тундру, втыкал острую мордочку в снег, разыскивая потайныеходы полярной мышки - лемминга. Так текло, повторялось из века в век - и робкие сполохи полярныхсияний, и безумные метели, и неверный след песца, и могильноебезмолвие тундры... А потом какой-то огонек сверкнул на кромке земли.Оттого, что он был один в пространстве, он притягивал к себе взгляд.Дикий песец и полярная мышка, белый медведь и пучеглазая нерпаподбирались ближе и с любопытством разглядывали неведомый огонь. Но все оказалось простым и ясным. На Вайгаче, одном из многихостровов Арктики, человек ставил еще одну полярную станцию. На галькеу бухты горбились ненужные зимой "доры", в бочках стыл бензин,завезенный в навигацию, жались друг к другу домики - склады,мастерские, машинная станция. А на взгорке, где не сбивались сугробы,стоял просторный, комнат в десять, дом. Уходила в небо мачта назвонких тросах-растяжках, белели ребристые будки метеоплощадки. К нимвела тропинка, уложенная досочками от бочкотары, и был натянут канат,за который надо держаться, когда бесятся вьюги и вокруг не видно низги. Такой была и станция Болванский Нос зимой. Она и сейчас, летом,оставалась такой же, только без снега. И сильнее выделялся белый домна фоне буро-зеленой тундры, да синее нависало теплое небо....Мы не знали, куда приткнуть "Замору", и остановились посредиголубого заливчика. И хорошо сделали: впереди оказалась каменистаямель. Люди на берегу увидели нас, пошли к лодке. Вскоре она вылетелаиз-за мыска, вспугнула стаю гаг, стуча сильным мотором. За рулем сидел Слава Ионов, начальник станции, светлоглазый,широкий в кости, крутоплечий. Два молодых паренька помогли нампересесть в лодку. Мы назвали несколько знакомых имен и, поскольку вАрктике, как в большой деревне, все знают друг друга, сразу сталисвоими людьми. Слава коротко, как бы стараясь подчеркнуть свою солидность,рассказал о новостях. Оказывается, Тимофей Пырерко умер несколько летназад, а жена его Матрена Михайловна переехала в Варнек - ненецкийпоселок на южной стороне острова. Мы проплыли мимо их дома, теперьпустовавшего... Нынешняя полярка напоминала большую деревенскую усадьбу со всемнабором хозяйственных построек. Тротуарчики и дорожки, выстланныедосками, склады, сараи... Сам дом блестел чистотой и прибранностью. Упорога мы сняли сапоги и надели домашние шлепанцы. В мой первый приезд этот дом еще пахнул смолой и свежей стружкой.Начальником полярной станции был тогда Леонид Лавров. Пять лет послеуниверситета он уже провел на Севере, казался старожилом, и я ждал отнего рассказов об убитых медведях, пургах, пережитых в одиночестве, опослушной упряжке. Словом, ждал рассказов необыкновенных и немногохвастливых. "Еще бы не хвастаться, - рассуждал я.- Ведь это жеАрктика!" Но все-таки я не предполагал, что Леонид будет хвастатьсятак откровенно. Правда, хвастался он не медвежьими шкурами и не лайками.Предметом его высокой гордости был дом. Обыкновенный деревянный дом.Просторный дом. Комфортабельный дом. Чисто, уютно, тепло. Первокласснооборудованная радиорубка. Небольшой, но все-таки настоящий кинозал, онже кают-компания... Впрочем, оценить по достоинству этот дом могтолько человек, зимовавший в условиях полярной ночи. И хотя с тех пор сменилось много начальников, дом остался такимже, каким был вначале. Полярники, зимующие обычно на одном месте годадва - четыре, ревниво следят за порядком и чистотой. В умывальнойкомнате висит плакат: "Мой-до-дыр". Перед входом в столовую надпись:"Кафе "Вайгачонок". В кают-компании - пианино, радиола, библиотека,какой позавидовал бы и столичный книголюб. А ведь