VIII. Измена раскрыта

Мушимо не спешил. Он наслаждался одиночеством, радуясь отсутствию шумных, хвастливых созданий, каковыми, почти без исключения, являются люди. Правда, дух Ниамвеги тоже любил похвастаться, но мушимо старался закрывать на это глаза. Иной раз мушимо журил его за человеческие повадки, и дух Ниамвеги замолкал, покуда хватало памяти, а память у него была очень короткая. И лишь когда в голосе мушимо появлялись строгие нотки, дух Ниамвеги затихал надолго, но такое случалось редко, только когда возникала особая потребность в тишине.

Мушимо и дух Ниамвеги покинули лагерь утенго на рассвете, однако время не имело значения для мушимо. Свою задачу — выследить деревню людей-леопардов и понаблюдать за ней — он выполнит, когда будет к этому готов.

Около полудня мушимо, наконец, добрался до деревни.

К тому времени воины уже отправились готовить засаду незваным гостям из племени утенго, но мушимо их не встретил, поскольку шел от лагеря окружным путем. Девушку тем временем уже отвели в храм, но это уже не касалось духа предка Орандо, раз уж он занимался судьбой черных, а не белых.

Представшая взору мушимо деревня, на которую он глядел сквозь листву дерева, почти не отличалась от мирного селения Тамбай, разве что частокол здесь был повыше и попрочнее. На главной улице не происходило ничего особенного, — в тени деревьев дремали притомившиеся мужчины, женщины же сновали туда-сюда, занятые повседневными хлопотами, которые скрашивались наиболее распространенным среди женского пола средством — сплетнями.

Сначала мушимо не заметил ничего особенного. Воинов, как он определил, было немного. Внезапное нападение воинов из племени утенго могло бы застать деревню врасплох. Вместе с тем он отметил, что ворота, ограждающие вход в деревню, прочны и высоки, а в тени частокола расположились охранники.

"А не лучше было бы напасть на деревню ночью, — подумал он, — когда пара ловких ребят незаметно перелезет через ограду и откроет ворота товарищам". Поразмыслив, он решил, что сделает это сам, без посторонней помощи.

Для мушимо не составило труда проникнуть в деревню незамеченным.

Вскоре внимание его привлекла группа людей, собравшихся перед небольшой хижиной, — рослый человек, в котором мушимо интуитивно узнал вождя, и его слушатели. Но отнюдь не вождь привлек внимание мушимо, а человек из толпы. Мушимо тотчас узнал его, и его серые глаза сощурились. Какое отношение имеет Лупингу к людям-леопардам?

Явно, что его не захватили в плен — беседа протекала весьма дружески.

Мушимо удвоил внимание. Вскоре Лупингу отделился от группы и направился к воротам. Стражники открыли их, Лупингу вышел и скрылся в лесу в направлении лагеря утенго. Мушимо лихорадочно соображал.

Что затевает Лупингу? Что он успел уже натворить?

Покинув бесшумно свой наблюдательный пункт, мушимо устремился вслед за Лупингу. Перелетая с ветки на ветку, он быстро нагнал бойко шагавшего по тропе воина, возвращающегося к соплеменникам, которых он предал, и не ведающего о присутствии Немезиды, реявшей над самой его головой.

Вдруг издалека до мушимо долетели звуки, которых уши Лупингу уловить не могли, и он определил, что по лесу в его сторону движется большая группа людей, а чуть погодя и то, что идут они быстрым шагом. И лишь когда они оказались совсем неподалеку, их услышал и Лупингу, который моментально свернул с тропы и схоронился тут же в кустах.

Мушимо выжидательно затаился в листве. Среди людских запахов он не уловил ни одного знакомого ему — то шли совершенно чужие. Обоняние подсказало мушимо, что это чернокожие воины, и, судя по запаху свежей крови, среди них имелись раненые. Очевидно, они вышли из битвы.

Когда наконец они появились в поле зрения, мушимо увидел, что это не утенго, как и говорило ему обоняние. Вероятнее всего, это были воины из селения людей-леопардов, и они возвращались домой. Теперь стало ясно, почему в деревне оказалось так мало воинов.

Но куда они отлучались? Не сражались ли они с отрядом Орандо?

Мушимо слез пониже и приблизительно подсчитал численность туземцев. Их оказалось около трех сотен, в то время как у Орандо насчитывалось не более сотни. И все же мушимо был уверен, что отряд Орандо не понес особых потерь, поскольку не увидел ни пленников, ни того, чтобы чужие воины несли тела убитых, своих или неприятеля, что они непременно сделали бы, если бы одержали победу.

Очевидно, с кем бы ни сражались эти люди, а скорее всего сражались они именно с воинами Орандо, их атака была отбита. Но что стало с самими утенго? В битве с противником, имевшим такое численное превосходство, они неминуемо должны были понести огромные потери. Мушимо решил немедленно разыскать утенго и выяснить, как обстоит дело.

Вместе с тем не следовало упускать из виду Лупингу, который спрятался возле тропы.

Когда люди-леопарды прошли, Лупингу выбрался из укрытия и возобновил путь, преследуемый невидимыми мушимо и духом Ниамвеги.

Выйдя к месту стоянки утенго, они обнаружили лишь мрачные следы недавней битвы. Сами же утенго исчезли. Лупингу огляделся по сторонам, сияя от радости.

Его старания не пропали даром, — людям-леопардам удалось-таки прогнать утенго, хотя от него, как и от мушимо, не укрылось, что победа людей-леопардов далеко не блестящая.

Лупингу на миг заколебался, выбирая, как ему поступить — то ли присоединиться к утенго, то ли вернуться в деревню и принять участие в празднестве, посвященном введению в храм белой жрицы. Поразмыслив, он решил, что безопаснее всего будет примкнуть к утенго, не то его длительное отсутствие может вызвать у них подозрение. Лупингу не мог знать, что не он принимает решения, а сила куда более могущественная, сила, которая не спускает с него глаз и которой известны все его мысли, что сила эта готова пресечь любую попытку Лупингу вернуться в деревню Гато-Мгунгу и доставить его любой ценой в новый лагерь Орандо.

Лупингу неспешно следовал по хорошо заметным следам ретировавшихся утенго, пока через две мили его не остановил часовой, в котором он тотчас признал брата девушки, влюбленной в Ниамвеги. Узнав Лупингу, часовой пропустил его, и тот оказался среди воинов, которые, еще не остыв после сражения, схватились за копья по первому знаку караульного.

На земле тут и там валялись стонущие раненые, а в дальнем конце лагеря лежало десять трупов, для захоронения которых погребальная команда копала поблизости неглубокую яму.

Пока Лупингу разыскивал Орандо, на него обрушился град вопросов, сопровождаемых злобными, подозрительными взглядами, и Лупингу осознал, что его участь будет зависеть от того, насколько убедительным окажется его рассказ.

Орандо приветствовал его вопросительной улыбкой.

— Где ты шлялся, Лупингу, пока мы сражались? — спросил он.

— Я тоже сражался, — бойко ответил Лупингу.

— Что-то я тебя не видел, — усомнился Орандо. — Во всяком случае с нами тебя не было. Тебя еще утром хватились. Где ты был? Смотри, не советую врать.

— Я скажу правду, — заверил Лупингу. — Вчера ночью я сказал себе: "Орандо не уважает Лупингу за то, что он высказывался против войны с людьми-леопардами. Здесь много таких, кто презирает Лупингу. Пора доказать, что Лупингу не трус. Нужно что-то предпринять, чтобы спасти людей от неприятеля!"

Еще затемно вышел я из лагеря, желая отыскать деревню людей-леопардов, понаблюдать за ними и добыть для Орандо ценные сведения. Увы, деревни я не нашел, так как сбился с пути. Пока искал дорогу, натолкнулся на большой отряд воинов. Но я не побежал, а схватился с ними и уложил троих. Меня окружили и взяли в плен. Так я оказался в руках людей-леопардов. Потом они напали на вас. Самой битвы я не видел, — меня держали в отдалении, а немного погодя люди-леопарды обратились в бегство, и я понял, что утенго победили. В общей панике мне удалось бежать. Когда люди-леопарды убрались, я тут же вернулся в лагерь Орандо.

Сын вождя Лобонго, будучи человеком неглупым, не поверил рассказу Лупингу, но не мог и представить себе, как все обстояло в действительности. Исчезновение Лупингу он объяснял обычным проявлением трусости перед лицом надвигающейся битвы, не более того. За свой проступок он будет наказан презрением воинов, а позже, когда вернется домой, насмешками женщин из Киббу.

