Герменевтически-феноменологическая ориентация

1.

Тема 2. Напрямки і школи історичної психології, ознаки та поділ сучасної історичної психології.

1. Герменевтико-феноменологічний напрямок: Й. Хейзинга, Л.П. Карсавин, М.М. Бахтин.

2. Історичні напрямки в історичній психології: реконструкція чуттєвості; реконструкція колективних відносин та психосоціальна історія; реконструкція бачення світу та поняття ментальності.

3. Психологічний напрямок в історичній психології: московська школа культурно-історичної психології; програма історичної психології Н.Мейерсона та його послідовників.

4. Психоаналітичний напрямок в історичній психології: історія і психоаналіз, принципи та цілі психоісторії; сучасна психоісторія.

ПРИЗНАКИ И РАЗДЕЛЕНИЕ СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ.

Можно выделить составляющие направления исторической психологии.

Минимальное единство исследований на стыке истории и психологии создается сходством следующих задач:

1. Методические.

Исследовательские приемы строятся ради интерпретации текстов и реконструкции психолого-культурных механизмов, порождающих эти тексты.

2. Теоретико-языковые.

Направления исторической психологии более или менее сознательно пытаются объединить концептуальные аппараты истории и психологии в единый язык описания человеческой жизни прошлого. Не всегда эти попытки удачны, но диалог истории и психологии существует.

3. Предметно-эпистемологические.

Историческая психология ищет свой предмет и свою эпистемологию (эпистемология (от греч. epistéme — знание и логия), философский термин, употребляемый для обозначения теории познания),

отталкиваясь от практики иллюстрирования готовых психологических положений историческими примерами или «оживления» исторического фона психологическими картинами. В идеале рисуется конкретная методология, синтезирующая в общем исследовательском русле исторические и психологические интересы.

Усилению указанных критериев соответствует движение от случайных психологических толкований прошлого к исторической психологии более систематического плана.

В ИП может быть выделено несколько направлений:

1) герменевтически-феноменологическое,

продолжающее линию полухудожественного прочтения источников индивидуализирующей историографии и понимающей психологии XIX в.;

2) историческое,

с ориентацией на «новую историю» (школы «Исторического синтеза», «Анналов») и методами воссоздания картин коллективной жизни отдельных эпох;

3) психологическое (1)француз. школа И. Мейерсона-Х'.-П. Вернана; 2) «критическая психология» в Германияи),

разрабатывает на историческом материале генезис психических процессов и структур;

4) психоаналитическое

применение неофрейдизма к изучению личности и массовых движений в истории, развивается в США под именем психоистории.

Первое направление тяготеет к интерпретационизму,

второе - к исторической реконструкции,

последние - к генетизму.

Особые теоретические позиции занимают:

5) структурализм и

6) постмодернизм

Они не входят в историческую психологию, но некоторые из работ этих направлений по содержанию соприкасаются с ней.

Герменевтика (Гермене́втика (др.-греч. ἑρμηνευτική — искусство толкования, от ἑρμηνεύω — толкую): теория и методология истолкования текстов («искусство понимания»); направление в философии XX века, выросшее на основе теории интерпретации литературных текстов) и феноменология (Феноменоло́гия (нем. Phänomenologie — учение о феноменах) — направление в философии XX века, определявшее свою задачу как беспредпосылочное описание опыта познающего сознания и выделение в нем сущностных черт.) – ядро этого направления.

Значительная часть работ в этом направлениии, - это произведения истори ков, достаточно безразличных к теории и доктрине.

Их общий знаменатель – интерпретационизм (то есть опора на традиционную работу историка со сложными символическими документами культуры и рефлексивное осмысление собственной работы).

В числе таких не обремененных доктринальными стеснениями исследователей следует упомянуть современного немецкого медиевиста А. Борста. Работа «Формы жизни в средние века» [Borst, 1973] дает представление о той линии истории ментальности, которая связана с пониманием жизненных условий людей прошлого.

В СССР 1970-1980-х гг. метод индивидуализирующего анализа культуры в русле истории ментальностей развивал Л.М. Баткин.

Стиль жизни и мышления итальянских гуманистов воссоздается им в психологических зарисовках людей эпохи Возрождения [Баткин, 1978; 1989а; 19896].

На обобщение феноменологических подходов к прошлому и создание направления исторической психологии («метаблетики») претендует книга голландца Я. Ван ден Берга «Метаблетика, или изменение людей» [van den Berg, I960].

Демонстрируя душевные отклонения людей прошлого (скорее иные формы мировосприятия, чем психические расстройства), эта книга декларирует историческую психологию в феноменологическом ключе.

РАБОТА И. ХЕЙЗИНГИ «ОСЕНЬ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ».

