Автобио-историо-графический роман). Челябинск, 2008. С. 317 – 324

Фрагмент из книги И.В. Нарского «Фотокарточка на память: Семейные истории, фотографические послания и советское детство

Прил. 2.

Одним из серьезных вызовов для советского профессионального фотографа 50–60-х годов было, помимо прочего, бурное развитие фотолюбительства. Массовое распространение фотопрактики опиралось, во-первых, на сформировавшиеся в XIX веке потребности визуально запечатлеть собственное «Я» и свою успешность на фоне ослабления в индустриальном обществе традиций и личных связей, ранее поддерживавших идентичность. Во-вторых,– на сложившиеся этические и эстетические клише, которые определяли, что (и в каком виде) достойно быть изображенным. В-третьих,– на технические и организационные новации в области фотографирования и изготовления снимков. Третий, общеизвестный, фактор заслуживает, тем не менее, отдельного упоминания.

Начало фотолюбительства в международном масштабе формально датируется 1888 годом и связывается с именем Джорджа Истмена. В 80-х годах XIX века появились фотоаппараты «Кодак», отличавшиеся небывалой простотой в обращении. В последующие десятилетия промышленность создавала все более дешевые и простые фотокамеры.

Технические достижения соединились с предпринимательской логистикой: Дж. Истмен расчленил фотографический процесс, отделив съемку от изготовления фото и оставив за фотолюбителями лишь первый, самый простой этап. Производство дешевых фотоматериалов, отделение химического процесса от оптического и развитие сети обслуживания фотолюбителей – пунктов проявки и печати фото – содействовали популярности частного фотографирования, для увлечения которым отныне не нужно было усваивать сложные технические знания и навыки.

Прорыв в области фототехники содействовал удовлетворению сформировавшихся к тому времени социальных запросов, подстегнутых рекламой, которая делала упор на социальную привлекательность и креативность фотолюбительства:

«…любительская фотосъемка взяла на себя функцию компенсации самоутверждения, не испытанного в профессиональной сфере, и исполняла задачу социального смягчения отчужденности индивидуума в индустриальном обществе… В эпоху утраты традиций в наступавшем обществе потребления фотография служила фиксации и актуализации прошлого и тем самым создавала традиции, взяв на себя обеспечение памяти. К тому же она была средством закрепления видимости прекрасной жизни, чистого времяпрепровождения, возможностью самовыражения и творчества без необходимости обладать художественным талантом» (Guschker S., 127).

О том, насколько центральной стала функция поддержания воспоминаний и апелляции к прошлому в ХХ веке, свидетельствуют вспышки массового фотолюбительства в 20-е и 50-е годы, сразу по окончании Первой и Второй мировых войн, в связи с острым ощущением безвозвратно ушедшего прошлого и разрыва времен. Растущая роль фотографии как фиктивного инструмента поддержания памяти, создания эффекта присутствия близких, а также важного средства коммуникации ясно видна уже во время Первой мировой войны. Фотографии интенсивно циркулировали между фронтом и тылом (а также пленом и домом) – между мужчинами, надолго оторванными от дома, и их семьями.

В 20-х годах фотолюбительство стало важной составляющей досуга. Оно пережило новый, небывалый бум в 50-х, когда массовое острое ощущение утраты близких и прошлого совпало с бурным развитием туризма. По наблюдению С. Зонтаг, «люди, лишенные своего прошлого, кажется, являются самыми одержимыми фотографами, как дома, так и в чужой обстановке» (Sontag S., 15).

Для послевоенного Запада фото стало средством документирования экскурсов из повседневности, орудием создания «проекта прекрасной жизни» (Schulze G., 38). «Фотографии – средство обратного перевода особенного в будни, они служат обращению с неординарными событиями и их упорядочиванию, они – средство овладения необычным» (Guschker S., 144). Фотографирование на фоне достопримечательностей во время туристического отдыха – один из наиболее распространенных примеров «присвоения» действительности, превращения ее в личную собственность.

Одновременно фотография стала, как ни парадоксально это звучит, средством защиты от избытка информации и бремени опыта.