Орандо пожал плечами. Голову его занимали дела куда поважнее.

— Если хочешь завоевать уважение воинов, — посоветовал он, — оставайся и сражайся с ними бок о бок.

И Орандо ушел.

Неожиданно с дерева в самый центр лагеря, как гром среди ясного неба, свалился мушимо с духом Ниамвеги. Ошеломленные утенго, чьи нервы и без того были издерганы, загородились копьями, готовые вступить в бой либо отступить, в зависимости от того, какой пример подаст их предводитель. Но как только они узнали прибывших, их страхи улеглись, а уверенности прибавилось, ибо присутствие благосклонных духов приободрило наполовину разбитых воинов, опасающихся возвращения противника.

— У вас был бой, — сказал мушимо, обращаясь к Орандо. — Я видел отступавших людей-леопардов. Но и вы тоже отступили, будто и не побеждали. Не понимаю.

— Они напали на лагерь, застав нас врасплох, — объяснил Орандо. — В самом начале мы понесли большие потери, но не дрогнули. Утенго храбро сражались, вывели из строя много вражеских воинов, и люди-леопарды отступили, потому что мы оказались отважней, чем они. Мы не стали их догонять, ведь их было намного больше нас. После боя мои воины забоялись, что люди-леопарды вернутся с подкреплением. Утенго не хотели больше сражаться. Они говорили, что одержали победу и что теперь Ниамвеги полностью отомщен, а значит, пора возвращаться домой. Мы повернули назад, а теперь вот устроили стоянку. Здесь мы похоронили своих убитых. А что будем делать завтра, я не знаю, пусть решают боги. Однако меня интересует, откуда людям-леопардам стало про нас известно. Они кричали, что бог людей-леопардов послал их в наш лагерь добыть много мяса для большого праздника. Грозили, что нынче вечером нас всех съедят. Это устрашило утенго, и они захотели вернуться домой.

— Хочешь знать, кто сообщил людям-леопардам о вашем наступлении и о расположении лагеря? — спросил мушимо.

У Лупингу испуганно забегали глаза, и он бочком стал отходить к джунглям.

— Не упустите Лупингу, — предостерег мушимо, — а не то он опять отправится "наблюдать за людьми-леопардами".

Едва мушимо закончил, как Лупингу бросился наутек, но тут дюжина воинов перерезала ему путь, и отбивающийся Лупингу был моментально доставлен обратно.

— И не бог вовсе предупредил людей-леопардов о наступлении утенго, — продолжал мушимо. — Я притаился на дереве и видел того, кто сообщил про вас вождю. Они разговаривали, как приятели, потому что они оба — люди-леопарды. Когда же человек этот покинул деревню, я последовал за ним. Я видел, как он спрятался от отступавших людей-леопардов. Я шел за ним до самого лагеря утенго и слышал его лживые слова. Это говорю я, мушимо.

Слушатели взорвались возмущенными криками. Воины набросились на Лупингу и повалили на землю.

Его тут же и прикончили бы, если бы не вмешательство мушимо, который сгреб негодяя с земли и прикрыл своим телом. В тот же миг дух Ниамвеги с истошными воплями взлетел на дерево, где заметался вверх-вниз, вне себя от негодования, хотя и не знал, в чем дело.

— Не троньте его! — строго приказал мушимо. — Оставьте его мне.

— Смерть предателю! — крикнул один из воинов.

— Оставьте его мне, — повторил мушимо.

— Будет так, как сказал мушимо, — вынес окончательное решение Орандо.

Разгневанным воинам пришлось отказаться от намерения расправиться с мерзавцем.

— Принесите веревку, — приказал мушимо, — и свяжите его по рукам и ногам.

Команда мушимо была выполнена в считанные секунды, и воины выстроились полукругом, готовые лицезреть казнь предателя, которая сулила оказаться особенно изощренной.

Однако чернокожих постигло горькое разочарование. Вместо того, чтобы расправиться с предателем, мушимо взвалил Лупингу на свое могучее плечо, разбежался, ловко запрыгнул на нижнюю ветвь дерева и скрылся в листве, растворившись в сгущавшихся сумерках.

IX. БОГ ЛЕОПАРД

Наступил вечер. Проглядывавшее сквозь верхушки деревьев солнце плавно клонилось к закату. Его прощальные лучи превратили темные воды широкой реки в поток расплавленного золота.

Из леса на окраину обширного поля маниоки вышел белый человек, одетый в лохмотья. По ту сторону поля виднелась обнесенная частоколом деревня. Белый и два его чернокожих спутника остановились.

— Бвана, дальше нельзя, — предостерег негр. — Там деревня людей-леопардов.

— Это деревня Гато-Мгунгу, — возразил белый. — Когда-то я с ним торговал.

— Тогда ты заявлялся с большой свитой и с ружьями, и Гато-Мгунгу был действительно торговцем. Сегодня с тобой только двое, а Гато-Мгунгу уже давно как человек-леопард!

— Вздор! — воскликнул Старик. — Он не осмелится тронуть белого.

— Ты их не знаешь, — упорствовал негр. — Они готовы убить родную мать, чтобы только добыть мясо.

— Все виденные нами следы указывают на то, что девушку доставили сюда, — настойчиво сказал Старик. — Леопарды они или нет, но я иду в деревню!

— Я не хочу умирать, — возразил негр.

— Я тоже, — подхватил второй.

— Тогда ждите меня утром в лесу до тех пор, пока тень от леса не покинет частокол. Если к тому времени не вернусь, ступайте обратно в лагерь и скажите молодому бване, что меня нет в живых.

Негры закачали головами.

— Не ходи, бвана. Белая женщина тебе не жена, не мать и не сестра. С какой стати тебе погибать ради кого-то, кто никем тебе не приходится?

Старик мотнул головой.

— Вам этого не понять.

Белый поймал себя на том, что и сам он вряд ли понимает. Ему смутно представлялось, что им движет некая сила, не подвластная рассудку, за которой стояло нечто, присущее ему изначально, нечто, идущее от несчетных поколений его предков. Силой этой являлось чувство долга. А были ли другие движущие силы, более могучие, он сказать не мог.

Нет, пожалуй, не было. Были, правда, силы послабее, такие как гнев и жажда мести. Но после двух дней поисков эти чувства настолько поостыли, что ради их удовлетворения он не стал бы рисковать жизнью.

Он не ведал, что в действительности им управляло куда более сильное побуждение, хотя и не столь явное.

— Может, вернусь уже через несколько минут, — произнес он, — а если нет, то встретимся утром. Старик пожал на прощанье неграм руки.

— Желаю удачи, бвана.

— Да хранят тебя добрые духи, бвана! Белый решительно зашагал по тропе, огибавшей поле маниоки, направляясь к воротам, из-за которых за ним наблюдала пара злобных глаз. Спутники Старика проводили его печальными взглядами.

К Гато-Мгунгу примчался вестовой.

— Явился какой-то белый, — выпалил он. — Один.

— Впустить и привести ко мне, — распорядился вождь.

Когда Старик очутился перед воротами, одна створка качнулась и отворилась. В проеме выросло несколько воинов, встретивших прибывшего с равнодушным видом. В их облике не ощущалось вражды, как, впрочем, и дружелюбия, скорее они держались с пренебрежением. Старик сделал жест мира, который был проигнорирован стражей, но это не смутило белого. Его интересовало не их отношение, а отношение вождя Гато-Мгунгу.

Как примет его вождь, так примут и все остальные.

— Я пришел повидаться с моим другом Гато-Мгунгу, — объявил Старик.

— Он ждет тебя, — ответил воин, проинформировавший вождя о появлении белого. — Я провожу.

Проходя по деревне, Старик обратил внимание на множество воинов, среди которых встречались раненые, и понял, что они побывали в сражении. Хорошо бы они одержали победу, тогда и Гато-Мгунгу будет с ним подобрее. Следуя за часовым к хижине вождя, Старик всю дорогу ощущал на себе хмурые, неприветливые взгляды деревенских жителей. В общем, атмосфера в деревне была гнетущая, но даже если и так, отступать было поздно.

Гато-Мгунгу, восседавший на стуле перед хижиной в окружении толпы вассалов, встретил белого небрежным кивком. Ни ответной улыбки, ни радушного слова в ответ на дружеское приветствие Старика не последовало. Ситуация складывалась явно не в пользу гостя.