когда-то человек с большим трудом укоренялся в Арктике. Онмечтал об одном - лишь бы прожить, лишь бы выжить, как-нибудь, чего быэто ни стоило. Он шел на любые лишения ради победы над этим суровымкраем. Сегодня полярник не хочет прожить как-нибудь. Он достаточнокрепко стоит на ногах, чтобы устроить свою жизнь вблизи от полюса так,как ему хочется. Нынче вместо геологов работали "мерзлотники" - сотрудникилаборатории, которая занимается проблемами строительства в зоне вечноймерзлоты. Это уже примета нового времени. Не планы, не гипотезы, ареальные выкладки для строек сегодняшнего дня. Работая на стыке эпох - далекого прошлого и скорого будущего,"мерзлотники", как и геологи и люди других специальностей, приближалидень нового, теперь уже промышленного наступления на Север....Островки вокруг Вайгача темнели на горизонте. Они поднималисьнад морем, и глаз ясно различал скалы на берегах, голубые останцыльдов, навигационные знаки. Плоское солнце, притихшее к ночи, бросалона море золотую дорожку, а в противоположной стороне белела полнаялуна. Не кричали чайки, не бесились поморники - все спали. Толькособаки бродили по скалам, прислушиваясь к тишине. Они были годовалые,из одного помета. Ненец из Варнека отдал их полярникам на лето, наоткорм, и теперь лайки отрабатывали свой хлеб на караульной службе.Они еще не знали, что зимой встанут в упряжку, будут есть вяленую илимороженую рыбу, мясо лахтака или нерпы, пахнущее ворванью и рыбьимжиром, начнут таскать нарты от капкана к капкану по сугробам иторосам, укрывать своим телом хозяина во время вьюг, лизать пресныйснег от жажды и отбиваться от злых росомах и белых медведей. Пока жеони прибавляли в весе, беззлобно кусали друг дружку, стаей бегали залюдьми, как бы упрашивая дать им какую-нибудь работу. На станции был установлен строгий порядок. Радисты-метеорологиЛеша Ложкин, Ира Ионова, Олег Жеребцов и Юрий Ежов по суткам несливахту. Через каждые три часа дежурный шел на метеоплощадку, записывалпоказания термометров на целлулоидную дощечку, с которой легкостирался карандашный след, заносил данные в журнал. Затем подистанционным датчикам узнавал направление и скорость ветра, учитывалпоправки и передавал метеосводку в Амдерму. Оттуда по телетайпу данныенаправлялись в гидрометеоцентр. Там цифры размещались на маленькойкарточке. По ним метеорологи будут рассчитывать долгосрочные прогнозы.Карточки сохранят погодные характеристики для будущих исследователей. Гидролог Олег Кривицкий вел наблюдения по своей программе. Онследил за температурой воды, волнением, направлением и скоростьютечений, соленостью, загрязнением моря. Сима Ложкина готовила еду. Сам начальник Слава Ионов ведал механическим хозяйством -дизелями, аккумуляторами, моторами на шлюпке и на "доре",электродвигателями, ветровой установкой. Он же мог заменить любогорадиста-метеоролога или гидролога. Был на полярке и еще один человек, который в отличие от всехзанятых людей не был обременен постоянными обязанностями, - этодвухлетний сын Ложкиных Игорь. Впрочем, маленький полярник делал дажеслишком многое. Например, разливал суп на белоснежную скатерть вкают-компании, таскал собак на кухню, вбивал гвозди в пол, еслинаходил молоток, мазал валенки ваксой, оставлял размашистые росписи взабытой кем-то книге. В свободное от вахт время люди были предоставлены сами себе.Могли читать, писать, благо каждый жил в отдельной комнате, идти наохоту, ловить песцов, готовить капканы или мастерить аэросани.