«Превратившись в средство придания опыту достоверности, фотографирование означает и форму отказа от опыта, ограничивая его поиском фотогеничных объектов, превращая опыт в изображение, в сувенир,– считает С. Зонтаг.– Путешествие превращается в стратегию, нацеленную на то, чтобы сделать как можно больше фото. Уже сами по себе манипуляции камерой действуют успокоительно и смягчают чувство дезориентации, которое часто обостряется во время путешествия. Большинство туристов чувствует потребность закрыться камерой от всего необычного, что им встречается. Не зная, как еще реагировать, они делают снимок» (Sontag S., 15).

Распространение фотолюбительства содействовало изменению мотивов и эстетики частной фотографии. С 60–70-х годов ХХ столетия постановочные сцены все в большей мере уступали место спонтанным изображениям, официальные мотивы теснились более интимными сюжетами. Эти перемены и были предъявлены Пьеру Бурдье в качестве одного из главных пунктов критики его интерпретации фото как средства поддержания социального статуса. [Заметим мимоходом, что этот тезис П. Бурдье, напротив, подтверждается массивом однотипных туристических снимков на фоне одних и тех же достопримечательностей, снятых в одних и тех же ракурсах. Туризм – общепринятая форма отдыха современного благополучного человека. Арсенал туристических фото на узнаваемом фоне – своего рода (чаще всего неосознанная) демонстрация успешности их владельца].

Советский Союз пережил общие тенденции развития фотолюбительства с некоторым временным сдвигом и рядом особенностей, отражающими состояние экономики и общества, а также качество государственного контроля над ними. В межвоенный период фотоаппарат в частном пользовании был большой редкостью. Прежде всего, приоритеты индустриализации негативно сказались на отечественном производстве фототехники для массового потребления. Первые советские фотоаппараты – «ФЭД-1» – начали производиться лишь в 1934 году. Характерно, что местом их производства была колония им Ф. Э. Дзержинского (отсюда название модели), романтизированная в «Педагогической поэме» А. С. Макаренко. В 1937 году в стране производился всего один фотоаппарат на 500 жителей. Фототехника была, соответственно, дефицитным предметом роскоши и не по карману рядовому советскому покупателю, озабоченному повседневным добыванием самого необходимого. Кроме того, система обслуживания фотолюбителей, аналогичная созданной «Кодаком», появилась в СССР с опозданием на сотню лет (кстати – в лице «Кодака», пришедшего на постсоветские просторы в 90-х годах минувшего века). Процессы проявления, закрепления, увеличения и печати, лежавшие на фотолюбителях, требовали специальных затемненных помещений. В условиях жилищного дефицита и жизни в коммуналках фотопрактика была поэтому недоступным излишеством для большинства горожан. Наконец, в период массовой шпиономании и Большого террора наличие фотоаппарата в семье было небезопасным: так же, как и многочастотный радиоприемник, он мог выступить главным доказательством сотрудничества с «империалистическими» разведками.

Ситуация принципиально изменилась по окончании Второй мировой войны, особенно после смерти Сталина. Фотоаппараты в большом количестве были завезены из Европы советскими солдатами и офицерами: фотокамера, наряду с наручными часами, была одним из излюбленных трофеев. Поворот хрущевского руководства к укреплению режима с помощью развития легкой промышленности и повышения уровня жизни населения, равно как и ослабление тяги государства к тоталитарному контролю, содействовали массовому производству доступной гражданам фототехники и ее активному потреблению. Само советское руководство стало использовать фотографию как демократичный и якобы спонтанный и достоверный инструмент политической пропаганды – антипод сталинской постановочной живописи.

Помимо прочего, фотопрактика, начиная с 50-х годов, была признана не только разумным времяпрепровождением, но и средством воспитания подрастающего поколения. Фотографические кружки и фотолаборатории стали неотъемлемой принадлежностью дворцов пионеров и школьников, школ и пионерских лагерей. Сеть магазинов «Культспорттовары» предлагала широкий ассортимент фотоаппаратов, фотоувеличителей, химических реактивов и прочих компонентов обязательного инструментария советского фотолюбителя по приемлемым ценам. Фотоаппарат, наряду с пианино, стал признаком «культурной» семьи.