— Чего тебе? — спросил Гато-Мгунгу. Улыбка сползла с лица белого. Он почувствовал, что настал момент брать быка за рога.

— Я пришел за белой девушкой, — сказал он твердо. У Гато-Мгунгу забегали глаза.

— За какой девушкой?

— Не юли, — оборвал его Старик. — Она здесь. Я два дня иду по следу. Ее похитили из моего лагеря. Верни девушку, и я уйду к своим, которые дожидаются меня в лесу.

— Нет здесь никакой белой девушки, — прорычал Гато-Мгунгу. — И вообще белые мне не указ. Я сам вождь! И приказы здесь отдаю я!

— И все-таки ты подчинишься, — ответил белый, — или я сделаю так, что твою деревню просто сотрут с лица земли.

Гато-Мгунгу скривился в усмешке.

— Да я ж тебя знаю, белый. С тобой еще один белый и полдюжины негров. Ружей у тебя раз два и обчелся. Ты голодранец. Воруешь слоновую кость. Тебе нельзя соваться туда, где есть белые правители. Они упекут тебя за решетку. Хотел взять меня на испуг, но Гато-Мгунгу тебе не по зубам. Отныне ты мой пленник.

— Тоже мне, напугал, — насмешливо протянул Старик. — И что ты со мной сделаешь?

— Убью! — ответил Гато-Мгунгу. Белый рассмеялся.

— Ну нет! Поостережешься. Власти спалят твою деревню, а самого тебя повесят, когда прознают.

— Никто ничего не узнает, — хихикнул вождь. — Убрать его. И глядите, чтобы не сбежал.

Старик быстрым взглядом обвел злобные лица подступивших туземцев и среди них узнал Боболо, вождя, с которым его связывали дружеские отношения.

В белого вцепились двое и потащили прочь.

— Стойте! — крикнул, вырываясь, Старик. — Дайте поговорить с Боболо. Может, хоть у него хватит ума, чтобы прекратить этот маразм.

— Убрать! — гаркнул Гато-Мгунгу.

Воины подхватили Старика и поволокли прочь, между тем как Боболо и пальцем не шевельнул, чтобы заступиться за него. У белого отобрали оружие, а затем его швырнули в убогую, неописуемо грязную хижину, где накрепко связали и оставили под присмотром часового, который устроился на земле снаружи. При обыске однако стражники проглядели перочинный нож, хранившийся у белого в кармане.

Несладко пришлось Старику.

Веревки больно врезались в тело. Грязный пол хижины, жесткий и неровный, буквально кишел насекомыми-паразитами, и к тому же источал жуткое зловоние. Физические муки дополнялись сознанием собственного бессилия. Старик уже засомневался в разумности своего донкихотства и ругал себя за то, что не послушался чернокожих спутников.

Но затем думы о девушке и ее бедственном положении, если она еще жива, укрепили его в мысли, что, пусть даже он ничего не сумеет сделать, иначе он просто поступить не мог.

Перед ним отчетливо вставал образ девушки, какой он видел ее в последний раз — лицо, фигура, от которых захватывало дух, и Старик вдруг понял, что если предоставится случай бежать, он согласится и на большие опасности, лишь бы только спасти ее.

Старик продолжал размышлять о девушке, когда услыхал, как к часовому кто-то обратился, и секундой позже в хижине выросла человеческая фигура. В ночном мраке, который смягчался лишь кострами, рассеянными по деревне, да факелами перед хижиной вождя, лицо посетителя оставалось неразличимым. Старик было решил, что явился палач, чтобы нанести смертельный удар, однако с первых же слов узнал в явившемся Боболо.

— Может, смогу тебе помочь, — сказал визитер. — Хочешь отсюда выбраться?

— Спрашиваешь! Не иначе как старый Мгунгу спятил, чем еще объяснить его дурацкую выходку?

— Он ненавидит белых, а я им друг. Я тебе помогу.

— Спасибо, Боболо! — воскликнул Старик. — Ты не пожалеешь.

— Даром такие дела не делаются, — намекнул Боболо.

— Назови свою цену.

— Это не моя цена, а то, что я должен буду передать другим, — поспешил заверить негр.

— Ладно. Сколько?

— Десять бивней. Белый присвистнул.

— Может, еще и паровую яхту и «Роллс-Ройс» впридачу?

— Не откажусь, — согласился Боболо, хотя и не знал, о чем идет речь.

— Ну так тебе их не видать, как и бивней, — дороговато.

Боболо пожал плечами.

— Тебе лучше знать, сколько стоит твоя жизнь, белый.

Он поднялся и направился к выходу.

— Постой! — остановил его Старик. — Ты же понимаешь, как трудно стало со слоновой костью.

— Мне следовало бы запросить не десять, а сто бивней, но ты мой друг, и потому я говорю — десять.

— Вызволи меня отсюда, и ты получишь свои бивни, как только добуду их.

Боболо покачал головой.

— Сначала бивни. Пошли весточку своему другу, чтобы он прислал бивни, и тогда будешь на свободе.

— Но как с ним связаться? Здесь у меня нет своих.

— Я пошлю гонца.

— Ладно, старый пройдоха, — согласился Старик. — Развяжи мне руки, и я черкну записку.

— Э, нет. Почем я знаю, что ты накарябаешь на своей бумажке? Может, такое, от чего Боболо станет худо.

"Ты чертовски прозорлив, — подумал Старик. — Если бы я смог достать из кармана записную книжку и карандаш, Малыш получил бы такую писульку, по которой тебя засадили бы в тюрьму, а Гато-Мгунгу вздернули бы на базарной площади.

Вслух же он произнес:

— Как мой человек узнает, что послание от меня?

— Пошли с гонцом что-нибудь из личных вещей. Например, кольцо.

— Почем мне знать, что ты пошлешь верную весть?

А может, ты потребуешь сто бивней?

— Я же друг, а потом я честный человек. Ну а кроме того у тебя нет выхода. Так даешь кольцо или нет?

— Уговорил. Забирай.

Негр подошел, нагнулся и стянул с пальца кольцо.

— Как только прибудет слоновая кость, ты свободен, — пообещал Боболо и вышел из хижины.

"Старый мошенник гроша ломаного не стоит, но утопающий хватается и за соломинку", — подумал белый.

Боболо рассмотрел кольцо при свете костра и усмехнулся.

— Умный я, ничего не скажешь, — пробормотал он. — У меня будет и кольцо, и слоновая кость.

Что же до освобождения Старика, то это не было в его власти, к тому же он вообще не имел подобного намерения. Сияя от самодовольства, Боболо подсел к вождям, совещавшимся с Гато-Мгунгу. Те, между прочим, обсуждали, как ликвидировать белого пленника. Кое-кто предложил убить его в деревне, чтобы не делиться его мясом с богом Леопардом и жрецами из храма, другие требовали, чтобы пленника доставили к верховному жрецу в качестве мяса для праздничного стола в честь новой верховой жрицы. Разгорелись споры, обычные для подобных совещаний, которые так ни к чему и не привели.

Как белые, так и черные любят слушать свои собственные речи.

Гато-Мгунгу дошел до середины описания геройств, совершенных им в битве двадцать лет тому назад, как вдруг неожиданное вмешательство вынудило его замолчать. Наверху зашумела листва, оттуда вниз в центр круга рухнул тяжелый предмет, и все как один повскакали на ноги, застыв в оцепенении. На лицах собравшихся перемежались выражения удивления и испуга. Устремив взоры наверх и ничего там не обнаружив, они глянули вниз, на упавший предмет, который оказался трупом человека. Руки и ноги мертвеца были связаны, а горло перерезано от уха до уха.

— Это Лупингу из утенго, — шепотом произнес Гато-Мгунгу. — Он принес мне весть о приходе сына Лобонго с воинами.

— Дурной знак, — шепнул кто-то.

— Они покарали изменника, — сказал другой.

— Но кто втащил его на дерево и сбросил вниз? — спросил Боболо.

— Лупингу упомянул о человеке, который утверждает, что он мушимо Орандо, — проговорил Гато-Мгунгу. — Это белый великан, оказавшийся посильнее Собито, колдуна из Тамбая.

— Мы слыхали о нем, — воскликнул один из вождей.

— Лупингу рассказал еще кое о ком, — продолжал Гато-Мгунгу. — О духе Ниамвеги из деревни Тамбай, которого убили дети бога Леопарда. Он принял обличье обезьянки.