Общность внерабочих занятий и увлечений дробила коллектив на маленькиеячейки. Олег Кривицкий и прибывший на смену Жеребцову Сережа Жулановсразу стали что-то изобретать. А Юрия Ежова, или Данилыча, как егозвали на станции, сближала со Славой Ионовым страсть к охоте. Но в те дни, когда мы попали на станцию, охота вдруг отодвинуласьна второй план. Началось все с того, что Ира Ионова рано утром снималапоказания приборов на метеоплощадке и оттуда, с высокого берега,увидела косяки омуля. Рыба шла по мелководью, повторяя очертанияприбрежных изгибов. Никто раньше рыбной ловлей на полярке не занимался. Данилыч решилпопробовать. На чердаке нашел брошенные сети, зашил дыры, наладилгрузила и поплавки. Мы торопливо раскидали сети на пути косяков ипобежали на высокий берег смотреть, как начнет биться пойманная рыба. Но тут-то и открылась картина нашего позора. Омуль легко инатренированно, как спринтер в беге с препятствиями, шел через сети.Тогда Данилыч вспомнил о ненецком способе ловли. Ненцы ставили сетьтак, чтобы один конец ее загибался на крюк. Прыгая по камням на коротких, крепких ногах, он помчался собрыва, вытащил сеть, подвязал новые поплавки, чтобы выше поднять ее вводе, стал растягивать сеть в виде кошеля. В первый раз попало около тридцати рыбин, потом больше и больше.Ветхие сети начали давать устойчивый улов. Женщины потрошили, вялили исолили рыбу. Мы все ловили. На столе в дополнение к порядком надоевшимконцентратам появилась превосходная закуска в виде слабосоленогоомуля, уха, жареная рыба. Так прибавилась еще одна маленькаяарктическая радость к тем, которые приносят редкие солнечные дни,короткое затишье и тепло. Вскоре Ионов получил радиограмму: на днях к полярке подойдетсудно-снабженец, завезет продовольствие и снаряжение на будущий год.Пришлось готовиться к этому событию. Слава объявил аврал. Ребятачистили складские помещения, мыли и распаривали бочки, сколачивалиящики. Данилыч утеплял сарай для бычка и поросенка. Животные проживутздесь до ноябрьских праздников, зимой будет свежее мясо. Мы со Славойнаращивали шланги, ремонтировали насос, чтобы перекачать солярку скорабельного плашкоута в емкости на берегу. Слава попал в Арктику, как он сам считал, совершенно случайно.Закончил в Калинине лесотехнический техникум, получил свободныйдиплом. Работал мастером, потом на мебельной фабрике начальником ОТК.Не понравилось, тогда и решил поехать на Север. Север халтуры не терпит. Если сделал тяп-ляп, то в мороз, впургу, в паводок это может обернуться катастрофой, гибелью людей.Слава стал механиком-дизелистом, за несколько зимовок без отрыва отосновного дела изучил метеорологию и радио. Позже его выдвинули надолжность начальника полярной станции. В этом качестве и попал он наБолванский Нос. Так нашел Слава Ионов свое место. Вся техника работала у негобезотказно. Люди жили веселой, дружной семьей, чего в условияхарктических зимовок добиться не так-то просто. Данилыч прожил в Арктике целых двадцать пять лет. Для жителяюжных широт это половина сознательно прожитой жизни. Для Севера этовся жизнь. Внезапные побудки среди ночи, беспрерывные вахты,одиночество (семья у него живет в Москве, там учатся ребятишки),сильные морозы, штормовые ветры, недостаток кислорода - все этобыстрее старит человека. И все-таки своим домом считает Данилыч Арктику. Отними у этогокоренастого, мужественного человека с чистыми, светлыми глазами Север,и он наверняка зачахнет. Он стремился на Север с мальчишеских лет. Уже тогда в нем биласьавантюрная жилка, стремление что-то искать, открывать. Его детствосовпало с папанинской эпопеей. В то время люди зачитывались очеркамиБориса Горбатова о Севере, на экраны страны вышел фильм СергеяГерасимова "Семеро смелых". Много раз смотрел мальчишка любимый фильм,завидовал удаче обаятельного кока Молибоги, которого превосходно игралмолодой Петр Алейников, тоже хотел бежать из дома, мечтая "зайцем"попасть в Арктику. Данилыч, наверное, прикипел к Северу потому, что видел здесьсуровую дружбу, крепче которой нигде не сыщешь, и любовь, и молодость.