Опыт утрат вызвал острый интерес к безвозвратно ушедшему прошлому и жгучую потребность в фиксации «счастливых моментов» жизни. Развитие внутреннего туризма в СССР вкупе с травматическим опытом превратило советских граждан в не менее страстных фотолюбителей, чем японцы, задолго до падения «железного занавеса» и заметного присутствия жителей бывшего СССР за его пределами. (Одержимость фотографированием остается очевидной чертой современных российских туристов, отражая, возможно, определенную неуверенность не только во вчерашнем, но и в завтрашнем дне. Возможно, в этом феномене отражается также и страстная потребность создать свой собственный, стабильный и праздничный мир, противостоящий не очень надежной и устроенной коллективной повседневности. Усердная фотопрактика захватила широкие слои обитателей пространств бывшего СССР, включая академическую элиту. На международных конференциях ее представителей легко узнать по наличию фотокамер и фотовспышкам в самые неподходящие моменты работы западных научных форумов.)

Итак, в 1957 году в СССР был выпущен миллион фотоаппаратов, двумя годами позже – на 200 тысяч больше. Производство фотокамер на душу населения выросло с середины 30-х годов, таким образом, в 2,5 раза. Обилие и разнообразие рынка фотопродукции потребовали просветительского сопровождения, тем более что пункты проявки и печати отсутствовали, и фотолюбители сами должны были осуществлять весь трудоемкий фотографический процесс, а изготовление качественных снимков с помощью советских фотоматериалов требовало сноровки. В 50–60-х годах наряду с общими работами по истории фотографии, приуроченными к ее юбилеям, выпускалось множество регулярно переиздаваемых пособий и руководств по фотоделу Д. З. Бунимовича, В. П. Микулина и др.

Так, в 1966 году в Москве тиражом 225 тысяч экземпляров была издана трехсотстраничная книга Давида Захаровича Бунимовича «Практическая фотография». Автор адресовал ее начинающим фотолюбителям и так определял ее назначение:

«В популярной форме рассказывается об устройстве и особенностях различных фотоаппаратов, о фотопленках и их основных характеристиках, о съемке в различных условиях. Автор советует начинающим фотолюбителям, как лучше оборудовать свою фотолабораторию, как проявлять пленки, на какой бумаге печатать, как увеличивать и ретушировать фотоснимки» (Бунимович Д. З., 2).

В пособии Бунимовича содержались, помимо прочего, советы, призванные «перехитрить» сложности фотографического дела в условиях материально сложного советского быта. Фотолабораторию рекомендовалось разместить в кладовой, чулане, ванной комнате или жилом помещении, если его удастся достаточно хорошо затемнить. В книге содержались инструкции по самостоятельному приготовлению химических растворов – имевшиеся в продаже готовые химические препараты обошлись бы значительно дороже. Граммовый разновес для приготовления растворов можно было не покупать, воспользовавшись разменными монетами достоинством в 1, 2, 3 и 5 копеек – их вес в граммах соответствовал номиналу. В пособии Бунимовича, как и у других авторов, содержались таблицы, которыми следовало руководствоваться при определении выдержки и диафрагмы для качественного фотографирования.

О состоянии советского фоторынка середины 60-х годов также можно получить общее представление, обратившись к пособиям по фотоделу тех лет.

«Ассортимент отечественных фотокамер в настоящее время настолько обширен,– писал Д. З. Бунимович,– что разобраться в нем трудно не только начинающему, но порой и опытному фотолюбителю.

Наряду с очень простыми по конструкции фотоаппаратами наша промышленность выпускает весьма сложные и современные аппараты, оснащенные по последнему слову техники» (Бунимович Д. З., 15).

В те годы в советских фотомагазинах можно было приобрести фотокамеры одной из трех групп: крупноформатные, для получения кадра 6´9 и 6´6 см, малоформатные (24´36 и 24´32 мм) и миниатюрные (10´14, 14´21 и 18´32 мм). Самыми популярными и многочисленными были малоформатные аппараты – от простейших «Смены», «Весны», «Юности» до достаточно сложного зеркального «Зенита» с оборачивающейся оптической системой, «Ленинграда» с автоматизированным затвором и переводом пленки, «Киева» с цейсовской оптикой.