— Наверняка именно мушимо принес сюда Лупингу, — высказался Боболо. — Это предупреждение. Давайте доставим белого к верховному жрецу, чтобы тот поступил с ним, как сочтет нужным. Если убьет, отвечать не нам.

— Мудрые слова! — похвалил один из должников Боболо.

— Уже темно, — напомнил чей-то голос. — Может, подождем до утра?

— Сейчас самое время, — рассудил Гато-Мгунгу. — Поскольку сам мушимо белый и недоволен тем, что мы держим в плену белого человека, он будет слоняться здесь до тех пор, пока пленник у нас. Мы же передадим пленника в храм. Верховный жрец и бог Леопард посильнее любого мушимо!

Притаившись в листве деревьев, мушимо вел наблюдение за деревней. Дух Ниамвеги, утомленный от глазения на черных и возмущенный ночным бдением, уснул на руках своего друга. Негры по приказу своих вождей вооружались и строились. Из хижины приволокли белого пленника, сняли с него путы и под стражей, пинками погнали к воротам, через которые воины стали спускаться к реке. Там они разместились примерно в тридцати лодках, вмещавших по десять человек, так что в отряде оказалось около трехсот воинов бога Леопарда, и лишь несколько вооруженных людей остались охранять деревню. Большие боевые лодки, бравшие на борт до пятидесяти человек, остались лежать кверху днищем невостребованными.

Когда отплыла последняя лодка, забитая раскрашенными дикарями, мушимо с духом Ниамвеги спрыгнул с дерева и двинулся вдоль берега по хорошо протоптанной тропе, держа лодки в пределах слышимости.

Дух Ниамвеги, которого разбудило огромное множество ненавистных гомангани, не поддающихся исчислению, не на шутку встревожился.

— Давай вернемся! — захныкал он. — Зачем нам эти гомангани, которые убьют нас, если схватят, в то время как мы могли бы спать преспокойно на чудесном большом дереве вдали отсюда.

— Это враги Орандо, — объяснил мушимо. — Мы идем за ними, чтобы выяснить, куда и зачем они отправились.

— Мне нет дела до того, куда и зачем они отправились, — заскулил дух Ниамвеги. — Я спать хочу. Если мы пойдем дальше, нас подстережет Шита, Сабор или Нума, а если не они, то гомангани. Ну, пожалуйста, давай вернемся.

— Нет, — ответил белый гигант. — Я мушимо, а мушимо положено все знать. Поэтому ночью и днем я должен следовать за врагами Орандо. Если не хочешь идти, забирайся на дерево и спи.

Дух Ниамвеги страшился сопровождать мушимо, но еще больше боялся остаться один в незнакомом лесу, поэтому на эту тему больше не заговаривал, а мушимо продолжал путь по темной тропе вдоль таинственной мрачной реки.

Так они прошли мили две, как вдруг мушимо забеспокоился, увидев, что лодки остановились, а в следующую минуту он вышел на берег протоки. В нее осторожно входили лодки. Ведя им счет, он подождал, пока последняя не вошла в медлительное течение и не исчезла под нависшей зеленью. Потом, не обнаружив тропы, перешел на верхний ярус деревьев и двинулся вслед за лодками, ориентируясь на плеск весел.

Случилось так, что Старик оказался в лодке, которой командовал Боболо, и, воспользовавшись ситуацией, спросил вождя, куда его везут и зачем. Однако Боболо шепотом велел ему молчать, чтобы никто не догадался про их знакомство.

— Там, куда тебя везут, ты будешь в безопасности. Врагам тебя не отыскать.

Больше Боболо ничего не захотел сказать.

— Друзьям тоже, — уточнил Старик, на что Боболо промолчал.

Внизу, под деревьями, которые не пропускали ни малейшего луча света, реку, словно саваном окутал кромешный мрак. Старик не мог разглядеть ни своего ближайшего соседа, ни собственной руки, поднесенной к самому лицу. Теперь гребцы вели лодку по узкой извилистой речушке, и Старику казалось едва ли не чудом что они продолжают уверенно и твердо двигаться к своей цели. Он спрашивал себя, что это может быть за цель. Вокруг все казалось таинственным и жутким, уже сама река была загадочной.

Непривычная молчаливость воинов лишь усиливала впечатление нереальности всего происходящего. Старику даже стало казаться, будто он находится среди душ умерших, плывущих по реке смерти, будто триста черных как смоль Харонов провожают его в ад. Мысль эта угнетала его. Старик постарался прогнать ее прочь, но не сумел найти иной, более приятной для размышления. Он чувствовал, что удача навсегда отвернулась от него, чего раньше никогда не бывало.

"Остается утешаться тем, — подумал Старик, — что хуже быть не может".

Его постоянно преследовала тревожная мысль об участи девушки. Несмотря на то, что находясь в плену, он так ни разу ее и не увидел, Старик понимал, что это еще ничего не доказывает. И хотя его предположение строилось больше на интуиции, чем на здравом смысле, оно переросло в уверенность. Старик не сомневался в том, что девушку доставили в деревню незадолго до его прихода.

Он постарался логически предположить, что задумали относительно девушки дикари. Вряд ли ее просто убили. Хоть он и знал, что имеет дело с каннибалами, он понимал, что убийство, если оное вообще замышлялось, было бы оформлено как эффектная церемония и сопровождалось бы танцами и оргией. Пока же такого празднества как будто не предвиделось, и Старик предположил, что незадолго до него девушку вывезли из деревни этой таинственной рекой мрака.

Старику хотелось надеяться, что догадка его оправдается, и не только из-за возможности спасти девушку от грозящей ей опасности, если это вообще удастся сделать, а из-за того, что сможет еще раз увидеть ее и прикоснуться рукой.

Разлука лишь усилила страстное желание. Одно воспоминание о красоте девушки доводило до лихорадочного исступления.

Обуреваемый сложными, противоречивыми переживаниями, Старик заметил впереди, на правом берегу реки, свет. Сперва он видел только огонь, но вскоре различил и человеческие фигуры, слабо освещенные его лучами, а позади — контуры большого здания.

Людей становилось все больше, а вместе с ними и огней. Старик увидел, что люди — прибывшие на лодках туземцы, обогнавшие лодку Боболо, а огни — факелы, принесенные людьми, выходящими из здания.

Вскоре лодка причалила, и Старика пинками вытолкали на берег. Среди воинов, прибывших по реке, расхаживали дикари в леопардовых шкурах, вышедшие из здания с факелами в руках.

Некоторые из них носили ужасающие маски.

Это были жрецы бога Леопарда.

Внезапно белого озарила догадка. Его доставили в тот самый таинственный храм людей-леопардов, о котором запуганные негры рассказывали невероятные, жуткие вещи, и который он считал скорее вымыслом, нежели реальностью. Однако реальность существования храма обрушилась на него с потрясающей очевидностью, когда, пройдя через главный вход, он оказался внутри здания.

Открывшееся ему варварское зрелище, освещенное множеством факелов, было из тех, что навсегда врезаются в память. В огромном зале толпились чернокожие воины из деревни Гато-Мгунгу. По приказу жрецов в масках, вынесших церемониальные одеяния, воины принялись разбирать кипы леопардовых шкур.

По мере того, как негры облачались в одежды своей варварской секты, картина постепенно менялась, пока белый не увидел вокруг себя сплошь желтые с черным шкуры леопардов, грозно изогнутые стальные когти и черные лица в боевой раскраске, частично скрытые уборами, изготовленными из голов леопардов.

Колеблющийся свет факелов играл на резных раскрашенных изваяниях, отражаясь от человеческих черепов, разнообразных щитов и диковинных масок, развешанных на высоких столбах, подпиравших кровлю. Ярче всего он освещал высокий помост в конце зала, где на возвышении стоял верховный жрец. Вокруг него толпились младшие жрецы, невзирая на то, что к массивному столбу рядом с верховным жрецом был прикован огромный леопард, который рычал и грозно скалился на обступивших помост людей. У леопарда была такая свирепая морда, что белый воспринял зверя как воплощение жестокой сущности культа, которую он олицетворял.

