Доклад Подтекст в чеховской прозе

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ

Самарский государственный социально-педагогический университет

 

 

Выполнила: студентка 3 курса

Антипина Анастасия Александровна.

Преподаватель дисциплины:

Абрамовских Е. В. доктор филологических наук,
профессор кафедры русской, зарубежной литературы
 и методики преподавания литературы

 

Самара

Подтекст способствует возникновению у читателя эмоционального и оценочного отношения к излагаемому, а также углубляет сюжет, помогает более полному раскрытию главных тем произведения.

Рассматривая подтекст как языковое явление, И. Р. Гальперин выделяет невербализованную информацию, как содержательно-подтекстовую - «скрытую, извлекаемую из содержательной информации».

Присутствие содержательно-подтекстовой информации объясняется лингвистическими причинами: она возникает как благодаря способности единиц языка порождать ассоциативные и коннотативные значения, так и благодаря способности предложения внутри сверхфразового единства приращивать смысл. Основная роль в формировании подтекста в концепции И. Р. Гальперина отводится лексическим компонентам.

Имплицитные составляющие смысловой структуры текста: эмоциональная составляющая, т. е. переданная лингвистическими средствами информация об эмоциональном состоянии персонажей или рассказчика (эмоциональный подтекст), и конвенциональная составляющая, т. е. общеизвестная информация, выводимая из грамматических характеристик определенных языковых средств и понимаемая всеми носителями языка (конвенциональный подтекст).

Конвенциональный подтекст формируется неопределенно-личными предложениями, его семантика определяется кругом значений, выражаемых глагольными формами, а именно: воспринимаемые на слух действия, когда говорящему не виден объект; реакции коллектива; действия государственной машины; действия ситуативно обусловленной группы людей.

Эмоциональный подтекст создается конструкциями экспрессивного синтаксиса. Данный тип подтекста углубляет психологический смысл текстового отрывка, расширяя рамки «человеческого присутствия» в повествовании. Парцелляция разбивает повествование на отрезки и привлекает внимание к их логическим центрам. Завершающий компонент отрывка не только передает информацию, но и помогает обозначить ироническое отношение рассказчика к сообщенному.

В поэтике А.П. Чехова словообразовательные средства занимают особое место, являясь компонентами единой грамматической композиции текста, значимой в процессе формирования скрытых -подтекстовых смыслов. Использование словообразовательных средств как стимулов формирования подтекстовых смыслов у А.П. Чехова носит нерегулярный и экономный характер, но дает возможность включать в смысловую структуру текста невербализованное содержание, осмысление которого требует от читателя языковой интуиции, ассоциативных усилий, развитого воображения. Чаще всего писатель обращается к эстетическим потенциям морфемного повтора, синонимии, антонимии и омонимии словообразовательных аффиксов, использованию однокоренных слов, суффиксальной экспрессии; использование слов в дополнительных значениях или использование слов в индивидуально-авторском значении.

1. Для прозы А. П. Чехова характерно устранение с эксплицитного уровня вербализованных оценок и перемещение их в подтекст.

Например в рассказе именины рассмотрим этот отрывок: “Ольга Михайловна все время смотрела ему [мужу] в затылок и недоумевала. Откуда у тридцатичетырехлетнего человека эта солидная, генеральская походка? Откуда тяжелая, красивая поступь? Откуда эта начальническая вибрация в голосе, откуда все эти «что-с», «н-да-с» и «батенька»?” Недоумение героини рассказа обозначено эксплицитно. Четыре вопросительных предложения, не имеющих ответа, обозначают комплекс проблем, привлекающих ее внимание. Повтор вопросительного местоимения откуда придает данному отрывку экспрессию и дополнительную смысловую глубину: недоумение сопровождается оттенком отрицательной оценочности, направленной на поведение мужа. Возникает двуплановая смысловая структура: на вербальном уровне выражено недоумение, обозначен круг вопросов, вызывающих это состояние, на имплицитном уровне создается подтекст с негативной оценочностью.