И ведь не такие уж длинные рубли получал он. Что значат эти деньги посравнению с тратой нервов, сил, здоровья, да и просто с возможностьюжить в тепле, есть свежие фрукты и овощи, наконец, видеть солнце!Роберт Пири наиболее точно сказал о зовущей силе Арктики: "Велика инеобычна притягательная сила Севера! Не раз я, возвращаясь из егобескрайней замерзшей пустыни потрепанный, измученный и разочарованный,иногда покалеченный, говорил себе, что это мое последнее путешествиетуда; я жаждал людского общества, комфорта цивилизации, безмятежностии покоя домашнего очага. Но случалось так: не проходило и года, какмною вновь овладевало хорошо знакомое мне ощущение беспокойства. Яначинал тосковать по великой белой пустыне, по схваткам со льдами иштормами, по долгой-долгой полярной ночи и долгому полярному дню,молчанию и необъятным просторам великого, белоснежного, одинокогоСевера. И я опять раз за разом устремлялся туда..." То же самоепроисходило и с Данилычем, и со многими его товарищами.АВРАЛ
Черноглазый Гога разбудил всех за два часа до обычного подъема.Он ходил по коридору и стучал в каждую дверь игрушечным ружьем.Оказывается, он встал вместе с мамой Симой, которая поднималась рано,чтобы успеть приготовить завтрак, вышел на крыльцо и разгляделприближающийся корабль. На берег уже сбегались собаки. Робко помахивая хвостами, онисмотрели на незнакомое им чудовище. Дизельный электроход "Куйбышевгэс" бросил якорь. Кран спустилплашкоут. Матросы начали перекачивать в него горючее. Потом кранподцепил еще одно сооружение - плавающий вездеход с большим кузовом -и осторожно опустил его на воду. На зеленому борту вездехода белелаэмблема - пингвины. В кузов погрузили ящики. Машина прошла по заливу,легко взобралась на берег, подкатила к складу. Мы сняли ящики, авездеход поплыл за новым грузом. Когда на судне наполнили углем "мыльницы" - железные короба,напоминающие широкие корыта, - вездеход и их отбуксировал к берегу.Здесь "мыльницы" прицепляли к трактору, и он тащил уголь к дому. Мыбрались за лопаты и перебрасывали уголь в закут, огороженный досками,чтобы зимой его не заносил снег. Механизация почти на все сто! А ведь еще совсем недавно всевыгружалось вручную. Бочки, ящики, стройматериалы, уголь вытаскивалииз трюмов, нагружали баржи, сгружали на берегу, разносили по складам.Каждый кирпичик четырежды переходил из рук в руки. Да еще в ненастье,в дождь и слякоть, что часто случалось, как назло, во время такихавралов! Теперь "пингвин" заменял десятки рук. Вездеход-амфибия не толькооблегчал выгрузку, но и ускорял ее: ведь грузы ожидались на десяткахдругих станций, а полярное лето скупо на погожие дни. В эфире уженосились тревожные предупреждения судну-снабженцу о приближающемсяциклоне. Выгрузка шла быстро, с заметным опережением графика. Лишь одинраз случился сбой. Виной всему оказался годовалый хряк. Обессилевшийот качки, он, как только почувствовал под собой твердую землю,бросился в тундру. Ребята стали его ловить. Хряк ловко увертывался,прыгал, петлял, как баскетболист во время атаки. Собаки хватали его заляжки, хряк со злым визгом и остервенением отбивался от них. Несколькораз Данилычу удавалось набросить петлю, но боров выскальзывал, снованачинал свой бешеный бег. Лишь когда долговязый Сережа Жуланов вдлинном прыжке настиг свинью, уже в падении успел схватить ее за ногимертвой хваткой и пропахал на животе метров двадцать по камням и сыройтраве, хряк сдался. Подхватив под мышки, ребята потащили его в хлев.