Взгляд Старика зашарил по залу в поисках девушки, но ее здесь не оказалось. При мысли, что ее где-то прячут в этом жутком месте, Старик содрогнулся. Если девушку привели сюда, то положение ее столь же безнадежно, как и его собственное. Доставив его в свой храм, позволив заглянуть в их святая святых, разрешив присутствовать на тайном сборище, люди-леопарды тем самым решили его судьбу, ибо свидетелей они в живых не оставляли. Теперь уже ничто не сможет спасти его, а все заверения и посулы Боболо были ложью.

Пройдя к помосту, Гато-Мгунгу, Боболо и другие вожди заняли места в первом ряду. Гато-Мгунгу переговорил с верховным жрецом, тот немедленно отдал приказ, и стража вытащила Старика вперед, по правую сторону от помоста. На белого уставились триста пар хищных глаз, горящих ненавистью, глаз беспощадных и голодных.

Верховный жрец обратился к рычащему, скалящемуся леопарду.

— Бог Леопард! — воскликнул он высоким пронзительным голосом. — Твои дети схватили врага твоего народа и привели сюда, в великий храм. Какова будет воля божественного Леопарда?

Воцарилась полная тишина. Все глаза были прикованы к верховному жрецу и леопарду. И тут произошло нечто такое, от чего у Старика по спине поползли мурашки, а на голове встали дыбом волосы. Из пасти хищника раздалась человеческая речь. Это казалось невероятным, но Старик слышал каждое слово собственными ушами.

— Повелеваю убить его, а его мясом накормить детей бога Леопарда!

Голос был низким, хриплым, с рычащими нотками.

— Но сперва приведите новую верховную жрицу, чтобы дети мои могли увидеть ту, которую мой брат приказал Лулими доставить из далекой страны!

Лулими, стоявший, как ему и полагалось по рангу, рядом с престолом верховного жреца, на глазах раздулся от гордости. Для него наступил момент долгожданного триумфа. Все взгляды присутствующих обратились к нему. Лулими припустил в диком танце, подпрыгнул высоко в воздух и издал протяжный крик, эхом отлетевший от балок потолочного перекрытия.

Меньшая братия остолбенела, — не скоро забудут они Лулими. Но тут их внимание переключилось с Лулими и обратилось к входу на помост. В проеме возникла девушка, весь наряд которой состоял из пары украшений. Она прошествовала на помост, следом за ней вышли остальные жрицы, одетые точно так же. Зал замер.

Старик попытался угадать, которая из них новая верховная жрица. Но они мало отличались друг от друга, разве только возрастом и степенью уродства. Их желтые зубы были подпилены для придания им остроконечной формы, носовые перегородки проколоты, а в отверстия вставлены палочки из слоновой кости, мочки ушей оттягивались до плеч тяжелыми украшениями из меди, железа и слоновой кости, лица, раскрашенные белым и голубым, напоминали жуткие маски. И вновь заговорил бог Леопард. — Введите верховную жрицу! — велел он. Взгляд Старика, как и всех остальных, обратился к проему за возвышением.

Из тьмы смежного помещения возникла неясная фигура, приблизившаяся к порогу, где ее озарило яркое пламя факелов.

У белого едва не вырвался крик ужаса и удивления. Там стояла та самая девушка, которую он мечтал отыскать.

X. ПОКА ЖРЕЦЫ СПЯТ

Когда старая ведьма, взявшая на себя опеку над девушкой, толкнула ее к выходу на помост, Кали-бвана замерла, похолодев от ужаса, при виде представшего ее взору зрелища.

Прямо перед ней в отвратительном одеянии стоял верховный жрец, рядом с ним на цепи бесновался леопард. Внизу колыхалось море свирепых раскрашенных лиц и причудливых масок.

От тяжелого резкого запаха человеческих тел девушке сделалось дурно, она слегка пошатнулась и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Старуха сердито заворчала и пихнула девушку вперед.

В следующий миг ее схватил за руку верховный жрец Имигег и втащил на помост позади рычащего леопарда. Взревев, зверь бросился на девушку, но Имигег все рассчитал, и, остановленный цепью, хищник вздыбился в нескольких шагах от девушки, вспарывая воздух когтями.

Осознав весь драматизм положения, в котором оказалась девушка, Старик пришел в ужас. Охваченный ненавистью к неграм и страдая от собственного бессилия, он чуть не задохнулся. Он мучился от невозможности что-либо предпринять, между тем как вид девушки разжигал в нем пламя страсти. Вспоминая про то, как он дерзил и хамил ей, он едва не сгорал от стыда. И тут глаза девушки, устремленные в зал, встретились с его глазами.

Мгновение она равнодушно смотрела на него, а когда узнала, на лице ее отразилось удивление и недоверие. Девушка не сразу сообразила, что он тоже пленник. Его присутствие напомнило ей о грубости, с которой он обращался с ней при первой встрече.

Она восприняла его как еще одного врага, но сам факт, что он — белый, придал ей некоторую уверенность. Невозможно было представить, чтобы, при всех его пороках, он остался бы в стороне, позволив неграм держать в плену белую женщину и измываться над ней.

Но вскоре девушка сообразила, что он, как и она, всего лишь пленник, однако не отчаялась.

Она задавалась вопросом, что за странная прихоть судьбы свела их снова и в таком месте.

Она не ведала о том, что его схватили, когда он пытался помочь ей, такое не могло ей даже присниться. Знай она об этом и о двигавшем им чувстве, то для нее рассеялась бы даже та ничтожная уверенность, которую придавало ей его присутствие. Она же знала лишь то, что он человек ее расы, и его пребывание здесь внушало долю оптимизма.

Не один Старик, все присутствующие глядели, не отрываясь, на стройную, грациозную фигурку и прекрасное лицо новой верховной жрицы, глядели прищурясь, оценивающе. Среди них — Боболо, чьи налитые кровью, хищные глаза похотливо впились в белую девушку. Боболо жадно облизывал толстые губы. Свирепый вождь испытывал жажду, но жажду особого свойства.

Церемония посвящения верховной жрицы в сан продолжалась. Руководил действом Имигег, не замолкавший ни на минуту. Время от времени он обращался то к какому-нибудь младшему жрецу, то к жрице, а затем снова к богу Леопарду. Каждый раз, когда зверь отвечал, всех воинов охватывал священный трепет, за исключением Старика и белой девушки, которые быстро сообразили, что публику попросту дурачат.

За разыгрываемым варварским спектаклем наблюдал еще один зритель, примостившийся на краю балки. В первую минуту он тоже опешил, услышав говорящего леопарда, однако интуитивно заподозрил обман, хотя никогда не слыхал о чревовещателях.

Это был мушимо, рядом с которым, дрожа при виде такого скопища леопардов, примостился дух Ниамвеги.

— Мне страшно, — заныл он. — Нкима боится. Давай вернемся в страну Тарзана. Там Тарзан король, а здесь его никто не знает, и он не лучше какого-нибудь гомангани.

— Опять ты заладил про каких-то Нкиму и Тарзана, — недовольно сказал мушимо. — Не понимаю, о ком это ты. Я мушимо, ты дух Ниамвеги. Сколько раз я должен повторять?

— Тарзан — это ты, а Нкима — это я, — убеждала обезьянка. — Ты же тармангани.

— Я дух далекого предка Орандо, — возразил человек. — Разве не так сказал Орандо?

— Не знаю, — дух Ниамвеги устало вздохнул. — Я не понимаю языка гомангани. Знаю только то, что я — Нкима, и что Тарзан сильно изменился. С тех пор, как на него упало дерево, он стал совсем другим. А еще я знаю, что мне страшно. Не хочу здесь оставаться.

— Сейчас, — пообещал мушимо, внимательно разглядывая толпу.

Тут он увидел белых, девушку и мужчину, и сразу понял, что их ожидает, но это не вызвало у него ни сострадания, ни чувства кровной близости. Он был духом предка Орандо, чернокожего воина, сына чернокожего вождя, поэтому участь чужаков-тармангани ни в коей мере его не трогала.

Вдруг цепкий взгляд мушимо зажегся живейшим интересом. Под одной из устрашающих масок он приметил знакомые черты, но не удивился, так как с некоторых пор пристально изучал этого жреца. Мушимо чуть заметно улыбнулся.

— Идем, — шепнул он духу Ниамвеги и вылез на крышу храма.

Легкой кошачьей поступью мушимо уверенно побежал по коньку крыши, обезьянка помчалась за ним по пятам. Достигнув середины, он пружинисто перепрыгнул с покатой крыши на ближайшее дерево, и как только дух Ниамвеги оказался рядом, их тотчас поглотила кромешная тьма ночи.