Наиболее известный и явный продолжатель психологизи-рующей историографии в XX в. - голландец Йохан Хейзинга (1872-1945).

Историк с мировым именем, в своих теоретических работах он прямо адресуется к неокантианской идее науки о ценностях культуры, идиографическому методу понимающей психологии В. Дильтея и романтическому интуитивизму.

В исторических трудах И. Хейзинга - науку о прошлом понимает в духе образовательно-эстетического идеала гуманизма: «История - это духовная форма, в которой культура отдает себе отчет о своем прошлом» [Huizinga, 1954, S. 109].

Главная книга Хейзинги «Осень Средневековья». Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах» (1919)

во многом определила основные темы современной исторической психологии.

Однако представители «Новой истории», соглашаясь, что Хейзинга предугадал многие их выводы, отмечают, что получил он их как-то не так.

«Ж. Ле Гофф, говоря в середине 70-х гг. о связи творчества Хейзинги со становлением «Новой исторической науки» во Франции, отмечает критически, что при явной тенденции к междисциплинарному подходу у Хейзинги в структуре исторического знания психология все же остается «литературной», этнология - философской, философия - морализующей. Для подобного упрека, конечно, есть основания: и будь «стройное» воспроизведение существенной тенденции исторического мышления Хейзинги возможно, эти наблюдения играли бы здесь важную роль» [Тавризян, 1992, с. 416].

Разумеется, мышление Хейзинги плохо воспроизводимо в координатах исследовательской науки, но гораздо лучше - как интерпретирующее постижение прошлого. И разумеется, психология Хейзинги имела мало отношения к той, которая разрабатывалась в лабораториях.

«Мой взгляд, когда я писал эту книгу, - предваряет И. Хейзинга свой проникновенный труд о позднем средневековье, - устремлялся как бы в глубины вечернего неба... Пожалуй, картина, которой я придал очертания и окраску, получилась более мрачной и менее спокойной, чем я рассчитывал, когда начинал этот труд» [Хейзинга, 1988, с. 5].

Это лексика художника. Камертон авторского чувства отзывается на каждое волнующее свидетельство в букете подобранных цитат и примеров. Надо быть чрезвычайным педантом, что бы требовать обзора источников и теоретической экспозиции от исследования-сопереживания, панегирика, обличения.

Герои здесь - эпоха, судьба, жизнь, а не отдельные люди с их специальными психологиями, хотя о психологии и для психологии очень много в этой богатой книге. История - драматический жанр, никогда ее не свести к формуле, закону. От драматурга требуется словесное искусство и эхолалическая отзывчивость к тексту.

В письменном свидетельстве надо услышать подтекст. Тонкое вычитывание словесной коннотации из некоего предварительного или спонтанно конструируемого языка есть закон феноменологической интерпретации.

Психологические темы этой книги с подзаголовком «Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах» вычитаны из подтекста.

Страсти, верования, представления, экономические и политические интересы, эстетические и любовные переживания, забавы знати, метания толпы, экстаз мистиков предстают книжными сущностями, вставленными в рамку игровой концепции истории. На картине франко-нидерландского общества позднего средневековья изображены не социальные и политические отношения, а «жизнь» - некая слитность телесно-аффективного и символически-текстуального; она дается через смысловую связь автора с прошлым.

Сквозь теоретическую конструкцию книги проходит противопоставление содержания и формы. Форма стереотипна, но содержание уклоняется от определения, поэтому история предстает символическим спектаклем, за которым автор затрудняется разглядеть истинность.

Историческая психология И. Хейзинги не теоретическая или практическая; от людей прошлого нам вообще ничего не нужно, кроме того, чтобы они существовали как образы и эмоции нашей души.

Разумеется, позднее средневековье с его людьми и страстями - исторический, а не литературный факт. Автор конструирует смысловые структуры ушедшей культуры, которые, однако, оказываются нашими литературно-эстетическими отношениями к прошлому.

Если обрастить изложение цифрами, лингво-семиотическими комментариями, социологическими и психологическими гипотезами, т.е. опереть на явные и твердые структуры невербального (или не чисто вербального) свойства, то исследование приобретает теоретический или практический лоск, но кое-что и потеряет. Потеряет характер целенаправленного ценностно-смыслового отношения, которое всегда является признаком гуманитарной ориентации. Оставшись же в пределах слов, исследование будет одновременно моделировать, показывать и объяснять свой предмет, полунамеченный в категориях жизни, идеала, образа, переживания.

Такой редкий случай гуманитарной психологии, удержавшейся на своем уровне текстуально-письменной игры, представляет книга И. Хейзинги.

Другие представители ИНТЕРПРЕТАЦИОНИЗМА.