Хряк быстро-быстро перебирал задними ногами, трясся от бешенства ибессилия. Бычок же холмогорской породы, увидев безрезультатность попыткипобега, покорно прошел в отведенный ему закут, обложенный тюкамипрессованного сена. На другой день к вечеру выгрузку закончили. На полярной станцииостались продукты, которых должно хватить до будущей навигации, -крупа, соль, масло, жиры, солонина, капуста, консервированные овощи,вино к праздникам: в будни на всех полярках "сухой закон". На берегсгрузили строительные материалы для ремонта помещений, еще один упорновнедряемый снабженцами набор алюминиевой мебели (два другихнераспечатанными пылились на чердаке), перекачали в емкости бензин,солярку и масло. Плашкоут, "мыльницы" и вездеход-амфибию погрузилиобратно на корабль. "Куйбышевгэс" дал прощальный гудок. После окончания всех работ Данилыч истопил баню. Баня на Севере своего рода ритуал. Только бывалый полярник можетпо достоинству оценить северную баню. Знаменитые Сандуновские не идутс ней ни в какое сравнение. Данилыч плещет кипяток на раскаленные булыжины, пар клубамивзвивается к потолку. Первое мгновение держусь на полке из упрямства,потом чувствую, как поджаривается кожа, наконец спрыгиваю на пол и,захлебнувшись, лью на голову холодную воду, отчего трещат волосы. Нопостепенно привыкаю к жару, начинаю париться веником, добытым где-то вархангельских лесах. Несколько раз бегаю к морю, бултыхаюсь в ледянойводе Ледовитого океана и снова прыгаю на полок. Данилыч трет мне спинумочалкой, шероховатой, как крупнозернистая наждачная бумага. И вотобливаюсь теплой водой, кутаюсь в чистую простыню. Наступает полноеблаженство. Попивая пахучий крепкий квас, выдержанный на кухне Симы Ложкиной,снова думаю, как все же трудно обживаться человеку в этих краях. Чтобы построить дом, надо в короткую летнюю навигацию завезтитысячи необходимых для этого вещей: кирпич, упакованный в ящики, какконсервные банки, глину, цемент, деревянный брус, тес и доски,швеллеры, краску, паклю, листовое железо, шифер, гвозди, стекло,оконные рамы... Чего проще, казалось бы, поставить баню! Можноиспользовать плавник, сделать сруб, вместо котла приспособить бочкуиз-под солярки, ковш сделать из дюралевого рыбацкого поплавка. Авеник-то все равно надо заказывать на Большой земле... Дорого и трудно строить в Арктике. Но человек упрямо продвигаетсядальше и дальше. И Вайгач тоже благоустраивается. Он отказывается бытьтрудным островом.ПАРУС НАД МОРЕМ
Циклон, который ожидали синоптики, пришел очень скоро. Ветернеожиданно, как это бывает в Арктике, задул с севера, натащил туч,двинул к побережью плавучие льды. Боясь застрять на Вайгаче, мыпоспешно вышли в море. Дима страдал от изжоги. Надо бы ему выпить горячего чая, нопримус ребята потеряли где-то на одной из стоянок, когда плыли поПечоре. Не было у нас и термоса. А если придется ночевать вдали отнаселенных пунктов, на голых камнях побережья... На чем же вскипятитьчай или сварить кашу? Питаться всухомятку? И это при Диминой язвежелудка, которая стала изнурять его мучительными болями... Скоро кончилось горючее в основном баке. Чтобы сохранить бензин вканистрах, мы решили поднять парус - ветер теперь дул тоже в корму,как и тогда, когда "Замора" шла на Вайгач. Из трюмного рундука вытащили парус - обыкновенное брезентовоеполотнище с капроновыми шнурами по углам. Один конец Дима прикрепил кблоку