Между тем на большом глиняном помосте храма жрецы разожгли костры, над которыми на примитивных треножниках развесили котлы, а младшие жрецы вынесли из дальнего помещения куски мяса, завернутые в банановые листья.

Жрицы стали закладывать мясо в котлы, жрецы тем временем принесли кувшины из выдолбленных тыкв, наполненные хмельным напитком, и пустили по кругу.

Утолив жажду, воины начали танцевать.

Нагнувшись вперед и отставив локти, они задвигались в медленном темпе, высоко поднимая ноги. В руках они держали щиты и копья, что было не так-то просто из-за длинных кривых когтей из стали, насаженных на пальцы. Из-за нехватки места в переполненном зале воины топтались не сходя с места, останавливаясь лишь за тем, чтобы как следует приложиться к проносимому мимо кувшину.

Танец сопровождался ритмичным пением, вначале тихим, затем все более и более громким, по мере убыстрения танца, и вскоре зал представлял собой толпу беснующихся, завывающих дикарей.

На помосте, доведенный до исступления всеобщим гвалтом, а также запахом кипящего в котлах мяса, бесновался на цепи бог Леопард. Перед разъяренным хищником, словно одержимый, отплясывал верховный жрец, вдохновленный содержимым кувшина. Он то наседал на хищника, то отскакивал в сторону, уворачиваясь от когтей взбешенного зверя.

Еле живая от страха и кошмарных предчувствий, Кали-бвана затаилась в дальнем конце помоста. Ее рассудок мутился от окружающего ада. Она видела, как принесли мясо, но не догадывалась о его происхождении до того момента, когда из банановых листьев выпала человеческая рука. Жуткий смысл увиденного парализовал девушку.

Белый пленник, бросавший на девушку частые взгляды, попытался с ней заговорить, но конвоир с размаху ударил его по губам, заставляя молчать.

По мере того, как выпивка и танцы оказывали все более дурманящее воздействие на дикарей, возрастал и страх белого за безопасность девушки. Пленник знал, что хмель и религиозный экстаз скоро лишат дикарей остатков их слабого разума, и он боялся даже подумать, что вскоре они способны будут учинить, коли уже сейчас вышли из-под контроля своих вождей. А то, что и вожди, и жрецы опьянели не меньше своих подданных встревожило Старика еще больше.

Боболо так же не спускал глаз с белой девушки. В его пьяном мозгу рождались коварные замыслы. Он понимал, в какой она опасности, и хотел сберечь ее для себя. Боболо неясно представлял себе, как осуществить задуманное, но идея всецело завладела им. Вскоре его глаза случайно приметили Старика, и Боболо напряг свой слабый умишко.

Белый хочет спасти женщину. Боболо знал и помнил это. А раз белый хочет спасти ее, то станет защищать ее.

Пойдем дальше. Белый стремится к побегу.

Что еще? Пленник считает Боболо своим другом.

Такие вот мысли неуклюже ворочались в его затуманенном мозгу.

Что ж, пока все складывается удачно. Белый поможет ему похитить верховную жрицу, но не раньше, чем буквально все упьются до такого состояния, что не смогут помешать Боболо осуществить его план или вспомнить что-либо впоследствии. Нужно выждать подходящий момент, незаметно вывести девушку из зала и спрятать ее где-нибудь в храме.

Среди пьяных, возбужденных воинов уже стали свободно расхаживать черные жрицы. Еще немного, и разгул достигнет апогея. Тогда уже никто не сможет спасти девушку, даже сам верховный жрец, который успел нализаться в стельку, как и все присутствующие.

Боболо подошел к Старику.

— Можете повеселиться с товарищами, — сказал он стражникам. — Я постерегу пленника.

Полупьяных воинов не пришлось долго уговаривать. Слова вождя было довольно, — оно освобождало от всякой ответственности. Охранники тотчас бросились наверстывать упущенное.

— Скорей! — заторопил Боболо, хватая Старика за руку. — Идем со мной.

Белый отпрянул.

— Куда?

— Я помогу тебе бежать, — шепнул Боболо.

— Без белой женщины — ни за что, — твердо сказал Старик.

Его ответ настолько совпал с планами Боболо, что тот пришел в восторг.

— Это я тоже устрою, но сперва нужно вывести тебя отсюда. Потом вернусь за ней. Двоих сразу взять не смогу. Это очень опасно. Имигег убил бы меня, если бы узнал об этом. Вы должны во всем слушаться только меня.

— С чего вдруг такая забота о нашем благополучии? — с недоверием спросил белый.

— Потому что вам обоим угрожает опасность, — ответил Боболо. — Люди перепились, верховный жрец тоже. Скоро не будет никого, кто смог бы защитить вас, и вы погибнете. Я твой друг. Вам повезло, что Боболо ваш друг и что он не пьян.

— "Что-то не похоже", — подумал Старик, когда они направились к выходу в конце зала. Негра шатало, как матроса на палубе.

Боболо привел Старика в какую-то комнату в другом конце храма.

— Жди тут, — сказал Боболо. — Я схожу за девушкой.

— Развяжи веревку, — потребовал белый. — Руки затекли.

Боболо на миг заколебался.

— Почему бы и нет? — сказал он. — Только не вздумай бежать, я сам увезу тебя отсюда. Кстати, в одиночку тебе не убежать. Храм стоит на острове и окружен рекой и болотами, кишащими крокодилами. Есть только одна дорога — река. Обычно здесь нет ни одной лодки, чтобы никто из жрецов не смог сбежать. Они тоже пленники. Подожди, пока я не заберу тебя отсюда.

— Конечно, подожду, а ты иди скорей за белой женщиной.

Боболо вернулся в главный зал, но на сей раз коридором, который выходил на второй ярус помоста.

Здесь он остановился и огляделся.

В зале началась дележка вареного мяса. Снова заходили вкруговую кувшины. На переднем крае помоста в беспамятстве валялся верховный жрец. Бог Леопард лежал на брюхе, урча над человеческой берцовой костью. Новоиспеченная верховная жрица стояла, вжавшись в стену, возле самого входа в шаге от Боболо. С испуганными глазами она повернулась к нему.

— Идем! — шепнул он и жестом предложил следовать за ним.

Девушка поняла только жест, но она видела, как только что этот человек увел ее товарища по несчастью. Неужели рок сжалился над ней и послал спасение в лице этого негра?

Она припомнила, что, разговаривая с белым, негр держался спокойно, без враждебности, и девушка последовала за Боболо в сумрачные покои, расположенные в глубине храма.

Она шла, замирая от страха, но только Боболо знал, насколько она права в своих опасениях. Близость девушки возбудила в нем желание, подогреваемое выпитым вином. В порыве страсти он решил затащить девушку в первую же попавшуюся комнату, но не успел он схватить ее, как за спиной раздался голос.

— Тебе удалось увести ее без особого труда. Боболо завертелся на месте.

— Я шел за тобой на тот случай, если понадобится помощь, — пояснил Старик.

Чернокожий вождь недовольно буркнул, однако поспешно овладел своими эмоциями.

На шум драки сбежится стража, а для Боболо это означало неминуемую смерть.

Вождь ничего не ответил, а провел белых в комнату, куда прежде доставил Старика.

— Ждите меня здесь. Если вас обнаружат, не выдавайте меня, — предупредил Боболо. — Иначе я не смогу вас спасти. Можете сказать, что испугались и решили спрятаться.

Боболо направился к выходу.

— Постой, — сказал Старик. — Предположим, что нам не удастся вызволить девушку, что с ней станет? Боболо усмехнулся.

— У нас никогда еще не было белой жрицы. Может, она предназначена для бога Леопарда, а, может, для верховного жреца. Кто знает.

И Боболо ушел.

— Для бога Леопарда или для верховного жреца, — повторила Кали-бвана, когда Старик перевел слова вождя. — Какой кошмар!

Девушка стояла так близко, что Старик, ощутивший тепло ее почти обнаженного тела, задрожал, а когда попытался заговорить, от волнения голос его сделался хриплым. Ему хотелось сжать ее в объятиях, покрыть поцелуями нежные теплые губы, однако он сдержался, сам не зная почему. Ведь они были наедине, вдали от всех, шум дикой оргии заглушил бы любой ее крик, она была целиком в его власти. И все же Старик не коснулся ее.

— Может, скоро нам удастся бежать, — сказал он. — Боболо обещал вывести нас отсюда.