Интересная картина наблюдается в повести 1892 г. «Палата № 6». Текст повести разделяется на объемные абзацы, сформированные из сложных предложений, однако последние два абзаца IV части состоят каждый только из одного предложения, первый абзац V части тоже короткий и представлен всего одним предложением. Граница IV и V части выглядит следующим образом: Впрочем, недавно по больничному корпусу разнесся довольно странный слух (предпоследний абзац IV части). Распустили слух, что палату № 6 будто бы стал посещать доктор (последний абзац IV части). Первый абзац V части: Странный слух! (Чехов, т. 7, с. 131). Вместо подробного повествования только в одном этом месте повести представлены короткие абзацы с повторяющимся словом слух. Само по себе появление короткого абзаца на фоне длинных настораживает читателя и привлекает его внимание к изложению. Лексический повтор вносит в текст экспрессию, кроме выраженной вербально информации возникает и семантика тревоги, неуверенности, и эту дополнительную информацию читатель должен обнаружить сам. Синтаксическая конструкция является показателем того, что в данной точке смысл текста распадается на два уровня: изложенный с помощью языковых единиц и подразумеваемый, выводимый из семантики синтаксической организации предложений.

Глаголы с антонимическими приставками, фиксирующие завязку и развязку действия, тонко вплетены в сюжетно-композиционное пространство «Дома с мезонином». В начале рассказа герой-повествователь «нечаянно забрел в <...> усадьбу» к Волчаниновым, в финале он «вышел из сада, подобрал по дороге свое пальто и не спеша побрел домой». Нечаянное счастье проскользнуло мимо и осталось светлым воспоминанием. Использование однокоренных слов забрел и побрел актуализирует бесцельность перемещений героя-повествователя: на поверхностном смысловом уровне - праздное шатание между усадьбами, на глубинном, подтекстовом - потерю интереса к жизни.

2. Стоит сказать и о контексте культурологических срезов, которые присутствуют в прозе Чехова.

Например, в новелле “Невеста” число «7». Это число значимо в христианской символике и является сакральным. На седьмое июля месяца была назначена свадьба, по семь чашек чая выпивал Саша за раз; в новом осмыслении жизни также присутствует «семерка»: «жизнь в сознании делилась на простейшие элементы, как бы на семь основных цветов». Так, архетипическое число содержит скрытый сюжет метаморфоз героини.
Неслучайно из мужских персонажей не жених Андрей Андреич, артистически одаренный, связан с числом «7», а чахоточный Саша, пьющий чай. В обряде чаепития содержится религиозный подтекст, глубокое духовное содержание, целью которого является «очищение ума и сердца». Саша в рассказе пьёт чай по русским традициям из блюдечка: «Саша сидел у стола и случайно открыл бодрящее действие чайного куста. В своём желании провести семь лет без сна и посвятить это время буддийской вере, факир был внезапно сражён неописуемой усталостью. Опускаясь на землю от немощи, он удерживался за ветки растущего рядом куста. Несколько листьев с ветки, оказавшиеся в его руках, он положил себе в рот с умыслом: не заснуть при их пил чай, поставив блюдечко на свои длинные пять пальцев...». Кроме того, ритуал чаепития в русской культуре связан с брачной символикой.

Знаковым в пространстве дома является открытое окно, в которое Надя смотрит из сада. Окно - символ двери во внешний мир в реальности настоящего. Но это также вход в потусторонний мир, пространство прошлого. Архетипическая семантика в какой-то мере объясняет появившиеся в майскую ночь ненужные мысли, вызванные непонятными беспокойством и страхом.

       В творчестве Чехова многое скрыто - это характерная черта его поэтики. Только благодаря подтексту произведения писателя приобретают истинное содержание.

Э. Хемингуэй сравнивал истинную прозу с айсбергом. Произведения Чехова – это айсберги, у которых видна лишь восьмая часть, оказавшаяся над водой, а остальные семь восьмых требуют от читателя проявления фантазии. Все, что Чехов знает о жизни, он погружает в глубину текста, в подтекст, оставляя лишь те детали, которые видимы, и по ним мы должны уловить суть произведения.

Такие прозаические жанры, как рассказ и повесть, Чехов довел до совершенства, наполнив их внутренней глубиной и философской проблематикой. Он мастерски передал духовную жизнь человека, показал его психологию, мысли и чувства, что до него было под силу только создателям романов.