наверху мачты, потянул шкерт, брезент расправился и рванулся изрук. Пришлось удерживать его обеими руками. Катер сразу прибавил ход. Забыл сказать, что у "Заморы" был еще один существенныйнедостаток: она была слишком широка по сравнению с продольной осью инеустойчива - нос постоянно рыскал по горизонту. С парусом "Замора"стала вести себя еще хуже. Не слушаясь руля, она то поворачивала кберегу, то уходила мористее, но все же двигалась в нужном направлении. Иногда прямо посреди моря попадались мели. Они легко угадывались,так как чайки садились именно здесь и ловили мелкую рыбешку. Если жечаек не было, то об опасности предупреждали белые буруны. Увеличиваяили уменьшая угол паруса по отношению к ветру, мы меняли курс иобходили опасное место. Так мы шли весь день. Я сменил Диму на парусе, когда садилось солнце. На востокеглыбились тучи, темнея и набухая, а запад пылал кроваво-красным огнем,словно там буйствовал пожар. Через сизый заслон туч прорывались лучисадящегося солнца и бросали багровые пятна, вырывая из синих сумеректо кроткие всплески волн, то кипящий белый след за кормой, тоаскетическое лицо Димы, затихшего перед буйством вечернего огня. "Замора" бесшумно резала воду. Отдаленно и безмолвно вспыхивалимолнии, обозначая лохматые края туч. Блеклое мерцание наливалосьсилой, и вскоре там начинал бить непрекращающийся разряд, словнопульсирующую вольтову дугу перебросили между опаленными краямиоблаков. Очевидно, севернее шли льды. От их холодного дыхания парыконденсировались, прессовались в облака, и тучи, сверкая молниями,вытряхивали из себя снежную крупу и дождь. В том месте, где шли мы,пока было сравнительно тихо. Свободный от вахты Дима залез на верх нашей палубы, лег наспасательную надувную лодку. Ветер шевелил его растрепанную бороду.Остро и пристально он смотрел куда-то вдаль. Не сомневаюсь: в этотмомент он думал все о том же - о плавании под парусами. Еще будучикурсантом мореходки, он с волнением читал о приключениях отважныхмореплавателей-одиночек - Слокама, Конрада, Хауэлза, Жербо, Бомбара...Сам ничего не имея, часто живя впроголодь, он отдавал все своисредства и силы строительству "Заморы" и хорошо понимал того жеСлокама. Старый моряк лишился всего, чем владел, когда его баркпотерпел крушение. Но когда знакомый капитан подарил ему полусгнившийпарусный слип "Спрей", Слокам, отказывая себе во всем, отремонтировалэту развалину и осуществил свою давнюю мечту - совершил кругосветноеплавание. Он закончил его в 1895 году, пройдя 46 тысяч миль за три года двамесяца и два дня. Это было самое поразительное плавание - апофеозпарусного искусства уходящего века. Позднее первый в миреморяк-одиночка вспоминал: "Я остался один на один с морской стихией ицеликом находился в ее руках, но я был счастлив... Никому, заисключением людей, имеющих практический опыт, не дано понять,насколько прекрасно свободное плавание по океанам..." В XX веке уже десятки мореплавателей-одиночек устремились вдалекие и опасные плавания на парусах. В основном это были моряки,превосходно владеющие парусом. Почти неправдоподобное исключение изних - Джон Колдуэлл. В 1944 году в Австралии моряк военного корабля Джон Колдуэллпознакомился с женщиной по имени Мэри. Превратности военной службыбросали его с одного театра боевых действий на другой. Но вот войнакончилась. Регулярных рейсов в Австралию не было, и Джон решилотправиться к Мэри на парусной лодке. Он купил крошечную яхту"Язычник". Джон не хотел плыть через океан один. Ему просто необходимобыло взять с собой кого-нибудь, желательно человека, умеющегоуправлять яхтой, так как сам он