— Вы его знаете? Доверяете? — спросила она.

— Мы знакомы около двух лет, — ответил он, — но я ему не доверяю. Никому не доверяю. Боболо делает это ради наживы. Старый жадный мерзавец.

— Что он просит?

— Бивни.

— Но у меня их нет.

— У меня тоже, — признался он. — Но я добуду.

— Я выплачу свою долю, — заявила она. — Деньги я оставила у агента железнодорожной компании.

— Давайте-ка не делить шкуру неубитого медведя. Неизвестно еще, как все обернется.

— Звучит не слишком обнадеживающе.

— Мы попали в страшную передрягу, — пояснил он, — и должны смотреть правде в лицо. Наша единственная надежда сейчас — Боболо. Он негодяй, человек-леопард и к тому же пьяница. Так что надежда, если она вообще есть, очень слабая.

Вернувшись в зал, Боболо, который успел слегка протрезветь, вдруг страшно испугался того, что натворил. Дабы поддержать слабеющую силу духа, он схватил большой кувшин и осушил до дна. Содержимое сосуда произвело магическое действие, и когда взгляд Боболо упал случайно на пьяную жрицу в углу, едва стоявшую на ногах, она показалась ему самой желанной. Час спустя Боболо спал мертвецким сном на полу посреди зала.

Действие туземного напитка проходит так же быстро, как наступает само опьянение, и уже через несколько часов воины стали приходить в себя. Страдая от жестокого похмелья, они потребовали еще вина, но оказалось, что не осталось ни капли спиртного и ни крошки еды.

Гато-Мгунгу не имел возможности приобщиться к цивилизации, он не бывал в Голливуде, но тем не менее знал, что нужно делать в таких случаях, ибо психология загулявшего человека везде одинакова, будь то Африка или Америка. Когда все выпито и съедено, время отправляться домой. Собрав вождей, Гато-Мгунгу поделился с ними этой мудрой мыслью, и те согласились, в том числе и Боболо. Он уже забыл некоторые события минувшей ночи, в частности, жрицу-гурию. Он помнил, что не успел сделать чего-то важного, но что именно, начисто забыл.

Боболо не оставалось ничего иного, как повести своих воинов к лодкам, следуя примеру других вождей.

И поплыл вниз по реке Боболо, один из многих терзаемых головной болью дикарей, заполнивших боевые пироги.

Те же, кто был пьян настолько, что не стоял на ногах, остались в храме. Для них оставили одну лодку. Воины спали на полу вповалку с младшими жрецами и жрицами. В углу помоста, скрючившись, храпел Имигег. Бог Леопард с набитым брюхом тоже спал.

Кали-бвана и Старик, томившиеся в темной комнате и с нетерпением ожидавшие возвращения Боболо, обратили внимание на то, что в главном зале стало тихо. Прошло еще какое-то время, и послышался шум засобиравшихся в дорогу воинов, затем топот покидавших храм людей. С берега реки донеслись команды и людские голоса, по которым пленники заключили, что негры спускают пироги. Затем все стихло.

— Судя по всему, Боболо явится один, — заметил Старик.

— Может, он уплыл и бросил нас, — предположила Кали-бвана.

Они подождали еще немного. Ни в храме, ни снаружи на площадке перед зданием не раздавалось ни звука. В святая святых бога Леопарда царила мертвая тишина. Старик беспокойно задвигался.

— Пойду взгляну, — сказал он. — Если Боболо уехал, это меняет дело.

Он направился к выходу.

— Я скоро, — шепнул он. — Не бойтесь. Оставшись одна, она стала думать о нем. Он как будто изменился со времени их первой встречи, стал заботливей, не грубит как раньше. И все же девушка не могла забыть о тех дерзостях, что он ей наговорил. При других обстоятельствах она бы никогда не смогла простить его. В глубине души по-прежнему относилась к нему с опаской и недоверием. Ей было неприятно думать, что если побег удастся, она будет ему обязана.

Такие мысли занимали девушку, между тем как Старик бесшумно пробирался по темному коридору к выходу на второй ярус помоста, ориентируясь на слабый луч света впереди.

Достигнув входа, он заглянул в опустевший зал. Догоревшие угли костров покрылись белой золой, из факелов горел лишь один. Его дымное пламя ровно пылало в неподвижном воздухе. Старик увидел на полу спящих, но при тусклом свете не мог разглядеть их лица, и потому не знал, здесь Боболо или нет. Белый долгим пытливым взглядом охватил все помещение, пока не убедился что во всем храме не осталось ни одного бодрствующего человека-леопарда. Затем он поспешил вернуться к девушке.

— Нашли? — спросила она.

— Нет. Вряд ли он в храме. Все уплыли, кроме тех, кто напился до чертиков. Пожалуй, это наш шанс.

— Нельзя ли пояснее?

— Здесь нет никого, кто мог бы нам помешать. Достать бы лодку. Боболо говорил, что лодок здесь не держат, чтобы жрецы не сбежали. Может, он солгал, но так или иначе, нужно выбираться. Здесь мы обречены. Крокодилы и те добрее, чем эти дьяволы.

— Я сделаю все, что скажете, — ответила она. — Но если я окажусь обузой, если мое присутствие станет мешать вашему бегству, не считайтесь со мной, спасайтесь в одиночку. Помните, вы мне ничем не обязаны, и…

Она заколебалась и смолкла.

— Что «и»? — спросил он.

— И я не желаю быть обязанной вам. Я не забыла того, что вы мне наговорили, когда впервые появились в моем лагере.

Старик хотел было возразить, но затем передумал.

— Пора! — резко приказал он. — Времени в обрез! Он подошел к окну и выглянул наружу. За окном стояла такая темень, что Старик ничего не мог разглядеть. Он помнил, что здание стоит на сваях, а потому падение на землю могло быть очень опасно. Пройти же через главный зал среди всех этих дикарей было слишком рискованно.

Единственный выход — выбраться на галерею, которая, как он знал, тянулась вдоль стены, выходящей к реке.

— Нужно перейти на другую сторону храма, — шепнул он. — Дайте руку, чтобы не потеряться.

В его ладонь скользнула ее рука, теплая и нежная. И снова его окатила мощная волна желания, которую он подавил невероятным усилием воли, не выдав девушке своей страсти. Бесшумно, на цыпочках вышли они в темный коридор. Двигаясь наощупь. Старик отыскал дверь, куда они вошли и направились к окну.

Что если они попали в комнату одного из обитателей храма, который отсыпается сейчас здесь после оргии? При этой мысли на лбу Старика выступил холодный пот, и он поклялся в душе, что убьет каждого, кто попытается помешать ему спасти девушку. К счастью, в комнате никого не оказалось, и они беспрепятственно подошли к окну.

Мужчина перебросил ногу через подоконник и мгновение спустя уже стоял на галерее. Протянув руки, он помог девушке вылезти из окна. Они находились в дальнем конце здания. Старик не решился спуститься по лестнице, ведущей к парадному входу.

— Спуститься на землю можно по свае, — сказал он. — Возможно, главный вход охраняется. Как вы считаете, сумеете?

— Конечно, — отозвалась она.

— Я полезу первым, — сказал он. — Если вы сорветесь, смогу подхватить.

— Не сорвусь. Идите.

Галерея была без перил. Старик лег на пол и зашарил рукой под краем настила в поисках сваи.

— Нашел, — шепнул он и скользнул вниз. Девушка последовала за ним. Он спустился ниже, поддерживая девушку за ноги, пока она не нашла опору в виде суковатого выступа на поверхности стоба. Вскоре они очутились на земле. Взяв девушку за руку, Старик повел ее к реке. Пока они шли вдоль стены, обращенной к реке, он жадно высматривал какую-нибудь лодку и у главного входа нашел то, что искал — на берегу лежала пирога, наполовину вытащенная из воды. Старик с трудом сдержался, чтобы не закричать от радости.

Они принялись бесшумно сталкивать тяжелую лодку в реку. Поначалу все их усилия оставались напрасными, но вот лодка стронулась с места, высвобожденная из вязкого прибрежного ила, ставшего той самой смазкой, которая облегчила спуск на воду.

Оттолкнув лодку от берега в медлительный поток, Старик помог девушке забраться внутрь, запрыгнул сам, и они с тихой благодарственной молитвой на устах бесшумно двинулись вниз по течению, устремляясь к большой реке.