Усилиями проникнуть в дух эпохи отмечены и работы русского историка Л.П. Карсавина (1882-1952)

«Очерки религиозной жизни в Италии XII-XI II веков»

«Основы средневековое религиозности в XII-XIII вв. преимущественно в Италии» [Карсавин, 1912, 1915].

Карсавина интересовала обыденная религиозность, весьма отличная от той, которая проповедовалась с амвона.

Как профессиональный историк, он связывал разработку этой темы с расширением круга исторических документов и тщательным их прочтением. Более поздние работы Карсавина относятся уже не к исторической психологии (одним из родоначальников которой он может считаться), а к философии истории и религиозной философии.

Русский мыслитель, в отличие от голландского, не остановился на игре эстетических форм и гуманистических уроках культуры, а преодолел историю Богом.

Сходное сочетание понимающей интерпретации с эрудицией историка, филолога, искусствоведа и обобщающим «телескопическим» видением далеких эпох отличает и трехтомный труд Ж. Гебзера «Происхождение и современность» [Gebser, 1973].

Труд Ж. Гебзера - не просто очерк визуальных представлений европейской культуры. Под влиянием гештальт-психологии и феноменологии этот швейцарский ученый и литературный критик проводит идею преобладания целостного образа над составляющими его элементами.

Интегральное видение грядущего всепрозрачно, самоочевидно, целостно, нечастично, лишено ограничений пространства и времени.

В своем изложении он пытается сломать гносеологическую противопоставленность прошлого и настоящего, демонстрируя становление целостного видения, которое хронологически еще не наступило.

«Происхождение всегда современно. Нет никакого начала, поскольку всякое начало связано временем. И настоящее не есть чистое сейчас, сегодня или мгновенно. Оно не есть часть времени. Но оно всеприсутствующе и тем самым всегда первоначально» [Gebser, 1973, аннотация].

Эти слова - возвеличение усилий проникнуть в прошлое и вывести его из тьмы несуществования в настоящее. Историк устраняет, конечно, не физическое время, но статическую дистанцию между собой и пунктами своего путешествия назад. И это сворачивание хронологического маршрута получает символ-модель холистического восприятия.

Устранение временных дистанций между историком и его предметом не обязательно символизируется эстетической формой, Богом или единовидением. Эпсхи можно соединить голосом, в диалоге. Так поступил М.М. Бахтин (1895-1970).

М.М. БАХТИН - ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА И ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ГОЛОСА.

Среди трудов этого крупнейшего русского мыслителя-гуманитария советского периода книга «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» (закончена в 1940 г., увидела свет в 1965 г.).

Сделавшая эпоху в культурологии концепцией карнавальности, она претендует на создание истории смеха и содержит страницы с описанием образного мышления эпохи Рабле. Но влияние Бахтина на историческую психологию не ограничивается частными, хотя и очень важными вкладами в изучение народной смеховой ментальности. Его основное влияние - методологическое.

Бахтин принадлежит к индивидуализирующей линии гуманитарного познания. В ранней неоконченной работе (опубликована в 1986 г. под названием «К философии поступка») он попытался создать собственную философию, близкую феноменологии и экзистенциализму.

Как и Дильтей, он резко критикует абстрактный теоретизм науки, оставляющей без внимания жизнь конкретного человека.

Бахтин опирался на диалогизм - доктрина «выразительного и говорящего бытия» и приемы наделения текста качествами собеседующего голоса.

Особенности гуманитарного метода Бахтина, стоящие особняком по отношению к приемам понимания других авторов.

o Во-первых, Бахтин-философ наделял голос бытийной самостоятельностью, не допуская его перехода в иные качества, структуры, диалектические синтезы, т.е. пропадания в монологическом, субъект-объектном знании.

o Во-вторых, будучи литературоведом, он разрабатывал теорию речевых жанров - способов культурно-лингвистического опосредования человеческих высказываний.

По своему полифоническому потенциалу, способности вмещать различные голоса, жанры неравнозначны.

Вот эпос. Герои его повествуют из прошлого, каждый со своей, строго определенной партией.

Эпопея - абсолютно готовый, даже закостеневший, одномерный и однонаправленный жанр.

Совсем иначе построен роман. Это - идеальная форма для помещения многоголосия мира. Строго говоря, роман - полижанр, так как способен измениться в соответствии с потребностями жизни и самовыражения.

Бахтин описывает возникновение современного романа из материала устного слова, а в психологическом плане - переход образного мышления в абстрактное.

Но, в отличие от других исторических психологов, он не наделяет раннюю стадию процесса преимуществом перед более поздней, абстрактной. Рабле и стоящий за ним Бахтин испытывают мало восторга перед прогрессивными деяниями государства.