в парусах ничего не понимал. Разумеется, желающие разделить с ним одиночество были. Но, увидевнеказистую яхту, они исчезали. Тогда Джон прихватил с собой двухкотят, книгу "Как управлять судном" и один пустился в плавание. На выходе из Панамского канала, проделывая первые упражнения спарусом и румпелем, Джон выпал из яхты и догонял ее вплавь. Несколькораз он сажал "Язычник" на мель, налетал на скалы, терпел крушения. В "Отчаянном путешествии" Колдуэлл превосходно описал все этиприключения. Во время одного из ураганов он потерял мачту, почти всепродовольствие. С середины Тихого океан плыл без пищи, съел все, чтоможно было съесть, - бриллиантин, машинное масло, бумажник. Онединоборствовал с акулой, пытался бить из рогатки чаек, бредил, опухалот голода. Но в нем все же теплилась надежда выжить. Он был молод ихотел во что бы то ни стало победить смерть. "Я подумал о том, - писал он, - решился бы я на это путешествиеили нет, если бы знал, какие неожиданности подстерегут меня? "Ярешился бы" - таков был мой ответ. То, что я сделал, былоувлекательно, несло с собой сильные ощущения. Несмотря на опасности, ябыл в восторге. Я испытывал жажду, знакомую всем мужчинам, - жаждуприключений. И вдобавок ко всему, я приближался к единственной в миреженщине, о которой мечтал, - к Мэри!" Колдуэлл выбросился на риф у одного из островов Фиджи. Жителивыходили его, поставили в буквальном смысле слова на ноги, так как вяхте он разучился ходить. А вскоре он встретился с Мэри - этойединственной в мире женщиной, которая стала его женой. Потом в плавание пустился знаменитый Ален Бомбар. Затем "вояжвека" совершает Френсис Чичестер. За ним - Уильям Уиллис... Несколько раз Дима Кравченко, подобно своим кумирам, хотелотправиться в океан. К сожалению, ему не удалось осуществить этумечту. И вот теперь, когда ветер гнал "Замору" и тихо шумела вода подее носом, он, по-видимому, в мыслях был далеко от нас. Ну вот что гонит таких людей? Во имя чего они бросают вызовсилам, которые несравнимо выше человеческих? Кому нужны испытаниябезбрежностью водной пустыни, ураганами и голодом, жарой и жаждой?Почему, пройдя через ад плаваний, эти люди готовы повторить всесначала? Любовь к морю? Отчасти так. Пожизненный пленник моря Джошуа Слокам был таким же,как Джозеф Конрад, который писал: "В моей книге, откровенной, какпредсмертная исповедь, я пытался раскрыть сущность моей ненасытнойлюбви к морю. Возникшее таинственным образом, как всякая великаястрасть, неимоверной волей богов посланная нам, смертным, чувство эторосло, нерассуждающее, непобедимое, выдержав все испытания, устоявпротив разочарований, которые таит в себе каждый день трудной,утомительной жизни". Или их влечет тяга к острым ощущениям? Возможно, и это играет не последнюю роль. "Да, да, после тридцатичетырех дней борьбы с морем я все еще получаю огромное удовольствие,когда смотрю на него", - говорит Хауэлз. А может быть, презрение к смерти? Или стремление проверить своисилы? Жербо писал, что путешествие в Америку предпринял радиудовольствия и для того, чтобы доказать себе, что он в состоянии егозавершить. Видимо, плавания таких отчаянных людей хороши тем, что онираздвигали границы наших представлений о самом человеке. Были среди мореплавателей и такие, кто преследовал болееконкретную, научную цель. Один доказывал, что египтяне вполне могли на своих папирусныхсудах доплыть до Нового Света, отстаивал версию переселения народов состровов Океании на земли Южной Америки. Другой собственным примером подтверждал, что человек, потерпевшийкораблекрушение и оставшийся один на один с морем, в