XI. БИТВА

Около часа ночи в лагерь спящих утенго вошли мушимо с духом Ниамвеги. Их появление прошло незамеченным для часовых, которые впоследствии даже не удивились, поскольку знали, что духи на то и духи, чтобы невидимками проникать куда им заблагорассудится.

Орандо, который был образцовым командиром, только что закончил обход сторожевых постов и еще не спал, когда к нему явился мушимо.

— Какие новости, мушимо? — спросил сын Лобонго. — Что слышно о противнике?

— Мы побывали в их деревне, — ответил он. — Дух Ниамвеги, Лупингу и я.

— А где Лупингу?

— Он остался там после того, как передал Гато-Мгунгу некоторое послание.

— Ты даровал свободу предателю? — воскликнул Орандо.

— Свобода ему уже не пригодится. Он был мертв, когда попал в деревню Гато-Мгунгу.

— Но как же тогда он передал послание вождю?

— Вопреки своей воле. Он доставил послание от человека, внушающего страх, и люди-леопарды все прекрасно поняли. Он поведал им, что предательство не проходит безнаказанно и что сила Орандо велика.

— А как восприняли это люди-леопарды?

— Они помчались сломя голову в храм советоваться с верховным жрецом и с богом Леопардом. Мы последовали за ними. Только толку от общения с богом Леопардом и верховным жрецом было мало, потому что все перепились, кроме леопарда, а он не говорит, если за него не говорит верховный жрец. Я пришел сказать тебе, что сейчас в деревне людей-леопардов никого нет, кроме женщин, детей да нескольких воинов. Думаю, самое время напасть на деревню или устроить засаду на возвращающихся из храма воинов. Они будут с похмелья, а человек с похмелья не боец.

— Момент подходящий, — согласился Орандо. Сын вождя хлопнул в ладоши, подзывая воинов, спавших неподалеку.

— В храме бога Леопарда я встретил человека, хорошо тебе известного, — продолжал мушимо, между тем как заспанные командиры будили своих воинов.

— Я не знаю никого из людей-леопардов, — отозвался Орандо.

— Ты был знаком с Лупингу, хотя и не знал, что он — человек-леопард, — поправил его мушимо. — И ты знаком с Собито. Его-то я и видел там в маске жреца. Он тоже человек-леопард.

Орандо опешил от неожиданности.

— Ты не ошибся? — спросил он.

— Нет.

— Выходит, когда Собито надолго отлучался из Тамбая, чтобы якобы посоветоваться с демонами и духами, на самом деле он уходил к людям-леопардам, — заключил Орандо. — Предатель! Он должен умереть!

— Да, — поддержал его мушимо. — Собито достоин смерти. Его давным-давно следовало прикончить.

Чуть погодя мушимо повел воинов Орандо извилистой тропой к деревне Гато-Мгунгу.

Они шли быстро, насколько это позволяла темнота и узкая тропа. На краю поля маниоки, раскинувшегося между лесом и деревней, мушимо остановил отряд. Когда мушимо удостоверился в том, что люди-леопарды еще не вернулись из храма, воины бесшумно отошли к реке. Здесь они устроили засаду, схоронившись в кустах неподалеку от причала, а мушимо отправился вдоль берега на разведку.

Скоро он вернулся и сообщил, что насчитал двадцать девять пирог, идущих с низовья реки в деревне.

— Это возвращаются люди-леопарды, — сказал он Орандо. — Хотя к храму ушло тридцать лодок.

Орандо стал обходить воинов, отдавая приказы и призывая к храбрости. Лодки приближались. Уже слышался плеск весел.

Утенго застыли в напряженном ожидании.

Причалила первая лодка. Люди высадились на берег. Не успели они вытащить тяжелую пирогу на сушу, как подошла вторая. Утенго дожидались команды вождя. Лодки приставали к берегу одна за другой, к деревне потянулась цепочка воинов. У причала стояло уже двадцать пирог, когда Орандо подал знак — дикий боевой клич, подхваченный глотками девяноста воинов, и тотчас на людей-леопардов дождем посыпались стрелы и копья.

Бросившиеся в атаку утенго прорвали растянутую линию неприятеля. Захваченные врасплох люди-леопарды поспешили спастись бегством. Те, кто оказались на берегу, засуетились вокруг лодок, пытаясь уйти по воде. Те, кто не успели пристать к суше, повернули обратно. Остальные помчались к деревне, преследуемые утенго. Перед закрытыми деревенскими воротами, которые стража побоялась открыть, разыгралось жестокое сражение, а на берегу шло самое настоящее побоище, там воины Орандо разили перепуганных людей-леопардов, пытающихся спустить лодки на воду.

Наконец стражники решились открыть ворота, намереваясь сделать вылазку против утенго, однако опоздали. Их товарищи, те, кто уцелел, давно бежали, и едва ворота распахнулись, как в деревню ворвалась орущая толпа утенго.

Победа была полной, и когда забрызганные кровью воины Орандо подожгли тростниковые хижины деревни Гато-Мгунгу, там не оставалось ни одной живой души.

Спасавшиеся бегством по реке люди-леопарды увидели свет пламени, взметнувшегося высоко над прибрежными деревьями, и лишь тогда поняли размеры постигшего их поражения.

Гато-Мгунгу скорчился на дне пироги, усмотрев в зареве пожара закат своей диктаторской жестокой власти. Глядевший на пламя Боболо размышлял в том же духе и пришел к выводу, что отныне Гато-Мгунгу больше не страшен.

Оттого-то воины Боболо были обескуражены меньше всех.

В отсветах пожарища Орандо принялся подсчитывать потери. Вслед за перекличкой последовали поиски раненых и убитых, сопровождаемые жалобным плачем и стенаниями маленькой обезьянки, скачущей по дереву над полем маниоки. Это дух Ниамвеги призывал мушимо, но тот не откликался. Орандо разыскал его среди раненых и убитых. Мушимо лежал без сознания, сраженный сильнейшим ударом по голове.

Сына вождя постигло страшное огорчение и разочарование, воины же испытали настоящее потрясение. Они были убеждены, что мушимо принадлежит к миру духов, и потому бессмертен, а теперь вдруг обнаружилось, что победа одержана без его помощи.

Мушимо оказался обманщиком. Опьяненные жаждой крови, они хотели излить свой гнев и пронзить неподвижное тело копьями, но Орандо остановил их.

— Духи не всегда остаются в неизменном виде, — урезонил их сын вождя. — Может, он вселился в другое тело или невидимый наблюдает за нами с высоты. Если так, то он отомстит за любое надругательство над телом, которое он покинул.

В силу своего примитивного мышления утенго посчитали, что это вполне вероятно, поэтому отказались от своего намерения и воззрились на тело с немалым почтением.

— А потом не забывайте, — продолжал Орандо, — что он был предан мне, будь он человек или призрак. Те из вас, кто видел его в бою, знают, что сражался он бесстрашно и отважно.

— Верно, — подхватил кто-то из воинов.

— Тарзан из племени обезьян! — надрывался на дереве дух Ниамвеги. — Где ты? Нкиме страшно!

* * *

Лодка медленно плыла вниз, подхваченная плавным течением, и сидевший в ней белый молил бога, чтобы она шла быстрее к желанному спасению.

Кали-бвана молча сидела на дне лодки. Она выбросила за борт варварский головной убор и ужасное ожерелье из человеческих зубов, однако сохранила браслеты на руках и ногах, сама не зная почему. Наверное, потому, что невзирая на свое состояние и пережитое потрясение, она оставалась женщиной и женщиной красивой! А это никогда не забывается. Старик уже почти не сомневался в успехе. Люди-леопарды, ушедшие далеко вперед, наверняка вернулись в деревню и вряд ли повернут обратно. Возле храма не оставалось больше ни одной лодки, а значит не могло быть погони, ведь заверил же его Боболо, что места здесь непроходимые. Впереди открылось темное русло большой реки, и Старик внутренне возликовал. Вскоре он услышал плеск весел, и сердце его замерло.

Приложив максимум усилий, он повернул нос лодки к правому берегу, надеясь укрыться в прибрежной тени, пока не пройдет встречная лодка. Стояла такая темень, что опасаться, казалось, было нечего.

Из темноты вынырнула незнакомая лодка — черное пятно на фоне ночной мглы.

Старик затаил дыхание. Девушка низко пригнулась к днищу, чтобы ее белую кожу и светлые волосы не заметили пассажиры чужой лодки даже во тьме