Разброс цен на фотоаппараты и фотоувеличители соответствовал широте ассортимента и зависел, прежде всего, от качества оптики. Простые фотоаппараты, вроде «Смены-6», стоили в 60-х годах до 10 рублей. Это был хороший подарок для мальчика (на двенадцатилетие такую фотокамеру получил от своих родителей и я). Цена на пять моделей «Зоркого» колебалась от 20 до 30 рублей, «ФЭД» стоил до 50 рублей, цены «Зенита» и «Киева» превышали 70 рублей – такова же была средняя зарплата начинающего молодого специалиста. Дороже всего – до нескольких сотен рублей – стоила немецкая «Практика» с цейсовской оптикой. Ее приобретению предшествовала многомесячная экономия семейного бюджета, если, конечно, покупатель вожделенного аппарата не был высокооплачиваемым работником. Цены на фотоувеличители были сопоставимы с ценами на камеры. Такая покупка порой обходилась дороже самого фотоаппарата. Если же учесть, что для оборудования домашней фотолаборатории, помимо этого, нужно было приобрести бачок для проявления пленок, копировальную рамку для печати, ванночки для проявления, промывки и фиксации снимков, лабораторный фонарь с оранжевым стеклом, весы, мензурки, воронку, термометр для приготовления растворов нужной температуры, металлические зажимы для просушки фотоснимков, то фотолюбительство производит впечатление довольно затратного увлечения.

В более благоприятных условиях в этом отношении оказывались работники научно-исследовательских институтов и других учреждений, располагавших собственными запасами фотобумаги и химических реактивов: в 60-х годах выносить с работы казенное имущество – вне зависимости от степени его дефицитности – было всеобщей практикой. Это тем более касалось материалов с ограниченным сроком годности (не пропадать же добру!), а обмен материалами между подразделениями служил своего рода взаимной оплатой услуг.

Несмотря на бурное развитие фотолюбительства в 50–60-х годах оно имело легко определяемый социальный профиль. Будучи преимущественно городским явлением, фотопрактика почти не задела низкооплачиваемые категории советского населения, а также обитателей общежитий, бараков и коммунальных квартир (в том числе значительную часть на все лады превозносимого в советской пропаганде рабочего класса). Вероятно, производство одного фотоаппарата на 150–200 жителей плюс ввоз фототехники из ГДР вполне покрывали потребности фотолюбителей. (В нашем, вполне благополучном классе, по моим неточным наблюдениям, фотолюбительством увлекалась лишь каждая шестая семья, в том числе семьи моих школьных друзей В. Бойцова, А. Данилова и И. Федорова.)

Подтверждением ограниченности в СССР распространения фотолюбительства косвенно служат данные о тиражах изданий по фотоделу. Главный журнал советских фотографов выходил в 1966 году тиражом 210 тысяч экземпляров – в 20 раз меньшим, чем журнал «Крокодил», и в 50 раз меньшим, чем «Работница»; при этом его розничная цена была в три-четыре раза выше, чем у более популярной иллюстрированной периодики.

По мнению западных социологов, в фотографировании ясно читаются гендерные роли, причем не только на самих снимках, на которых мужчины используют женщин в качестве опоры и объекта собственности, обнимая их за плечи или талию, или демонстрируют достоинства мускулистой, мужественной телесности. Сам фотографический процесс отмечен разделением труда по половому принципу: мужчины – фотографируют, женщины – обрабатывают, упорядочивают, оберегают.

Эта закономерность не выражена столь явно в советском фотолюбительстве, возможно, в связи с особенностями советской истории. Во всяком случае, в государстве, которое погубило миллионы мужских жизней и воспитало вынужденно сильных, закаленных несчастьями женщин, представительницы «слабого» пола были не менее энергичными фотолюбительницами, чем мужчины. Среди моих родственников фотографией с рубежа 40-х – 50-х годов увлекались старшая дочь Н. Я. и Б. Я. Хазановых Мира Борисовна Корзухина, заведовавшая рентгеновским кабинетом и имевшая возможность пользоваться казенными растворами, и жена их племянника Агния Стефановна Пухальская: фотоаппарат, подаренный в 1948 году девятилетнему сыну Стиве, не вызвал у мальчика энтузиазма и перешел в ее пользование. Значительная часть моих детских горьковских фотографий (не безупречного качества) произведена этими женщинами, а также старшей дочерью М. Б. Корзухиной Татьяной. Период активного семейного фотографирования в их семьях пришелся на время, когда дети – излюбленные объекты любительской съемки – были малы, после чего домашняя фотопрактика мало-помалу сошла на нет.